Текст книги "Кровавый снег декабря"

Автор книги: Евгений Шалашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

– То есть, как можно назвать Россию? – не понял Трубецкой.

Сперанский, перед тем как дать пояснения, аккуратно снял шубу, осмотрелся, куда бы пристроить, и наконец просто бросил её на свободный стул:

– Была у нас Российская империя. А теперь?

– Вероятно, республика, – как-то неуверенно ответил князь.

– Прекрасно. Значит – Российская Республика. Господин, э-э, Иван Иванович, что за мной приехал, дал мне прочитать Манифест. Прекрасно. Как первоначальный вариант это просто превосходно. Но у меня вопрос. Временное правительство, в котором я имею честь состоять, – орган коллегиальный или же совещательный, а все нити управления будут у нашего господина Председателя?

Все посмотрели на Трубецкого. Как-то уже само собой получилось, что Сергей Петрович взял бразды правления в свои руки.

– Я полагал, – начал князь, – что Временное правительство есть орган коллегиальный. Таким образом, для решения особо важных проблем будут необходимы голоса всех членов.

– Это прекрасно. Но вдумайтесь, что будет в случае, когда кто-нибудь не согласится? Как показывает практика, в спорах никакая истина не рождается...

Члены правительства задумались. Как ни заманчиво звучала идея коллегиального управления, но! Как говорят военные люди: «Лучше один плохой командир, нежели два хороших».

– Михаил Михайлович, – поинтересовался Бистром, – у вас есть какие-то соображения?

– Безусловно. Будучи на губернаторстве в Сибири, да и раньше, составил некоторые намётки. Но их, господа, необходимо привести в соответствие с реалиями сегодняшнего дня. Я ведь никак не предполагал, что один император умрёт, второй отречётся, а третий будет убит. Мне нужно какое-то время на доработку. Неделя, скажем, или две. Думаю, что вы за это время позаботитесь о приоритетах.

– Господин Сперанский, – осторожно поинтересовался Трубецкой, – а какие приоритеты определили бы Вы? По моему разумению, главное – удержаться у власти. Для этого нужны силы для борьбы с внешним и внутренним врагом. Вы можете что-то добавить?

– Думаю, что не особенно много. Да вы, господа, и сами догадываетесь. Кроме борьбы с... – замялся Сперанский, подыскивая нужное слово, – ну, предположим, с контрреволюцией, придётся решать вопросы укрепления правопорядка. Скорее всего, наши обыватели попытаются заняться грабежом и мародёрством. Поверьте, господа, очень скоро в Петербурге начнётся голод. Возможно, закроются какие-нибудь мастерские. Появятся безработные люди. Может усилиться инфляция, хотя она и так огромная. Пока крестьяне возят в столицу продовольствие – нужно закупать зерно. Иначе повторится опыт Франции. Печальный, как вам известно...

– М-да, Михаил Михайлович, – задумчиво протянул Трубецкой, – безрадостную картину вы нарисовали. Об этой стороне дела я даже и не думал. Но всё же я очень рад, что вы согласились стать членом нашего правительства. Будем грудиться вместе.

– Да уж, Сергей Петрович. Трудиться будем вместе. Или – вместе пойдём на эшафот...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ПОЛКОВЫЕ НАПОЛЕОНЫ

Декабрь 1825 – январь 1826 гг. Малороссия

В Любаре Сергей Иванович и Ипполит Иванович Муравьёвы-Апостолы искали командира «ахтырцев». К счастью, первый же встречный мальчишка указал им хату, где квартировал «пан полковник». Стоявший у входа гусар из нижних чинов попытался было остановить братьев, объясняя, что у Его Высокоблагородия меланхолия, но был вынужден сдаться перед эполетами.

Артамон Захарович Муравьёв (просто Муравьёв, без Апостолов) сидел в мазанке и курил. Коричневый доломан был небрежно наброшен на нижнюю рубаху. Ментик, сабля и кивер брошены в угол вместе со всей остальной гусарской амуницией. Перед господином полковником стояли большая бутыль какого-то крестьянского пойла и высокий стакан.

Муравьёв пребывал в состоянии глубочайшей депрессии. На это указывала и горилка (известно, что гусары пьют только шампанское!), и то, что полковник самозабвенно мурлыкал под нос стихи самого знаменитого со времён создания полка «ахтырца»:

 
Ради бога, трубку дай!
Ставь бутылку перед нами,
Всех наездников сзывай
С закрученными усами!
Чтобы хором здесь гремел
Эскадрон гусар летучих.
 

Завидев гостей, Муравьёв завопил, как уличный кот, которому наступили на хвост:

 
Чтоб до неба возлетел
Я на их руках могучих!
 

Потом так же резко оборвал песнопение и безо всяких приветствий заявил:

– А что, господа. Скоро и мы вознесёмся. Уже слыхали-с – полковник Пестель арестован? И, что характерно, арестован по доносу собственного офицера. Вот, сижу и жду – кто из моих «ахтырцев» первым побежит доносить? Интересно – в Петербург повезут или здесь расстреляют?

Братья Муравьёвы-Апостолы прошли внутрь комнаты. Младший сел на постель, а старший остался стоять. Потом Сергей Иванович внимательно посмотрел на гусара и спросил:

– А Вы, господин полковник, будете просто сидеть и ждать?

– А что прикажете делать, господин подполковник? – в тон ему ответил Муравьёв. – Выводить гусар и в конном строю атаковать Тульчино? Освобождать Павла Ивановича? Или уж сразу на Житомир? Захватить всё корпусное командование и потребовать – выпускайте, мол, нашего Пестеля! А что потом-с? В худшем случае перед Житомиром нас остановит артиллерия. Мне, с одним полком, её не пройти. В лучшем – через месяц из Петербурга и Волыни подойдёт подкрепление. И – прощай, гусар, ты песен пел немного.

Осторожно, как будто он говорил со слабоумным или с ребёнком, Сергей Иванович сказал:

– Господин полковник, из Петербурга никто не придёт. Вчера дошла весть, что узурпатор убит. Наследник престола Михаил бежал в неизвестном направлении. Я получил письмо от князя Трубецкого – председателя Временного правительства. Так что...

– Седлать коней, господа гусары, – оживился Муравьёв. Всю его депрессию как рукой сняло. Он лихорадочно забегал по хате, собирая разбросанные вещи: – Эх, не успел побриться! Да уж ладно, сойдёт, – заметил полковник, становясь перед братьями во всём параде. – Итак, господа, обговорим план действий...

– План прост. Мы с братом сейчас же едем в деревню Трилесы. Там стоит наша 5-я рота. Затем вместе с ротой отправляемся в деревню Ковалёвку, где стоит другая рота. Остальные силы в Василькове. За свой батальон я ручаюсь, вы же немедленно поднимаете гусар и отправляетесь в местечко Троянов. Там Александровский гусарский полк. Если он пойдёт вместе с вами – прекрасно, а если нет – то и шут с ним! Место сбора – Васильков. Затем все вместе идём на Тульчино. Там Вятский полк, которым командовал Пестель. Павел Иванович любим офицерами и солдатами...

– Очень любим, – буркнул Муравьёв, намекая на предательство одного из «вятичей».

– Командир роты майор Лорер, – невозмутимо продолжал Муравьёв-Апостол, – поднимет «вятичей». Через два дня к нам подойдут Троицкий пехотный полк или хотя бы две роты. В бой не вступаем. Пока, по крайней мере. Наша конечная цель – выход к Брянску. Оттуда – на Могилёв. Нужно срочно послать известие в Киев Юшневскому и Волконскому. Для командования объединённым отрядом нужны генеральские эполеты. Лучше, если это будет Волконский. Итак, господин полковник?

– План дельный. Что же, господа. Будем действовать!

– Артамон Захарович, а как вы объясните полку цель выступления? – поинтересовался Муравьёв-Апостол-младший.

– А никак, – беззаботно отмахнулся полковник. – Команда простая: «Трубить общий сбор, поэскадронно выходим!» Гусары надёжные, лишних вопросов не задают. Большинство офицеров уже давно спрашивают – а когда выступать? Ну, господа, с Богом...

Артамон Захарович пошёл к выходу, мурлыча под нос уже другую, более бравурную песню Давыдова:

 
Я люблю кровавый бой,
Я рождён для службы ратной!
Сабля, водка, конь гусарский!
С вами век мой золотой!
 

То, что гусарский полковник заменил в тексте «службу царскую» на «службу ратную» песню не портило, но наводило на определённые мысли...

...Переночевав на постоялом дворе, набитом клопами, как семечками в подсолнухе, уже на следующий день братья были в Трилесах. Правда, дела пошли хуже, нежели рассчитывали: при въезде в деревню стоял усиленный караул – два солдата с унтер-офицером. Рядом утаптывал свежий снег полковник Гебель, командир полка. Неподалёку, поёживаясь на ветру, неуклюже сидели в сёдлах два жандарма. «Как собаки на заборе», – подумал младший из братьев.

– Господин подполковник Муравьёв-Апостол, господин прапорщик Муравьёв-Апостол, – торжественно объявил полковник Гебель, – вы обвиняетесь в государственной измене. Данной мне властью вы арестованы. Извольте сдать сабли и следовать за нами.

«Эх, и чего я, дурак, пистолет-то с собой не взял? – грустно подумал подполковник. – «Полкану» – пулю, а этих двоих взяли бы в сабли...» Но сетовать задним числом – глупо...

Сергей Иванович спешился, показывая пример горячему по молодости лет брату. Отстегнул ножны от перевязи и эфесом вперёд подал оружие полковому командиру. Брат слегка помедлил, но тоже спрыгнул с седла.

– Идёмте, господа, – сделал полковник приглашающий жест. – С самого утра вас ждём. Продрогли из-за ваших выкрутасов.

Потом, обратившись к унтер-офицеру, приказал:

– Лишних людей с караулов убрать и – в казарму. Коней господ офицеров отведёте в конюшню.

Гебель вскочил в седло и поехал впереди. За ним шли оба брата. Замыкали процессию жандармы. Идти было недалеко. Братьев провели в одну из мазанок, возле которой стоял часовой, и провели в комнату. Полковник плюхнулся на табурет, жандармы встали у выхода, подпирая двери. Братьям сесть никто не предложил.

– Эх, господа, – угрожающе-ласково произнёс Гебель, – что же вы такое натворили? Против царя и Отечества пошли, Отечество предаёте. Нехорошо.

– Вот уж насчёт Отечества, господин полковник, не надо, – поморщился Сергей Иванович, – не вам меня упрекать.

– Знаю-знаю, подполковник. И в Бородинской баталии участвовали, и под Лейпцигом отличились, и Париж брали. И орденов у вас столько, что на весь наш полк хватит. Только что с того? Сейчас вы преступник. С преступников же, как вам известно, эполеты и ордена срывают...

– А разве вы, господин полковник, не знаете о том, что случилось в Петербурге?

– А что там такого случилось? Ну, убили императора. Правда, он ещё и не коронован был. Ну и что? Не первый раз императоров убивают. Придёт новый. Всех ваших якобитов в бараний рог скрутит.

– Не якобитов, а якобинцев, – поморщился прапорщик Муравьёв-Апостол. – Якобиты – это в Шотландии, сторонники воцарения династии Стюартов.

– Ишь ты, господин умник, – скривился полковник. – Не в офицерах бы вам ходить, а в студентах. Книжки бы читать.

Слово «книжки» полковник произнёс с такой брезгливостью, как будто говорил о чём-то непристойном.

– Так о чём это я? – продолжал Гебель. – Ах, да. Так вот, господа. Скрутит новый царь ваших... якобинцев. Ну, а уж я ему чем могу – помогу. А он меня, верного слугу, милостию не оставит. Вот так-то. А вы, подполковник... И себе навредили, и солдатиков своих подвели. Им-то я уже распорядился шпицрутенов всыпать. Хотел было с самого утречка этим заняться, да решил вас подождать. Заодно уж из Ковалевки роту вытребовал. Не хочется мне туда-сюда мотаться. Сразу обе роты и перепорем. А уж потом и в городишке нашем, батальон пороть будем. На ваших, сударь мой, глазах. Чтобы посмотрели вы, что натворили. А солдатики на вас будут глядеть и думать, из-за кого страдают. Вгоним им ума в задние врата! – радостно захохотал полковник.

Сергей Иванович еле сумел удержать рванувшегося к полковнику Ипполита. На брата было страшно смотреть.

– Я вас вызываю на дуэль, господин полковник! – яростно выкрикнул прапорщик.

– На дуэль, – протянул полковник. – На дуэль вы меня вызвать не можете. Потому что государственный преступник и враг царю на дуэль никого вызвать не может. А вот я, например, могу сделать так...

Подполковник подошёл к Муравьёву-Апостолу-младшему и ударил того в низ живота. От удара юноша согнулся. Теперь уже и брат не сумел сохранить самообладания. От удара Сергея Ивановича полковник отлетел в угол мазанки. Муравьёв-Апостол хотел ударить ещё раз, но опытный в таких делах жандарм, стоящий за спиной, стукнул подполковника прикладом по голове. Второй ловко сделал подсечку ещё не успевшему прийти в себя Ипполиту, и оба брата оказались на полу. Подбежавший полковник, зажимая разбитый нос несвежим платком, несколько раз ударил сапогом, норовя попасть в лицо... Гебель выскочил на улицу. Наскоро вытер снегом лицо и приказал часовому:

– Зови разводящего, скотина. Пусть приведут караул. И дежурного офицера ко мне.

Часовой засвистел в дудку. Прибежал разводящий и, следом за ним, – дежурный офицер.

– Общее построение. Профоса и караул – ко мне, – приказал полковник. Через несколько минут на плацу выстроились 2-я и 5-я роты. Их командиры, Кузьмин и Щепило, нервно прохаживались вдоль строя. Офицерам хотелось переброситься парой-тройкой фраз и обсудить ситуацию. Но лишнего внимания привлекать было нельзя. Они уже знали, что Гебель назначил экзекуцию. Знали и о том, что Муравьёвы-Апостолы арестованы по обвинению в измене.

Когда караул вывел и поставил перед строем братьев, солдаты и офицеры ахнули. Разбитое лицо Сергея Ивановича было покрыто ещё непросохшей кровью. У Ипполита стремительно оплывал правый глаз. Кто-то из строя крикнул: «Батюшка, Сергей Иванович, так что ж они с тобой сотворили?!» Полковник Гебель, услышавший эти слова, выскочил к строю и истерично закричал:

– Кто это сказал? Кто сказал, я спрашиваю? В Сибирь отправлю, на Кавказ пойдёте, скоты безродные, вашу мать...

И тут случилось непредвиденное. Солдатский строй качнулся, и вперёд вышел унтер-офицер Клим Абрамов, с которым Муравьёв-Апостол прошёл и войну 1812 года, и Заграничный поход. Вместе служили в Семёновском полку. Когда полк «раскирасировали», то Сергей Иванович умудрился взять старого солдата к себе.

– Ваше Высокоблагородие, – обратился унтер-офицер к полковнику. – Мы просим освободить господина подполковника Муравьёва-Апостола. Полковник оторопел от такой наглости. Он подскочил к унтеру и схватил его за перевязь:

– Ты, тварь... Да я тебя запорю, сука. Ты у меня юшкой кровавой умоешься.

– Пороть георгиевских кавалеров, Ваше Высокоблагородие, не положено, – стоя навытяжку, спокойно сказал Абрамов, указывая подбородком на «Георгия» и медали, прикреплённые к шинели.

– А я на твои побрякушки срать хотел! – Ещё больше взвился полковник, схватившись за солдатские награды.

– Не замай, господин полковник, – строго сказал Клим. – Эти награды мне за Бородино и Кульму дадены, и не тебе их срывать.

Унтер-офицер ударил по протянутой руке полковника, от чего тот просто взбесился. Гебель выхватил саблю и замахнулся на солдата...

Лучше бы он этого не делал... Абрамов чётким движением локтя сдвинул портупею, берясь обеими руками за ножны тесака. И, даже не вытаскивая оружия, принял удар на медную окантовку. А потом, так же спокойно и чётко, как не раз делал во время рукопашных схваток с французами, провёл движение от себя и вниз... Остриё полковничьей сабли упёрлось в землю, а эфес солдатского тесака описал красивую полудугу, «нежно» коснувшись челюсти Гебеля... Полковнику повезло, что унтер-офицерам ружья полагались только во время боевых действий. Удар приклада выбил бы не только зубы, а весь дух... Но добивать Абрамов не стал.

– Эх, – презрительно сказал старый солдат, – не умеет драться. Ему бы меня кончиком рубить, а он, вишь, всем лезвием...

Казалось, на плацу остановилось время. Оно было такое плотное, что хоть ножом режь. Все в недоумении смотрели на происходящее. Возможно, впервые за долгую историю русской армии старый заслуженный солдат поднял руку на полкового командира... Но длилось недоумение недолго. Строй опять дрогнул, рассыпался, и несколько солдат бросились к жандармам. Те даже не успели взять ружья на изготовку. Миг – и оба жандарма были просто заколоты штыками. Караульных трогать не стали – свои же.

К братьям Муравьёвым-Апостолам подбежали офицеры.

– Господин подполковник, – обеспокоенно спросил Кузьмин, – Вы ранены?

– Пустяки, – отмахнулся Сергей Иванович. – Это господа сатрапы приложились. Мне бы только умыться. А, сойдёт и снегом.

– Тогда принимайте команду, господин командир батальона, – повеселел молодой офицер.

Сергей Иванович нашёл взглядом Абрамова. Старый вояка стоял в окружении молодёжи (не только солдат, но и офицеров) и что-то объяснял, показывая для наглядности. До подполковника донеслись слова: – «А вот тогда, под Кульмой-то, Его Высокоблагородие – ну, тогда просто Благородие, – с французиком по-другому поступил. Мусью-то ловкий был. Бил не штыком и не прикладом, а казённой частью. Известно, при таком ударе шпажонка-то сразу и ломается. Так господин поручик Сергей Иванович ружьё на эфес принял. А потом руку извернул и... как даст в рыло! И не остриём или лезвием, а эфесом. Мусью мы ентова в плен взяли. Правда, без зубов...»

Молодые офицеры уже пытались освоить новый урок. «Молодец Клим, – подумал подполковник. – Может быть, кому-то это жизнь спасёт». Но долго размышлять было некогда...

– Господа ротные командиры, – обратился он к офицерам. – Командуйте построение в походную колонну. Идём в Васильково. Все речи будем вести там, по прибытии.

Прибытие в городок двух рот во главе с Муравьёвым-Апостолом вызвало недоумение. Тем более что солдаты, выйдя на главную площадь Василькова, построились по периметру, а подполковник приказал играть «общий сбор».

На звук барабанной дроби стали сбегаться солдаты. Придерживая сабли, быстрым шагом спешили офицеры. К барабанщику подскочил начальник штаба полка майор Трухин и выкрикнул:

– Что за бардак? Кто приказал? Отставить!

Барабан было смолк, но Муравьёв-Апостол, стоящий рядом, спокойно сказал:

– Продолжайте сбор.

– Господин подполковник, извольте объясниться! – негодовал майор. – В отсутствие полковника Гебеля полком командую я. Немедленно прекратите самоуправство, иначе я вас арестую. – И, далее не обращая внимания на подполковника, закричал, пытаясь заглушить звуки: – Полк, слушай мою команду! Вольно, разойтись! Нижние чины и унтер-офицеры – в казармы, господа обер и штаб-офицеры – ко мне!

Полк стоял. Никто не спешил выполнять команду исправляющего обязанности. Трухин стоял, нервно сжимая эфес сабли, но ничего не предпринимал.

– Господин майор. Будьте так любезны – отправляйтесь в штаб. Иначе не вы, а я буду вынужден вас арестовать. Прапорщик Козлов, проводите господина майора в его квартиру.

Юный прапорщик выскочил из строя и отдал честь вначале Муравьёву-Апостолу, а потом Трухину.

– Прошу Вас, господин майор... – сделал он приглашающий жест.

– Это бунт? – упавшим голосом спросил Трухин.

– Хуже, господин майор, – радостно отозвался Козлов. – Это революция!

– Ну, тогда хоть саблю заберите, – предложил прагматичный начальник штаба. – А то ведь получится, что даже сопротивление не оказал бунтовщикам.

– Извольте, сударь, – покладисто согласился юноша и уже другим, официозно-значимым тоном произнёс: – Господин майор, вы арестованы. Прошу сдать оружие!

Просиявший майор отдал прапорщику саблю и почти радостно отправился в помещение штаба – один из обывательских домов, хозяин которого не был свободен от постоя.

Солдатам и офицерам этот спектакль доставил несказанное удовольствие. Настроение улучшилось. Но если солдаты и офицеры старались сдерживать себя, то вокруг плаца раздавался громкий хохот. Жители городка никогда не пропускали редкого в тех местах развлечения – построения полка. Вот и сегодня при звуках барабанной дроби к казармам стянулось едва ли не всё население Василькова. Сергей Иванович между тем вышел на шаг вперёд и громко сказал:

– Братья! Со времён Петра Великого все мы – и нижние чины, и офицеры, – все мы – Солдаты! Но мы ещё и граждане России. Не верноподданные, а граждане. Братья! Две недели назад в Петербурге случилась революция. Наши товарищи свергли царя Николая. Его старший брат Константин не захотел быть царём. Теперь – будет вам свобода! Служить станете не двадцать пять лет, а десять. А когда вернётесь домой, то будете не крепостными, а вольными людьми. И каждый из вас получит землю в надел! Но есть ещё те, кто хочет отнять у нас свободу. Снова посадить на трон царя, который опять заставит вас идти в неволю. Так неужели же, братья, вы позволите опять посадить себе на шею помещиков? Солдаты, вы меня знаете. (Из строя закричали: «Знаем, знаем!») Мы вместе сражались с Наполеоном и здесь, и в Германии, и во Франции. Мы победили. Так неужели же победители должны идти в неволю? Или же пойдём на Петербург, помогать нашим братьям?

Солдаты, разгорячённые речью подполковника, стали кричать: «Веди нас, Ваше Высокоблагородие. Умрём, но не выдадим!» Сергей Иванович никогда не говорил столь длинных и проникновенных речей. (И пустых, как ему казалось!) А тут – пришлось. И, видимо, не зря. Солдаты и офицеры, за исключением единиц, были готовы идти в бой.

– Братья! – вновь обратился подполковник к солдатам. – Готовимся выступать завтра, на рассвете. Всем готовиться к походу, потом отдыхать. Дежурному офицеру выставить усиленный караул. Вольно! Разойтись!

Команда была повторена батальонными и ротными командирами. А уж потом унтер-офицеры стали разводить солдат на ночлег. Выступить поутру было не суждено.

...К подполковнику, который вставал раньше своих солдат (впрочем, как и все офицеры тех времён!), прибежал полковой адъютант.

Придерживая рукой кивер с зимней оторочкой, подпоручик с порога крикнул:

– Господин подполковник! Передовой караул прислал известие: с западной стороны к городу движется колонна всадников. Расстояние – до двух вёрст. Численность из-за позёмки неизвестна, но, как кажется, не менее пятисот. А может, – сощурился офицер, подсчитывая примерный состав, – и вся тысяча...

– Хорошо, подпоручик, – пытаясь быть сдержанным, похвалил офицера Сергей Иванович. – Командуйте боевую тревогу.

Подпоручик выскочил, поправляя непослушный кивер. Провожая его взглядом, Сергей Иванович почему-то подумал: «Надо бы что-то поудобнее киверов на зиму завести. Хоть и красиво, а холодно. Треухи мужицкие, что ли?» Но решать проблему головных уборов сейчас было недосуг. Как-нибудь потом. Взяв шинель и пистолеты, подполковник выскочил во двор, где наперегонки с воем метели заливался полковой барабан. Командиры рот уже спешно отдавали команды.

Боевое расписание, разученное ещё в прошлом году на случай нападения на Васильково (тогда смеялись – татары, что ли, или турки на Малороссию пойдут?), очень даже пригодилось. Муравьёву-Апостолу. Стоило только выйти и крикнуть: «Действуем согласно штатного расписания», как батальоны и роты пришли в движение. Две роты бегом отправились на западную сторону усиливать огневым боем немудрёное укрытие (палисад да ров), ещё две разделились на части и разбежались к другим выходам из города. Рота Кузьмина осталась в резерве, а Щепилло со своими людьми спешно занимал крыши домов, выходящих на плац (он же – центральная городская площадь), потому что при любом раскладе удар пойдёт в центр...

Сергей Иванович подошёл к коню, уже подготовленному ординарцем, вскочил в седло и понёсся на наиболее опасный участок. И вовремя. Передовые всадники уже были в четырёхстах шагах – расстояние, на котором пехота уже прицеливалась в голову всадника. Правда, из-за лёгкой метели прицеливаться было сложно, поэтому было решено подпустить всадников поближе. Черниговский пехотный – это, конечно, не егеря, что били в пуговицу за триста шагов... Но в каждой роте были свои «умельцы», попадавшие со ста шагов в нечищеный пятак. Они уже взяли на прицел передовых всадников. Но стрелять не спешили, ждали команды. Командир же не торопился. Подполковнику показалось, что всадники ведут себя странно: не рассыпались в лаву и не пришпоривали. А ведь уже пора... И тут до Муравьёва-Апостола донёсся до боли знакомый голос, который при приближении к пехоте вдруг затянул:

 
О, как страшно смерть встречать
На постели господином,
Ждать конца под балдахином
И всечасно умирать!
 

А гусары в несколько сотен глоток поддержали «запевалу»:

 
О, как страшно смерть встречать
На постели господином!
 

Ну кто же ещё мог сделать стихи Давыдова полковой песней, если не Артамон Муравьёв? А какой другой полковник, будь он хоть трижды гусар, станет изображать запевалу?

– Эй, Сергей Иванович, – закричали со стороны гусар. – Это ты али нет? Тебя ещё не расстреляли?

– Не дождётесь, господин полковник, – весело прокричал в ответ Муравьёв-Апостол, выходя навстречу гусарам. А потом обратился к своим: – Отбой, братцы, это наши!

Ахтырские гусары уже подъехали вплотную. Впереди гарцевал весёлый и слегка хмельной полковник. Приблизившись к Сергею Ивановичу, он проорал:

– Вот, господин подполковник, принимай пополнение. Ахтырский полк – в полном составе. «Александровцы», правда, не все. Один эскадрон ушёл в Белую Церковь. Остальные – вот они!

Офицеры спешились и, обнявшись, троекратно поцеловались.

– А я уж не чаял и увидеть вас, – с дрожью в голосе сказал гусар. – Ко мне пейзане прискакали. Говорят – арестовали, мол, господина полуполковника. Они ведь, Сергей Иванович, тебя прямым потомком гетмана Апостола считают.

– Может быть, – задумчиво обронил Сергей Иванович, размышляя сейчас не о легендарных предках, а о том, что надо куда-то устраивать гусар. А впрочем, можно потеснить господ обывателей. Ничего страшного.

– Молодцом, господин полковник. Не побоялись полк поднять?

– Так ведь мы Вас отбивать ехали, – просто ответил Артамон Захарович. – Теперь уже всё едино – мятежники. Стало быть, терять-то нам нечего.

– А вот это мы ещё посмотрим, – улыбнулся Муравьёв-Апостол. – А теперь давайте, шлите своего квартирмейстера. Я сейчас же отправлю его в казармы. Нужно гусар разместить. Вас ведь, чай, накормить требуется, да и лошадям овса и сена задать...

– Хм, – улыбнулся в усы гусарский полковник. – Мы ведь в поход вышли. Так что и обоз, и котлы с крупой у нас свои взяты. Да и «александровцы» всё хозяйство прихватили, сам проследил. Но если покормите, чем Бог послал, так наш провиант целее будет.

Несмотря на маску лихого и грубоватого рубаки, полковник Муравьёв был дельным командиром и умелым солдатом. Всего лишь на год старше Сергея Ивановича, он уже был полковником и командиром полка.

– Пойдёмте, господин полковник, в тепло, – вскакивая на своего коня, предложил подполковник. – Или поскачем.

В маленьком домике Муравьёва-Апостола, превращённом из обычной квартиры в штаб-квартиру, уже находились старшие офицеры полка. Брат Ипполит распорядился поставить самовар и приготовить нехитрую еду. Для Артамона Захаровича была приготовлена бутылка французского вина, от которой он, впрочем, отказался, процитировав строчку из Давыдова:

 
Но едва проглянет день,
Каждый по полю порхает;
Кивер зверски набекрень,
Ментик с вихрями играет.
 

– Кажется, Денис Васильевич у Вас годится на все случаи жизни, – обронил Ипполит, убирая бутылку.

– Почти на все. Я помню, когда он не генерал-майором был, а адъютантом у Петра Ивановича Багратиона. Жалели, когда в отставку ушёл. А уж как завидовали подвигам Давыдова! Ладно, господа. Есть у меня и хорошие, и плохие новости. С каких начинать?

– Давайте с плохих, – предложил Сергей Иванович.

– Плохие новости таковы. Корпусное начальство прознало не только о Пестеле и о Вас, но и о том, что Черниговский и прочие полки подвержены мятежу. В Житомир стянуты войска, готовые выступить против бунтовщиков – сиречь нас. Сколько сил и средств – неизвестно. Думаю, что там будет егерский, пара-тройка пехотных и драгунский полки. К этому – эскадрон «александровцев». Но главное и скверное – у них артиллерия. И вот ещё. Пестель из Тульчина отправлен. То ли в Житомир, то ли в Киев.

– Так, – протянул Сергей Иванович, – а хорошие?

– А хорошие новости таковы: на подмогу идут две роты Вятского полка под началом майора Лорера и капитана Еланина. Майор – помощник Павла Ивановича. Да и с капитаном вы, кажется, знакомы.

– Это тот Еланин, что из лейб-егерского за дуэль списан? – уточнил Ипполит.

– Он самый, – подтвердил полковник. – Далее – мы обогнали две роты Троицкого полка. Тоже сюда идут. Ну, а самая приятная для вас новость – скоро здесь будет ваш лепший друг и соратник.

– Неужто Мишель? – обрадовался Сергей Иванович.

Михаилу Бестужеву-Рюмину он был искренне рад. Вместе служили в Семёновском полку. После «семёновской» истории вместе попали в Полтавский полк. Правда, сам Муравьёв-Апостол был скоро определён на место батальонного командира в Черниговском полку, а Мишель остался. Несмотря на разницу в возрасте и званиях, Сергей Иванович и Михаил были очень дружны. По меткому замечанию желчного Пестеля, они «составляли, так сказать, одного человека». Но более всего их дружба укрепилась, когда на заседании «Южного общества» Муравьёв-Апостол и Бестужев-Рюмин были признаны руководителями одной из важнейших «управ» – Васильковской. Во время руководства друзья дополняли друг друга – выдержанный Муравьёв-Апостол и вспыльчивый Бестужев-Рюмин.

– Мишель, Мишель, – подтвердил гусар. – С ним до роты Полтавского полка и ваш старший братец. Выехал из Житомира и поспешил на помощь братьям. Так что теперь у нас будет два подполковника Муравьёвых-Апостолов. Или давайте делитесь: один подполковник Муравьёв, а один – подполковник Апостол, – хохотнул довольный произведённым эффектом гусар.

– Стало быть, в ближайшее время у нас будет несколько тысяч штыков и с тысячу сабель, – подвёл итоги Муравьёв-Апостол. – Какие у вас предложения, господин полковник?

– Покамест только одно – ждать. Дождёмся всех прибывших. Вот, собственно, пока всё. Ну, а вам, господа, – обратился он ко всем присутствующим офицерам, – необходимо срочно изыскать места для постоя и провиант. В крайнем случае можно тряхнуть полковые казны. У меня, понимаете ли, полковой казначей хотел под шумок вместе с казной сбежать...

– И что? – заинтересовался кто-то из офицеров.

– Да так, господа, ничего. Казна-то осталась, а вот казначея, увы, теперь нет.

– Неужели повесили? – расстроился впечатлительный Ипполит.

– Ну что вы, прапорщик. Что мы, звери, что ли? Просто когда его гусары ловили, кто-то так неловко его коня заарканил, что этот, хм, казнокрад шею себе и сломал. Лошадь, правда, целёхонька... Чего хорошего коня губить?