Текст книги "Кровавый снег декабря"

Автор книги: Евгений Шалашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

Настоятель протянул офицеру кринку и даже попридержал её, потому что руки у господина полковника зело тряслись...

– Ух ты, – выдохнул полковник, выпивая до дна кисловатую, но очень приятную на вкус жидкость.

Голове стало легче и глаза совершенно открылись. Вспомнилось, как пили вчера за упокой души капитана Еланина. Вспомнилось столько имён, за которых следовало выпить, что...

– Простите, владыка, – робко сказал Николай, чувствуя себя маленьким мальчишкой.

– Глупый ты глупый, – вздохнул настоятель, будто бы угадал его мысли. – И что, думал, от водки тебе легче станет?

– Не знаю, – честно ответил полковник.

– Дурак ты, Колька, – сказал владыка. – А ещё полковник лейб-гвардии. По армейским-то меркам, целый генерал-майор. У тебя тут сейчас целая дивизия в подчинении, все на тебя глядят. Будь у меня такой полковник, в году этак в тыща семьсот каком-нибудь да во время военных действий... Отправил бы батальоном командовать. И не за то, что водки нажрался да маешься теперь, а за то, что расклеился, как старый сапог. Не стыдно харе-то?

– Стыдно. Сквозь землю бы провалился.

– Ну, сегодня ещё ладно. Солдаты-то понимают, каково это – к казни приговаривать. Но потом поймёшь, что от водки – только на краткий миг совесть облегчится. А потом – ещё хуже... Да и пить не умеешь. Вон, подполковник Беляев выпил не меньше твоего, а уже спозаранку на ногах. И Налимов с Малозёмовым часа три как бруствера готовят. Ну, юнкер твой бывший, который штабс-капитан теперь, всё ещё дрыхнуть изволит. Его охотнички с утра пораньше «подлечили», по своему, по-поморски... Так что давай, господин полковник, вставай. Под землю тебе проваливаться нельзя. Одевайся и за дело. Нужно службу справлять. Пополнение прибыло да вести из Петербурга пришли.

– Владыка, – улыбнулся Николай, немного обижаясь за разнос, но понимая правоту старца. – Мне почему-то хочется вас Вашим Превосходительством назвать.

– Тогда уж Высокопревосходительством, – повеселел настоятель. – В прежней, мирской-то жизни я до генерал-аншефа дослужился. Но нынешнему рангу – полный генерал...

– Ого! – удивился Клеопин, машинально привставая с постели перед тем, кто имел чин, выше которого был только чин генерал-фельдмаршала. Но вспомнив, что он не очень-то одет (кто раздевал?), смутился: – Простите, отец игумен...

– Ладно, – засмеялся настоятель, наблюдая за покрасневшим офицером. – Я ведь хоть и монах, но не девка красная. Ну, ежели о чинах речь пошла, то не игуменом меня следует называть, а архимандритом. Но, – махнул рукой владыка, – суета всё это! Пойдём, вести из Питера интересные пришли...

Вести из мятежной столицы принёс молодой монах. Был он измотан, но глаза блестели радостным огнём.

– Рассказывай, отрок, – разрешил настоятель.

– К вам, отец настоятель, меня Его Высокопреосвященство отправил... – начал было монах.

– Когда именно? – перебил архимандрит. – Люди тут военные сидят, так что давай – всё подробно и по порядку!

– Ага, – кивнул инок. – Отправил меня владыка во вторник, аккурат, после того как узнал, что Петропавловская крепость взбунтовалась...

– Петропавловка взбунтовалась? – перебил монаха удивлённый Клеопин. – С чего это вдруг?

– Точно и не знаю, – повёл плечами вестник. – Говорят, что комендант крепости полковник Муравьёв отказался выполнять приказ Батенькова. Тогда Батеньков отправил своих префектов оного полковника арестовывать, а солдаты крепостные их взашей выгнали.

– А что за приказ-то такой? – полюбопытствовал подполковник Беляев. – Не может быть, чтобы слухов об этом не ходило...

– Слухи-то разные ходят, – ответствовал инок. – Но владыка и сам в эти слухи не верит. В народе говорят, что Батеньков приказал Муравьёву расстрелять всех членов августейшей семьи. Ещё говорят, что не расстрелять, а отдать англичанам.

– Господи, а англичанам-то они зачем? – удивился Клеопин.

– Может, из человеколюбия ради? – предположил монашек. – Всё-таки августейшие особы.

– Чтобы англичане, да к русским человеколюбивы были?.. – засмеялся подполковник Беляев.

– Зато горцам они изрядно помогают, – хмыкнул Клеопин. – Да и персы, говорят, из аглицких пушек теперь с Ермоловым воюют. Выгода какая-то у них есть... Эх, не разбираюсь я в высоких политиках...

– Выгода, господа, самая прямая. Тут и политиком быть не нужно, – погладил бороду настоятель. – Пока в России заваруха – они свой куш завсегда иметь будут. А британцы-то, как мне из Москвы намедни писали, до сих пор императора Михаила законным правителем не считают. Вот ежели будут они у себя и цесаревича Александра Николаевича, и всех остальных держать как заложников... Только – Батенькову-то какая радость их выдавать?

– А тут батюшка, как раз и просто, – объяснил полковник. – У четверти солдат, что мы в плен взяли, ружья-то – аглицкой работы. Новёхонькие. Что-то я не помню, чтобы в бытность мою в гвардии такие ружья хоть у кого-то были. Гавриил Степанович, сволочь канцелярская, цесаревича на ружья выменять решил. Ну, может быть, лорды ему ещё какую-нибудь подачку бросят!

– А Муравьёв, стало быть, воспротивился? – обернулся настоятель к монаху. – И что там дальше было?

– Далее – генерал-губернатор Бистром приказал Петропавловскую крепость штурмом брать.

– Ну и как?

– Когда уходил, то ещё не взяли, – лаконично доложил монах.

– И хрен они её возьмут! – радостно заявил архимандрит, на минуту забыв о сане. – Год там стоять будут! Да и Бистром... Вояка он хороший. Но – в чистом поле! Крепости брать не умеет.

– Эх, – вздохнул подполковник. – Вот бы сейчас императору да силы бы подтянуть, пока мятежники крепостью заняты.

– Время, мой сын, время, – опечалился настоятель. – Пока весть до Москвы дойдёт, да пока проверят... Без разведки-то, чай, не выступят. Пока войска выведут. Вот к тому времени крепость и сдадут.

– Раньше сдадут, – уверенно заявил пришлый монах.

– А ты-то откуда знаешь? – удивился настоятель.

– Есть в крепости нечего. Народу-то там уйма сидит, а из припасов только то, что Муравьёву купить удалось.

– Так там же рыбы – прорва! – вскинулся архимандрит.

– Рыба, – хмыкнул монашек. – Да кто ж эту рыбу сейчас есть-то будет?

– Это почему? – начал было настоятель, но осёкся, поняв, почему в Санкт-Петербурге не едят нынче рыбы...

– Знаете что... – раздумчиво сказал Клеопин. – Пусть наш вестник идёт спать. За трое суток двести вёрст прошёл! А вы, Сергей Валентинович, собирайте командование. Пожалуй, грех такую возможность упускать!

И подполковник, и настоятель поняли, что задумал командир...

– Николай Александрович, господин полковник, – тихонько, словно обращаясь к больному, сказал подполковник. – Там – около сорока тысяч гвардейского войска, не считая гарнизонных и прочих. А у нас – в лучшем случае – четыре!

– Сергей Валентинович, – уже твёрже, чем обычно, ответил Клеопин. – Рассылайте вестовых. Всех командиров – сюда! Сумарокова пока можно не будить. Он мне позже понадобится. А вы, владыка, распорядитесь, чтобы проводник ваш в путь готовился...

Пока суть да дело, полковник отправился глянуть на пополнение. Глянул. Впору было сказать: «Ба! Знакомые все лица!»

В строю, что стоял на площади перед обителью, было... ну, ежели на глаз, то человек пятьсот с лишним... Очень и очень прилично, несмотря на скудость вооружения. Когда ополченцы узрели начальство, от строя отделился пожилой сухопарый человек в стареньком офицерском мундире и бодро отрапортовал:

– Господин полковник! Ополченцы Череповского уезда в составе семисот пяти человек прибыли в ваше распоряжение.

Командир ополчения – премьер-майор в отставке, статский советник и кавалер Кудрявый.

– Здравия желаю, черепане, – радостно посмотрел Клеопин на земляков.

Те довольно стройно ответили: «Здравия! Же-лаем! Ваше! Высоко-родие!»

Эх, так ладно получилось, что Клеопин даже не стал делать замечание за то, что его повысили в чине. Хотя, если командовал ополченцами премьер-майор, то он мог, по старой привычке, именовать полковника гвардии «Вашим высокородием».

После команды «Вольно! Разойтись» Николай уже обнимался со знакомыми с детства Григорием Андреевичем Кудрявым, городничим Комаровским и другими дворянами, которые помнили его «вот таким вот маленьким!».

– Николай Александрович, простите старика, – услышал он знакомый голос.

Полковник обернулся и увидел своего будущего тестя, стоящего на коленях.

– Да что с вами? – удивлённо спросил Николай, бросаясь к Щербатову и пытаясь поднять. – Встаньте же!

– Не встану! – замотал головой упрямый старик. – Не встану, пока не простите!

– За что же прощать-то? – искренне удивился Клеопин. Но тут же с тревогой вскинулся. – Что-то с Алёной... э-э... с Элен Харитоновной?

В голове у него промелькнуло «А уж не выдал ли старый... англоман дочку замуж?»

– Да что с Ленкой-то случится? – отмахнулся «фазер». – В Череповце она. Вас ждёт не дождётся. Меня простите!

– Харитон Егорович, объясните же толком! – бросил Клеопин уже в некотором раздражении. Ну не время сейчас водевили-то устраивать!

– Я ведь, Николай Александрович, когда о мятеже узнал и о том, что лейб-гвардии егерский полк чуть ли ни главными заговорщиками были, письмо вам отписал, что помолвку расторгаю, – рассказывал старик, не вставая с колен. – И маменьке вашей о том же бумагу отправил. Потом, конечное же дело, прощения у неё просить ездил. Аглая Ивановна меня, дурака старого, простила. Простите же и вы!

– Харитон Егорович, – приобнял Клеопин будущего тестя. – Письма я Вашего не получал, потому и прощать Вас не за что. Слава богу, что Леночка жива и здорова. А теперь – встаньте, очень Вас прошу!

Николай поцеловал Щербатова в лоб, чувствуя почему-то не его, а себя старше и мудрее...

– Вставайте-вставайте, – ещё раз попросил он. Потом, оборотившись к командиру ополченцев, сказал: – Григорий Андреевич, людей ваших сейчас разместят. А вы, пожалуйста, со мной, на совещание. По дороге ещё и расскажете – чего ж так долго из Череповца шли.

Совещание командиров было решено проводить в трапезной. Пока шли, Григорий Андреевич рассказывал:

– Приказ о выдвижении в Тихвин мы получили в августе. Но пока ополчение собирали, то да се, уже и сентябрь настал. А потом, когда вышли, то решили попутно ещё и разбойников половить, вы уж простите, Ваше Высокородие...

– Григорий Андреевич, – мягко прервал его Клеопин, – давайте уж тогда проще – по имени-отчеству или – по званию.

– Ладно, – покладисто согласился Кудрявый. – Господин полковник... Шайки разбойничьи у нас развелись. Всю зиму, пока народец-то из Питера убегал, было как в ТУ (выделил он) войну. А тут узнал я, что два бандита – Афонька Селезень да Семён Мокрецов, которого все только по кличке Егорыч знают, – совсем уж обнаглели. Раньше-то они враждовали, а теперь-то спелись. Решили они по сёлам да деревням «пройтись». В Луковец наведались. И ведь пришли-то, гады, белым днём, когда все мужики на покосе были... К Луковцу-то я, правда, не успел. Зато пути-дороги, что на болото, где лежбище ихнее, перекрыть успел.

Григорий Андреевич немного запыхался, пытаясь не отстать от молодого полковника да ещё и говорить при этом. Клеопин, заметив такое дело, слегка сбавил шаг.

– Ну вот, – благодарно кивнул Кудрявый, продолжая рассказ. – Не дошли они до своего логова.

– И что? – с любопытством спросил полковник. – Взяли?

– Чего нет, того нет, – с притворным вздохом ответил старик. – Живыми они нам и не сдались... Так вот, пришлось всех перестрелять. Жалко, до суда не дошли... Им бы ведь ещё жить и жить.

– Ну, стало быть, не судьба им в Сибири золото мыть, – философски заключил полковник, а потом, глянув на предводителя дворянства – бывшего капитан-исправника, – расхохотался...

Полковник Клеопин и командир череповецких ополченцев зашли в трапезную первыми. Отец-настоятель как раз выгонял оттуда монаха:

– Епитимью на тебя, отрок любопытствующий, такую наложу: всю ночь сегодня с молитвой будешь на стены камни таскать. Да не со двора, что братья наносили, а с ручья. Я утречком посмотрю: если мало наносишь – ещё ночку потаскаешь. И смотри, чтобы кучки твои каменные пути на стенах не загромождали. Ну, ступай с Богом.

Инок, не пытаясь даже протестовать, только шевелил губами, как выдернутая из воды рыба. Потом быстренько убежал.

– Вот, – опередил архимандрит расспросы. – В хлеборезке пытался укрыться. Любопытно ему, видите ли... Не знает, дуролом, что в военное время, да за такое любопытство...

Скоро в трапезной собрались все командиры отрядов и даже гражданское руководство города.

– Господа, – обратился полковник. – Есть идея. Мы всеми имеющимися силами идём на Санкт-Петербург, чтобы очистить его от мятежников. Детали нужно доработать... Ну, а пока – прошу высказать своё мнение.

– Что касается соображений касательно артиллерии, – начал младший по званию поручик Налимов, – то имеющиеся в распоряжении мятежников гвардейские конные артиллерийские батареи расстреляют нас примерно за два часа. Если к ним добавить ещё и армейскую артиллерию...

– То нас сметут одним залпом картечи, – завершил полковник. – Так, понятно. Далее, господа...

Прочие господа офицеры вообще ничего не могли добавить. Собственно, и гарнизонные, а уж тем более ополченческие офицеры не сомневались, что из затеи ничего не выйдет.

– Позвольте повторить то, что я уже вам высказывал, – обратился Беляев и к командующему отрядом, и к остальным офицерам. – Я попытался подсчитать силы противника. Даже с учётом зимних утрат их не менее сорока тысяч. Не будем забывать и об артиллерии. Делать ставку на Петропавловскую крепость – нелепо. Лейб-гренадер там немного. Да и воевать со своими они вряд ли будут... Да и что это даст? Гренадер остановят на первом же кронверке двумя-тремя орудиями. Их поддержка будет иметь смысл, если Петербург атаковать с двух сторон. Тогда мятежники распылят силы. Лично я как начальник штаба и человек с немалым военным опытом остерёгся бы вступать сейчас. Нам нужно как минимум тридцать тысяч штыков и сотни две орудий...

– Абсолютно согласен со всеми доводами, – согласно кивнул полковник Клеопин. – Тем не менее...

Николай встал и прошёлся по трапезной. Всё-таки в положении «главного» есть своя прелесть, потому что более никто не имел права ходить во время совещаний.

– Итак, – начал полковник. – Затея безумная, но может и выгореть...

ГЛАВА ШЕСТАЯ
ПЕТЕРБУРГСКИЙ РЕЙД

Ноябрь 1826 года

Лучший способ взятия вражеского города – сделать вид, что его никто брать не собирается! Десять лет не желал сдаваться грекам гордый Илион и, наверное, сопротивлялся бы ещё столько же, ежели бы хитромудрый Одиссей не подбросил троянцам деревянную лошадь...

Полковник лейб-гвардии егерского полка Клеопин пытался когда-то читать достославного Гомера, но большого удовольствия от поэмы слепого аэда не получил. Правда, его учитель – местный диакон Афанасий – рассказывал что-то про древнюю Элладу, но что именно, Николай уже не помнил. Отец-диакон больше напирал на сатиров, которые бегали без штанов за нимфами и дриадами. Другое дело, что Историю государства Российского в кадетском корпусе преподавали очень неплохо. А профессора вечно спорили с государевым любимцем Генрихом Вениаминовичем Жомини, внушая кадетам, что Наполеон хоть и хороший полководец, но битый, а собственный опыт забывать негоже.

Посему, вспомнив рассказ о взятии Киева князем Олегом с дружиной, переодетой купцами, полковник решил поступить соответственно. Ну, с поправкой на реалии.

Отправить по дороге всё воинство, представив купцами или приказчиками, было бы глупо. Среди мятежников, как полагал Клеопин, больших дураков не было. Зная о пропавших «белозерцах» и разгромленной карательной экспедиции Каховского, Бистром с Трубецким уже давным-давно догадались выставить если не заслоны, то хотя бы заставы верстах этак в десяти от Северной Пальмиры.

Положим, заставы они обезвредят без труда. Где-нибудь на подступах к столице, а то и раньше, наступающих встретят два полка с артиллерий. На пятьсот «белозерцев», вместе с сотней бывших сапёров и измайловцев, вполне хватит... А ежели, скажем, добавить к пехоте «временных» эскадрон-другой кавалерии...

Ополченцы и гарнизонные солдаты, составляющие главные силы «Отдельного отряда» (ух, как громко сказано!), наверное, сразу и не побегут. Может, даже попытаются красиво умереть. Только... Николаю Клеопину уже до оскомины надоело водить людей на смерть... Уж чего бы другого, а умереть-то никогда не поздно... В столицу следовало просочиться тихо и скрытно. Да и людей с собой брать немного.

В «Петербургский рейд», как назвал Клеопин своё предприятие, было решено брать только регулярных солдат, поделив всех на три отряда. Два, куда вошли гарнизонные солдаты, были отправлены по лесным тропкам и просёлочным дорогам... Выйдет, разумеется, долгонько. Поэтому, чтобы оставить хоть какой-то запас времени, их отправили на несколько дней раньше, нежели «главные» силы.

Двадцать пушек поручика Налимова, пусть и установленных на лафеты, – это не конная артиллерия, способная за пять минут поставить орудия и дать залп... В таком случае зачем тащить с собой орудия? Так что брустверы, сооружённые накануне, всё равно понадобились. Для обороны Тихвина, помимо артиллеристов, оставался ещё и гарнизон, усиленный ополченцами.

Дружина была оставлена на Харитона Егоровича. Вовсе не потому, что Клеопин решил выделить будущего тестя. Щербатов как-никак имел чин подполковника и простреленную под Аустерлицем ногу.

По Питерскому тракту из Тихвина шли «главные» силы. Они не скрывались и никого не изображали. Вернее – изображали самих себя. Ну, почти... При условии, что оставались бы верными Временному правительству...

Пехотинцы, во главе с подполковником Беляевым, сопровождали огромный обоз с продовольствием, направляемым для революционных войск. Провизия была натуральная: мешки с зерном и мукой, корзины с сушёной рыбой (притащенной архангелогородцами в неимоверном количестве и успевшей надоесть даже тихвинским свиньям!), прошлогодняя квашеная капуста (почему-то недоеденная!), караваи с хлебом (зачерствеют за дорогу!) и двухвёдерные бутыли с водкой. Водка была мутновата (сами и варили), но её было много. Как и положено, обоз сопровождали крестьяне. И кто же будет присматриваться, что у половины «пейзан» нет бород и выправка более напоминает солдатскую? А теперь скажите, кто из революционных солдат или офицеров, засевших в секретах или дозорах, заподозрит неладное? Вот – обоз с провизией, так необходимой солдатам и обывателям. А что господин подполковник 13-го Белозерского пехотного генерал-фельдмаршала Лассия полка Его Высокоблагородие Беляев где-то болтался полгода... Ну, мало ли... Вдруг да с пути сбились.

За шесть дней пути, которые проделал обоз, натыкались на грамотно расставленные заставы. Первая ожидала около моста через Волхов. Подполковник Беляев, возглавлявший шествие, издалека узрел рогатки и блеск штыков. Подполковник поднял вверх руку и негромко приказал своему помощнику, поручику Марову: «Стой!» Далее команду уже продублировали унтер-офицеры. Беляев, сделав с полста шагов но направлению к рогаткам, властно крикнул:

– Эй, служивые! Начальника караула – ко мне! – От рогаток неспешно отделился человек в чёрной шинели и разлапистым двуглавым орлом на кивере.

– Командир взвода гвардейского флотского экипажа мичман Воронков, – небрежно откозырял он. – Кто такие? Куда следуете?

– Подполковник Белозерского полка Беляев, – бросил два пальца к киверу офицер. – Следую в Санкт-Петербурге обозом и вверенной мне командой. Чем обязан?

Собственно, в вежливой фразе старшего по званию читалось: «А какого же... мичманцы штаб-офицерам вопросы задают?» Воронков, оценив собственные силы и силы, стоявшие перед ним, кочевряжиться не стал:

– По приказу военного министра назначен командовать выдвижным дозором, – слегка виновато пояснил мичман. – Должен отслеживать все подозрительные передвижения со стороны Тихвина.

– М-да, – только и произнёс подполковник.

– Господин подполковник, – вдруг спохватился моряк. – Но ведь «белозерцы», говорят, перешли на сторону мятежников, что в Тихвинском монастыре укрываются?

– Ну, мичман, – благодушно шевельнул эполетами подполковник. – Если бы перешли, то разве бы мы с вами разговаривали? И вообще, кто же такое придумал – «отслеживать передвижения»? Ваш взвод против нас...

– А мы, господин подполковник, в бой бы и не стали выступать, – улыбнулся Воронков. – Да и не взвод у нас тут, а пять человек.

Как бы в подтверждение его слов на противоположной стороне моста заржала лошадь.

– Что ж, мудро, – похвалил Беляев мичмана. – И, как я полагаю, на пути до столицы таких застав ещё штук пять-шесть?

– Что-то вроде того, – не стал раскрывать всех тайн Воронков.

– Ну так что же? – вопросительно воззрился подполковник. – Будете по эстафете сообщать? Тогда уж побыстрее, а не то у меня хлеб в обозе уже третий день черствеет...

– Хлеб? – сглотнул слюну мичман. – Откуда хлеб?

– Ну, откровенно говоря, не из Тихвина, – принял подполковник несколько виноватый вид. – Мы тут мимо проскочили да и в Лодейное поле угодили. А когда поняли, что не туда ушли, так уже в Тихвин-то нам соваться и смысла не было.

Мичман уставился на подполковника. Явно, что в его голове не укладывалось – как можно идти на Тихвин и проскочить его? С другой стороны: а что с этих сухопутных взять, что карт читать не умеют? Пусть с этим высокое начальство разбирается. Здесь же главное – обоз.

Немудрёные мысли прямо-таки читались на лице у Воронкова.

«Ай да Клеопин, – подумал про себя подполковник. – Правильно – чего тут мудрить?»

Когда обдумывали план передвижения, Беляев предлагал сочинить что-то помудрёнее. Например, побег всех «белозерцев» из «вражеского» плена. Или – «героическое освобождение Тихвина от мятежников-партизан с возвращением славных воинов в Санкт-Петербург!» Клеопин же решил, что чем глупее будет объяснение «блужданий», тем правдоподобнее оно будет выглядеть. Мало ли, проводники напутали, офицеры вкупе с солдатами перепились... Обоз с провизией – самый весомый довод!

– Что, оставить вам провизии? – ласково улыбнулся подполковник. – Или вы сами столуетесь?

– Да какое уж столование, – бросил в сердцах мичман. – Во всех деревнях хоть шаром покати! Мужики по лесам попрятались. Нижние чины крапиву варят да грибы в лесу собирают.

– Да какие ж грибы в ноябре месяце? – удивился Беляев.

– Вот именно, что и грибов давным-давно нет. В сентябре ещё были... А с собой нам не то что крупы, так и сухаря ржаного не дали.

– Зовите солдат, – сказал Беляев. Потом свистнул унтер-офицеру: – Выдайте морячкам по караваю хлеба... Или по два. Да рыбки сушёной по фунту. Ну, крупы там какой-нибудь...

Радостные гвардейцы флотского экипажа жадно разбирали провизию. Правда, повинуясь приказу мичмана (молодец Воронков, соображает!), есть её сразу не стали, а принялись разводить костёр, чтобы сообразить горяченького...

– Давайте, господин мичман, мы так поступим, – предложил подполковник. – Сообщите по эстафете, что в столицу идёт обоз с провизией...

– Давайте-ка без неё, – предложил повеселевший мичман. – Лучше будет, ежели я с вами фельдфебеля пошлю. Он вас через все секреты проведёт и всё объяснит.

Фельдфебеля поместили на первую подводу, налили ему кружку водки. Обоз тронулся. Он растянулся на добрую версту, поэтому в голове никак не могли видеть того, что произошло в хвосте...

Когда последняя телега поравнялась с моряками, с неё спрыгнуло несколько мужиков.

– Сдаваться будете? – миролюбиво спросил небритый крестьянин у мичмана, вытаскивая сапёрный тесак.

Для моряков, которые сидели и наворачивали за обе щеки горячую кашу, вид оружия был полной неожиданностью. Их собственные ружья стояли недалеко, но рукой их было не достать. Мичман дёрнулся было к пистолету, но получил тыльной частью тесака по руке.

– Только не орите, – очень вежливо попросил небритый хам, забирая у Воронкова пистолет и снимая саблю. – Фельдфебель ваш может услышать. Ну, тогда и вас, и его придётся убивать.

Спутники небритого забрали ружья, тщательно их осмотрели, а потом «конфисковали» у флотских патронные сумки и холодное оружие.

– Саблю-то куда попёр? – вполголоса спросил Воронков у хама.

– Да вот, братец, давно себе саблю подобрать не могу, – небрежно обронил крестьянин, примеряясь к эфесу. – Эх, хреновая у тебя сабля. Лучше бы кортиком обзавёлся.

По тому, как мужик держал оружие, Воронкову начал понимать, что это может быть только офицер.

– Гляньте, Ваше Высокоблагородие, – обратился один из мужиков к небритому. – Ружьишко-то бракованное.

Клеопин, умело изображавший мужика, взял в руки ружьё, подёргал расшатанный и проржавленный ствол, усмехнулся и от всей души стукнул его о ближайшее дерево.

– Вот так-то лучше. Если ружьё негодное, то нечего и рисковать, – заключил он, а потом перевёл взгляд на пленных: – Лошадей мы ваших заберём. Куда ж годится – моряки да на конях... Вам на кораблях плавать положено.

– Где ж их взять-то? – досадливо скривился Воронков, не пытаясь съязвить, что моряки не плавают, а «ходят». – Яхты императорские все англичанам да голландцам запроданы, а военные корабли адмирал Лазарев в Гельсингфорс увёл.

– Это как? – удивился Николай. – Какой Лазарев? Тот, что вместе с Беллинсгаузеном Антарктиду открыл?

– Тот самый. Его по возвращении из экспедиции морским министром назначили и контр-адмирала присвоили. Только поторопились. Когда к присяге нужно было идти, то он на флагмане в Финляндию ушёл. Ну, а остальные капитаны за ним отправились.

По тому, как моряк вздохнул, было не понять: то ли укоряет, то ли завидует...

– Замечательная новость! – восхитился Клеопин, обрадованный известием. Всё-таки Балтийский флот остался в руках императора. – А Кронштадт как?

– А что с ним сделается? – удивился мичман. – Кронштадт – он сам по себе. Зимой про него забыли, так его комендант вовсе объявил, что будет подчиняться императору Михаилу. В столицу пропускает только корабли с торговыми флагами. В апреле аглицкий фрегат остановил, вы лучше скажите, что с моими людьми будет?

О своей судьбе Воронков не спрашивал, что чрезвычайно понравилось полковнику.

– Так вы же при деле, – кивнул Клеопин на котелок с недоеденной кашей. – Доедайте да и идите. Куда-нибудь...

Воронкову хватило ума не спрашивать – куда именно идти. Он ушёл к костру, где успокоившиеся матросы пристраивали на угольки остывшую кашу. Война войной, а есть хочется.

Из-за подзатянувшейся беседы обоз ушёл вперёд. Но не настолько, чтобы его было не догнать.

За несколько дней пути других караулов они не встретили. Фельдфебель из флотского экипажа покрякивал. Подполковник Беляев, видя досаду моряка, посмеивался. Значит, оставшиеся без командиров флотские, не выдержав голодных дней, разбежались...

...Когда впереди замаячили первые домишки и сараи, плотностью застройки показавшие, что это уже не какая-нибудь деревня, а бывшая столица Великой империи, обоз встал. Клеопин, которому надоело изображать крестьянина, вышел в голову обоза в форме лейб-гвардии егерского полка. Там уже собрались офицеры, включая тех, кто вёл свои отряды по просёлочным дорогам. Что ж, все подошли, как и было рассчитано. Дорогой никто не заблудился и не потерялся.

– Господин полковник, – обратился Клеопин к Фирсанову, слегка повышая его в чине. – Отдых вашим людям нужен?

– Да мы уж тут сутки торчим. Костры не жгли, чтобы не увидели раньше времени. Но отдохнуть успели.

– Что ж. Если времени на отдых не требуется, то выступайте. С Богом!

Фирсанов расцеловался с офицерами и отправился поднимать свою команду. Его задача была не самая сложная. Зато – дорога дальняя. Требовалось пройти окраиной города к Петропавловской крепости и доставить туда бо́льшую часть обоза с провизией.

В ответ на послание Петербургского митрополита Серафима, в котором предлагалось вернуться в лоно законной власти, Муравьёв ответил согласием. Возможно, сам по себе капитан и не стал бы этого делать. Но, подняв мятеж против вчерашних соратников, он стал на сторону императора. Кроме того, Клеопин, не найдя Никиту Михайловича в «чёрных» списках, позволил приложить к письму владыки Серафима и своё собственное, в котором излагал собственное видение судьбы человека, отказавшегося выдать семью императора.

А вот дальше начинаются сплошные «если». «Если» крепость устоит до подхода Клеопина. «Если» их не остановят в Петербурге... Но, не исключалось и то, что Муравьёв может передумать...

С момента, когда Николай покинул Санкт-Петербург, прошло только полгода. Однако он совершенно не узнавал город. Вроде бы, из донесений лазутчиков знал, что в столице произошли большие изменения. Но такого он не ожидал! Окраина, по которой его сборное войско вступило в Питер, почти перестала существовать. Вместо бараков рабочих и домов обывателей зияли обгоревшие остовы. Ближе к центру, в «регулярной застройке», то тут, то там чернели руины. В большинстве окон вместо стекла белели свежие и темнели старые доски...

– Я такое только в Москве видел, – меланхолично отметил подполковник Беляев. – Когда оттуда Наполеон ушёл...

Движение по столице было обговорено заранее. Один из отрядов, шедший прямо по Невскому, повёл Клеопин. Остальные, во главе которых были офицеры и унтера, хорошо знавшие столицу, двинулись по обходным улицам. До поры до времени войско изображало обозников. Но именно что до поры... При подходе к Летнему саду батальон «белозерцев» наткнулся на суровый патруль, который предложил взять на себя заботы об обозе. Возможно, удалось бы договориться, но...

Один из сапёров, шедший в одном строю с «белозерцами», увидел ненавистную ему «финляндскую» форму и выстрелил...

– Отряд! – громко крикнул полковник Клеопин. – Бегом, марш! В штыки!

В Летнем саду, как доносила разведка, находилась артиллерийская батарея. Собственно, именно с этого места начинались укрепления мятежников. Солдат патруля и орудийный расчёт перекололи штыками в считанные минуты. Но без выстрелов не обошлись.

На то, чтобы пробежать по Невскому к зданию Главного штаба – «генеральной» цели атаки, – требовалось с полчаса. Но уже через сотню сажень стало ясно, что добраться не удастся. То ли Трубецкой с Бистромом оказались чересчур прозорливыми, то ли о кампании полковника Клеопина мятежники всё-таки прознали. Не исключено, что лёгкость передвижения к столице и была обусловлена этим знанием...

Так это или не так, но времени для размышления у полковника не оставалось. С двух сторон проспекта, из окон нескольких зданий, по отряду началась стрельба. «Белозерцы» и сапёры сразу же стали нести потери.

– Барабан – играть отход! – приказал полковник.