Текст книги "Время в тумане"

Автор книги: Евгений Жук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Зотов постоял, повернулся спиной к стене и пошел в приемную.

Взял ключи и запер дверь.

Подошел к лестнице, ведущей на второй этаж.

 
Первая любовь – школьные года,
В лужах голубых стекляшки льда —
Не повторяется… —
 

неслось сверху.

Он ступил на тяжелую железобетонную ступень и отпустил ее. Та чуть слышно вздохнула, опускаясь.

– Не горюй, – тихо сказал Зотов. – Не горюй. Все образуется… – И медленно стал подниматься…

1978 г.

ПРОЕЗДОМ
Про глупого Барончика, о жестоком и коварном Семене и о бедных студентах

Дни в начале нового года стояли морозные, веселые. Город сверкал иллюминацией, знакомые все еще поздравляли друг друга с наступившим годом, желали нового счастья. Весь этот послепраздничный вихрь закружил Семена Сулейкина, и на третий день после своего освобождения он заметил, что от той небольшой суммы, которая у него была, не осталось ничего, ну ровным счетом ничего, а сам он, Семен, сидит на вокзале, рядом с кафе «Фонарики» и разглядывает очередь за горячими беляшами.

«Какой большой вокзал, – подумал Семен, – какая прекрасная архитектура! Здесь всем найдется место».

Вдруг какой-то маленький и серый человечек промчался мимо, а затем к Сулейкину подбежал детина, на голове которого красовалась широкая каракулевая кепка.

– Где этот ишак? – закричал детина Сулейкину, вращая маслянистыми глазами и нервно дергая кадыком, сплошь усеянным торчащими в разные стороны волосами. – Где этот паршивый ишак?

– Что служилось, дорогой? – вникая в ситуацию, спросил Сулейкин. – Зачем так громко кричать? Вы спугнули целую стаю воробьев, и милые птицы носятся под куполами, не зная, куда сесть. Так что случилось?

– У меня украли хачапури, – закатил глаза кадыкастый. – Совсем свежий хачапури.

– Как украли? Вытащили изо рта?

– Зачем вытащили? – кадык и глаза на миг застыли. – Зачем изо рта? Украли со стола, когда я ходил брать сок.

– Какой сок?

– Какой сок? Мандариновый сок, – задергался опять кадык.

– Хороший сок, – заключил Сулейкин. – Вкусный. Если он еще на месте, его можно выпить, а хачапури можно заменить беляшом, так даже вкуснее.

– Я хочу хачапури, – детина снова закатил глаза. – Я хочу свежий хачапури.

– Тогда обратитесь к товарищу сержанту, – сухо сказал Сулейкин, увидев приближающегося милиционера. – Вам, гражданин, помогут.

Сулейкин торопливо встал и пошел к выходу на перрон, слыша, как детина рассказывает сержанту про украденный хачапури.

«Какой прекрасный вечер, – думал Сулейкин, шагая по перрону. – Какой прекрасный вечер! Тьфу, черт, что это я начал повторяться, как этот спекулянт. А спекулянт ли?.. Спекулянт, – решил он. – Жалко ему хачапури. – Сулейкин сглотнул слюну. – А у самого, наверно, денег девать некуда. Торгует, поди, «тулпанами». Непыльно и денежно. А тут…»

Перрон кончился. Собираясь идти назад, Сулейкин развернулся, но вдруг рядом, у павильона «Овощи и фрукты», заколоченного за ненадобностью на зиму, он увидел маленькую серую фигурку.

– А между прочим, вы испортили человеку настроение, – подойдя вплотную к фигурке, сказал Сулейкин. – Хачапури, остатки которого у вас, гражданин, в руке, был последним, а его настоящий хозяин беляши почему-то не переносит… Но-но, стоп, машина! Нельзя быть таким обидчивым, – Семен ухватил человека за что-то, напоминавшее пальто. – Может, нам с вами по пути… Короче, – меняя тон, сказал Сулейкин. – Меня можешь не бояться. Я три дня как на свободе. Здесь – проездом. Зовут Семеном. Этого достаточно. На свободе занимался преимущественно интеллектуальным трудом. Теперь – быстро свои анкетные данные! Имя? Чем занимаешься? Если сидел, то за что и сколько? Знаешь ли город? Ну, быстро, ты, специалист по хачапури.

После сбивчивого и нудного рассказа Семен подвел итоги:

– Вам, дорогой, только интервью на телевидении давать. Как я понял, передо мной законченный алкоголик – Станислав Барончик. А может, это кличка? Нет? Ну-ну. Итак, Станислав Барончик, хорошо знающий город, что очень важно; не судился, что в общем-то тоже неплохо; с последнего места работы, а также и женой выгнанный за пьянство. В настоящее время – специалист по хачапури. Из всего из этого видно, что ты сбился с истинного пути. Но сегодня ты везуч, ох, везуч. И знаешь, почему? Во-первых, убежал от этого кадыкастого, а во-вторых, встретился со мной. Ну, и, в-третьих, поскольку я на мели и мне нужны небольшие деньги, чтобы доехать до любимого города у Черного моря, я попытаюсь поставить тебя на правильный путь и беру на дело. Дело – тьфу да и навар небольшой, но я не хочу здесь никакой «ляпы». Понял? А будешь хорошо себя вести и мыться хоть раз в неделю, возьму с собой в любимый город… Но ближе к самому делу. В вашем чудесном городе я заметил одну особенность, которая отличает его от города у Черного моря, – отсутствие кондукторов на городском транспорте. Короче – будем брать кассы троллейбуса. Ваша задача, гражданин Барончик: первое – пошевелить мозгами и прикинуть, какой из маршрутов наиболее рентабельный; второе – установить место, а также время на этом маршруте как наиболее подходящее для съема касс. Ясно? Я со своей стороны позабочусь об инструменте. Сейчас, – Семен посмотрел на часы-табло, установленные на центральном куполе вокзала, – 20.00. Через два часа я буду здесь. Твой кадыкастый друг, наевшись беляшей и страдая от изжоги, уже, наверное, движется в сторону юга. Так что можешь идти на вокзал и думай – от этого зависит твое будущее. Встреча в 22.00. – Семен похлопал Барончика по плечу и направился к троллейбусной остановке, но, сделав шаг, он остановился и, повернувшись, сказал: – Да, вот что. Не вздумай от меня скрываться. А то, – Семен поднес свой костистый, усыпанный огромными веснушками кулак к носу Барончика, – ты больше никогда не сможешь украсть даже пирожок с горохом, так как я тебя найду и поломаю ноги. Ну, дуй. И думай, думай.

Семен хорошо знал жизнь, так как, с одной стороны, будучи на свободе, он занимался (по его словам) интеллектуальным трудом, а с другой стороны, т. е. лишившись оной, специализировался в сферах производства с применением грубой физической силы. Сейчас ему пригодился опыт работы по ту сторону свободы, проще говоря, на стройках. Семен знал, что на стройке он найдет все необходимое.

Так оно и получилось. Сев в первый подошедший троллейбус, еще раз восхитившись тем, что троллейбус без кондуктора, прочитав надпись: «Совесть пассажира – лучший контролер», Семен поуютнее уселся, выдул маленький смотровой глазок на узорном окне и принялся наблюдать.

Как только в глазке мелькнул большой, почти готовый к сдаче дом, Семен вышел из троллейбуса, а примерно через час, порыскав по стройке, появился снова, став за это время на несколько килограммов тяжелей. За поясом, прикрытым габардиновым пальто семилетней давности, торчал маленький плотницкий топорик, а в карманах чуть слышно позвякивали отвертка и зубило.

Семен Сулейкин умел разбираться в людях. Не ошибся он и на этот раз. Лишь только он появился на перроне, глядя по сторонам и немного досадуя на себя за то, что не указал Барончику точного места встречи, как маленькая фигурка выкатилась ему навстречу и остановилась, заглядывая в глаза ласково и преданно.

– Вот что значит предложить человеку что-то интересное, – сказал Семен, выслушав Барончика. – Растешь на глазах. Все правильно. Ведь даже гнида мечтает стать вошью. Но в нашем деле главное – точность. И поэтому подобьем, так сказать, бабки. Итак, маршрут тобой выбран. По твоим словам, наиболее людный, а значит и денежный. На одном из концов троллейбус разворачивается по большому кругу и в этот момент пассажиров нет, один водитель. Очень хорошо, гражданин Барончик, едем к этому кругу – там разберемся.

Маршрут и в самом деле был напряженный. Пробарахтавшись с полчаса в его средней части и чуточку отдышавшись к концу, Семен и Барончик сошли на последней остановке.

– Да, все же это не любимый город у Черного моря, – сказал Семен, разглядывая присыпанные снегом маленькие домики и вслушиваясь в скрип и шепот позднего вечера да в тоскливое собачье тявканье. – Впрочем, с другой стороны, это и прекрасно. Ступил за дорогу и пропал. Будем работать. Возвращаемся на предпоследнюю остановку. Садимся. Присматриваемся к водителю, а главное – к кассам. На последней остановке вам, гражданин Барончик, придется сойти и прокатиться сзади троллейбуса, на откидной лестнице. Знаешь о такой? Отлично. Примерно на середине круга дергай веревку, пусть троллеи летят в разные стороны. Как только водитель выйдет, обойдешь машину и будешь ждать меня у первой двери, той, что ближе к водителю. Ясно? Действовать четко и быстро. У меня в запасе минуты три-четыре. Я смотрел на крепления касс. Тьфу! Так что времени хватит. Принимаешь одну из касс и – ходу. И главное – без «ляп». Понял?

Барончик понял, но «ляпа» получилась, и довольно большая. Виновником всего оказался водитель. Был он молод, суетлив и с самого начала не понравился Сулейкину. На последней остановке водитель, пожелав сходящим пассажирам спокойной ночи, поерзал на сиденье, включил транзистор и, нажав на педаль, покатил по кругу.

– Живчик, – бормотал Семен, ощущая обух топора под своим габардиновым пальто. – Сейчас ты у меня докатаешься…

Как только мигнул свет, а троллейбус, чуть прокатившись, остановился и водитель легко выпорхнул из кабины, Семен бросился к кассам.

Крепление и в самом деле было «тьфу». Но когда Семен с двумя кассами подбежал к передней двери, то тут вместо Барончика стоял водитель. «Не успел, ну и живчик», – в первый момент подумал Семен.

– Прочь с дороги! – рявкнул он в следующий миг, поднял кассы над головой, тиснулся между водителем и дверьми и побежал.

Бежал он долго, в голове был сплошной хаос, временами Семен приостанавливался, и тогда приходили мысли о Барончике, о том, что случилась «ляпа», но как только он начинал гулко топать ножищами по снегу, мысли пропадали. Наконец он остановился, весь мокрый и красный. Кругом было ровное поле снега, и Семен понял, что город остался позади.

Вдруг что-то мягкое неслышно скользнуло сбоку. Семен даже не успел испугаться. Рассмотрев, что это Барончик, он лишь резко махнул рукой, выражая этим жестом все: и свое отношение к Барончику, и досаду на срыв.

Кассы разворотили быстро. Они были почти пусты. Только на дне лежала кое-какая мелочь да шелестели подхватываемые ветром бумажки.

– Это что? – показывая на дно кассы, спросил Семен.

– Талоны на проезд, – комментировал Барончик. – Их можно продать.

– Продавать будешь ты, – взяв талон, зло сказал Семен. – Но без меня… Отчего ты выбрал этот маршрут, идиот?

– Много людей, народу, – заикаясь, сказал Барончик. – Три института по маршруту. Политехнический. Медицинский. Физкультурный.

И тогда, еще раз взглянув на дно, просвечивающееся между медяками, Семен бросил в кассу талон и захохотал.

Хохотал он громко и долго, а затем, отдышавшись и взглянув на робкого Барончика, сказал:

– В моем любимом городе я слышал такой анекдот. Едут в троллейбусе два студента. Подходит контролер: «Ваши билеты?» «У меня проездной», – отвечает первый студент. «Хорошо, а у вас?» – «А я, я – проездом», – отвечает второй… Идиот, нашел рентабельный маршрут.

Семен нагнулся, выскреб пятаки и пошел к мерцающим огням города.

1979 г.

ВИТЯ КОСОВ
Рассказ старого пожарника

Свою жизнь я, можно считать, в пожарке провел. И в военных частях послужить пришлось, и в гражданских – профессиональных, значит. Был бойцом, был и командиром и многое повидать пришлось… Но не обо мне сейчас речь, о жизни пожарной рассказать хочу. От иных такую штуку слыхать приходилось: легче службы, мол, чем у пожарных, – нету. Поговорку даже придумали: «Спит, как пожарник». Эт, крепко, значит. А на деле-то не так, совсем не так выходит. Ну, про военные части говорить не буду – военные, они военные и есть. Скажу о профессионалах. На вид они те же рабочие. Трудовая книжка, профсоюзы. Все так, да не совсем.

Рабочий, он пришел утречком на завод, перебросился словом-другим со товарищем своим, да к станку. В обед – еще слово-другое, а там уже и домой пора идти, к жене, детям, да к телевизору.

А у профессионалов – заступил на дежурство и нет для тебя никого. И ешь здесь, и спишь. А выйдет дело какое, так нелюбимый сосед по койке ближе жены родной показаться может. И не до разговоров тут, не до собраннее – приказ и точка! Случиться же может всякое. Бывает и такое – жизнь вынь да положь, а иначе и нельзя никак.

Служил у нас в профессиональной части за номером 17 Витя Косов. В ту весну сорок шестой годик ему стукнул. Но его все так и звали: Витя Косов да Витя Косов, а на Виктора Петровича вроде как не дотянул…

И верно. Неуживчивым человеком Витя был на редкость. Выходил, к тому же, частенько с глубокого похмелья; предыдущий караул по нескольку раз заставлял подметать гараж; а уж ругаться начнет – на верху смотровой вышки слышно.

Не нравилась Вите профессиональная часть, и с чем он ее ни сравнивал, пересказать стыдно. Ясно, что после этого захочешь – не полюбишь, а к тому же в пожарке народ собрался ядреный, нелюбвеобильный.

Образовалась пожарка наша совсем недавно – после пуска завода полимеров, для его же и охраны. Перед пуском случился небольшой пожар – сгорела будка строителей. И хотя будка – пустяк, но сырье завода и продукция – все горело не хуже пороха. Вот и был срочно построен гараж на две машины, смотровая вышка, а рядом двухэтажный домик для пожарников. Так же срочно был набран штат пожарки, и вместе с пуском завода заступил на смену и первый караул.

Прошло несколько месяцев, и обнаружилось, что люди в пожарке случайные. Дисциплины – никакой. Дело дошло до того, что на боевой машине стали ездить в местный магазинчик за «горючим», а однажды сам начальник части, сев в боевую, прихватив и резервную, целую ночь развозил гостей со свадьбы своей племянницы. Поселок наш – заводской, к городу примыкает, так и там, наверное, долго не могли заснуть от воя сирен да собачьего гавканья.

Вот в эту непутевую для пожарной части пору и устроился в нее Витя Косов, пьяница и зануда, но в отличие от всех – для пожарных дел человек не случайный.

До нашей пожарки служил Витя Косов в городской пожарной части. Служил он там шофером и хотя занудой и трепачом был всегда, но пить начал эдак лет семь-восемь назад. Примерно в это же время ушла от Вити жена с десятилетней дочкой, и теперь было уже не разобрать, что случилось вперед: ушла ли жена и Витя запил или Витя запил, а уж потом и ушла жена…

Что бы там ни было причиной, но пьянство для шофера, да еще боевой пожарной машины – смерть! Витю тут же лишили прав и перевели в бойцы. Да-а-а… При выездах теперь уже не он гоголем восседал за баранкой, едва замечая прижимавшиеся к обочине машины.

Потерпеть этого долго Витя не сумел, запил еще более, из городской военной части был уволен и в суматохе принят к нам в «профессионалы»…

…Прошло еще сколько-то времени. Заводское начальство, убедившись, что с выпуском полимеров все в порядке, взялось и за пожарку. Усмотрев, что гниет она с головы, эту голову «отсекли» и прислали новую, с виду хотя и чуть потрепанную. Головой этой был майор в отставке по фамилии Шаламай.

В нашем поселке – что в той деревне: Шаламай еще к своим обязанностям не приступал, а уж слухи клубятся: что́ он, да кто́ он, да отчего в отставку вышел.

А выходило так. Службу начинал Шаламай в кавалерии, а потом, после расформирования, артиллеристом стал. Боевая техника Шаламая, по его собственным словам, блестела, как у кота хвост, а работала, как дареные командирские часы. Старшие по званию Шаламаю доверяли, младшие уважали, и служить бы майору Шаламаю да служить, но вышел с ним на смотре боевой техники курьезный случай.

Прислали перед смотром в его дивизион новое оружие. Артиллерией, даже ракетной, пахло тут уже еле-еле… Ни в очертаниях мощных с колесами выше головы, тягачей, ни в специальной части не увидел майор знакомого. Только раз и обрадовался, заприметив родную артиллерийскую буссоль.

Красива же техника была на диво, да и серьезного марафета еще не требовала – смахнул чуть пыль и готова, но майор перед смотром самолично с белой тряпочкой все проверил, и на смотре, спокойный и гордый за эту красоту и мощь, неторопливо, поотстав на положенную дистанцию, вышагивал рядом с командиром части – фронтовым своим другом – полковником Руденко.

– Красавицы! – говорил Руденко, обходя спецчасти. – Скажи, а? Митрич?!

– Так точно, красавицы! – соглашался Шаламай и вдруг осекся, увидев вывалившуюся из ближайшей спецчасти цепь. Цепь висела неряшливо, скособоченно, а нижним концом своим касалась земли.

Больше всего Шаламая поразили эти небрежно развалившиеся по бетону кольца. Бетон был чист, но представил себе Шаламай, как звенья эти струйки пыли по дороге поднимут, и, представив, крикнул зычно:

– Командира ко мне! Немедля!

Командир был тут же, щуплый и до призыва своего в армию застенчивый, наверное, парнишка.

– Шо это такое?! – тыча пальцем в звенья на бетоне, спросил Шаламай, как всегда в минуты волнения, переиначивая русские слова на уже почти забытый украинский лад. – Шо это такое?!

Застенчивый сержант разомкнул губы:

– При движении, а следовательно, трении специальной части о слои воздуха на ее поверхности происходит перераспределение электронов, и образующееся так называемое электростатическое напряжение отводится с помощью этой цепи… – начал он, прижав руки к бедрам и лишь движениями головы показывая на цепь.

– Шо ты говоришь?! – не дослушав, опять крикнул Шаламай и вдруг увидел такое, чего никогда не видел – полковник Руденко, стоя за спиной сержанта, смущенно, совсем по-граждански, машет рукой, заманивая Шаламая в сторону.

– Послушай, Митрич, – так же смущенно сказал Руденко, когда они отошли. – Сержант прав, ты его, того, оставь. Цепь нужна.

– Как нужна? Как прав? На шо ж она здалась, та цепь?

– На что? А для чего цепь бензовозу? – смущенным полковник уже не был. – Да опомнись, Митрич. Бог с тобой. – И Руденко подал команду закончить смотр…

Рапорт Шаламай подал на следующий день. Отговоры Руденко слушать не стал и, погуляв с полгода, устроился начальником заводской пожарки. Помог ему в этом военкомат.

* * *

Вот такие клубились слухи. Но и без слухов было ясно: вояка Шаламай старый. Поносившись «с голодухи» по работе без сна и отдыха с месяц, порядок в пожарке Шаламай навел. Безнадежных пьяниц выгнал, сачков придавил, а главное, заполнил долгие двадцать четыре часа дежурства делом, смыслом.

Вместо блиц-турниров в передвижного дурачка, заканчивавшихся тем, что проигравший должен был на брюхе проползти под машинами весь гараж, на что бывший начальник смотрел сквозь пальцы, а частенько и сам похохатывал, глядя на жертву, преодолевавшую смотровую яму, стали проводиться занятия.

Оборудовали красный уголок, небольшой спортивный зальчик с теннисным столом и гирями, приняли соцобязательства, и жизнь вошла в нужное русло.

Новых людей Шаламай подбирал осторожно, а после того, как он с присущей ему энергией и деловитостью установил связь с политехническим институтом, в пожарке появились студенты-женатики. Хотя устраивались они ради служебных квартир и временно, но людьми были надежными.

При всей этой реорганизации Витя Косое уцелел. Может, не причислил его Шаламай к безнадежным пьяницам – но ведь не раз Витю под хмельком видел, а может, разглядел в нем что-то, но уцелел Витя и при нашем положении, когда ядро пожарки надежным стало, но необученным, пригодился даже: мог Витя сработать за любой номер расчета, а по лестнице-штурмовке бегал не хуже двадцатилетнего.

Несмотря на такое доверие, лучше Витя не стал, так же хвастал и кричал, а к хвастливым словам своим подмешивал временами крепкий пьяный дых. И продолжал бы Витя неприглядную жизнь, да повстречал он как-то боцмана Морозова. И повстречать-то не повстречал: сам к нему пришел бывший боцман. Плавал Морозов до недавнего времени по Черному морю, но надоело его жене одной куковать, уговорила мужа к теще уехать. Приехал боцман, а у тещи тесно, несуразно. Стал квартиру искать – люди и подсказали: «Иди, мол, к Вите Косову – дом у него большой. А живет один». Так и встретились.

Зазвал Витя Морозова в дом. Усадил. Браги поставил. Но боцман – человек непьющий – отказался.

– Э-э-эх, – только и сказал Витя. – А кем же ты работал?

– А боцманом, – отвечает Морозов. – На пожарном судне.

– На пожарном? – удивился Витя. – Вот ведь она какая, наша пожарная техника. А лафетные стволы на судне имеются?

– Имеются, – подтвердил боцман.

– А какой диаметр? – спрашивает Витя.

– А такой, – говорит боцман, – что человек проскочит – не задержится.

– И пожары тушил? – пристает опять Витя.

– Тушил и пожары, – отвечает боцман. – Вот в Новороссийске «Волгонефть» загорелась. Так от нее все суда врассыпную. Рядом «Пекин» стоял – танкер авторитетный, его в порт куча буксиров заталкивает, а тут сам: «Задний ход»! – и уж на рейде покачивается. А мы «Волгонефть» на абордаж и вперед! Ну, а в общем служба, как служба…

– Да, служба, – протянул и Витя Косов. – А ты вот что – ты к нам иди. В моем карауле начальника нет. Зарплата невелика, верно, но зато служебную квартиру получишь – со всеми удобствами. Так что решай.

– Если квартиру – чего решать? – сразу согласился боцман.

* * *

Шаламаю боцман понравился. Еще бы! Мужик в самом соку. Кряжист, дороден, нос здоровенный, а лет эдак под тридцать пять. Оформили его, караул представили. О Вите Косове Шаламай особо сказал:

– Это, – говорит, – можно считать, ветеран части. Боец знающий. Если что непонятно – к нему обращайтесь.

Но обращаться боцман Морозов не стал: нужды в этом не было: в технике сам разобрался, а в строевом отношении Витю научить кой-чему смог бы. Принципиальным оказался, к тому же, на диво и в первое же дежурство унюхав идущий от Вити угар, сказал строго:

– На первый раз будем считать, боец Косов, что это вчерашний дух от вас исходит. Но еще учую – на дежурство не допущу.

Так и пошло у них с самого начала. Витя все кричит, доказать что-то хочет, но и боцман – кремень, от своего ни на шаг, да и только. Уж иногда до смеха доходило, уж бывало – правы оба, да не тут-то было.

Принимали как-то смену. Витя, как всегда, нудит: и то не так, и это не эдак. Но привыкли все к этому – не больно и слушали.

И вдруг Витя хвать брандспойт, что поменьше – «литер В» называется, а там прокладки нет. Тут Витя криком совсем изошелся: «Не гараж это, – кричит, – а сортир. А пожарка эта – не пожарка вовсе, а бордель. А вы, профессионалы, – не пожарные, а чего похуже. А вот в той военной части, где я служил, вот там были ребята. И машины там были, не машины – звери, не то что эти разболтанные телеги…» Ну и так далее.

Засуетился начальник предыдущего караула – Витя прав был, хотя вставить прокладку и пустяковое дело. Но тут боцман и говорит:

– Смену я, – и «я» свое подчеркивает, – принимаю. А вы, Косов, – к Вите обращается, – своим делом занимайтесь. Прокладку же мы сами вставим.

– Это кто вставит?! – кричит Витя.

– Вы и вставите, – говорит боцман. – А не вставите – выговор получите.

…Дальше – больше. Выехал как-то караул свое хозяйство осмотреть: ко всем ли гидрантам подъехать можно, все ли работают, не замусорены ли дороги. Вещь обычная – каждое дежурство такое делается. Едут, смотрят, но все в порядке – начальство заводское за этим строго следило.

Подъезжают к складу сырья – в бочках оно хранится, на площадках под открытым небом. Бочки в красный цвет окрашены – огнеопасно, значит.

Осмотрели, но и тут все в порядке: площадки аккуратные, по краям – насыпь, не растечется жидкость, если загорится вдруг. Кругом площадки транспаранты: «Не курить!», «Огня не разводить!». Напротив площадки хибарка стоит, от прежнего хозяйства осталось. Сносить ее собирались, да строители, что вторую очередь котельной достраивали, уговорили. Хранили они в ней разную мелочь. Окинули все взглядом и в машину сели – как вдруг Витя в крик и за хибарку побежал. А там строители костер развели, греются – дело-то зимой было. Кричит Витя, слова свои матерками пересыпая, штрафами грозит. Он опять же прав, да и нарушения первым заметил, но и тут не поддержал его Морозов.

Подошел, послушал Витю и говорит, а тон – кругом ровно холодней стало:

– Боец Косов, займите свое место в машине, с нарушителями я сам разберусь. – А на обратной дороге добавил, что, мол, позорите вы, Косов, честь и звание пожарника.

* * *

Вот так и жили. Зима прошла, весна наступила. Любо вокруг, тепло. Нет тепла только между ними… А тут и пожар случился. До тех пор, кроме будок, ничего и не горело. Новеньких, что о пожарах спрашивали – часто, мол, бывают, – по три раза плюнуть заставляли; чепуха, конечно, но все спокойнее.

А загорелась та самая хибарка, которую ломать собирались. Небольшой подвальчик там был, ветошь промасленная и вспыхнула.

Караул у Морозова – одно отделение, и то неполное.

По тревоге вчетвером выехали. Кроме Морозова и Косова – студент Саша Глазков, Шаламай его на работу принимал, да шофер Истомин – тоже ни на одном пожаре еще не был.

Пожар-то небольшой, кабы наверху – и машины не надобно, такой костерок и звено пионеров затушит. Но в подвале любой пожар опасен. И не огня тут порою бояться приходится, а дыма. Чего не вытворяет он с пожарными да погорельцами. Только затушат иной подвал и жильцы – кто с разрешения, а кто и тайком – по квартирам разбредутся: на одежду да вещи свои посмотреть, а уж тут он себя и покажет. Прогорит ли перекрытие или пожарные по надобности пол вскроют, а только вроде бы и не тушили – дыму до девятого этажа, да чем выше, тем гуще. А с девятого этажа не больно прыгнешь и лестницу тоже специальную надо. Не сладко в подвалах и пожарным. Температуры высокие, а дышать нечем. В иных подвалах и отравиться можно – чего там только не держат!

Витя Косов знал все это, не раз задыхаться ему приходилось, и как только приехали да развернулись – тут же крик и устроил:

– Я, – кричит, – в подвал не полезу. У нас КИПов – кислородных противогазов, значит, – нету!

– А объект кто тушить будет? – спокойно спрашивает Витю Морозов.

– Пропади он пропадом! Тряпье тут одно, – кричит Витя. – А без КИПов не положено! Военных вызывайте. У них противогазы – пусть и тушат.

– Хорошо, – так же спокойно говорит Морозов. – Вот вы в военную часть и звоните.

Убежал Витя… Телефон – вон он, в цеху, рядом. И минуты не бегал, а дело-то уж и вышло. Да что минута: жизнь, иной раз, за секунду крутой разворот делает.

Так и тут. Прибегает Витя, а из подвала уже не жарким воздухом да горелыми тряпками шибает – тянет оттуда дымовая завеса. Морозова с Глазковым не видать, шофер Истомин у насоса мечется, что делать – не знает.

– Где они? – кричит Витя, хоть и понял уже кое-что.

– В подвал спустились, – тычет пальцем Истомин, а уже и тыкать некуда: не то что подвал – всю хибарку дымом заволокло, пальца у насоса не видать. – Малый ствол прихватили и спустились. А потом я пять атмосфер дал, как приказано было.

– Мать их так! – не удержался Витя. – И веревку с собой не взяли?

– Не взяли, – мечется все так же Истомин.

– Стой! – рявкнул на него Витя. – Давление сбрось, ни к чему оно им сейчас. Платок носовой есть?

Взял Витя платок, свой достал, смочил, к носу приложил и в дым нырнул.

Ждет-пождет Истомин. Секунда вечностью кажется. Вдруг видит, выползает из дыма кто-то. А это Витя, да не один, а с Глазковым.

– Рядом со стволом лежал, – встает Витя, а сам пошатывается и глаза красные. – А начальства нету – видно, боцман в стороне где-то.

Хлебнул Глазков свежего воздуха, заворочался вроде. А Витя снова платки смочил и говорит Истомину:

– Как не выйду я – в подвал ни ногой: чую, ядовитые газы имеются. Приедут военные – по рукаву пусть и ползут – может, только и успею разыскать да к рукаву подтянуть.

Успел Витя больше – нашли их потом недалеко от входа. И совсем хорошо было бы, небольшим отравлением отделались, да сделали примчавшиеся военные маленькую оплошку – разбили первым делом окна в подвале, чтобы того же Морозова с Косовым быстрее разыскать. Но как окна разбили, да свежий воздух вовнутрь хлынул, так и бабахнуло. От взрыва хибарка совсем накренилась, падать стала, а потом и вовсе рухнула.

Морозова с Витей нашли быстро. Боцман не пострадал вовсе: успел Витя его к стене подтащить да своим телом прикрыть.

А Витя погиб – балкой его придавило.

Потом, конечно, комиссий понаехало: кто прав, кто виноват, да взрыв от чего случился. Со взрывом быстро установили – карбид для сварки там имелся. Как только тушить стали, он зашипел, а потом и взорвался.

Ну, а кто виноват в гибели Вити – Морозов ли, что без разведки карбид поливал, строители, которые в подвале этот карбид хранили, – с этим долго разбирались. Но не в этом соль. Имелся, главное, в Вите стержень – мохом оброс, закостенел, но имелся. Не разглядели тот стержень ни товарищи, ни боцман, ни жена, может быть. Лишь Шаламай только чуть ухватил… Поняли это все и на похоронах ожидали, что Шаламай многое о Вите скажет. Но Шаламай одну фразу и сказал всего:

– Боец Косов пожарником настоящим был.

И тут, кто на Шаламая смотрел, глаза поопускали – по лицу его, на деревянную скульптуру похожему, слезы побежали. Стареть майор стал, а может, Витин случай войну ему напомнил, друзей погибших.

– Дайте каску, – еще сказал Шаламай. Принесли каску Витину, измятую, черную. Положил ее Шаламай на свежий бугорок и рукой махнул.

Ну вот и все. Так и похоронили Витю Косова, человека пьющего, зануду и трепача, но кто об этом сейчас помнит. Да, никто! По последнему дню только и судят о нем, вспоминая. Такая уж у людей память однобокая: хорошее – помни, плохое – забудь!

1977 г.