Текст книги "Кровавый снег декабря"

Автор книги: Евгений Шалашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

– А как же его не отдать, когда пришёл целый полк? – рассудительно сказал поручик. – Да тут ещё и слухи разные. Власть, мол, теперь у Временного правительства, император убит. Что я мог сделать со своей полусотней? И то – полусотня-то токмо по штату, а на самом-то деле... Кого мог, собрал – да сюда, к владыке.

– Как же вы, поручик, столько времени оборону сумели держать? – поинтересовался Клеопин, мысленно прикидывая длину монастырских стен, которые, по его рассуждению, мог удержать разве что полк. Да и то при поддержке артиллерии.

– Да мы и не держали вовсе, – смущённо признался Наволокин. – Сидели тут, просто под крылышком у отца-настоятеля. Мятежники там, в городе, а мы – здесь. Сидели, пока еда была, а потом я солдата с белым флагом послал – выходим, дескать, на переговоры.

– То есть вас никто и не штурмовал? – уточнил штабс-капитан.

– Никто. По первое время, пока в городе солдат было много, они к воротам подходили да лаялись матерно. А потом куда-то расползаться стали. Два батальона обратно в Питер ушли, остался только прапорщик этот, Рогозин. Но всё одно – их сто двадцать, а то и поболе, а нас – двадцать шесть. Мы, может, ещё бы посидели. У владыки-то ещё и зерно было, можно бы молоть да хлеб печь.

– Вот это да! – развеселился Клеопин. – А ведь пройдёт эдак годика два – и будет наш поручик героем «Тихвинской обороны» или... «Тихвинского сидения». Глядишь, «Владимира» с мечами на грудь повесят, а то и «Георгия».

– А что до нас, – сообщил капитан-исправник, – то пришли к нам поутру на квартиры: идёмте, мол, в присутственные места, присягу приносить. Присягу мы давать не захотели. Думали – повешают или расстреляют. Так нет же, развели по домам и приставили по солдату.

– Повезло вам, господа, – скривил рот Клеопин. – В других-то городах, как я слышал, и вешали, и резали. А у вас – красота!

– Да какая же красота, батюшка, – неожиданно сказал один из купцов, первый бургомистр городского магистрата. – От «красоты» этой одни убытки! Я ведь раньше в Питер зерно поставлял. А сейчас...

– А что, не нужно Питеру зерно? – удивился Николай.

– Ещё как нужно! И зерно нужно, и мясо, и молоко. Только вот власти платить за это не хотят! Дают вместо денег ассигнаты. У меня энтих ассигнатов уже цельный сундук скопился. А куды я их девать буду? Зерно-то за бумажки теперь никто не продаёт. В Рыбной слободе, Рыбинске нынешнем, был, так меня на смех подняли. Говорят, серебром плати или теми деньгами, что в Москве печатают. Где же серебро-то добыть или «московские» деньги? А прапорщик Рогозин говорит: не будете хлеб за бумажки отдавать, дак сюда войска придут, на постой встанут и всё подчистую заберут. Я уже весь прошлогодний запас задарма отдал. А на что я буду нонеча зерно покупать?

– И с барками да с железом так же, – встрял и второй бородач. – У меня торговля «тихвинками» да «унжанками» от Сяси нашей и до Волги. Барки тоже денег стоят. А в Питер, по Тихвинке да Маринке, теперь никто ни зерно, ни мясо везти не хочет. Лодки только солдаты и берут, да и то за бумажки. Был недавно в селе Борисоглебском, в Череповецком уезде. Тамошние мастера мне как свойственнику маленькие барки по дешёвке уступали. Дак там тоже: давай, говорят, серебром, а не то – никаких тебе лодок...

– В Борисоглебском был? – заинтересовался штабс-капитан, услышав о родине. – И как там? Как помещик тамошний?

– Да я ить и был-то там дня два всего, – пожал плечами купец. – Про помещика ничего не знаю. Вроде бы, половина села теперь у другого хозяина, никак Щербатова. Вроде бы, живёт с семьёй, всё по-прежнему. Никто не помер. А Вы что, Ваше Благородие, бывали там?

– Да я родом оттуда. А вторая половина Борисоглебского, она как раз наша. В Панфилке у меня маменька осталась.

– Так вы, господин штабс-капитан, сыночек Аглаи Ивановны? – расплылся бородач в улыбке. – Знаком-с, знаком-с. У ейного управляющего, свояка моего, я ведь и останавливаюсь. Он мне и говорил, что у барыни, мол, сын офицер-«кавказец» и кавалер, в крепости сейчас сидит как государственный преступник! А барыня-то всё убивается!

– Вот, как видите, уже не сижу, – глухо сказал штабс-капитан, помрачнев. Ещё бы! Скажут же такое – «государственный преступник!»

Взгляды присутствующих стали сочувственно-подозрительными. Ишь ты – в крепости сидел! У нас ведь как говорят: «Сам ли украл, у него ли украли? В общем, замешан».

– А знаете, господа, что, с точки зрения новых властей, мы все – государственные преступники? – хохотнул капитан-исправник. – И в формулярах будет запись: «Находился под арестом!» А уж под каким там – домашним или нет – никто разбираться не будет!

– Ладно, господа, это лирика, – построжел штабс-капитан. – Реальное положение дел гораздо хуже. Как я полагаю, мятежные солдаты задержаны далеко не все. Кое-кто успел скрыться...

– Да не кое-кто, а человек под пятьдесят сбежало, – подметил поручик Наволокин. – Никто ведь мятежников не искал, не арестовывал. А среди них были не только пришлые, но и свои.

– И такие были? – удивился штабс-капитан, а потом подумал: «А чего тут удивительного-то? На площади Сенатской стояли не только военные, но и гражданские». – Считайте, штабс-капитан, вся молодёжь канцелярская, – загрустил городничий. – Да ещё и молодые депутаты от дворянства. Человек пятнадцать изменщиков наберётся... Это не считая тех, кто уже в Питере. Они ведь, паразиты, и приходили нас арестовывать! Якобинцы, туды их...

– Тем паче, – продолжил свои рассуждения Клеопин. – Стало быть, дня через два они будут в Питере с докладом. И в лучшем случае через неделю здесь будут войска.

– Можно бы опять в монастырь, – без особого энтузиазма высказался Наволокин. – Припасов побольше заготовить, да в осаду сесть. Стены высокие, отсидимся. Только вот скучно будет. Мы, пока сидели, чуть с тоски не умерли.

– Думаю, что скучать не дадут, – улыбнулся капитан-исправник. – Подтащат сюда пару пушечек да как по воротам вмажут!.. Помнится, в одна тыща осьмсот тринадцатом году, когда мы в Саксонии были, барон тамошний на постой нас пускать не хотел. Ну, выкатили пушку на прямую наводку да по воротам и вдарили. Не токмо ворота, а вся стена – вдребезги...

– Да тут и артиллерии не понадобится. Откровенно говоря, стены можно и без пушек одолеть, – вспомнил свои «кавказские» приключения Клеопин. – У нас просто не хватит людей, чтобы защитить весь периметр. Посему как командир отряда считаю необходимым пополнить боеприпасы, амуницию и отойти туда, где будет возможность сражаться.

– А может, – неожиданно заробел городничий, – следует послать письмо Его Императорскому Высочеству? Пусть он подмогу пришлёт...

Капитан-исправник высказал то, что давно уже вертелось на языке самого Николая:

– Подмогу-то он, может, и пришлёт. Только когда? К тому времени нас тут не под домашний арест... в каземат посадят.

– Если только к стене не поставят, – мрачно дополнил Сумароков. – Как ставят, я в Питере насмотрелся...

– Страсти-то какие, – закрестился бургомистр. – Че ж делать будем, Ваше благородие? Вы только прикажите, а мы – всё исполним! Чую я, что подводы нужно готовить да провизию загружать...

– Скорее уж, лодки да барки, – уточнил повеселевший штабс-капитан.

– Куда выдвигаться будем? – деловито спросил купец. – Сколько барок понадобится? У нас сейчас и десятка не наберётся.

– Как, милейшие, звать-то вас? Уж простите, запамятовал.

– Кузьма Иванов, Петров сын, – с достоинством поклонился бургомистр. – Купец второй гильдии.

– Кузьма Семенов, Семенов сын, – наклонил голову ратман. – Купец второй гильдии.

– Ну вот, целых два Кузьмы, – удивился Клеопин. – У князя Пожарского, помнится, только один Кузьма был, а какое дело сделал! Всю Россию освободили да ещё и царя на престол возвели! Я хоть и не князь, но зато вас – сразу двое!

Заслышав такое, оба купчины приосанились. Городничий же, напротив, пригорюнился. Срываться с насиженного места ему явно не хотелось.

– Итак, господа офицеры! – официальным гоном произнёс штабс-капитан. – Будем выступать завтра.

При этих словах не только действительные и отставные военные, но даже и статские, включая бородачей, как-то построжели ликами.

– Кузьма Иванович, – посмотрел Клеопин на бургомистра. – Кузьма Семёнович – перевёл он взгляд на ратмана. – Вы изыскиваете лодки и провизию.

– На сколько едоков? – деловито спросил поднявшийся бургомистр.

– Думаю, что на двести-триста, – прикинул Клеопин. – Наши отряды, может быть, и кто-то из преображенцев захочет выступить с нами. Ну, а уж с градскими обывателями – разбирайтесь сами. Пойдут они, не пойдут – дело хозяйское. Господин градоначальник, – кивок в сторону городничего, – попрошу Вас изъять у горожан всё оружие, включая охотничьи ружья. Господину капитан-исправнику и господину предводителю дворянства, думается, стоит объявить о созыве ополчения. Разошлите депеши в уезд, пусть догоняют войска. Ну, а я с господами офицерами пойду разбираться с военнопленными.

В широком монастырском дворе неподалёку от Успенского собора, в котором хранится икона Тихвинской Божией Матери, были построены три отряда. Первый – самый многочисленный, но и самый «разномастный». На плечах погоны разных цветов, соответствующие полкам: красные – сапёрные, чёрные – артиллерийские и белые – пехотные. Впереди отряда стоял юнкер Сумароков, назначенный командовать ротой. Юноша сиял как свеженадраенный самовар. Должность, как ни крути, – обер-офицерская. Второй отряд, во главе с Наволокиным, по форме одежды мало отличался от первого. Разве что мундиры поприличнее. Ну разве что знающий человек, глядя на воротники жёлтого цвета при красных погонах, определит, что это солдаты «штатной воинской команды», которые раньше комплектовались из числа инвалидов, а теперь из тех, кто по росту чуть-чуть не дотянул до положенных двух аршинов и двух вершков. Между ними, в «коробке», стоял и третий отряд, самый угрюмый. «Преображенцы» были в мундирах, но уже без сапог и киверов. С прапорщика Рогозина, уважая его звание, сапоги не сняли. Но, может быть, офицерские сапоги для долгой ходьбы не очень-то приспособлены?

Штабс-капитан лейб-гвардии егерского полка по привычке прижал руку к эфесу тесака, в который раз вспоминая о том, что нужно бы раздобыть саблю, и обратился к разношёрстной команде:

– Соратники, – сказал Клеопин, избегая привычного слуху «господа офицеры» и «братцы». – Завтра мы выступаем в поход. Наша задача – выйти к городу Череповцу, собрать всех, кто может носить оружие, и получить приказ от законного правителя – Его Императорского Высочества Великого князя Михаила. Мы с вами – солдаты, поэтому должны защищать нашу Веру, нашего Царя и наше Отечество! Думаю, что после победы никто не будет обделён монаршей милостью.

Николай сделал паузу, во время которой солдаты получили возможность осознать услышанное и не очень стройно крикнуть: «Ура!». Всё-таки сражения сражениями, а «монаршия милость» – это уже что-то весомое. Для того же Сумарокова – звание прапорщика и крестик, пусть даже Анненский, на сабельный эфес. Для солдат – срок службы не в двадцать пять, а хотя бы в десять лет и выходной пенсион, на который можно и домишко поставить, и хозяйство завести. Ну и для остальных, включая того же Клеопина, «милость» представлялась чем-то материальным...

– Господа нижние чины лейб-гвардии Преображенского полка, – обратился штабс-капитан к мятежникам, игнорируя прапорщика. – Вы перешли на сторону цареубийц. Предлагаю всем желающим войти в наш партизанский отряд и начать борьбу с внутренними врагами Отечества. Думаю, что тем самым сможете искупить кровью свою вину и получить монаршее прощение.

Строй «преображенцев» стоял не шевелясь. Видимо, после Сенатской площади, когда они стреляли в спину своим товарищам, веры в прощение уже не было.

– Никак нет, господин штабс-капитан, – вышел из строя пожилой солдат с капральскими нашивками и полным «бантом» медалей. – Не можем мы с вами пойти. Вы-то, может быть, и добрый человек, но есть и другие, повыше вас. И ваши нас не примут и наши будут предателями считать. Лучше вы нас из стен-то выведите, чтобы землю святую не пачкать, да расстреляйте. Не хочется мне, на старости-то лет, повешенным быть.

Николай в растерянности оглянулся на своих солдат. Было видно, что сапёры готовы переколоть военнопленных штыками, но ждали команды.

– Сын мой, – вдруг раздался сзади голос игумена, которого, вроде бы, не должно было быть на построении. – Пусть они, кто хочет, здесь останутся.

– Тут? – удивлённо спросил Клеопин. – Монахами?

Старенький игумен грустно улыбнулся Николаю:

– Станут ли иноками – не ведаю. На то – воля Божья. А ты их здесь оставь, в монастыре. Пусть трудниками побудут. Дел у нас много, а мнихи мои – старые да хворые. А там – как Бог даст.

– Трудниками? – недоверчиво спросил штабс-капитан, переводя взгляд на «преображенцев». – Да много ли такие наработают?

Странное дело! Из нестройной трёхрядной шеренги, державшейся на месте только за счёт злости и старой закалки, мятежная команда вдруг превратилась в нечто сплочённое. Солдаты-мятежники расправили плечи и посмотрели на мир неожиданно уверенно.

– Сколько отец-настоятель прикажет, столько и наработаем, – сказал старый капрал и, не дожидаясь разрешения, подошёл под благословление старца.

Штабс-капитан даже опешил от такой наглости, но говорить ничего не стал, потому что сам настоятель негромко, но твёрдо прикрикнул на остальных «преображенцев», собравшихся подойти к руке владыки: «Стойте-стойте, дети мои! Подождите немного... А ну, встать в строй!»

– Владыка, какая тут самая грязная работа? – спросил Клеопин.

– Ну, какая же работа, та самая, нужник чистить, – повеселел настоятель. – Как в сортир ходить, так все горазды, а как чистить – так и не найти никого.

– Очень вас прошу, батюшка, отправьте на неё вон того капрала, – указал штабс-капитан на старого солдата. – Я думаю, что и вы, и он поймёте, почему...

– Понимаю, – кротко сказал настоятель и уже другим, командирским, тоном сказал: – Капрал, выйти из строя на два шага!

Капрал, ожидавший обязательной экзекуции шпицрутенов в десять, радостно вышел из строя, чеканя шаг босыми ногами.

– Возьмёшь с собой человек пять да пойдёшь по этой дорожке к отцу-келарю. Скажешь, настоятель велел вам обувку найти да нужник вычистить. Выполняй!

– Рады стараться, Ваше Превосходительство, – пуча глаза от усердия рявкнул солдат, но спохватился: – Виноват, Ваше Высокопреосвященство...

– Ступай-ступай, – благословил его владыка, пряча в бороде улыбку.

– Отец игумен, а вы в мирской жизни, случаем, не полком командовали? – заинтересованно глянул Клеопин на настоятеля.

– Суета всё это, – отмахнулся тот, но всё-таки ответил: – И полком доводилось покомандовать, да и дивизией тоже...

Николай открыл было рот, чтобы порасспрашивать ещё, но игумен покачал головой, показывая, что больше он о прошлом говорить не будет. Да и люди ждали. Поэтому штабс-капитан отдал приказ:

– Нижние чины Преображенского полка поступают в распоряжение отца игумена. Прапорщик Рогозин остаётся под стражей. Отрядам разойтись на приём пищи.

Клеопин, оставив командование Сумарокову, ушёл в свою «командирскую» келью, чтобы ещё раз обдумать сложившуюся ситуацию. Но его размышления были прерваны стуком в дверь:

– Господин штабс-капитан, – услышал он голос настоятеля. – Известия плохие.

Николай вскочил и рывком открыл дверь. На пороге стоял настоятель, а с ним какой-то мужичонка.

– Что стряслось?

Отец игумен тронул мужика за плечо и сказал:

– Вот, крестьянин здешний. В Тихвине живёт, торговлей промышляет. Ездил в Санкт-Петербург, за товаром. А что увидел – сам расскажет.

– Ездил я Питер, зерно туда возил по приказу господина прапорщика. Ну, пришлось везти, куда денешься? Опять вот бумажек получил – куда их и девать-то теперь?

– Ты по делу говори, по делу, – буркнул настоятель, тряхнув мужика за плечо.

– Ага, – кивнул крестьянин и продолжал. – Утром сегодня доехал уже до Селиверстова столба, как тут у нас один столб зовут, что кузнец Селиверст зачем-то ставил, когда ляхи ещё в монастыре были, и увидал, что там солдаты привал делают.

– Сколько солдат? – резко спросил Клеопин, быстро застёгивая мундир и навешивая пантальеру с тесаком. – Конница, артиллерия?

– Солдат – видимо-невидимо. Не считал. А конницы не видел, врать не буду. Вроде бы, одна лошадь паслась. А артиллерии, пушек стало быть, тоже не видел...

– Ты, сын мой, отвечай-ка, – вмешался игумен. – Костры там были?

– Н-ну, вроде бы, были, – неуверенно ответил торговый мужичок.

– Сколько? – продолжал батюшка.

«Ай да владыка! – восхитился Николай. – А я бы о таком и не подумал!»

– Н-ну, может, десять, – почесал крестьянин голову. – А может, все двадцать. Или – тридцать... Я же так думал, что идут они не иначе как на нас, так сразу и поспешил сюда. Ехал-то налегке, чего там в Питере сейчас купишь?

Отец игумен молча развернул болтливого мужичонку и легонько подтолкнул его к выходу.

– Что скажешь, господин командир? – прищурился настоятель, глядя на штабс-капитана, как командир полка на нового ротного. – Сколько, значит, противника идёт?

Клеопин раздумывал недолго. Что там думать-то? По уставу один костёр разжигался на десятерых.

– Думаю, Ваше... Преосвященство, что идут на нас от сотни до трёхсот человек.

– Возможно, и больше. Если спешат, то могли костёр не на десяток, а на два десятка разжечь. Стало быть, если по самому большему?

– Не больше пятисот, – твёрдо ответил Клеопин, выходя из кельи. – И, думается, что даже и поменьше будет. Человек триста-четыреста.

– Батальон, – уверенно подтвердил настоятель его предположение. – Как помнится, лошадь-то только для командира батальона полагается? Вряд ли бунтовщики что-то в уставе менять стали. Что делать думаешь, сын мой? Всё равно их раза в два-три больше будет... Отступать?

– Нет, владыка, – спокойно сказал Николай. – Пойду в наступление! Одно меня только смущает...

– Уж не трудники ли мои, от коих ты пакости ждёшь? – угадал владыка. – Боишься, что в спину ударят? Не бойся, сын мой. С этими-то я сам решу. Прапорщик ихний в подвале сидит. Хотел было тебя попросить, чтобы выпустил, но пущай ещё немного посидит. Ума поднаберётся...

Николаю было некогда раздумывать над диспозицией предстоящего боя. Подняв отряд по тревоге, штабс-капитан вывел его из города, приглядев удобную позицию. Команде поручика Наволокина было велено спрятаться да не высовываться. 11отом, когда понадобится, в тыл ударить.

– А как определить? – задал вполне резонный вопрос поручик. – Когда нам в дело-то вступать?

– Просто, – объяснил командир. – Вот когда увидите, господин поручик, что пора – тогда и вступайте! Вначале дайте нам в перестрелку войти, не торопитесь.

Это называется – объяснил! Но Клеопин, памятуя опыт боёв на Кавказе, был уверен, что Наволокин вступит в бой вовремя. А то, что солдат у него всего лишь двадцать, – так это не беда. Противник-то этого не знает! Основные силы, сотню человек без малого, штабс-капитан рассредоточил двумя цепями, на расстоянии шагах в двадцати друг от друга.

– Господа командиры, – дал он последнюю «установку» трём унтерам, исправляющим обязанности взводных. – Проследите, чтобы бойцы выбрали себе укрытие. Любое! Иной раз и камушек от пули спасёт. А лучше, пока до нас ещё не дошли, ямку какую-нибудь выройте. На полтуловища залезете – так и то великое дело! И не вздумайте встать во весь рост! И чтобы цепи стреляли по очереди да по моей команде. Первый залп – за четыреста шагов! Когда я команду подам, крикните, что целиться – только в штык ружья неприятеля! Подойдут на триста пятьдесят шагов – в кивер! За триста – в грудь! Всё понятно? Ну, с Богом!

Унтера разбежались по взводам, громкими матами заставляя народ приниматься за копанье укрытий. Особо тесаком не накопаешь, но лопат не было.

Николай, достав из кармана подзорную трубу, подарок настоятеля, внимательно всмотрелся вдаль, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Как на грех, петлявшая и поросшая кустами дорога не позволяла ничего толком увидеть.

– Ну, что там? – нетерпеливо спросил городничий, который вместе с капитан-исправником пошёл «воевать».

Тут же находился и остальной «штаб» – юнкер Сумароков и фельдфебель.

– Пока – ничего, – ответствовал Николай, продолжая осматривать местность.

– Ничего – это хуже всего, – меланхолично заметил исправник, принявшийся заряжать два пистолета.

– Вы, Алексей Иванович, пистолеты ружью предпочитаете? – свысока спросил городничий, имевший в своём арсенале страхолюдное немецкое ружьё, бывшее скорее охотничьим, нежели боевым.

– Так уж лучше пистолеты, нежели Ваша бомбарда, – парировал исправник, которого, оказывается, величали тут по имени-отчеству. – Вы тут не на уток охотитесь.

– Да я с ней на медведя ходил! – возмутился городничий.

– Знаю-знаю, – почти миролюбиво ответил исправник, – ходили-с. Да вместо медведя собачку свою подстрелили! Хороший был пёсик...

– Стойте, господа, – остановил начинающуюся перепалку Клеопин. – Кажется, я что-то узрел!

– Что же там? – нетерпеливо задёргался городничий.

– Пыль! – ответил Николай, отнимая от глаза окуляр. – И много. Значит, скоро они будут здесь. Давайте-ка, господа, чтобы мишени не изображать, – во-он за те деревья. И без команды не стрелять!

Скоро тучу пыли можно уже было рассмотреть безо всякой подзорной трубы. И даже услышать барабанную дробь и звук батальонной флейты.

Штабс-капитан уже прикинул первую точку, с которой должны поравняться мятежные солдаты. Эх, было бы у него чуть больше людей, разместил бы цепи не поперёк дороги, а вдоль. Тогда бы можно понастрелять гораздо больше! А тут следовало рассчитывать лишь на то, что противник отступит. О разгроме и думать не приходилось.

Клеопин ещё разок «прикинул»: а где у нас будет четыреста шагов? Чтобы удостовериться, посмотрел в подзорную трубу. И тут увидел, что впереди войска плещется на ветру... белый флаг.

– Юнкер, – подозвал он заместителя. – Вы что видите?

Сумароков, приникнув к окуляру, растерянно подтвердил.

– К чему бы это? – размыслил вслух штабс-капитан.

– Сдаваться хотят! – уверенно предположил приблизившийся городничий, услышавший разговор. Потом высказался менее оптимистично. – Или нам сдаваться предложат.

– Есть и третье, – вздохнул штабс-капитан. – Военная хитрость. Предложат переговоры, а потом возьмут и... нас возьмут.

– И что же делать будем? – озабоченно спросил городничий, поглядывая на штабс-капитана. – Откроем огонь?

– Есть единственный способ, – решил Клеопин. – Идти к ним и узнать всё на месте. Господа, кто пойдёт со мной?

– Нет, господин штабс-капитан, – твёрдо заявил вдруг юнкер. – Вам идти нельзя. Если ловушка, то вы пропадёте. А без вас...

– Правильно, – поддержал юношу городничий. – Вам, господин штабс-капитан, никак нельзя-с.

– Я пойду, – решительно заявил Сумароков. – Пойду один. Если что, господин штабс-капитан, отпишите моей маменьке, в город Романов Ярославской губернии...

– Хорошо, – согласился Николай с решением. – Когда подойдёте, спросите, что они хотят. Если нам предложат сдаться, то всё по плану. Ежели, дай-то Бог, они сдаваться хотят, то пусть офицеры подойдут сюда, к нам! Да, господин фельдфебель, найдите юнкеру какую-нибудь белую тряпку...

Юнкер, держа в руках палку с белым флагом (чьей-то нижней рубахой!), пошёл на сближение с мятежниками, остановившись там, где указал ему Клеопин, – у двух кривых берёзок. От стрелковой цепи их отделяло четыреста пятьдесят шагов...

Встреча состоялась. Можно было бы понаблюдать и без подзорной трубы, но Николай почти что втискивал окуляр в глазницу, пытаясь по выражению лица понять: что там сейчас происходит?

К юнкеру подъехал верховой офицер в мундире армейской пехоты. Видимо, командир батальона. Спешился, о чём-то заговорил. Потом подошёл ещё один, армеец помоложе, в пенсне. Вот командир отдаёт поводья солдату, а сам вместе с другим офицером пошёл с юнкером сюда... Что ж, можно идти на переговоры.

– Максим Александрович, – обратился Клеопин к фельдфебелю, именуя того не по званию, а по имени-отчеству. – Встреть гостей да сюда их и приведи.

– Слушаюсь, – резво козырнул фельдфебель, довольный таким обращением.

Парламентёры подошли. Немолодой, за сорок, штаб-офицер, грудь которого была украшена орденами Святого Владимира с бантом, Святой Анны, «Кульмским» крестом и медалями «За взятие Парижа» и «В память войны 1812 года» первым отдал честь младшему по званию и представился:

– Подполковник Беляев, командир третьего батальона тринадцатого Белозерского пехотного полка.

– Поручик Мэров, названного полка командир роты, – козырнул второй офицер, помоложе и наград не имевший.

– Лейб-гвардии егерского полка штабс-капитан Клеопин, командующий партизанским отрядом, – представился Николай, пожалевший о том, что не обзавёлся копией собственного «Владимира», потерявшегося где-то в Петропавловской крепости. – Итак, о чём пойдёт речь?

– Мы, господин штабс-капитан, желаем присоединиться к вашему отряду, чтобы сражаться с мятежниками, узурпировавшими власть, – твёрдо сказал подполковник. – Часть нашего полка погибла в Польше. Мой батальон базировался в Новгороде. Новгородский гарнизон капитулировал перед мятежниками, а нас направили в Санкт-Петербург. Сразу по прибытии получили приказ от так называемого военного министра – выступить для уничтожения партизан и ликвидации мятежного гарнизона в Тихвине. Ещё по пути в столицу мы решили, что драться на стороне мятежников не станем. Ну, а по дороге узнали о вас и о вашем отряде.

– На каких условиях хотите присоединиться? – поинтересовался Клеопин. – Вы – заслуженный офицер. Да и людей у вас больше.

– Я, господин штабс-капитан, – улыбнулся подполковник, – командовать не особенно люблю. Предпочитаю иметь над собой начальника и исполнять его распоряжения. Кроме того, о партизанской войне имею весьма, скажу так, смутное представление. Мы – белозерцы, в войну с Наполеоном всё больше на передовой были. Так что – готов признать над собой ваше командование и вместе со своими офицерами поступаю в ваше распоряжение...

– Благодарю, – только и ответил штабс-капитан. А про себя подумал: «А на хрена нам, теперь, спрашивается, отступать? Пожалуй, теперь можно и в Тихвине остаться!»