Текст книги "Учитель-психопат"

Автор книги: Евгений Свинаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Антиглобалист

После обеда несколько педагогов собрались в кабинете директора. Смирнов предложил всем сесть. Готова никто не приглашал, но, узнав о совещании, он все же пришел.

Сидели молча, явно кого-то ждали. Директор налил из графина воду в стакан и выпил. Молчание нарушил Готов:

– Кого мы ждем? Валим отсюда.

– Завуча, – вполголоса сказала сидевшая рядом Ермакова.

– Зачем?

Вошла Сафронова и втолкнула на середину кабинета мальчика.

Ученик не был похож на хулигана: опрятен в одежде и причесан, в носу не ковыряет, жвачку не жует. Но пристальные, строгие взоры собравшихся Готова насторожили: не для похвалы притащила мальчугана завуч, и в «Артек» его, похоже, никто отправлять не собирается.

Директор протер лоб носовым платком. Сафронова, нервно дыша, заявила:

– Товарищи, полюбуйтесь, Жиров Кирилл – наша, так сказать, гордость в кавычках. Что, Жиров? Стыдно?

– Мне нечего сказать, – надменно ответил Жиров.

– Нет, вы только посмотрите на него… – взялась за голову завуч.

Сложив ногу на ногу, Готов пристально смотрел мальчику в глаза, кусал губы и сопел. Остальные педагоги качали головами и перешептывались.

– Людмила Николаевна, прошу, Вам слово.

Донец, хоть и преподает «русский язык», но говорит с ярко выраженным деревенским акцентом, свойственным для данной местности, и не всегда правильно строит фразы. Она подскочила, как будто ее ударило током, и судорожно достала из папки несколько листков бумаги:

– Я… я… вот, это самое… сочинение ученика 8-го «В» класса Жирова Кирилла зачитываю. «Мне не нравится Пушкин. Я считаю его произведения полным идиотизмом, а роман в стихах «Евгений Онегин» пропагандой никчемного, буржуазного образа жизни. Когда у меня будут дети, я ни за что не разрешу им читать Пушкина».

Публика оживилась, даже директор отвлекся от мыслей о ждавшей в сейфе опохмелке. Донец продолжила:

– Еще интересней. «Обломов – это человек, который постоянно обламывается. Таких, как он, надо расстреливать во внутриутробном состоянии. Обломов – наш классовый враг. Необходимо сжечь все книги Гончарова в назидание потомкам».

Педагоги молчали, переваривали сказанное. Директор надул щеки и со свистом выдохнул:

– Да ты, батенька, революционер.

– Антиглобалист, – огрызнулся Жиров.

– Что, по-твоему, означает слово «антиглобалист»?

– Это человек, который против глобализации мировой экономики. Тема для отдельного разговора.

Донец положила на стол директора листы:

– Посмотрите, Владимир Константинович, сочинения разрисованы свастиками и разной дрянью. Жиров, кто тебя научил этому?

Жиров молчал и гордо смотрел сквозь педсовет.

– Что делать с тобой будем? – спросила Сафронова. – Родители тобой не занимаются, на вызовы не приходят.

– Что хотите, то и делайте. Можете расстрелять.

– Ты должен понять, школа – это…

– Пусть дир выпорет его!!! – заорал Готов.

– Какой дир? – не поняла завуч.

– Какой, какой… директор наш.

– Рудольф Вениаминович, давайте посерьезней.

Мальчик усмехнулся и скрестил на груди руки. Все заметили, что директору было не до разборок с антиглобалистами. Он поглядывал то на часы, то на сейф с «заначкой». Вообще, идея собрания принадлежала вездесущей и неугомонной Сафроновой, а подобное происходило нередко. Так что директора понять можно.

Готов поднялся со стула, прошелся по кабинету и громко спросил:

– Нельзя ли мне провести допрос? Надеюсь, со мной он не будет так разговаривать.

Сказать по правде, многим учителям нравятся такие собрания, но не каждый способен признаться себе в этом. Чувство с родни захвату в плен вражеского солдата, ощущение превосходства и безнаказанности. Поэтому все согласились.

Выждав театральную паузу, Готов вплотную приблизился к Кириллу:

– Что, Жиров, допрыгался? Здесь нет никого, кто бы мог тебя защитить. Выйдешь ты или нет из этого кабинета, вопрос. Большой вопрос. Отвечай, кто надоумил тебя?!!

– Че Гевара.

– Что ты говоришь… Слушай, а давай мы все скинемся с зарплаты и купим тебе билет в Боливию. Джунгли посмотришь, заодно подвиги твоего Че Гевары повторишь. Голову свою пустую сложишь.

– Я подумаю, – отвел взгляд Жиров.

– Надо не думать, а знать. Думать надо меньше – делать больше. Чем меньше думаешь, тем больше знаешь.

Оглянувшись, Готов нашел поддержку среди слушателей и приободрился:

– Жиров, Жиров, дать бы тебе по морде, чтобы кровь два часа шла.

– Не имеете права, – ничуть не испугавшись, сказал школьник.

– А что ты мне сделаешь?

– Я на вас в суд подам.

– Как страшно, ой-ой. Кому там больше поверят, мне или тебе?

– Рудольф Вениаминович, давайте по существу, – жалобно попросил Смирнов.

Схватив сочинения с директорского стола, Готов стал трясти ими перед лицом Жирова и громко кричать, брызгая слюной:

– Это что такое, поганец ты этакий! Сколько это может продолжаться! Думаешь, ты такой умный?! Я же так не думаю. Какой антиглобализм, какой Че Гевара? Пушкин, Лермонтов, Толстой – вот твои идеалы, запомни… Некрасов еще и Лука Мудищев!

– Что Вы на меня орете?

– Ты дурак, Жиров.

– Отнюдь.

– Не отнюдь, а увы. Люди налоги платят, чтоб тебя, барана, выучить, а ты словоблудием в сочинениях занимаешься. За это пороть надо.

– Да, пошел ты, – с ухмылкой сказал Жиров.

Лицо Готова покраснело и задрожало. Рот превратился в оскал, а кисти рук в распальцовку:

– Ты, ч-у-у-у… ты за базар отвечаешь?.. В натур, фильтруй базар…

Учитель резко поправил галстук и превратился в эдакого джентльмена.

– Дамы и господа. Владимир Константинович. Позвольте мне пустить кровь.

Напевая песню группы «Роллинг Стоунз» «Let It Bleed», Готов встал в боксерскую стойку.

Жиров развернулся и пошел к двери. Готов вслед закричал:

– Я ставлю вопрос об отчислении! На худой конец, отдадим его в интернат!

– Жиров, вернись, – строго сказала завуч.

Но директор остановил:

– Надежда Ивановна, давайте продолжим в следующий раз, у меня дел по горло.

– Хорошо, – обиженно сказала завуч, – но учтите, Ваше малодушие, Владимир Константинович, до добра не доведет.

Педагоги во главе с завучем вышли из кабинета директора.

Кто кем станет?

Готов стоял у окна, направив калейдоскоп на солнце. 5-й «Д» заходил в класс и рассаживался по местам.

– Стой, – боковым зрением учитель заметил идущего к своей парте Вову Лялина. – Подь сюды.

Вова подошел. Готов погладил мальчика по голове и спросил:

– Хочешь в подзорную трубу посмотреть? Увеличенье сто крат.

– Хочу, че не посмотреть-то, – самонадеянно заявил школьник.

– Посмотри, раз так хочется.

Готов передал Лялину калейдоскоп и тот стал через него всматриваться в улицу.

– А че… как тут, – не понял Вова, – узоры какие-то. Это не подзорная труба.

– Гы-гы-гы, – заржал Готов. – Облажался? Дай сюда!

Лялин отошел, а Готов обратил внимание на учеников. Девочки рассматривали и дружно обсуждали принесенную кем-то куклу Барби. Мальчики стреляли по девочкам маленькими бумажными шариками из любимого оружия – плевательных трубочек. Верещагин лег животом на парту и стал крутиться. Иванова грязно выругалась, убирая со лба прилетевший бумажный шарик.

– Ду-у-у-у! – гудком поезда хотел успокоить детей Готов.

Положительного результата не последовало. Тогда он завизжал, как женщина, увидевшая мышь. Дети притихли.

– Совсем совесть потеряли, – сказал учитель. – Ты, Верещагин, меня достал уже, ну-ка, слезь быстро с парты. Вашу бы энергию да на оборонку. Хусейн до сих пор бы Ираком руководил. Я не пойму, вы дома себя так же ведете, как в школе? Иванова, повернись сюда! На перемене общаться будешь. Да уберите вы эту куклу, наконец, пока я ее в клочья не разорвал и не сжег! Господи, за что мне такое наказание? Вас много, а я один, как Алладин в джиновской лампе.

Дамир Амиров поднял руку. Учитель, не поинтересовавшись, что хочет ребенок, выпалил:

– Никаких туалетов, не маленький. Попроси маму, чтобы «памперсы» тебе купила, если терпеть не можешь. Это всех касается. Ох, Амиров, Амиров, вот я все смотрю на тебя и думаю, кем ты будешь, когда вырастешь, и чем больше смотрю, тем больше убеждаюсь, ты не вырастешь никогда. Ты карлик!

Готов открыл шкаф, пошарил в карманах висевшего там плаща, надел шляпу и водрузил на нее очки:

– У кого четыре глаза, тот похож… На Рудольфа Вениаминовича.

Дети рассмеялись, а учитель поднял правую руку вверх и рявкнул:

– Цыц, сказал цыган, на цыпочках подходя к цыпленку.

Он извлек из дипломата пачку заранее приготовленных листков размером в четверть тетрадного и пальцем поманил к себе Олю Титову.

– Раздай каждому, только в темпе вальса.

Класс недовольно загудел, по всей видимости, ожидая очередной тест.

– Это не контрольная, – успокоил Готов. – Сейчас каждый получит по листочку бумаги. Предупреждаю сразу – это не для туалета. Убедительная просьба написать на нем свою фамилию и имя, а также несколько предложений на тему: «Кем я хочу стать, когда вырасту, и почему».

– А много писать? – спросил Бобров.

– Ты заткнись, пока меня не вывел!!! Я же сказал, несколько предложений. Десять минут на раздумье.

Школьники с энтузиазмом принялись за дело, перешептываясь друг с другом, а учитель нарисовал на одном из оставшихся листочков собаку, которая, как он ни старался, больше походила на мышь. В конце концов, Готов проткнул листок ручкой и разорвал.

По истечении десяти минут Готов попросил Олю Титову собрать микросочинения.

– Поглядим, что вы тут нацарапали, – сказал он и сделал из листков веер. – Начнем по порядку. Коростелева Анжела. «Когда я вырасту, я хочу стать врачом. Потому что я хочу помогать людям и больным.» Недурно. А специализация у тебя будет онколог. По твоим словам, больных ты за людей не считаешь, не жилец мол. Так тебя понимать? Да-а-а, весьма пессимистично. Послушай меня, дорогая Анжелочка, весь твой детский альтруизм и филантропия при встрече со взрослой жизнью выльется в огромный комплекс неполноценности. Тогда ты не то что людям помогать, домашних животных терпеть не сможешь. И последнее: ты, Анжелика, не в первом классе, чтобы давать такие банальные ответы. Пятиклассники уже должны уметь мыслить адекватно реальным обстоятельствам и личным характеристикам.

Готов строго посмотрел на Коростелеву и слегка постукал указательным пальцем себе по виску.

– Следующий, – продолжил учитель. – Верещагин. Вот молодец. Вот это мне нравится. «Я хочу быть летчиком. Потому что мне нравятся самолеты.» Чтобы быть летчиком, необходимо, Верещагин, хорошо учиться и быть физически развитым. Таких, как ты, не берут в космонавты. Не пойму, почему люди видят романтизм там, где им и не пахнет? Самолеты – это летающие гробы. И дело здесь вовсе не в механических поломках. Человеческий фактор, вот что первично. Короче… это самое… не быть тебе летчиком. Идем дальше. Садыкова. «Я хочу быть учительницей и учить детей.» Скажи, ты глупенькая? Дурочка? Я же просил объяснять, почему сделан тот или иной выбор. Вполне возможно, что тебе учительницей только и быть. Доучишься в школе до девятого класса. Поступишь в местное педучилище. Там пройдешь краткий курс русского языка и математики, а также табакокурения, употребления спиртных напитков и еще чего похлеще. Закончишь, утроишься на работу в нашу школу и до пенсии в младшем блоке прокантуешься. А начальные классы тебя так задолбают, что к тридцати годом превратишься в типичную истеричку. Мужа нормального со своим училищным образованием ты себе не найдешь. Наверняка это будет какой-нибудь механизатор или слесарь с машзавода. Пойдут дети, мужик будет водку жрать, тебя бить и-и-и-и… И все. Вся жизнь.

Готов складывал прочитанные листочки в открытый дипломат. Было заметно, что ему нравится то, чем он сейчас занимается. Учитель то и дело потирал влажные ладони и щелкал суставами пальцев.

– Итак, Осипенко. «Я хочу стать фотомоделью.» Еще одна. Почему именно фотомоделью? А?! Не слышу. Хочешь, и все? А ты, Осипенко, в зеркало себя видела? Тоже мне, фотомодель. Безматерных. «Кода я вырасту, я хочу стать бизнесменом, чтобы зарабатывать много денег.» Не стыдно? Твои друзья врачами, учителями хотят стать, получать мизерную бюджетную зарплату. А ты в барыги, пусть меня научат. Так? Хотя, с другой стороны, знаешь, может, ты и прав. Не улыбайся, я сказал, может, прав. Продолжим. Амиров. «Я хочу стать водителем. Потому что мой папа водитель.» Амиров, ты думаешь, твой папа желает для тебя такой участи? Думаешь, он хочет, чтобы ты геморрой за баранкой насиживал? Валялся под машиной весь в масле. Вряд ли он видит тебя распивающим с сослуживцами после работы водку, примитивно рассуждающим о политике, считающим, что все артисты балета гомосексуалисты и ржущим над идиотскими шутками. Нет. Он хочет, чтоб ты учился дальше. И когда ты подрастешь, он тебе скажет, если не дебил: «Послушай, сынок, и запомни – любой начальник сможет сесть за баранку, но не каждый водитель способен руководить».

Готов выждал паузу, молча восхищаясь собственным интеллектом. Ребята молчали, ожидая своей очереди. Взглянув на доску, учитель вспомнил, что пора бы начать урок, но махнул рукой и взял следующий листок:

– Рейн. «Когда я вырасту, я хочу стать фотомоделью. Потому что фотомодели красивые и много путешествуют.» То же самое, что я сказал Осипенко, относится и к тебе. Девчонки, у вас неправильное понимание этой профессии. Да, разумеется, фотомодель – это легкая жизнь, большие деньги, сексуальные притязания обеспеченных мужчин, половая распущенность, путешествия, съемки, показы, аплодисменты. Но самое-то главное вы забыли. Для того, чтобы стать фотомоделью, необходимо иметь соответствующие антропогенные данные. Поясню: красивое, интересное лицо и фигура. Так что забудьте. Остается педучилище или зооветтехникум… Ага, поехали дальше… так, так, так… ну, тут повторяется водитель… вот еще два врача… О, интересно! Чагин. «Я буду программистом. Потому что я люблю писать программы.» У-тю-тю-тю-тю, Билл Гейтс ты наш доморощенный. Нет, ребята, посмотрите, как он пишет, ни «я хочу», ни «когда я вырасту», а прямо в лоб: «я буду». Интересно, молодой человек, и сколько ты написал программ? Только встань.

Чагин встал и замялся:

– Ну, разные там программы.

Готов поправил очки и прищурился:

– Какие разные?

– Игры буду писать.

– Я тебя не спрашиваю, что ты будешь писать. Ты сам сказал, что любишь писать программы, стало быть, у тебя должен быть опыт их написания. Так сколько ты написал?

– Ну… там… я дома сижу за компьютером, что-нибудь делаю…

– Пожалуйста, поконкретней.

Мальчик молчал, опустив голову. Готов подошел к нему, встал на цыпочки и посмотрел сверху вниз:

– У тебя есть компьютер. Да?

– Да…

– Ты очень любишь писать программы. Да?

– Так я… там… просто…

– Да или нет? – в голосе учителя угадывалась нервозность. – Что ты делаешь, когда за компьютером сидишь?

– В игры играю и че-нибудь делаю.

– Но программ не пишешь?

– Нет, – сказал Чагин, чуть не плача.

– Зачем тогда ты врешь? В жизни ни одной компьютерной программы не написал и врешь. Ну, там разные программы, – Готов скорчил гримасу, передразнивая. – В игры играешь, хорошо, а вот это твое «че-нибудь делаю» что означает? Чем ты еще, кроме игр, занимаешься?

Чагин не отвечал, только надул губы, продолжая смотреть в пол.

– Эй, проснись! Я с кем разговариваю?! – закричал Готов. – Ты Даун, что ли?! Почему не отвечаешь?! Говори, паразит, или дневник давай. Напишу, что ты у меня из дипломата калькулятор С-п-п… украл.

– Печатаю, – пробубнил мальчик, пустив слезу.

– Неужели так сложно было сказать? А еще что делаешь? Мультики смотришь?

– Смотрю.

– Какой последний раз смотрел?

– «Корпорация монстров».

– Каждое слово клещами вытягиваю.

За дверью послышалась возня. Из замочной скважины вылетел высокий детский голос:

– Готов – чмо, козел, урод, псих!!!

Готов кинулся к двери, но она не открывалась, что-то подпирало с другой стороны. Учитель с разбега толкнул дверь плечом. Снаружи она оказалась подперта ящиками с мусором. Где-то вдалеке слышался топот убегающих детей и их вопли. Готов побежал на звук, но найти обидчиков ему было не суждено. Он поднялся в учительскую, где просидел до конца урока в компании Ермаковой и Житных. Выпил чаю и даже успел некоторое время подремать, раскачиваясь на стуле.

Азарт

В воскресение Готов проспал до полудня. Нащупал под подушкой пульт ДУ, включил телевизор, немного полежал и отправился в ванную.

После завтрака учитель собрался прогуляться по городу: поесть мороженого, подышать воздухом.

Когда одевался, подумал, что уже пора с зимней обуви переходить на весеннюю, и надел ботинки.

Рудольф Вениаминович медленно шел по центральной улице города. Встречные прохожие то и дело сталкивались с ним плечами. Кое-кто ругался, кое-кто нервно дергался. Но Готова это не трогало – он наслаждался весной и не обращал ни на кого внимания. Кстати, и сталкивался с прохожими оттого, что задрал голову вверх.

Сходил на набережную узенькой речки. Посетил центральный универмаг. Съел брикет мороженого. В парке посидел на сухой, но еще холодной скамейке. Зашел в магазин канцтоваров, купил ручку и общую тетрадь.

На площади Готову сунули в руки листовку с непонятным призывом: то ли покупать косметику, то ли вступать в ряды распространителей оной. Из бумажки он сделал самолетик и запустил. Самолетик сразу же клюнул в рыхлый серый снег.

Прогулка затянулась на четыре часа. Внезапно ветер подул с севера. Готов застегнул верхние пуговицы пальто, уныло взглянул на промокшие ботинки и побрел к дому. По пути он зашел в продуктовый магазин, купил сосиски, хлеб, молоко…

Вдруг ухо поймало звон падающих монет. Готов повернул голову. В магазине стоял игровой автомат, эдакий узаконенный «лохотрон», с красивым названием «Три семерки». У автомата стояла молодая пара и весело кричала. Их окружили еще несколько человек, искренне радовались. Пятирублевые кругляшки часто сыпались на металлический поддон, табло показывало «777». Те, что стояли рядом с удачливой парой, восторженно качали головами:

– Повезло…

– Подфартило…

– Судьба…

– Раз на раз не приходится…

А вот это вообще не в тему, задумался Готов над последней репликой.

Счастливая оттого, что стала на 1000 рублей богаче, пара еще несколько раз испытала судьбу, но безрезультатно. Готов нащупал в кармане самую крупную монету, убедился, что не десятка, и подошел к автомату. Зеваки, собравшиеся расходиться, вновь выстроились полукольцом. Готов просунул в щель монету и закрыл глаза. Игровой автомат звучно выплюнул пять кругляшков.

Готов чуть не подпрыгнул от радости, сердце бешено заколотилось, руки жадно сгребали монеты с поддона. Во второй раз снова успех, помимо брошенных пяти рублей одна монета выпала лишняя. Итого выигрыш: 25 рублей за два раза. Наблюдатели яростно болели за Готова (подобная солидарность среди людей наблюдается на футбольных матчах у болельщиков одной команды):

– Давай еще!

– Везет!

– Попал в струю!

Еще такое единодушие случается у зрителей в студии «Поле чудес», когда у игрока выпадает сектор «приз», и все дружно кричат: «Приз»! Ведь деньги – это тлен, а вот посмотреть, как человек облажается, если ведущий из ящика яблоко вытащит, действительно, дорогого стоит.

– Я баловень судьбы! – ликовал Готов. – Играть так играть!

В третий раз на индикаторе высветилось «581», что означает – «неудача»… Следующие четыре попытки положительных результатов также не принесли.

– Спокойно, – обратился Готов к зевакам, – еще не все потеряно.

Он подошел к кассе и разменял 100 рублей. Вооружившись двадцатью монетами, Готов ринулся в «схватку» с алчной машиной.

Со временем настроение Готова падало. Удача словно отвернулась от него. Было, конечно, пару раз, когда монета просто возвращалась, но разве это выигрыш…

Зрители переживали за учителя. Казалось бы, подумаешь, 100 рублей проиграл, что такого… Но, тем не менее, видок игрока взывал к состраданию: лицо покрылось красными пятнами, скулы дрожали, глаза почти выкатывались из орбит.

Деньги кончились. Готов подбежал к продавщице и выложил на прилавок содержимое пакета (в том числе и ручку с общей тетрадью).

– Я возвращаю товар, верните деньги, – агрессивно сказал он.

– Мы не возвращаем, – ответила продавщица.

– Почему?

– Потому.

– Почему потому? Заберите свои паршивые сосиски! Мне деньги нужны!

– Все, я сказала! – отрезала продавщица.

– Ваш лохотрон у меня все средства к существованию сожрал. Это же грабеж средь бела дня. Мне отыграться надо.

– Ваши проблемы.

– Послушайте, мадама, зачем так говорить? Прошу, пожалуйста, как человека прошу, верните мне деньги.

Осознав, что «номер» не пройдет, Готов снял пальто и обратился к зевакам:

– Товарищи, господа, купите пальто. Устроим аукцион. Кто больше? А?

Игроман подходил к каждому и предлагал оценить пальто на ощупь. Люди отступали. Из кармана на мраморный пол упала затерявшаяся где-то в кармане монета, достоинством как раз 5 рублей.

– Бог меня услышал, – обрадовался Готов.

Он трижды подул на денежку, поцеловал и просунул в щель.

Мерцание циферблата остановилось на 279. Готов со всей силы ударил кулаком по автомату. Толпа расступилась. Учитель смотрел на машину стеклянными глазами. Он стал трясти автомат и рычать. Брюхо обдираловочного аппарата зазвенело «награбленным». Удар ребром ладони, и «лохотрон» пошатнулся…

Внезапно учителя крепко и больно взяли под руки. От неожиданности Готов вскрикнул. Два молодых милиционера-сержанта повели его к УАЗику с мигалкой. В голове учителя мелькнул кадр из фильма «Место встречи изменить нельзя». Готов, вырываясь, закричал:

– А-а-а! Волки позорные! Не хочу!.. Не хочу!..

Взглянув на держащего левую руку рыжеволосого блюстителя порядка, учитель ухмыльнулся:

– Володенька… я ж тебя зубами загрызу.

Рыжий сержант толкнул Готова в спину, и тот влетел в открытые двери УАЗика.

В «обезьяннике» было светло. Дверь с большим окном из оргстекла захлопнулась за Готовым. На двух широких лавках сидело три человека. Двое молодых и один неопределенного возраста с монголоидными чертами лица. Страха Готов не ощущал, возмущение и злость были еще в силе. Он сел на лавку и снял шляпу.

– За что тебя, очкарик, – монголоид полулежал и перебирал зубами спичку.

Страх все еще не подступил, руки тряслись от возбуждения. Готов снял очки и прошипел:

– Ты, чурка с глазами… Ты за базар отвечаешь? Ты, может, под ханом Батыем ходишь? Что? А ты в курсе, что твой бригадир еще в 1255 году ласты завернул… Че пялишься?!

Все притихли. До Готова постепенно дошло, что палку он перегнул и сейчас потомок Чингисхана вцепится ему в горло. Мгновенно возник план отступления: метнуться к двери, стучать и орать со всей мочи «убивают!». Учитель напрягся, приготовился к прыжку, но неожиданно монголоид произнес примирительным голосом:

– Чего ты, братан, извини… я ведь не в том смысле… не знал… прости, брат.

В голове снова возник кадр, но уже из фильма «Брат».

– Не брат я тебе, гнида черножопая, – сказал Готов.

Монголоид опустил глаза.

Один из молодых людей подсел к учителю.

– Слушай, помоги… Я, похоже, здесь надолго. Передай записку, – он сунул Готову клочок бумаги, – менты звонить не дают… мать волнуется, наверно. Там адрес записан.

– Хорошо, передам, – пообещал Готов.

Третий задержанный вел себя беспокойно, по всей видимости, наркоман и у него начиналась ломка. Он периодически вскакивал, ходил по «обезьяннику», садился на корточки в угол, беспрестанно просил у всех закурить.

Спустя два часа милиционеры впихнули в «обезьянник» пьяного старика в длинном рваном пальто. Старик тяжело сопел и ругался.

– Дайте закурить, пацаны, – попросил он друзей по несчастью.

Задержанные отрицательно помотали головами.

– У ментов спроси, – предложил Готов.

– Ага, щас, дадут они, – возразил наркоман. – По почкам дадут, ага…

– Попробуй, – не обращая внимания на наркомана, советовал старику Готов.

Старик, качаясь, подошел к двери, стукнул по стеклу окошка и крикнул:

– Дяди, дяди, дайте покурить!

– Писю подурить! – смеясь, ответили ему.

– Не получилось, – чмокнул губами старик и посмотрел на Готова, – ты, што ль, Наташкин любовник?

– Не твое дело, – вызывающе ответил Готов.

– Ты, што ль, приходил? Я-то за… за чекушкой пошел, у магазина взяли, черти.

– Кто приходил?

– Ты.

– Кто, я?

– Точно! – старик указал на Готова пальцем. – Ты был… денег еще просил… она не дала, а ты по морде ее… а я за чекушкой в магазин…

Готов не ожидал от старика такой наглой изобретательности в придумывании собственного алиби:

– Не надо перекладывать с больной головы на здоровую. Виноват – отвечай. Вальнул ее, что ли?

– Да, на хрен мне это надо, – возмутился старик.

– Вальнул, – подытожил Готов. – Проси адвоката. Тебе права зачитали? Ты в праве сделать один телефонный звонок.

Старик тупо уставился на стену. Потом резко кинулся к двери и заорал:

– Дяди, адвоката давайте! Открывай! Адвоката мне!

Три милиционера ворвались в «обезьянник», схватили доверчивого дебошира и выволокли.

Задержанные прильнули к квадратному окошку. Старик вырывался, норовил ударить стражей порядка, а милиционеры били задержанного резиновыми дубинками так, что пыль вылетала из пальто.

Готов засмеялся, остальные подхватили.

Учителя попросили на выход. Сопровождающий сержант проводил Готова до кабинета на втором этаже.

В кабинете за столом сидел седой майор.

– Я видел, как Вас привезли, – сказал майор. – Смотрю, лицо знакомое, где думаю, видел? Потом вспомнил, внучка в Вашей школе учится. Вы, кажется, историю преподаете?

– По фене можно ботать? – невозмутимо спросил Готов.

– В смысле? – не расслышал майор.

– Дело было так, начальник. Иду я, значит, шкандыбаю, ни буев, ни берегов не наблюдаю…

– Хватит паясничать, – майор покрутил у виска. – Внучка говорила, что Вы того. Как Вам не стыдно? Вы ж детей учите, а ведете себя… Я позвонил директору, он за Вас поручился. Вам повезло, что наши ребята не дали автомат сломать. Проблемы посерьезней могли быть. Свободен, игроман хренов.

Когда сержант вел к выходу, Готов подумал: вот майор, ни здрасте, ни до свидания. Даже не представился. Кто же у него внучка? Разберемся…

Послышался истошный крик пьяного старика:

– Дяди, адвоката давайте!

Выйдя из стен казенного учреждения, Готов вздохнул настолько глубоко насколько был в состоянии. Глоток долгожданной свободы пьянил. Учитель воздел руки к небу, вслед за руками запрокинул голову. Шляпа упала, а полы пальто развевались на ветру. В такой позе Готов стоял минут десять.

Готов нажал пальцем на кнопку звонка. В квартире залаяла собака. Дверь открыла толстая женщина с красным лицом в засаленном халате.

– Кого надо? – неприветливо спросила она. – Сережку? Нет его, со вчера не был.

Учитель протянул записку:

– Это от Вашего сына.

Женщина бегло прочитала и схватилась за сердце:

– Что это? Где он? Что… что случилось?… где?…

– В тюрьме, – хладнокровно ответил Готов.

– А ты кто? – заревела женщина. – Что он опять натворил? Опять кража? Что вы все к нему постоянно ходите?! Он учиться из-за вас, бандитов, бросил. Что он натворил?

– Мужеложство или содомия с отягчающими, есть такая статья, кажется.

Женщина не расслышала, набросилась на Готова с кулаками:

– Из-за вас, подонки! В могилу меня сведете! Присосались к нему как пиявки!

– П… п… пошла отсюда, – отбиваясь, Готов стал спускаться вниз по лестнице.

Рукавом халата женщина вытерла слезы и жалобно проскулила:

– За что хоть его, Сереженьку-то?

Ничего не ответив, Готов вышел из подъезда.