Текст книги "Учитель-психопат"

Автор книги: Евгений Свинаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

КВН

Завуч догнала Готова у входа в школу и, запыхавшись от быстрой ходьбы, проговорила:

– Рудольф Вениаминович, у нас ребята… активисты школы… они хотели бы организовать команду КВН. Во второй школе есть, в первой тоже, у нас нет. Вы не согласились бы проконтролировать, что ли? Молодежь неопытная в этом вопросе, а Вы, говорят, в студенчестве в КВН играли… Что Вы на это скажите?

Готов развел руки в стороны и немного согнул колени:

– Опаньки! Надежда Ивановна, Вы ли это говорите? Какой КВН? Мне что, заняться больше нечем?

– А что тут такого?

– Ничего хорошего. Вы вообще представляете себе: я и этот вертеп. Мы начинаем КВН, для чего… – до безобразия фальшиво пропел Готов. – Нигде я в студенческие годы не играл, с детства терпеть не переваривал.

– Почему Вы так негативно настроены? КВН – это же весело, и ребята с инициативой выступили, надо поддержать.

– Надежда Ивановна, пускай они свою инициативу свернут трубочкой и засунут… сами знаете, куда. Не буду я этим заниматься! Не хочу и не буду!

Судорожно топая по ступенькам крыльца, Готов заухал.

– Посмотрите КВН по телевизору, может, Вам понравится, – предложила Сафронова.

– Я такое говно не смотрю.

– Мое дело предложить, Ваше дело отказаться. Не хотите, как хотите.

Завуч вошла в школу. Готов ринулся за ней, крича и размахивая руками:

– Да, не хочу! И не потому, что мне лень или из принципа. Просто это дебилизм. Вот, будут старшеклассники кривляться на сцене, бегать и орать как потерпевшие.

– Рудольф Вениаминович, мы закончили этот разговор.

– Разговор только начался и будет продолжаться. Знаете, что меня больше всего бесит в КВН? Не знаете? Я скажу. Конкурс «Разминка», будь он не ладен. А еще, когда после конкурса «Домашнее задание» выходит вся команда и поет глупую несмешную песню. Традиция, понимаешь. Или еще хлеще: «Приветствие». Ой, я сейчас заплачу. Пооригинальней ничего нельзя придумать?

– Вот и придумайте, если есть идеи. Зачем напрасно воздух сотрясать.

– Когда говорю я, воздух в любом случае напрасно не сотрясается. А вот если пернуть громко, тогда…

– Что Вы такое говорите, – качая головой, возмутилась Сафронова.

– А что такое? Все естественное не без образа. Лучше послушайте, какую я сценку измыслил.

– Так…

– Звучит марш Мендельсона. В свадебных нарядах выходят шесть человек попарно. Слева два гея, по центру гетеросексуальная пара, справа лесбиянки. Между пар шныряет Карлсон, который живет в подвале. Его движения напоминают стробоскопический эффект. К Карлсону подкатывает «новый русский», с распальцовкой, в бордовом пиджаке и золотой цепью на шее. «Новый русский» говорит: «А ты, типа, кто?», а пузан с пропеллером отвечает: «Я, типа, Карлсон, который живет в подвале». Гаснет свет, звучит вой сирены. Свет включают: все голые. Три девушки стоят в ряд, широко расставив ноги, и держат за поводки гавкающих и стоящих на четвереньках двух геев и одного гетеросексуала. У голого Карлсона на шее золотая цепь, у обнаженного «нового русского» на голове крутится пропеллер. Немая сцена. Девушки начинают визжать. Ха-ха-ха!

– Вам лечиться надо, Рудольф Вениаминович.

– Вы не понимаете, это же смешно!

– Зря я к Вам обратилась.

– Ой, ой, ой, можно подумать!

На уроке музыки

Вялая, томная атмосфера стояла в учительской.

Селезнева зевала, широко раскрывая рот. Житных и Ермакова шептались, перебирая содержимое блестящего пакета с косметикой AVON. Школьный психолог Холодова делала вид, что всецело преданна работе, листала толстую книгу. Забегал трудовик Павел Семенович, хотел поздравить завуча с днем рождения, но не застал.

Готов откинулся на спинку стула и смотрел в потолок.

– Ой, тоска-а-а, – провыл Готов.

– Что же Вам тоскливо? – оторвалась от книги Холодова. Ее лицо сделалось внимательным: наконец-то появился долгожданный собеседник.

– То и тоскливо, что тоска.

– Вы просто, Рудольф Вениаминович, так себя настроили, – с видом знатока сказала Холодова.

Готов взял очки на вытянутую руку и посмотрел сквозь линзы на школьного психолога, покачал головой, цокнул языком.

– Бедная Вы наша, Аделаида Васильевна, совесть не замучила?

Холодова в недоумении захлопала глазами.

– Чем Вы здесь занимаетесь? Я, например, историю преподаю. Вот Алевтина Геннадьевна, царствие ей земное, математику. А Вы? Непонятно.

– Я тоже преподаю и не меньше вашего, только…

– Ой, не надо, не надо. Если б Макаренко узнал, как Вы тут преподаете, держу пари, он бы в гробешнике перевернулся, причем не только вокруг своей оси, но и по-разному. Думаете, никто не видит, с какой кислой миной наш школьный психолог втирает кому не попадя, как прекрасен этот мир. Большее, на что Вы способны – это провести бесполезный тест на типы темперамента. Уму можно даться. Если человек тормоз перестройки, то и без теста видно, что он флегматик, нытик, сопливый меланхолик.

– У Вас завышенная самооценка, господин Готов, – парировала Холодова, – это свойственно людям Вашего типа.

– Какого типа? – ухмыльнувшись, сказал Готов. – Давайте, приприте сюда еще гороскоп, тайну имен. Психолог, на сегодняшний день, имеет больше представления о всяких там фэн-шуях и агни йогах, чем непосредственно о психологии. Да, я не отрицаю психологию как науку. Когда-то она бывает даже полезна, но только в совокупности с психиатрией для морально неустойчивых людей.

– Таких, как Вы, – нашлась Холодова и обрадовалась находке.

– Что с Вами разговаривать, – махнул рукой Готов, – ы-ы-ы, плакать надо, а не смеяться. Тоже мне, психолог.

В учительскую в слезах ворвалась преподаватель музыки Мышкина. Тридцатилетняя, худая, некрасивая учительница села за свободный стол и, закрыв лицо руками, зарыдала.

Женщины сбежались к ней. Гладили по голове, утешали. Рыдая, Мышкина говорила обрывками фраз:

– Я не могу больше… я не вынесу… они монстры… они чудовища…

– Аня, Аня, что случилось? – засуетилась Холодова.

Мышкина проревелась и вытерла платком слезы. Всхлипывая и шмыгая носом, она сказала:

– Я им по-человечески… встаньте, говорю, споем песню… а они: «пошла ты со своими песнями» А Тужиков орет, как не знаю кто… Я что, с ними драться должна? Они пластинки спрятали и ржут…

Мышкина вновь разрыдалась, уткнувшись в ладони. Холодова принесла стул и села рядом. Селезнева включила электрический чайник.

– Аня, Анечка, успокойся, – утешала Холодова. – Сделай глубокий вдох. Вот так… хорошо… вытри слезы.

Женщины выпили чаю с дешевым печеньем. Готов отказался. Он молча слушал повествование Мышкиной о том, какие «чудовищные и бездарные дети пошли нынче», какие они «циничные и наглые», что она, проучившаяся три курса в консерватории, «достойна лучшей доли» и то, что раньше ее приглашали флейтисткой в областной камерный оркестр.

Холодова монотонно бубнила: призывала к релаксации, убеждала Мышкину взглянуть на вещи с другой стороны, постараться не думать о сизифово педагогическом.

Готов издевательски произнес:

– Что Вы опять околесицу несете, Аделаида Васильевна? Ну, успокоите Вы ее, а что дальше? Точно ничего в психологии не понимаете. Такие проблемы надо решать радикальными средствами.

– Что Вы предлагаете? – с надеждой спросила Мышкина.

– Я ничего не предлагаю. Человек предлагает – я располагаю. А располагаю я тем, что на моих уроках всегда тишина, спокойствие и полное умиротворение. Спросите, как я этого добился? Отвечу. Во-первых, надо быть твердым и уверенным в себе, малолетние подонки это чувствуют. Во-вторых, необходимо научиться всегда четко аргументировать сказанное, это нелегко, но возможно. В-третьих, особый подход к воспитанию ребенка: тонкий баланс кнута и пряника. Ну, а в-четвертых, разумеется, личное обаяние, не без этого. Извините, конечно, дорогая Анна Валерьевна, но ни в один пункт Вы не вписываетесь. Печальная правда жизни. Увы, к сожалению, льстить не могу, не приучен. Как говорится: Станиславский мне друг, но Немирович-Данченко дороже.

– Вы хотите сказать, что это я плохая, а не они? – всхлипнула Мышкина.

– Что Вы, ей Богу, как маленькая? Плохие – хорошие, черное – белое, день – ночь, девственница – шлюха, ангел – олигарх. Поймите, это дети! Детям можно все, они другие!!!

– Вы не были на моих уроках, – не согласилась Мышкина, – Вы не знаете, что там творится.

Готов подышал на стекла очков и протер их:

– Я знаю, что там творится. Там творится типичная вакханалия, которой потворствуете Вы, любезная Анна Валерьевна. Хотите, я поприсутствую на Вашем уроке? Посмотрю, оценю обстановку. Если посчитаю нужным, проведу с классом воспитательную беседу.

– Вы не придете, я Вас знаю, – вмешалась хитроулыбчивая Ермакова, – Вы мне один раз уже кое-что обещали.

– Вероника Олеговна, – Готов бросил острый взгляд на молодую географичку, – еще слово и я не совладаю с собой.

– Хотите? – вновь обратился к Мышкиной Готов.

– Допустим. В понедельник сможете? Четвертый урок.

– Легко.

В понедельник Готов, как и обещал, явился к четвертому уроку в кабинет музыки.

Он сел за заднюю парту. Полпарты занимал искусно выполненный гелевой ручкой рисунок: волосатая мошонка и толстый половой член, наполовину вошедший во влагалище. Мужское достоинство начиналось как бы ниоткуда, а влагалище окружало изображение ног, ягодиц и части торса, с пирсингом на пупке. Рядом размещалось дополнение: жирная стрелка другого цвета (нарисованная детскими руками, заточенными под ограниченное количество предметов) указывала на торс, а надпись поясняла – «это Мышкина».

В класс вошли ученики и расселись по местам. Складывалось впечатление, что Готова для них не существует. Ведь он находится не у доски, а в конце класса. Существенный фактор для модели поведения.

Сразу после звонка в класс заскочила Мышкина. Извинилась за опоздание и отметила отсутствующих.

– Где Шмелева и Иванян? – спросила у ребят учительница.

Класс, немного пошептавшись, дико заржал. Тупое стадо всегда стремится опошлить отсутствие членов коллектива, особенно если они разнополые.

– Они заболели? – допытывалась Мышкина.

Смех усилился. Отдельные ученики выкрикивали:

– СПИДом!

– Сифаком!

– Трипаком!

Мышкина призвала к спокойствию:

– Тише, тише! Все разучили песню «Полюшко»?

Ученики зашелестели тетрадями, в которых записали на прошлом уроке под диктовку Мышкиной слова песни.

– Все встали, – попросила преподаватель. – Почему вы никак не можете запомнить, что петь надо стоя? Сабиров, встань, тебе говорят… что значит, не хочу?.. Все стоят и ты встань… не дерзи, а то вылетишь из класса… Сам уйдешь? Иди… я тебя не держу… До свидания…

Мышкина поставила в журнале «н» и села за пианино.

Учительница ловко пробежалась по клавишам худыми, длинными пальцами и взяла аккорд:

– И-и-и…

Класс нестройно затянул:

 
Полюшко, поле.
Полюшко широко поле
Едут красной армии герои-и-и…
 

– Стоп, стоп, стоп, – прервала Мышкина. – Это что такое? Кто в лес кто по дрова. Ритма не чувствуете? У девушек лучше получается, чем у ребят. И открывайте рот пошире…

Школьники опять заржали.

К разговору о тупом стаде следует отметить, что любые намеки на все оральное также вызывают у стада всплеск положительных эмоций.

– Давайте «Рамштайн» включим, – попросил Краснов.

– Давайте без давайте, – отрезала Мышкина. – «Рамштайн» мы включать не будем.

– Почему?

– Потому что его нет в программе.

– А если бы «Рамштайн» был в программе?

– Его бы там все равно не было, – резко сказала Мышкина.

– А если бы все-таки был? – не унимался любитель «нетрадиционных» музыкальных жанров.

– Этого не может быть, потому что то, что ты слушаешь, это не музыка, а издевательство.

– Полюшко Ваше – издевательство.

Часть класса поддержала бунтаря против образовательной системы. Высказывались различные мнения:

– А что, «Металлика» – тоже дерьмо?

– «Король и шут»…

– Давайте тогда Джими Хендрикса слушать, блюз.

– Мы не хотим петь про героев Красной армии, мы не какие-нибудь там уродские коммунисты.

У Мышкиной началась истерика. Доселе бледное лицо стало красным, как китайский флаг, мышцы на шее напряглись. Она закричала:

– Вы долго будете надо мной издеваться?!! Понять вы, остолопы, никак не можете, у нас есть программа!!! Про-грам-ма!!!

Школьники не утихали. Готов вышел к доске и жестом попросил угомониться. Так же жестом он указал Мышкиной на стул у пианино. Стало тише.

– Ребята, – торжественно сказал Готов, – здороваться со всеми не буду, потому что здоровья желаю не всем, а приветствовать кого-то по отдельности нет времени.

Он глянул в сторону Мышкиной и почесал подмышкой.

– У меня есть компромисс, – продолжил учитель, – давайте разучим песню «Город золотой»… ну, помните там… под небом голубым есть город золотой, с прозрачными воротами, тари-тара-та-ти… Хороша песня: еще не «Рамштайн», но уже и не «Полюшко».

– Мы не будем учить эту песню, – твердо отвергла предложение Мышкина.

– Но почему? – вместе с классом недоумевал Готов.

– Это рок. Это Гребенщиков.

– Не согласен. Музыка Франческо да Милано, слова, насколько мне известно, не Гребенщикова… это все знают.

Мышкина стояла на своем:

– Как мы ее сможем исполнять, если этой песни нет в программе? Ее не я придумала, а Дмитрий Борисович Кабалевский. И по программе мы должны петь «Полюшко».

– А что изменится, если немного отклониться от программы и вместо банальных революционных песен разучить что-нибудь стоящее?

– Все у вас просто, Рудольф Вениаминович, а мне отчитываться о проделанной работе. Что я скажу, когда меня спросят, чем я занимаюсь на уроках?

Мышкина «прокололась», показала истинную личину. Не желание научить движет этим педагогом, а страусиный рефлекс, только вместо головы Мышкина прикрывает задницу.

Готов бросил презрительный взгляд на учительницу, встал в позу Ленина на броневике и обратился к классу с речью:

– Музыкой, ребята, заниматься – не пуп царапать. Не так просто, как кажется. Я сам талантливый музыкант и знаю, о чем говорю.

Он прошел вглубь класса.

– Но, к сожалению, отдельные личности, не буду говорить кто, полагают, что к этому можно относиться тяп-ляп. Конечно, думают они, зачем детей приобщать к прекрасному, они же будущее быдло. Винтики системы. Рабы. Мясо. Меньше знают – крепче спят, не задают лишних вопросов. Я с этим не согласен. Доколе мы должны терпеть издевательства над личностью! По телевизору одну херню кажут! А посмотрите, какие у них особняки! А на каких они машинах ездят! А вино какое пьют! А я? Палец о палец не ударили, а туда же, посмотрите, мол, на меня, какая я звезда. Не звезда ты, а… Сказал бы я, кто.

Закончив, Готов закрыл глаза, видимо, ожидая аплодисментов, но услышал только шмыганье носов и скрип парт. Он приблизился к Мышкиной и шепнул на ухо. Та привычно прошлась по клавишам и взяла аккорд. Готов фальшиво, но громко запел:

 
Полюшко, поле,
Полюшко широко поле…
 

Новые фамилии

– Я так понимаю, что пятый «Д» в полном составе, – начал урок учитель.

Он щурился от яркого света солнца. Он улыбался так широко и так нарочито, что были видны десна и прилипший к ним кусочек моркови (остаток былого пиршества – обеда в школьной столовой).

Готов пролистал журнал и уставился на список, состроил недовольную гримасу и произнес:

– Ребята! Мне не нравятся ваши фамилии. Какие-то они посредственные, неодухотворенные. Вот я и решил: у каждого из вас фамилия будет новая. Достали ручки и записали себе на лбу, чтобы ваши головы-дуршлаги не потеряли эту информацию. Запоминаем:

Амиров – Дубченко

Безматерных – Матерных

Бобров – Тупиков

Верещагин – Ндримандрисланов

Иванова – Жопа

Колегов – Дрын де Дебик

Коновалов – Противозачаточников

Коростелева – Парашина

Кулаев – Идиотенко

Лялин – Говнюков

Мельникова – Гондонесян

Осипенко – Жопа

– Запомните. С сегодняшнего дня в нашем классе две Жопы. Продолжаю.

Пастухов – Гад

Рейн – Гитлер

Садыкова – Дебильдятникова

Соколова – Ублюнденбург

Титова – Сучкина

Уразова – Скотовская

Чагин – Пидоров

Штенников – Паразитович

– Что ж, проверим, как усвоили. Ндримандрисланов…

Молчание.

– Хорошо, еще раз. Ндримандрисланов…

Молчание.

– Верещагин тебе чего, жизнь не в радость? Ты больше не Верещагин, ты Ндримандрисланов.

– Мне не нравится эта фамилия, – сказал Верещагин.

– А кто тебя спрашивает?

– И нам не нравится. Лажа какая-то, – загудел класс.

– Что вы в этом понимаете? Ведь каждая новая фамилия отражает вашу истинную сущность. Вот, например, Иванова, как ты думаешь, почему у тебя новая фамилия Жопа.

– Не знаю.

– Да потому, что ты жопа, – крикнул нервный педагог. – А наличие в классе двух носителей этой фамилии говорит о том, что среди вас две жопы.

Учитель мгновенно успокоился и тоненьким голосочком заявил:

– Ваши проблемы. Кто не отзовется на новые клич… э-э-э фамилии, будет отмечен как отсутствующий, но в журнале я поставлю не «н», а «сб», то бишь сбежал. Let’s go!

– Тупиков к доске. Не идешь – «эсбэ». Парашина. Не хочешь – то же самое.

Некоторое время помолчав, помычав и посопев носом, учитель родил-таки фразу:

– Бунт на авианосце. Ну и говны же вы.

Зоопарк

В город приехал столичный зоопарк.

Зверинец расположился на центральной площади. Большие клетки-прицепы были выставлены так, что не позволяли не купившим билет даже краем глаза взглянуть на животных. У входа в круг клеток стояли два охранника кавказской национальности и билетерша.

Взрослые посетители отдыхали от изнурительной трудовой недели, а их маленькие чада от стресса, как-никак новый учебный год начался.

Готов купил сладкой ваты, билет и спросил у билетерши:

– Чего так дорого?

– Рыночная экономика, – иронизировала она.

– Прахады, дарагой, нэ задэрживай очередь, – сказал охранник-кавказец.

Внутри оказалось многолюдно. Кто-то фотографировался на фоне животных, кто-то объяснял своему ребенку, что вот именно эта зверушка живет на реке Лимпопо. Двое хорошо одетых мужчин важно манипулировали друг перед другом эрудицией на предмет того, чем питаются те или иные животные, какой температурный режим им необходим и где всю эту божью тварь содержат зимой.

– Мама, мам, смотри, лисичка, – раздался детский голос.

– Это не лисичка, это рысь, – ответили ему.

Готов начал обход по часовой стрелке. В первых клетках сидели волки. Одни больше любой собаки, другие приземистые. Дальше – спящая львица и бодрствующий лев. В следующей клетке взад-вперед ходила красивая пума и изредка рычала.

Готов поморщился: как же здесь воняет, жалко зверушек, холодно им, наверно. Россия не Африка, не Лимпопо. Здесь у зверей, как у людей, интересы шкурные: выжить, не замерзнуть, обмануть, украсть. Только у кого? Или, как медведь, за лето отожраться и спать всю зиму. Вон, гепард мечется. Понимаю, сто десять километров в час в четырех квадратных метрах не развить… Благородная животина. А теперь раб, тухлятину жрать приходится. А если бы меня вот так в клетку? Бр-р-р… даже думать не хочу. Нет, я все ж таки без быта не могу… теплый сортир с газетой, горячая вода, телевизор…

Смачно хрюкала кабаниха с маленькими поросятами. Сонный гималайский медведь сидел без движения. Енот что-то грыз в своем заточении. Пронзительно вереща, наблюдал за шумной детворой павлин.

В следующей клетке животных не было, если не называть животным человека, подметающего в ней. Надпись на табличке гласила: «Дикобраз».

– Скажите, пожалуйста, – крикнул Готов подметающему человеку, – дикобраз – это Вы?

– Что, читать не умеешь? – усмехнулся тот.

– Странно…

– Не похож?

– Вроде, не очень, хотя какое-то сходство все же есть.

Улыбнувшись, человек в клетке сказал:

– Ты сейчас не уходи, слона приведут.

– Спасибо за информацию, – ответил Готов и побрел дальше.

Пройдя мимо рыси, разных видов орлов, антилоп и горных коз, учитель добрался до последней серии живых экспонатов – обезьян.

Неугомонные макаки лазали по сетке рабица, горилла ловила блох в шерсти у детеныша, самец шимпанзе положил лапу на лоб и напоминал «мыслителя». Готов помахал руками, привлекая внимание примата.

– Эге-гей, обезьян, – высунул язык учитель, – у-у, у-у.

Готов состроил характерную гримасу и запрыгал, изображая примата. Удивленная толпа отвлеклась от просмотра заезжей живности и сосредоточила внимание на учителе.

Готов вошел в раж: колотил себя кулаками по груди, что правильнее было адресовать горилле, бегал на четырех конечностях и ухал.

Дети смеялись, взрослые крутили пальцем у виска, а шимпанзе взвизгнул и заметался по клетке, радостный оттого, что встретил среди людей брата по разуму.

Эмоциональная волна прокатилась по толпе: привели слона. Все окружили чудо природы, галдели и смеялись. Слон покорно волочил привязанную к ноге цепь и хлопал ушами.

– Груда мяса, – сказал Готов громко.

Слон посмотрел на учителя большими, грустными глазами и издал протяжный вой.