Текст книги "Учитель-психопат"

Автор книги: Евгений Свинаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

В библиотеке

В читальном зале школьной библиотеки несколько школьников листали подшивки журналов. Библиотекарь Оксана Леонидовна Нагибина заполняла формуляр. Один из школьников нервно хихикнул, обнаружив в журнале фотографию полураздетой женщины.

Войдя, Готов без лишних церемоний громко спросил библиотекаршу:

– Оксана Леонидовна, у меня к Вам серьезное дело.

– Слушаю, – не отрываясь от писанины, сказала Нагибина.

– Вы не поняли, дело серьезное.

Женщина медленно подняла голову, на толстом лице читалось равнодушие и снисходительность.

Готову подобное обращение показалось вызывающим, но он решил попридержать эмоции, решил, что не стоит трепать нервы из-за маленького человечка с завышенной самооценкой.

– Мне нужны книги, – сказал он.

– Какие?

– Разные.

– У нас все книги разные.

Словно разряд электрического тока, нервозность прошла по телу учителя. Но и на этот раз Готов совладал с собой.

Он сделал глубокий вдох и сквозь зубы произнес:

– «Майн Кампф» Гитлера и еще что-нибудь по оккультизму.

– Это вам еще зачем?

– Надо.

– Ничего такого нет.

Готов подошел к столу с подшивками, полистал последний номер «Советской России» и задумчиво произнес:

– Никогда не понимал библиотекарей. Как собаки на сене: ни себе, ни людям. Жалко, что ли?

Нагибина опять уткнулась в заполнение формуляра и только буркнула:

– Сказала, нет такого, значит, нет.

Готов слегка повысил голос:

– Оксана Леонидовна, у Вас как голова… все там нормально работает? У Вас вообще высшее образование? Мне для работы книги нужны. Неужели это как-то комментировать надо?

Школьники оторвались от чтения и с нетерпением ждали продолжения зарождающегося конфликта.

– Вы здесь не кричите, – невозмутимо сказала Нагибина, – не на базаре, а в библиотеке. Сказано, нет таких книг. Идите в городскую…

Прервав ее советы, Готов закричал:

– Обыскать?! Мне обыскать?! Я без всякого ордера, без всякой санкции! Оксана Леонидовна, матушка, я последний раз прошу «Майн Кампф» и что-нибудь по оккультизму. В других школах почему-то все есть, только эта какая-то юродивая, – он подошел к стеллажу и стал перебирать книги руками. – Ой, дерьма-то сколько… так, что это у нас… Аркадий Гайдар. Ну-ну… Кто вообще это читает? О, а это что?! «Рассказы о коммунистах», «Рассказы о партизанах»… так… интересно, посмотрим тираж вот у этого фолианта… У-у-у, 1 500 000 экземпляров. Уму можно даться. А за весь период советской власти сколько таких книг? Вот она, советская литература. Какой-нибудь дебил из союза писателей, графоман, настрочит про коммунистов всё, что спьяну в голову пришло, а его за это миллионными тиражами. Тьфу… Ну, кого, скажите, из советских писателей можно писателем назвать? Фадеева? А что он, собственно, написал такого? Тысячи никому не известных авторов, безликих бумагомарак. Я не имею в виду великих… Алексея Толстого, Пастернака, Мандельштама… Но разве они великие? Они русские. Российские, если хотите. Солженицын, Бродский попытались советскую литературу из говна вытащить, так ведь житья не дали… Смотреть страшно. Не библиотека, а склад макулатуры.

Положив на полку детскую книжку с изображенным на ней оленем, Готов повернулся к Нагибиной. Библиотекарша жевала печенье и, хлопая глазами, смотрела на Готова.

– Да Вы просто непробиваемы, – сказал он, всплеснув руками, – и, наверняка, фригидны. Последний раз спрашиваю, дадите книги?

Нагибина отрицательно помотала головой, взяла из пакета курабье и откусила.

Готов толкнул один стеллаж на другой, и остальные, по принципу домино, опрокинулись на пол. Вышел из библиотеки.

Школьники учтиво бросились собирать разбросанные книги, а Нагибина, на ходу доедая печенье, отправилась жаловаться директору.

Новенький

Готов привел в класс новенького:

– Ребята, познакомьтесь, это Рустам Хамидов. Будет учиться в вашем классе. Он приехал к нам с Кавказа. Они с семьей беженцы. Садись, Рустам, рядом с этой девочкой. Шишкова, подвинься… Вы не смотрите, что он немного черен. Непохожий на тебя, непохожий на меня, просто так прохожий, парень темнокожий.

Школьники с интересом смотрели на новенького. Рустам, стесняясь, сел рядом с Шишковой. Готов также не сводил глаз с юного кавказца.

– Не в службу, а в дружбу, – попросил учитель класс, – не обижайте беженца. Помогайте ему в учебе, возьмите на буксир. А не то он вас зарэжэт, у него кинжяль. Рустам, ты по-русски говоришь?

– Да, немного, – с сильным акцентом сказал Рустам.

– А в истории рубишь?

– Рубишь? – переспросил беженец.

– Рубишь – это значит разбираешься, учил.

– Ну, так, да…

– Посмотрим, посмотрим, поглядим, поглядим, молодой джигит Абхазия Гоги Асибидаашвилли.

– Я не из Абхазии, – тактично поправил Хамидов.

– Неважно. Главное, что ты здесь с нами, а не бегаешь по горам с автоматом, не пасешь баранов.

Готов взял со стола очки и надел. Класс дружно захохотал. Учитель заржал еще истеричней. На линзах очков толстым слоем был налеплен пластилин, и в каждой такой пластилиновой лепешке из центра торчала спичка.

– Очень смешно, – гоготал Готов. Он отодрал пластилин и скатал в шарик. – Я даже не буду спрашивать, кто это сделал. Здорово вы придумали, маленькие ублюдки. И главное, вовремя. Круто подкололи.

Он посмотрел на смеющегося Рустама и крикнул:

– А-а, шайтан, да-а?!!

Улыбка с лица Рустама тут же исчезла. Готов психованно швырнул пластилиновый шарик в стену и положил очки на стол.

– Сколько твой отец русских в Чечне убил? – спросил он.

– У меня, нет, отец не воевал. Мы не из Чечни, – ответил Рустам.

– Так он что, абрек?

– Почему абрек? Нет, не абрек. Он строитель. Мы приехали из…

– Да плевать, по большому счету, откуда вы приехали. Чуркестан – он и есть Чуркестан. Все на одно лицо. Днем ходите, зубы скалите, а ночью дома гексогеном взрываете.

– Мы мирные житель, – обиделся Рустам.

– Мирные житель, ха… Ладно, проехали. Времени мало, давайте заниматься. Петров! Петров, мать!.. Чего не сидится?! Я ведь быстро тебе коридорное образование устрою. И не думайте, что инцидент с пластилином остался незамеченным. Кстати, чуть не забыл, тому, кто в течение недели перепишет от руки учебник истории, пятерка за год обеспечена.

Школьники завозмущались:

– А че так мало?

– Давайте за месяц!

– Хотя бы половину учебника.

Готов хлопнул в ладоши, привлекая внимание:

– Что, торговаться будем? Хамидов, кильманда усрак малай.

– А? – не понял Рустам.

– Иди к доске, говорю.

Рустам подошел. Готов окинул новенького взглядом и спросил:

– Знаешь, как Дед Мороз по-вашему?

– Конечно. Дед Мороз у нас…

– Вот и не знаешь. Колотун бабай.

– А Змей Горыныч?

– Э-э-э…

– Автоген бабай, – заверил Готов и тут же спросил. – Ты мусульманин?

– Да, – виновато ответил Рустам.

– Религия – гашиш для народа.

– Опиум, – вклинилась в разговор Света Паншина.

Готов подошел к ней, немного постоял, покачал головой, наклонился и сказал на ухо:

– Умные, Паншина, учатся в спецшколе. Средняя школа для дебилов. И уж коль ты здесь, веди себя соответственно.

В класс ворвались двое мальчишек (ученики младших классов). Они давились от смеха и толкали друг друга. Увидев Готова, ребята поняли, что ошиблись кабинетом и попятились. Готов в три прыжка догнал их и, не давая выйти, закрыл дверь на ключ.

От смеха мальчишек не осталось и следа, но смех класса набирал обороты. Молодой кавказец вернулся на место и единственный из всех грустно листал учебник.

– Что, попались? – надвинулся на непрошеных гостей Готов.

– Мы ошиблись, – сказал круглолицый толстячок.

– Ага, – подтвердил худощавый товарищ.

– И какого это меленькие засранцы делают в старшем блоке?!

Мальчики хором заголосили:

– Нас Вера Николаевна послала… нам сказали завуча привести… мы думали… нам сказали…

– Зачем вам завуч? – строго спросил учитель.

Мальчишки замялись.

– Я дважды один и тот же вопрос не задаю, – сказал Готов жестче.

– Вера Николаевна сказала выйти из класса… и за завучем сходить.

– А почему вас выгнали?

Они опустили головы. Толстячок, шмыгая, прогнусавил:

– Мы кидались…

– Понятно, – сказал Готов, – придется вас наказать. Вы знаете, что с этого года в школах ввели порку? А ну, снимайте штаны! Где мой ремень? Кидались они.

Дети залепетали:

– Мы больше не будем…

– Что не будете? – спросил учитель.

– Не будем так делать.

– Как вы не будете делать?

– Так.

– Как так?!

– Кидаться, – синхронно сказали мальчишки.

– Что надо сказать?!! – рявкнул Готов.

– Мы… про… простите, пожалуйста.

– Вот то-то, – победно произнес учитель и открыл дверь.

Ребятишки обрадованно выскочили из класса, выкрикивая в адрес Готова такие слова, как «козел», «гондон», «урод». Учитель рванул за ними, но поскользнулся на свежевымытом, еще мокром полу коридора.

Обругав уборщицу, он вернулся в класс.

– Открыли учебники и читаем, – злобно сказал учитель. – Откуда я знаю, что читать. Что хотите, то и читайте. На экзамене выясним, то ли вы читали… Нет, нельзя выйти. Тихо всем, я думать буду.

Готов сел на подоконник и посмотрел на улицу. В бачках горел мусор.

Иностранный гость

В дверь кабинета истории постучали. Директор просунул голову в класс и попросил Готова выйти.

В коридоре директор спросил:

– Рудольф Вениаминович, у вас последний урок?

– Да, – ответил Готов.

– Тут такое дело. Делегация приехала из Германии… ну у, города-побратимы… понимаете? Мне в администрацию сейчас. Вы походите тут с одним, расскажите о своей работе. Покажите актовый зал. Он тоже историк – Ваш коллега. Заняться ему, похоже, нечем, а мне некогда с ним возиться. Пригласил его вчера, после этого… на свою голову. А вот и он…

К ним подошел полноватый человек, примерно одного возраста с Готовым, в джинсах и свитере.

– Познакомьтесь, – сказал Смирнов, – Рудольф Вениаминович Готов, Ваш коллега, преподаватель истории.

– Отто, – сказал на чистом русском языке немец и протянул Готову руку.

– Рудольф, – пожал руку Готов.

– Очень приятно.

– Ну, я побежал, до встречи, – попрощался директор.

Готов удивленно хмыкнул:

– Где Вы так хорошо научились говорить по-русски?

– Часто бываю в России. Люблю русскую литературу, Набоков, Платонов…

– Достоевский, наверняка? Не говорите, что нет. Достоевский всем иностранцам нравится, только я не понимаю, почему. Это же архискучно… Ладно, давайте договоримся, через 20 минут подходите сюда. Погуляйте пока тут. У меня последний урок. Освобожусь, тогда и побазарим.

Готов зашел в класс и обнаружил, что все ученики «прилипли» к окнам.

На улице завхоз с палкой гонялась за тремя восьмиклассниками. Те дразнили ее, обзывали и в грубой матерной форме предлагали завхозу попробовать их половые органы на вкус, чем приводили пожилую женщину в ярость.

– Э-э-э-э! – заорал Готов.

Ученики поспешили к своим местам. Готов подошел к окну и посмотрел.

– Ужас какой-то!

Он открыл окно и крикнул завхозу:

– Витальевна, что ты палкой машешь?! Кидай ее им в головы!.. Эй, козлы, пошли отсюда! Недоноски!

– Сам пошел, урод! – ответили они и добавили еще парочку нецензурных фраз.

– Короленко, никак ты? – узнал Готов одного из хулиганов. – Тебе жить осталось до завтрашнего утра!

Учитель закрыл окно. Школьники привычно галдели.

– Совести у вас, молодежь, ни фига нет, – сказал Готов. – В школу гости из Германии приехали. Хотите на весь мир опозориться?

– Из какой Германии? – спросили ученики.

– Из какой, из какой… Из фашистской!..

После урока Отто ждал Готова коридоре.

– Что, пойдем? – спросил немец.

– Пойдем.

Дошли до учительской. Готов не знал, как начать разговор. Отто оглядывался по сторонам.

Учительская оказалась пуста. Готов прервал молчание:

– Задавайте вопросы.

Немцу, по-видимому, тоже особо нечего было сказать.

– Как Вам работается? – спросил Отто.

– Ничего, потихоньку…

– В смысле ничего? Это значит – мало работаете?

– Ну, ты даешь… а еще Достоевского читаешь. Это же наше национальное. Ничего – значит все в порядке, не перетрудились. Ничего толком не заработали, ничего не произвели. А потихоньку… это от русской пословицы «Тише едешь, дальше будешь». Вот, например, вы, немцы, чтобы от Франкфурта на Майне до Франкфурта на Одере добраться, что делаете? Правильно! Садитесь в «Мерседес» и летите под 220 кэмэ по автобану. А мы, русские, сначала задумаем такое путешествие, потом месяц будем обмозговывать: какой билет купить на поезд, купе или плацкарт. На дорожку посидим, на посошок выпьем. А потом окажется, что это не посошок был, а посошок перед посошком. А потом окажется, что это не посошок перед посошком, а посошок перед посошком, перед посошком. В конечном итоге мы никуда не едем. Я понятно изъясняюсь? Российские юмористы в главной передаче страны «Аншлаг», таким образом, постоянно русский народ опускают. Типа того, что американцы тупые, а мы еще тупей, ха-ха-ха. Как смешно. Тьфу! Развитые страны как сыр в масле катаются, потому что тупые, а мы в говне по уши из-за того, что русский народ непосредственный, творческий, талантливый. Это я все к тому, что пословица эта не работает и никогда не работала.

– Интересная точка зрения, только я не все понял.

– Хорошо, в следующий раз буду помедленней. Садитесь.

Они сели. Пауза затянулась.

– Работник органов охраняющих право родился, – хихикнул Готов.

– Что? – не понял Отто.

– Да так… о своем. Так, стало быть, что молчим? Спрашивайте, не стесняйтесь.

– Вам нравится Ваша работа?

– О да! Давай на ты, а то выкаем, выкаем. Мы, может, не встретимся больше, соответственно, не рассоримся, а значит, болезненного для психики обратного перехода на «вы» не последует.

– Давай, хорошо, – согласился Отто.

Готов пригласил Отто прогуляться по школе. Показал спортзал. Познакомил с попавшимися навстречу педагогами.

Встретили химичку.

– Наталья Александровна, познакомьтесь, это Отто. Он к нам в составе делегации из Германии. Отто… Наталья Александровна…

– Очень приятно, – улыбнулась немцу химичка. – Добро пожаловать в нашу страну.

– Спасибо, – ответил Отто.

– Кстати, – вспомнил Готов, – у Натальи Александровны фамилия Шульц, что указывает на ее немецкое происхождение.

– Перестаньте, Рудольф Вениаминыч… – рассмеялась она.

– Вениаминович, – как бы между делом поправил Готов.

– Перестаньте, – продолжила Шульц, – какая я немка? Я ведь детдомовская. Родителей никогда не знала. А Шульц у нас кочегар был. Хороший дядечка. Когда паспорт получала, попросила эту фамилию вписать. Многие детдомовские так делали. Сейчас кто Ульянов, кто Космодемьянская. А в метриках все были или Ивановы или Петровы.

– Или Сидоровы, – добавил Готов.

Шульц ушла. Готов предложил немцу посмотреть столовую.

– Очень приятная женщина, – задумчиво произнес Отто.

– Дура она! – выпалил Готов.

– Дура?! – удивился Отто. – Почему?

– Потому. Ее братья и сестры по несчастью… ну, эти детдомовские, считай, когда паспорт получали, были комсомольцами – вот и назвались Ульяновыми да Космодемьянскими. А эта? Пепелища Хатыни еще не остыли, а она – Шульц!.. Дядечка, видите ли, хороший. И вообще, здесь все дураки, один я только умный.

Отто промолчал.

Они посмотрели столовую. Готов сравнил ее с хлевом, сказал, что в концлагерях лучше кормили.

– Пошли пиво пить, – предложил Готов. – Пил когда-нибудь наше пиво?

– Пил, да…

– И как?

– Как у вас говорят – «говно».

– Вот молодец, – Готов хлопнул немца по плечу, – я тоже так думаю. Но на безрыбье и канцер рыба.

Иностранный коллега согласился.

Они вышли из школы. Купили в магазине неподалеку по банке немецкого пива и сели на лавочку у подъезда кирпичной пятиэтажки.

Бабье лето затянулось. Начинался октябрь, и осень выдавала лишь желтая листва на деревьях. Историки сделали по глотку.

– Хорошо, – смакуя, сказал Готов. – Ну, как?

– Вот это лучше, – ответил Отто.

– Еще бы, двадцать семь рублей банка. Это тебе ни это, это тебе то.

Отхлебнули еще. Отто, увидев бомжа у мусорных контейнеров, жестом обратил внимание Готова:

– Рудольф, я хочу спросить. У вас так много нищих…

– Эти-то? – не дал договорить Готов, – Да они больше меня зарабатывают. За день, знаешь, сколько бутылок можно насобирать? Штук сто. Вот и считай: в месяце тридцать дней, бутылка стоит рубль. Итого: три тысячи… Забудь, Отто, это не Германия, у нас народ каждую копейку не считает. Стеклотару в мусор выкидывают. А бомжики подбирают. И никакие они не бездомные, как многие думают, почти что у всех квартиры свои есть. А выглядят так убого вовсе не из-за того, что в результате пьянства перестали следить за внешностью. Это некий инстинкт, безусловный рефлекс, выработанный веками, – носить униформу того социального слоя, которому принадлежишь. Озолоти сейчас этого побирушку, думаешь, он станет «от Валентино» одеваться? Хрен! Ага, нищие они… пенсии всякие, пособия по инвалу. Что, скажешь, у вас таких нет?

– Есть, конечно, но не так много. В основном иностранцы.

– Да-а-а, иностранцы – это бич любого государства. Я не тебя имею в виду. Ха-ха!

Готов и Отто чокнулись банками. Из подъезда вышла старушка и злобно посмотрела на них. Немец вынул из кармана сигареты и закурил.

– А у вас в Германии есть ядерное оружие? – лукаво спросил Готов.

– У нас? Нет, – ответил Отто.

– А у нас есть! Вот! И не только бомбы. Ракеты. Крылатые. И мы никого не боимся.

– Мы тоже никого не боимся. Германия в НАТО, а у НАТО ядерное оружие есть.

Улыбка с физиономии Готова спала, но тут же возникла вновь:

– Где ты так хорошо научился говорить по-русски, ведь так и не рассказал?..

– В университете. Еще я год жил в России, когда собирал материал для научной работы. Потом пять лет жил в Москве.

Готова задело за живое: ишь, умник нашелся, наверняка ученая степень, а я перед ним распинаюсь… не ляпнуть бы чего лишнего.

– Не любят немцев у нас в России, – философски произнес Готов.

– Почему? – настороженно спросил Отто.

– Как тебе сказать? Лично я против немцев ничего не имею. И среди моих соотечественников есть те, кто лучше бы жил в Германии, чем в России, но все равно, память о немцах как об оккупантах все еще жива в умах людей. Тебя могут даже в задницу поцеловать за то, что ты немец, а за глаза: фашист. Вот как ты к Гитлеру относишься?

– Время было другое. А вообще Гитлер – позор нашей нации.

– А дед, наверно, твой так не думал?

Отто скорбно понизил голос:

– Мой дед был в сопротивлении в Польше. Он поляк…

– По отцу или по матери?

– Не понял, – слегка наклонил голову Отто.

– Я спрашиваю, твой дед – чей отец был, твоего отца или матери, – пояснил Готов.

– А-а, теперь понятно, он был отец матери.

– Что же другой дед?

– Не знаю. Я про него ничего не знаю.

– Да-а-а, зомбирование у вас похлеще нашего будет. Знаю, почему тебе про него ничего не рассказывали. Чтобы, значит, если ребенок спросит: «Папа, мама, почему Советский Союз Германию поимел во все дыры?», они сказали: «Был такой плохой человек Гитлер, который заставил великий немецкий народ пойти и сделать Советскому Союзу бо-бо, но твои дедушка с бабушкой были в сопротивлении и хотели злому Гитлеру вичкой по рукам нахлестать. А гестаповцы их не расстреляли, потому что они, гроссальтерн, умные, сильные и смелые, какими и должны быть представители арийской расы». Правильно?

Отто добродушно улыбнулся:

– Ты историк, Рудольф, не надо так утрировать. Я же говорю, мой дед из Польши.

– Я не утрирую, я режу правду-матку.

– Правда-матка! – вскинул брови Отто. – Я знаю это выражение.

– Что мы все о грустном… – Готов допил пиво и бросил пустую банку под скамейку, – расскажи лучше что-нибудь веселое. В Германии красивые девушки?

– Да!

– Я слышал обратное. А у нас?

– Да, очень красивые.

– Ты не испытываешь неловкость, глядя на них?

– Какая неловкость? – удивился Отто.

– Как какая? Генетическая память о насилии над русскими людьми, о терроре, зверствах. А отголоском этого является беспричинный, казалось бы, стыд у последующих поколений.

Готов проводил Отто до гостиницы. По дороге купили еще пива. Прощаясь, в знак дружбы и солидарности двух стран, они обменялись адресами.

Медосмотр

– Рудольф Вениаминович, – завуч остановила Готова в дверях, – завтра вы должны пройти медосмотр.

– Кому должен? – удивился Готов.

– Должны – и все!

– Почему?

– Потому. Таковы правила… перестаньте кривляться, сделайте нормальное лицо… Завтра с утра в поликлинику. В регистратуре все скажут…

– Откуда я знаю, где поликлиника, – зевнул Готов, – я не так давно в вашем городе.

Сафронова тяжело вздохнула: вот тупой, даже не знает, где поликлиника находится.

– Пройдете через центр, там свернете к 3-му магазину… от него через 5-й микрорайон выйдете к парку, пройдете еще немного… там поликлиника.

– Адрес, – надменно улыбнулся Готов. – Какой адрес?

– На Партизанской улице…

– Конкретнее, пожалуйста.

Сафронова остановила проходящую мимо географичку:

– Вероника, не знаешь, поликлиника по какому адресу? Да-да взрослая, не детская же.

– Партизанская улица, тридцать два, дробь один, кажется…

Ермакова пошла дальше, а Сафронова ядовито спросила Готова:

– Понятно теперь? Партизанская, тридцать два, дробь один.

– Теперь понятно. Найду с божьей помощью.

Следующее утро. Поликлиника. Регистратура.

– Девушка, мне медосмотр надо пройти, – просунув полтуловища в окошко регистратуры, сказал Готов.

Девушка равнодушно приняла из рук учителя полис и медицинскую книжку, выписала бланк и объяснила:

– Сначала пройдете флюорографию…

– А я проходил… – запротестовал Готов.

– Не перебивайте, мужчина. Пройдете флюорографию и дальше по врачам, номера кабинетов и время указаны на бланке. В последнюю очередь терапевт… Вот еще направление на флюорографию.

– Но я недавно проходил!

– Недавно, давно, какая разница, Вы в нашей поликлинике в первый раз, мужчина.

– Ну и что?

– А то! Проходите, не задерживайте очередь.

Готов постучался и зашел в кабинет флюорографии. Там одевались несколько женщин. Они хором завизжали, прикрывая руками грудь:

– Ой, мужчина!

– Подождать не может?!

– Надо было закрыться!

– Вот дуры, – с отвращением сказал Готов. – Ну, увидал я ваши сиськи, и что случилось? Это я, по идее, должен бежать в ужасе от одного вида свисающих до пола, морщинистых доек и жировых прослоек по бокам. Тьфу! Ухожу, не орите.