Текст книги "Нулевой километр (СИ)"
Автор книги: Евгения Стасина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)
– А придется, Руслан, потому что я только что отправила его восвояси!
– Юлька, – рычит, и вновь кашляет. Эпидемия, что ли, какая-то? То Хабибулин, теперь вот Тихомиров…
– Ты заболел? – я ведь не сухарь. Хмурюсь, растирая ноющие виски пальцами, и отворачиваюсь к окну, не зная, что меня заботит больше – его хрипы или странное нежелание идти у меня на поводу.
– Да. Ангина, так что в ближайшее время не жди. Залег я здесь на пару недель.
– Где залег?
– В больнице. Заодно и сердце проверю, а то ты все соки из меня выжала. И с Бирюковым вопрос решай – он у меня на особом счету. Из парня выйдет толк, если не оплошает.
– Так уже оплошал! Ты бы видел, что он сегодня устроил! Думала, в порошок сотрет, – может, слезы на него подействуют лучше? Мужчины они ведь такие – стоит услышать истеричные нотки в женском голосе, и уже тают, идя на уступку, лишь не подтирать сопли второй половинке… Или не половинке вовсе, но разве это сейчас важно?
– Давай без драматических постановок? Делай, как я сказал – учись общаться с людьми, в жизни это умение тебе пригодится.
– А я и так коммуникабельная! – к любому подход найду, а способ значения не имеет! – Так что, раз для тебя норма позволять непонятно кому оскорблять твою женщину, то эту проблему я решу сама! Завтра же найму другого!
– Только попробуй и пересядешь на метро. Думаешь, я пущу за руль человека с улицы? Машине месяца нет…
– Так вот за что ты переживаешь? – прекрасно! Меня растоптали, унизили, а он печется о жестяной банке нелепой розовой окраски… Плевать на мои нервы, я же робот, снесу и издевки и обвинения в проституции!
– Не придирайся. Костров в отпуске, Игнатов ногу сломал, остальных я к тебе не подпущу. Молодые еще…
– А Бирюков, значит, старый? – ухмыляюсь и даже не думаю спрашивать о Диме – ему лет двадцать пять, но без слез на него не взглянешь, и чтобы броситься в объятия к этому тощему парнишке мне предварительно нужно лишиться рассудка.
– А Бирюков предупрежден и прекрасно знает, чем рискует. Так что приставать к тебе он точно не станет. И прекращай уже это баловство. Делай, как я говорю – парня верни или пользуйся услугами таксистов. На права сдашь и будешь сама себя на шопинг возить, а пока, прости, придется ко мне прислушаться.
– Я согласна на такси, – говорю зло, уповая на небесную кару, что должна настигнуть моих обидчиков, и уже собираюсь положить трубку, но в этом ведь весь Руслан – всегда знает, как меня умаслить.
– Будь хорошей девочкой, Юля, – поет так нежно, что мне хочется опрокинуть в себя стакан воды. Или чего-то покрепче, лишь бы патока, которой сочится его голос, не заставляла меня брезгливо морщиться от несвойственной ему сладости.
– И сюрприз тебе обеспечен.
– Шуба? – раньше радовалась, а теперь интересуюсь без всякого азарта. Настроение ни то, да и мысль, что и жену он без подарка не оставил, лишь еще больше повергает меня в уныние.
– Лучше, Юлек. Намного…
***
Я бы к нему не пошла. Ни за что, если бы не таксисты с их неудобными креслами, местами прохудившимися, местами порванными неаккуратными клиентами. Да и торчать в кафе, ожидая, пока очередной бомбила домчится до торгового центра, за эти два дня мне опостылело. Согласна, срок небольшой, но терпеливостью я никогда не отличалась.
Переминаюсь с ноги на ногу, зябко ежась в прохладе мрачного подъезда, и никак не решаюсь нажать на кнопку дверного звонка. Терпеть не могу идти на поклон, но и лишаться дорогой безделушки не хочу – сиротливый вид иномарки, что каждое утро блестит от дождя в лучах пробуждающегося солнца, заставляет меня вздыхать, добавляя горечи во вкус и без того паршивого кофе.
– Ладно, – сжимаю руки в кулачки и набираю в грудь побольше воздуха. – Была, не была.
Кнопка поддается не сразу: уж не знаю, чем владелец квартиры насолил своим гостям, но кто-то явно неплохо потрудился, опалив пластмассу пламенем зажигалки.
Словно домой вернулась, честное слово! Моя одноклассница, что едва ли не с первой встречи невзлюбила меня за природное обаяние, расписав все стены оскорблениями в мой адрес, проделывала нечто подобное. Правда, бабушка вовремя прервала акт вандализма, и на память о завистливой школьнице осталось лишь черное пятно на побелке.
– Здравствуй, – вздрагиваю, за своими мыслями не сразу заметив, что Максим Бирюков уже стоит на пороге, придерживая дверь рукой, и теперь стараюсь приветливо улыбаться, словно его хмурый вид не заставляет меня паниковать. А вдруг прибьет? Трудовым договором он больше не связан и волен вести себя как вздумается…
– Я помешала? – обнаженный мужской торс и капельки пота на крепкой груди теперь вряд ли сотрутся из моей памяти. Руслан, конечно, за собой следит, но возраст берет свое и до молодого поджарого водителя ему далеко…
– Очень, – мужчина намеренно делает шаг в сторону, закрывая мне обзор на убогую комнату за своей спиной, и, оперевшись о дверной косяк, невозмутимо глядит на меня из-под лезущей в глаза челки. Обычно волосы его уложены назад, пусть и не идеально, но таким растрепанным мне видеть его в новинку. – Что надо?
– Соскучилась, – кокетливо хлопаю ресницами, но мой магнетизм на этого человека не действует. Поэтому и стираю притворную улыбку с лица, деловито складывая руки на груди. – Ладно, я по делу. Возвращайся.
Здесь и так тесно – на лестничной клетке лишь две квартиры, а стоит мне произнести эту просьбу вслух, стены и вовсе сжимаются, грозясь не оставить от меня мокрого места. Душно. И «ароматы» забытого богом подъезда старенькой многоэтажки теперь ощущаются острее – под этим насмешливым взглядом, что теперь не выпускает меня из своего плена...
– Неужели желающих проводить с тобой время так и не нашлось?
– Толпа. Но Тихомиров с чего-то решил, что ты больше других мне подходишь. Так что, завтра можешь приступать к обязанностям. У меня что-то вроде репетиции, так что ты должен быть у подъезда к восьми. И оденься посолиднее: девицы там те еще пираньи, так что поработаешь еще и охранником. Не опаздывай, – разворачиваюсь на каблуках, тряхнув волосами, и почти касаюсь грязных перил, в последний момент одергивая руку. Антисанитария налицо, здесь только ленивый не справлял нужду – смрадный запах грозится впитаться в мою одежду, если я задержусь здесь хотя бы на минуту.
– Я не приеду.
От удивления, я все-таки опускаю ладонь на потертую деревяшку, местами сохранившую зеленую краску. Вновь разворачиваюсь к Бирюкову, в недоумении приоткрывая рот, но искать антибактериальный гель в сумочке не забываю.
– Тебя слишком много, до сих пор не могу избавиться от твоего писка, засевшего в моей голове. Так что я пас – еще пара дней рядом и я за себя не ручаюсь.
– Писка?! – холодная масса шлепает на руку из прозрачного флакона, и мне бы хорошенько втереть его в кожу, а я вместо этого стою как статуя. – Ты обнаглел, Бирюков? Забыл, с кем говоришь? Тем более что ты и сам не ангел!
– Я помню, кто ты, – все-таки сегодня он выглядит иначе: волосы в беспорядке, глаза ледяные, а на щеках небольшая небритость. И эти вены на руках (моя слабость, не стану скрывать) проступают сильнее стоит ему оттолкнуться от косяка и привести в движение широкие плечи. Красив! Как животное перед броском на загнанную и выбившуюся из сил жертву.
– Выскочка, которая вынуждена ехать к черту на кулички, чтобы унижаться перед безработным неудачником. Что, не все так сказочно, как тебе казалось? Полномочий набирать штат тебе так и не дали? Понимаю, уж такова наша участь.
– Наша?
– Ну да, простых трудяг.
Растягивает губы в улыбке и нарочито медленно скользит своим взором по моему телу, не намекая, а буквально крича, что именно им я и зарабатываю на жизнь. Простая кукла, которую никогда не усадят за один стол с уважаемыми людьми.
Нет уж, больше я рядом с ним не останусь! Хоть метро, хоть пешком… Без разницы! После таких вот высказываний дышать с ним одним воздухом нестерпимо. Подхожу ближе, улавливая запах пота и геля душа, и задираю голову, тут же встречая ненавистный взгляд черных глаз.
– Чертов болван!
– Не трогает, – Максим даже головой качает, демонстрируя, что слова мои его не задевают. – И если уж на то пошло, тактику ты выбрала неправильную. Стоило бы извиниться, прежде чем раздавать указания. Только покаяться нужно хорошенько, чтобы я всерьез поверил в твое прозрение.
– Извиниться? Перед тобой? – смеюсь, тыча пальцем в его грудь. – Ты не в себе?
– Ну, так уж заведено, когда ведешь себя неправильно, следует попросить прощения.
– Ты назвал меня эскортницей! И если кому и стоило бы извиниться, так это тебе!
– А ты стесняешься своей профессии? Мне казалось, тебя трудно чем-то смутить, – забудьте о красоте, ей и в помине не пахнет! Так бы и съездила по этой наглой физиономии, чтобы он навеки забыл об улыбке.
– Пошел ты, Бирюков! И о работе можешь забыть.
– Где-то я это уже слышал. И, поправь меня, если я ошибаюсь, но это ты пришла звать меня обратно.
– Погорячилась. Решила дать тебе второй шанс, но теперь понимаю, что это глупо. Иди-ка ты в грузчики, там тебе самое место! – наверняка краснею и от насмешки в его словах, и от отказа, к которому вряд ли была готова.
Хочу убраться отсюда подальше, оттого и разворачиваюсь на каблуках так резко, что лишь чудом удерживаюсь на ногах. Мы с ним действительно не уживемся: либо он высадит меня в лесу, позволив диким зверям обглодать мои кости, либо я перережу ему горло своими острыми ногтями.
– Ну, как хотите! – кричит мне вслед это чудовище, теперь посмеиваясь открыто. – И вам, и тому «счастливчику», что вы возьмете на мое место! Но, если придется совсем туго, обращайтесь. Всего одно слово и я готов к диалогу.
– Не дождешься! – кричу, задрав голову вверх, но Бирюкова и след простыл. Тем лучше, верно? А с Русланом я разберусь – отпуск у Кострова не вечный, и кости Димы Игнатова наверняка срастутся.
Глава 13
Утро, когда твоя жизнь пойдет под откос, обычно ничем не примечательно. Одно из вереницы дней, что ты оставила за своей спиной. Разве что начнется оно резко, оборвет твой сон так внезапно, что тебе не сразу удастся отличить мир фантазий от суровой действительности.
Мне вот снился наш двор: Ленка на дереве, и я стою на земле, никак не соглашаясь взобраться наверх. Запрокидываю голову, наблюдая за девчонкой, что уже устроилась на толстой ветке, и то и дело отбрасываю с лица пряди, что надоедливый ветер безжалостно теребит. Я медлю, хотя никогда не отличалась малодушием и первой карабкалась на самую высокую иву, что росла под окном моей спальни, а подруга забрасывает меня шишками, и смех ее разливается на всю округу – звонкий, заливистый, такой, каким способен порадовать слух только ребенок.
– Юля, – сейчас же в голосе у нее паника, того и гляди, расплачется. Еще не знаю, что она хочет мне сказать, а внутри уже завязывается тугой узел беспокойства – в начале пятого она никогда мне не звонила.
В комнате до сих пор темно, и я неловко шарю рукой по прикроватной тумбе, смахивая на пол обертки от шоколадных конфет, которыми заедала стресс после разговора с Бирюковым. Еще немного и я не влезу в платье, выбранное той самой Ануфриевой, что через несколько часов станет гонять меня по подиуму, как делала это накануне. Щелкаю выключателем и жмурюсь от бьющего в лицо света ночника.
– Юлька!
– Я здесь, – потираю лоб, заводя назад растрепавшиеся волосы. – Чего звонишь в такую рань?
– Беда у нас, Юль!
Я больше не двигаюсь – так и лежу, прикрывая глаза ладонью. Она застала меня врасплох, оттого и не могу вздохнуть, парализованная страшным предчувствием…
– Мама твоя, – Соколова шмыгает носом, а я так резко сажусь на кровати, что перед взором расплывается липкая темень, мгновенно сменяемая миллиардами слепящих мушек. И сама не знаю, хочу ли услышать продолжение, поэтому не подгоняю подругу детства. – Весь двор на ушах стоит. Тут и милиция и скорая... Тетю Лиду в больницу забрали – уж не знаю, что к чему, но соседи ваши говорят, что она совсем плоха.
Произносит и теперь шумно дышит в трубку, не оставляя мне сомнений, что в эту самую минуту она обливается горючими слезами. Жалеет мою мать, в то время как я не могу собраться с мыслями...
– Жора? – зачем, вообще, спрашиваю, если заранее знаю ответ? Растираю плечи, возвращая на место тонкую бретельку шелковой сорочки, и останавливаюсь только тогда, когда кожу начинает саднить – перекрутившееся на пальце кольцо с крупным фианитом, доставшееся мне от бабушки, царапает руку, оставляя после себя еле заметные розовые полосы.
Что я чувствую? Черт его разбери… Я к их дракам привыкла, поэтому вряд ли удивляюсь узнав, что с годами их поединки стали лишь безжалостнее и беспощадней.
– А кто еще? Говорят, вечером домой на рогах пришел, а тетя Лида его бутылку спрятала. Вот он и закатил скандал среди ночи – магазины закрыты, а она водку отдавать отказалась.
– И что теперь? – ступаю на холодный пол и зябну еще больше – если днем в городе стоит жара, то по ночам москвичам позволено выдохнуть – то дождь, под шум которого я так люблю засыпать, то ветерок, что сейчас гуляет по комнатам, колыша тонкие занавески.
– Теперь, говорят, сядет. И, возможно, надолго…– от того, каким испуганным голосом Соколова заканчивает эту фразу, у меня подкашиваются колени…
– Мама умрет? – спрашиваю так тихо, что удивляюсь, когда каким-то чудом расслышавшая мой вопрос Ленка тяжко вздыхает:
– Не знаю, Юль…
Вот так мне открывается истина – я еще не утратила способность переживать за нее. Отстранилась, загнала подальше воспоминания, почти забыла как она выглядит, ведь чем больше я тонула в своей ненависти, тем размытие становился ее образ… А стоило мне представить, что завтра мама моя не проснется, ком в горле напрочь перекрыл кислород. Опираюсь на журнальный столик, привалившись к стене, и так крепко сжимаю в руке мобильный, что не удивлюсь, если корпус его рассыплется в мелкую крошку…
– Юль, – сквозь вату доносится родной голос, только вымолвить хоть что-то, у меня нет сил. – Юлька! Нужно что-то с детьми решать… Я их пока к себе забрала, но ты ведь знаешь, что у меня на носу свадьба. Да и соцслужбы наверняка нагрянут – кто знает, как долго тетю Лиду в больнице продержат? Приезжай, пожалуйста! У них ведь кроме тебя никого…
Никого. Только есть ли от меня толк?
Сбрасываю звонок, сползая по стене, и обнимаю колени, раз за разом ударяясь макушкой о выкрашенный в цвет оливы бетон. Не знаю я, что мне делать? Не знаю, хватит ли мне сил вернуться в прошлое: вновь взглянуть в глаза сестрам, услышать парочку колких фразочек от Рыжего и вновь столкнуться лицом к лицу с матерью… Я привыкла без них – без них я сильнее, сама решаю как жить и вовсе не переживаю о том, что пришлась им не к месту. И если быть честной, могу вернуться в постель и, спрятавшись с головой под одеялом, заставить себя перевернуть и эту страницу. Какое мне дело до социальных служб?
И пожалуй, я так бы и сделала, если бы сердце мое не колотилось, как бешеное, о ребра… Вновь включаю смартфон, без труда отыскивая нужный сайт, а через минуту уже зло отбрасываю его в сторону. Ближайший поезд лишь завтра днем.
Максим.
Я обожаю утренние пробежки. Благодаря неугомонным соседям, мои биологические часы теперь работают исправно, на зависть самым именитым маркам… Едва стрелки сходятся на пяти, я уже отбрасываю на пол одеяло, потягиваюсь и спрыгиваю со скрипучего дивана, на ходу срывая с дверки шкафа банное полотенце.
Работу я так и не нашел, поэтому последние пару дней только и делаю, что нарезаю круги в парке, или вымещаю злость после очередного собеседования на ни в чем не повинную грушу.
Возможно, Щербакова права, и место мне на вокзале: не зря же я так истязаю тело тренировками, можно и руками поработать, опустошая грузовые составы. Тем более что брать меня менеджером желающих пока не нашлось, а все мои связи в охранных агентствах оказались бесполезными – то ли Тихомиров постарался, то ли и впрямь, все приличные места до меня разобрали.
Подставляю лицо под холодные струи воды и ощущаю, как остатки дремоты смываются в канализацию. Скажете, я дурак, что не принял предложение Юли? Возможно, только ни к чему хорошему эта должность меня не приведет. Терпеть эту выскочку сил во мне не осталось. Один ее взгляд подобен ледяному душу, от которого конечности сводит судорогами, а стоит ей только открыть свой рот – на смену покалываниям в пальцах приходит огонь, что клетка за клеткой выжигает меня изнутри, превращая в бездушного зверя. Не дай бог, и сам начну получать удовольствие от унижений – если вчера вечером я стыдился собственных фраз, то через неделю могу и полюбить такую манеру общения. Уж очень заманчива мысль увидеть вновь, как от моих едких слов девчонка впадает в бешенство.
– Какого черта? – быстро закрываю вентиль, поспешно стирая влагу с тела, и обматываю полотенце вокруг бедер, торопливо следуя в прихожую. Кого могло принести в такой час? У соседей сегодня на редкость тихо, так что встреча с участковым, который с завидной постоянностью посещает эту семейку, мне не грозит.
Щелкаю замком и застываю, в неверии воззрившись на гостью.
– Прости. Доволен? – удивленно разглядываю Юлю, набросившую на голову капюшон спортивной олимпийки, и даже не успеваю среагировать, невольно позволяя девчонке проскользнуть в квартиру.
– Оденься, – опирается на стену и сползает вниз, присаживаясь на корточки, и добавляет мягче, – пожалуйста.
Странная: непривычно любезная, тихая, без каблуков и кричащих нарядов… Словно произнесла все это и напрочь забыла о моем присутствии – теребит колечко на пальце, и ждет, только чего, непонятно…
– Пожалуйста, – слышу через минуту и больше не узнаю свою начальницу.
Закрываю входную дверь, не забывая придерживать полотенце, и, вдохнув, возвращаюсь в комнату, натягивая на себя первые попавшиеся штаны. Какого черта ее принесло? И откуда такое спокойствие? Разве не она уверяла, что этого «прости» мне от нее не видать?
– Мило, конечно, – ухмыляюсь, застыв в проходе, и теперь раскачиваюсь на пятках, гадая, как мне выпроводить столь раннего визитера. – Но могла бы и до утра потерпеть.
Половина шестого. Неужели всю ночь не спала, мучаясь угрызениями внезапно проснувшейся совести? Или настолько боится коллег по цеху, что без охраны в модельное агентство ни ногой? Бред. Такую ничем не напугаешь, и если ей и нужен охранник, то лишь для того, чтобы пустить окружающим пыль в глаза…
– Машина под окном, – словно и не слышала вовсе моей насмешки. Голос дрожит, а пальцы, что раз за разом проходятся по коленкам, подрагивают, и в попытке скрыть от меня волнение, она прячет их в карманы плюшевой олимпийки.
– Отвези меня один раз и ты волен делать все что хочешь. Я попрошу за тебя Руслана. Все что угодно: деньги, повышение или корпоративная квартира. Я слышала, что он предоставляет жилье некоторым работникам…
Теперь я могу ее разглядеть. И то, что я вижу, никак не вяжется с образом роковой искусительницы. Пустым взглядом она исследует мебель, даже не морщится, останавливая его на накренившейся табуретке со сброшенными мной шортами, что сейчас свисают на пол. Мне и самому не по себе от условий, в которых я вынужден существовать, а уж ей… Где ликующий смех или гримаса отвращения?
– Так что? – лишь надежда в глазах, которые сейчас смотрят на меня не мигая. А я отчего-то вижу перед собой лишь ее раскрасневшиеся губы, которые она беспощадно терзает зубами.
Нет, вовсе не бредовая затея пощеголять по столичным улицам в компании телохранителя принесла ее на мой порог. Ради парочки завистливых взглядов она не стала бы так унижаться: не уселась бы на грязный пол, предварительно не вылив на него парочку тюбиков антибактериального геля, не глядела бы на меня так, словно я единственный, кто может сейчас ей помочь, и руки ее так не тряслись бы, когда она извлекала из кармана ключи…
– Мне больше некого попросить.
Уверен, к вечеру я пожалею о своем решении, а сейчас молча протягиваю ладонь и смыкаю пальцы на автомобильном брелоке. Что я теряю? Похоже, напротив, хорошее дело делаю, ведь явно не из-за поломки каблука ее взгляд наполнен слезами.
– Спасибо. И возьми с собой что-нибудь из одежды. На пару дней, не знаю, что ты там носишь. Шорты свои безобразные, пару футболок. Я буду внизу.
Глава 14
В детстве меня вывозили к морю лишь однажды. В семь лет. Отец тогда отправился в плаванье, вернуться из которого ему было не суждено, ведь вместо тугого кошелька он обзавелся любовью всей своей жизни, а мы бабским батальоном взяли курс на Анапу. Те два дня, что отделяли меня от песчаного пляжа и соленого воздуха курортного городка, я запомнила навсегда: пока другие дети носились по вагону, хвастаясь друг перед другом приобретенными на станциях игрушками, я не отлипала от закопченного окна, как завороженная любуясь быстро сменяющимися за стеклом картинками.
Удивительно, разве нет? Сначала с открытым ртом изучаешь города-миллионники с их неоновыми вывесками на крупных гипермаркетах, машешь водителям, замершим на железнодорожном переезде, а уже через час гадаешь, живет ли кто-то в этих забытых богом деревеньках, крыши домов которых опасно накренились, а заборы давно завалились на разросшиеся кусты малины.
Тогда меня интересовало все. Я донимала бабушку вопросами, стараясь запомнить мудреные названия станций, а сейчас вряд ли скажу, как называлось село, что мы оставили позади минуту назад. С возрастом утрачиваешь способность восхищаться мелочами, так что ни редкие красивые пейзажи, ни ухоженные дачные поселки, меня не трогают.
Все это так непривычно: ухабистая дорога, леса с поломанными деревьями, старушки, что выставили на обочину банки с поспевшей клубникой и в ожидании покупателей нещадно лупят себя березовыми ветками, отмахиваясь от комаров… Словно дальше столицы мир поставлен на паузу – ни приличных дорог, ни домов, архитектурой которых ты могла бы восхититься… Лишь блеклые пятиэтажки да незадачливые фермеры, что к концу дня отдадут свой товар за бесценок любому, кто решит остановиться и скользнуть взглядом по их ассортименту…
– Осталось немного, – мы всю дорогу молчали, и слышать сейчас голос Бирюкова непривычно. Сегодня мне по нраву тишина, поэтому лишь киваю.
– Так куда дальше? До города рукой подать, может, адрес скажите?
Умеет он ставить меня в тупик – сначала своей безропотной капитуляцией, сейчас тем спокойствием, с которым задает свой вопрос. Впрочем, чего я ждала? Он меня пожалел. Нет-нет, да поглядывал на меня в зеркало, ошибочно полагая, что я не чувствую его внимательного взгляда, и несколько раз порывался о чем-то спросить, наверняка готовый тут же проявить себя во всей красе – герой, не иначе. Поверьте, начни я откровенничать, он бы даже о ненависти ко мне позабыл.
– Юлия Константиновна, – видите, вот и отчество произносит без насмешки и недовольства. Еще вчера без всякой робости называл продажной, а стоило только увидеть, что я все-таки не железная, и сменил гнев на милость.
– Где вы живете?
– На Гагарина, дом восемнадцать, – после минутной заминки, все-таки отзываюсь я, и впервые за те четыре часа, что сижу на кожаном сиденье, позволяю себе прикрыть веки.
Уж лучше сначала к Ленке. Обнять хоть кого-то родного и отвлечься от мыслей, что атакуют мой мозг.
На что я, вообще, подписалась? Зачем запихивала вещи в чемодан, небрежно сминая дизайнерские тряпки? Зачем позволила себя убедить, что приехать сюда в такой момент правильно? Ведь все это чушь! Что я могу? Варить детям каши по утрам и относить в больницу куриный бульон? Бросьте, если я и решусь на подобное, то моя мать обречена преставиться от несварения желудка.
Я не создана для подвигов! Ничего не смыслю в таких вещах: что говорить, чем отвлекать малышню от мрачных мыслей, как, вообще, теперь к ним относиться? Отвыкла. Совершенно отвыкла от них, и зуб даю, что и они не горят восторгом от предстоящей встречи.
Едва автомобиль тормозит у знакомого подъезда, на меня накатывает паника. Вот вам и воин, лишенный принципов – не робею перед законной супругой своего любовника, зато от мысли, что от родни меня отделяет лишь деревянная дверь подъезда и два лестничных пролета, у меня поджилки трясутся.
Наглухо застегиваю олимпийку, и делаю глубокий вдох – обратного пути уже нет. Зато есть масса вариантов решения проблемы – можно и няньку нанять, в конце концов! Да и кто знает, может, Лида уже через пару дней вернется домой!
– Через два дома есть небольшое кафе. Кормят, конечно, неважно, зато выпечка у них что надо, – извлекаю из кошелька несколько купюр и протягиваю их водителю. – Бери. Считай, что это командировочные.
Боже, и саму сейчас вырвет от этой любезности, но сказать что-нибудь гадкое теперь язык не поворачивается.
– У тебя час, а потом забросишь нас по другому адресу.
– Нас? – удивленный мужчина, что прячет сейчас в карман полученные деньги, с интересом оглядывает окрестности: цепляется взглядом за небольшую ржавую лодку, что уже лет пятнадцать стоит посреди детской площадки, и тепло улыбается, когда невысокий рыжий мальчишка, возомнивший себя капитаном, издает победный клич, вытянув перед собой руку с зажатой в ней деревянной палкой.
– Нас. Со мной будут дети, – не знаю, заметил ли он, как я помрачнела, но больше вопросов не задает.
Выбираюсь на улицу, пьянея от воздуха, что в родных местах всегда кажется особенным, и все же бреду к Ленкиной квартире. Ничего не меняется – стены некрашены, потолок почернел от сырости, а на подоконник без слез и не взглянешь, ведь только ленивый не тушил об него бычки.
– Приехала! – хоть что-то незыблемое доставляет мне радость. Все та же Соколова, с этими ее светлыми волосами, собранными в высокий хвост, аромат ванили, что я с упоением потягиваю, уткнувшись носом в ее плечо, и руки – теплые-теплые, ведь даже летом она цепляет на себя сто шкур, опасаясь воспаления горла. У нее проблемы с миндалинами, так что когда на носу свадьба, профилактика необходима.
– Как ты еще не сварилась? – дергаю ткань вязаного свитера и улыбаюсь шире, замечая теплые тапочки на ногах.
– А то ты меня не знаешь! Я и в Африке без носков на пол не ступлю, а что уж об этой дыре говорить? Господи, – пропуская меня в прихожую, Ленка с завистью исследует мой простенький наряд. – Как же ты хороша, Щербакова! Все-таки, неудивительно, что жизнь у тебя так удачно сложилась!
Правильнее говорить, складывалась. Что-то подсказывает мне, что моя полоса везения закончилась…
– Где они? – я игнорирую комплимент и перехожу на шепот, с опаской поглядывая на дверь, ведущую в гостиную. Уж лучше сразу в омут с головой, все эти заминки лишь расшатывают нервы.
– Спят. Ночь ведь какая сложная была. Как ты так быстро добралась? Поезд ведь только по вечерам идет?
– На машине, – отпихиваю под обувную лавку свои кроссовки и без приглашения следую в кухню.
С детства так повелось: ее дом – мой дом. И холодильник этот я открываю без зазрения совести – чего ждать, если подруга все равно предложит мне завтрак?
– Я кофе сейчас сварю. На плите каша. Повар из меня неважный, но есть вроде можно. Артем даже добавку просил. Устала? – суетливо роется в шкафах, пытаясь отыскать турку, а я уже шлепаю на тарелку густой комок манной крупы.
– Немного. Но даже не думай уложить меня в постель. Как только они проснутся, поедем домой. Вам и без нас забот хватает, вон бледная какая.
– Это все токсикоз. На три килограмма похудела – ничего кроме хлеба есть не могу. Тема говорит, что такими темпами в загсе он будет меня под лупой искать, – хихикает, и, наплевав на обещание, плескает мне в кружку чай. – Не знаю, куда он запрятал кофе.
Не люблю я этих встреч, когда все что вас связывает – воспоминания и телефонные звонки. В разговорах по видеосвязи могу без стеснения излить ей душу, а вот так, вживую, теряюсь, трясущейся рукой отправляя в рот первую ложку горячей каши. Уверена, это знакомо многим – как бы ты ни дорожил человеком, но расстояние неминуемо ведет вас к постепенному отвыканию.
– Изменилась ты, Юлька.
– Разве?
– Ага, – а Ленке вон хоть бы что. Подпирает подбородок ладошкой и не перестает светиться, как медный пятак. – Красивая стала! Загляденье!
– Что значит стала? – возмущаюсь и теперь поддерживаю ее смех, беззлобно хлопая по ладошке. – Ухоженная, возможно, а все остальное без изменений. А вот ты, Ленка, и впрямь расцвела.
Волосы отрасли до поясницы, ресницы черные от рожденья, и я до сих пор не могу понять, откуда у природной блондинки такая роскошь? Мои без туши и не рассмотреть…
– А это любовь, Щербакова, чудеса творит! Как Артема встретила, так и похорошела – румянец, губы красные от поцелуев!
– Все так просто? Что же ты раньше молчала, я на гладкую кожу кучу денег потратила! – размазываю масло по мягкой булочке и закатываю глаза от удовольствия.
Вот чего мне не хватало в Столице – приличного хлеба, что хранится не больше двух дней и подается на прилавки еще теплым. С золотистой корочкой, хрустящей, если тебе повезло урвать свежую булку.
– Глупая! Я об этом тебе не один год твержу! А ты все обогащаешься. Молодость тратишь неизвестно на что.
– Неправда, я инвестирую в будущее. Обзаведусь жильем, подкоплю, тогда и о душе подумаю. А сейчас вон, и без любви проблем хватает – мне бы с семьей разобраться…
– А чего с нами разбираться? – вздрагиваю, слыша недовольный голос за своей спиной, и напрягаюсь, так и замерев над тарелкой. – Катись обратно в свою Москву, предательница!
Ярик. Ну что, добро пожаловать! И, да, транспарантов и воздушных шаров я не ждала.
Беру себя в руки и резко разворачиваюсь лицом к брату, вскрикивая от ужаса, что предстает перед моим взором. Ссадина на скуле, заплывший глаз и перепачканная кровью футболка, болтающаяся на его похудевшем теле. Куда я попала, черт меня подери?
– Что у тебя с лицом? – уже и забыла, когда в последний раз впадала в ступор. Капли густой каши стекают на тарелку с ложки, что подрагивает в моей руке, а пальцы уже не чувствуют жара нагревшейся чашки, которую я машинально обхватываю.
– Перекосило, когда я тебя увидел, – язвит подросток и, нахально потеснив добродушную хозяйку, занимает ее стул, устраиваясь аккурат напротив меня. – Зачем приехала? Тебе же до нас дела нет! Посмеяться?
Боже! Ему пятнадцать через месяц, а выглядит куда старше. Хмурый и бледный, и вовсе не из-за того, что кожа его не воспринимает загар. От злости, что плещется на дне его зеленых глаз…
– Боюсь, приятного в этом зрелище мало, так что мне не до смеха. Кто тебя так отходил? Парни дворовские или твой обожаемый Жора?
Теперь пришло время пылать гневом мне: невоспитанный парнишка, что и в двенадцать – то добродушием не отличался, едва ли не рычит и отправляет в меня смятую салфетку. Прямиком в лоб – не больно, но унизительно. Еще не хватало терпеть от него подобное!
