Текст книги "Приключения 1979"
Автор книги: Евгений Федоровский
Соавторы: Владимир Печенкин,Борис Ряховский,Михаил Белоусов,Минель Левин,,Геннадий Семар,Эдуард Хлысталов,Евгений Волков,Юрий Хорунжий,Владимир Жмыр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 32 страниц)
На золотистой глади зеркальца проступали лепестки крупной ромашки, а стебелек ее переходил в держак. Аспак посмотрелся в ромашку, пустил зайчик на хмурый, заросший мхом ствол осины.
– Почему не поехала со мной? Почему удрала?
– Савроматки умеют себя защищать.
– Я хотел, чтобы ты стала моей женой.
– Но ты не спросил меня. – Опия забрала у Аспака зеркальце, вложила его в футляр.
– У сколотое мужчина сам выбирает жену.
– Сколоты имеют не одну жену?
– Да, чем более знатный муж, тем больше у него жен.
– Сколько у тебя?
– Ни одной еще, – смутился Аспак, но глаза Опии радостно блеснули, и Аспак понял, что девушка не презирает его. – Ты будешь первой.
– Я хочу быть единственной женой у своего мужа.
– Не так у сколотов. Когда муж погибает в бою или умирает, жена ложится рядом с ним в могилу.
– Живая жена?
– Она убивает себя. Чтобы вместе быть и в стране мертвых. Так принято у сколотов.
– Нет у нас такого обычая. Я не смогу жить среди сколотов. Савроматки владеют луком, копьем, ездят верхом. А ваши женщины сидят на возах и выполняют рабскую работу.
– Не хочешь стать женой сколота?
– Если какому-то сколоту я понравлюсь, а он мне, то пусть берет свое и идет со мною жить на Танаис, как делали когда-то праматери и праотцы савроматов.
Чтобы он, Аспак, изменил роду, бросил катиаров и отправился в страну савроматов? За это боги покарают его, а Табити не пошлет ему сына... Надо забыть Опию. Среди сколотских девушек Аспак найдет верную жену, боги пошлют ему и стада, и табуны, и детей.
Аспак повернул лошадь и исчез между деревьев. Опия придержала своего гнедого, глядя вслед. Не рассказала ему Опия еще об одном обычае савроматском. Не может иметь мужа савроматка, пока не убьет хоть одного врага...
Утро выдалось ясным. Солнце еще пряталось за стеной деревьев, но над широким озером оно чувствовалось во всем: в прозрачном воздухе, в чистой воде, в росистой траве и ветвях.
Аспак снял с шеи гривну, расстегнул острополую куртку, вышитую на воротнике и груди сорочку. Бережно положил на землю фигурку Табити. Разделся, взял в руки комок глины и натер лицо, грудь, ноги, нырнул и долго плавал, разводя руками щекочущие водоросли. Вода была теплой, теплее воздуха.
Опия с подругами подошла к озеру с противоположной стороны.
Раздевшись, девушки прыгнули в воду. Опия осталась в одной рубахе на берегу в кустах. Узнала Аспака. А тот, едва посмотрев на савроматок, стал на отмели, закинул голову, повернулся в сторону, где всходило солнце за деревьями. Положил руки на воду, расслабив мускулистые плечи. Прозрачные капли стекали со светлой бороды и длинных, до плеч, волос. Стоял зажмурившись.
И Опии из-за куста захотелось коснуться Аспака, она даже руку протянула. А в другой зажала гривну с бронзовыми львицами.
Сквозь лес пробился резкий звук рога – то глашатай Иданфирса звал в дорогу.
– Почему не купалась? – спросила подруга.
Опия вздохнула и лишь теперь расслышала звуки рога. Подумала: не везет ей, савроматы отправляются к Истру, и неизвестно, встретит ли она там хоть одного перса. А сколоты будут добывать здесь персидские головы. Опии стало не по себе – так и возвратится она с войны без единой вражьей головы...
Подруги побежали, Опия шла медленно и скоро отстала. Она смотрела из-за деревьев, как собираются савроматы и катиары. Царица Пата несколько раз оглянулась, вероятно, в поисках Опии; вот она говорит что-то служнице, и та побежала к озеру. Опия взобралась на дерево. Уселась на толстой ветке, тяжело вздыхая. Пусть царица едет к Истру на переговоры с греками, Опия не упустит возможности снять хоть одну голову перса. И добудет-таки право выбрать себе возлюбленного. Девушка вспомнила слова Аспака: «Я хотел, чтобы ты стала моей женой», его русую бородку, купанье...
Обоз савроматов оставался при Иданфирсе. Это хорошо, подумала Опия, позже она незаметно присоединится к своим.
– Где была? Служанка царицы искала тебя, – только и сказал земляк Опии.
– Заблудилась, дядя, я в лесу.
– Оставайся теперь с нами. Где ты будешь искать царскую свиту? Савроматам эти места неведомы.
4
Гобрий, склонившийся над греческим планом земли скифов, резко повернулся к Дарию:
– Надо поворачивать к Истру, на полдень. Нечего делать в болотах, здешние племена все равно разбежались, и от их пожитков мало пользы, даже отар нет, Конница скифов нападает на нас с юга. Значит, их главные силы там.
Барт пытался было сказать, что болота преградили путь из-за грехов наших да еще за нарушение законов Заратустры, но его остановил взгляд Дария.
Барт подумал, что, будь царь из магов-мидийцев, все развернулось бы иначе. Вот маг, которого– убил Дарий, всего восемь лун стоял у власти, а сколько... Барт испугался своих мыслей и оглянулся на присутствующих. Дарий чересчур терпим не только к иноверцам-персам, но и к покоренным народам. Смешно вспомнить! В Вавилоне, когда царь усмирил непокорных, оставил нетронутым золотую статую нагого мужчины – вавилонского бога. А хорош кусок – больше десяти локтей высоты. Так нет, оставил вавилонцам, хотя каждому ясно, что золото, оно только золото, и не может бог иметь человеческое подобие.
Нет, слаб царь Дарий, вот если бы... Барт снова опасливо оглянулся. В шатре окончили обсуждение и ждали от царя последнего слова.
– Поворачиваем на полдень, – молвил царь и, подойдя к Гобрию, склонился над планом.
Кони и люди повернули на юг, но еще долго чавкала грязь под ногами и засасывала колеса, а над ними висли тучи комаров и мошек.
Наконец головные отряды ступили на твердый грунт.
Переезжая неглубокий овраг, Гаусана встретил скифов. Это была большая группа всадников. Скифы заметили врагов, но двигались спокойно, даже несколько торжественно. Отряд Гаусаны настороженно остановился. Теперь персы уже могли хорошо разглядеть скифов. Их было несколько сотен, ехали они скученно, окружив повозку, в которой сидело пять седобородых стариков.
Гаусана дал команду к бою, но от группы скифов отделился один воин и направился к отряду персов. Скиф вынул из ножен меч, переложил его в левую руку и снова вложил в ножны. Потом он снял с пояса лук и проделал с ним то же. К нему присоединился еще один старый скиф и зычным голосом выкрикнул:
– Мы едем к царю Дарию. Проводите нас!
Дарий принял послов, как и подобает царю. Стража ввела пятерых скифов, и их дорожные одежды – темно-коричневые и грязно-серые – подчеркивали пышность и блеск приема. Это были седовласые старики, четверо из них несли что-то, закрытое тканью. Они вышли на средину палатки, остановились перед троном, и один из них выступил вперед:
– Наши цари велели вручить тебе, Дарий, эти дары, – молвил и отступил в сторону.
Старики сделали несколько шагов к трону и, наклонившись, положили на ковер каждый свою ношу.
На ковре в ряд стояли клетки, сплетенные из прутьев, а на краю лежала связка стрел. В крайней клетке порхала маленькая серая птичка, в средней металась полевая мышь. Она на миг останавливалась, смотрела перед собой точками глазок и вновь рыскала по клетке. В последней клетке помещалась большая серо-зеленая лягушка. Она сидела спокойно. Только светлая кожа быстро надувалась и спадала.
– Что это значит? – спросил царь у старшего скифа.
– Наши цари считают, что у тебя много советников и ты сам мудрый, чтобы разгадать значение даров. Ничего больше не велено передать тебе, а приказано немедленно возвращаться. Так прикажи, царь, воинам проводить нас в открытую степь.
Когда Дарий кивнул страже и скифы вышли, в палатке воцарилась тишина.
– Говорите, – приказал Дарий. Первым выступил Барт:
– Я думаю, что птичка – то конь, а мышь – то земля, о великий царь, а лягушка – то, конечно, вода.
– Я одобряю твою разгадку. Вот я посоветовался с богом Ахурамаздой и говорю вам: мышь живет в земле и ест ту же пищу, что и человек, лягушка живет в воде, а птица подобна коню. Стрелы – это военная сила. Все это значит, что скифы отдают мне себя, свою землю и воду. Это победа, они сдаются.
Все одобрительно зашумели, и Барт сказал:
– Слава велемудрому богу Ахурамазде и его великому сыну, воинственному и могучему Митре, который даровал тебе, царь царей, эту большую победу...
– Подожди, – прервал его речь Гобрий. – Может быть, еще кто желает растолковать значение даров?
Но все молчали.
– Тогда я скажу, – продолжал Гобрий. – Можно ли считать, что скифы признали себя побежденными? Я думаю, нет. Не было ни одной битвы. Наши войска обессилены, и неведомая хворь преследует нас. Скифы знают об этом. Мы сейчас слабее, чем были в начале похода, когда скифы и не думали сдаваться нам. Я много слыхал о скифах. Они никогда по доброй воле не сдавались.
Гобрий перевел дыхание. Никто не помнит, чтобы он так много говорил. Но это было не все. Он сурово взглянул на Барта и снова обратился к Дарию:
– Мне кажется, что скифы хотят вот что сказать своими дарами: «Если вы, персы, не станете птицами и не полетите в небо, или не станете мышами и не спрячетесь в землю, или лягушками не прыгнете в воду, то сгинете от стрел наших!»
Дарий нахмурился и искоса взглянул на Видарну. Тот промолвил:
– Серьезное дело. Надо поразмыслить, обсудить.
Царь в ответ сердито потер ухо и приказал удалиться всем, кроме Гобрия и Видарны.
– Я согласен с толкованием Гобрия, – Видарна будто продолжал внезапно прерванную речь. – Скифы сильны сейчас, как никогда. Нам необходимо быть настороже.
– На месте скифов я бы именно теперь начал атаковать, – вставил Гобрий.
– На стоянках надежно укреплять лагерь и выставлять двойной дозор! – прозвучал наконец голос Дария. – Время покажет, кто прав в толковании даров...
5
...Под вечер сотню Гаусаны сменили на страже около шатра Дария. Сотник направился к ближайшему костру. Люди его сотни раздвинулись, и Гаусана достал из-за пояса широкий вавилонский кинжал. Раб-гетт провернул в очередной раз обломок копья, на котором был насажен худосочный старый баран, и Гаусана, ни на кого не глядя, отрезал левую лопатку. Достал из мешочка соль, перец, вонзил в мясо крупные ровные зубы. Только после этого к барану потянулась рука десятника...
Гаусана отбросил за спину обглоданную лопатку и вытер руки о плащ. Оглянулся. Луна поднялась над горизонтом на две лошадиные головы.
Сидел в стороне, думал: покупка второго строевого коня, снаряжения и запасов вина обошлась куда больше платы, которую он получал раз в шесть лун. Правда, перепало немного серебра от Видарны за пленного скифа и добыта еще одна палатка. Она теперь очень пригодилась... Гаусана привстал и отпил глоток вина.
Но что все это в сравнении с его нуждами? Ведь пора подумать о своем доме. Ему пристало иметь не меньше трех жен. Для этого необходима удача в походе... А тут, в Скифии... Что-то неладно с самого начала... Столько времени гоняться за врагом – и не догнать! Люди недовольны: не хватает еды, одежда износилась, вино кончилось, непонятные хвори появились, и знахари не в силах справиться, а главное – не видно всему этому конца-края.
...Вчера разнимали саков-рыбоедов и вавилонцев. Угнал кто-то у кого-то три кобылицы и, конечно, съели. Дошло до резни. А раньше люди его же сотни угнали пару овец у индийцев. Он покрыл своих, но...
Гаусана легко вскочил на коня и направился в объезд оврага.
Тихо свистнул. Тотчас послышался ответный свист.
– Приветствую тебя, господин.
– Она уже тут? – тихо спросил Гаусана.
– Да, господин, – ответил раб.
Гаусана не сразу различил Тию в полумраке палатки. На толстом войлоке лежали на бронзовом подносе зажаренные куропатки и кусок копченого мяса, заманчиво мерцали на серебре засахаренные фрукты, а две глиняные амфоры обещали терпкую прохладу. Сотник опустился на войлок, Тия, следя за каждым его движением, присела рядом.
Гаусана жадно набросился на еду. Давно уже общие скупые трапезы у костра не насыщали его. Все меньшую пайку выделял осмотрительный Видарна воинам. Поэтому то, что приносила Тия со стола Видарны, было как нельзя кстати. Ведь воину надо иметь сытый желудок, тогда рука его будет тверда, а глаз зорким, и он вернется домой с победой и добычей.
Потом Гаусана, опершись на локоть, рассматривал Тию. Она совсем непохожа на женщин из обоза, которые, садясь с мужчинами, хватают еду из-под рук. Тия ведет себя как настоящая жена. Муж должен наесться, в это время нужно подавать и угождать. Правильно ведет себя. Ведь у них уже все сговорено. Тия будет его, Гаусаны, старшая жена. Она знает дело, насмотрелась у Видарны. Заведет в его доме порядок знатных людей... Гаусана протянул руку и ощутил под гладким прохладным шелком ее тело...
Непонятная тревога пробудила сотника. Казалось, что никакой причины не было. Рядом ровно дышала Тия, за пологом палатки ворчал во сне раб, в ночном лагере – знакомый глухой шум. Лениво ворочались привычные мысли о доме в долине под Персеполем, о трех женех и старшей из них Тие... Потом выплыла картина знакомства с ней, когда перед мостом через Истр Видарна послал его в обоз проследить за переправой своего добра и женщин. Гаусана сразу приметил старшую служанку, но подле неотступно крутился евнух. Только на мосту, когда обоз растянулся, им удалось перемолвиться словом...
Новые звуки ворвались в ночь, в полудремоту сотника. Он несколько мгновений помедлил и вскочил. Сомнения не было: ночной набег. Гаусана разбудил Тию и раба. Топот и крики слышались со стороны оврага. Сотник приказал Тие завернуться в толстую войлочную подстилку и резким ударом выбил опору палатки – нападающим не придет в голову поднимать палатку, а подстилка предохранит Тию от возможных ударов копыт. Потом сотник выхватил копье у первого попавшегося навстречу воина и пустил коня галопом. Сжимая толстое для его руки древко, Гаусана врезался в темный клубок людей и коней, сплетения разноязыких криков.
Крики, удары мечей, стоны, храп лошадей, проклятье – все это быстро приближалось. Тия лежала, укрытая палаткой, сжавшись в комок. Уже сопят рядом кони, кто-то упал, земля дрогнула. Над ней ревели, гикали, ржали, плевались, проклинали, захлебывались кровью, падали с коней воины персов и сколотов.
Но один звук, надрывный и тошнотворный, не смолкал, не унимался, а вскоре пересилил звуки боя – то был рев перепуганных мулов и ослов. Тия не сразу поняла, что это, потом ее даже затошнило от этого гадкого крика, казалось, что ревет не скот, а его желудки.
Крики людей, свист и удары нагаек по конским бокам – все это внезапно удалилось и стихло.
Тия выбралась из-под палатки. Отовсюду стоны. Испуганно мечутся лошади без всадников. Умолкли ослы и мулы. Тия побрела, наталкиваясь на тела, щиты и копья.
– Ох, проклятая стрела, – послышался знакомый голос.
Тия пошла на стон. Раб Гаусаны!
– Кто это? А-а... Помоги вытянуть стрелу... Садит глубоко. Тяни! А-а-а!! – Раб ударил ее ногой в грудь. – Оставь меня. Стрела с зазубриной. Ты разорвешь мне внутренности. Их лошади испугались рева наших ослов... Эти глупые, эти упрямые твари... помогли нам... Иди отсюда!
– Но рана не заживет, если не вытянуть стрелы.
– Не прикасайся... Или я заколю тебя!
Тия вытянула руки, ощупывая темноту, упала на чье-то большое тело. Нагнулась, рассмотрела мертвого мидийца с накладной бородой, которая отвязалась и лежала на спине, шею воина сжимала петля, веревка тянулась в сторону. Тия зажала веревку, ступила за ней несколько шагов и снова упала, зацепившись за другое тело.
Нащупала кожаный кафтан. Решила снять – пригодится, уж очень холодные здесь ночи. Кафтан липкий, наверное, в крови, но не беда – завтра отмоет. Перевернула тело – уж больно легкое, и кафтан будто с мальчика. Тия наклонилась к убитому, различила безбородый и безусый профиль, простенькую сережку в ухе, веревка, тянувшаяся от мидийца, была накручена на локоть. Хм, юный скиф. Живой еще. Воин застонал, в горле заклокотала кровь. Белая рубашка, заправленная в штаны, а между лопаток – кровавое пятно.
Из-за туч вышла луна. Тия повернула мальчика на спину – хотелось рассмотреть лицо скифа.
– Амазонка!
Постояла над воином. Амазонка среди скифов! Подложила ей под голову кафтан, рукавом вытерла кровь с подбородка. На Тию смотрели темные, полные муки большие глаза. Блеснула на шее бронзовая гривна со львицами. Стиснутые уста сдерживали стон, но разжались судорожно, выпустив струйку крови...
6
А на Истре изнывали от безделья греки. Тираны ионийские разбили свой лагерь на высоком правом берегу, спасаясь от жары в гротах. Продик из Эдеса и Гистией из Милета играли в кости. На круглый столик с отполированной поверхностью падали ребристые агатовые камешки.
Мильтиад из Херсонеса сидел на камне, на открытом солнце, бросал в воду гальку. Ветер спрятался от зноя в камышах противоположного берега. Вдоль него, сколько видно глазу, стояли вытянутые на сушу греческие триеры. Люди на них еле двигались. Неторопливо конопатили щели, смолили, обивали весла бронзовыми пластинами.
Мост терялся в плавнях. Две триеры, на одной из них тиран из Самоса, плавали вдоль моста, охраняя его.
Мильтиад сбросил хитон и пошел к воде. Гистией, закончивший игру, крикнул Мильтиаду, чтобы тот обождал.
– Знаешь, друг, когда-то меня считали лучшим пловцом Милета.
– Так давай посоревнуемся, уважаемый Гистией, кто быстрее доплывет до двадцатого плота!
Прыгали в воду. Фонтаном взметнулись брызги. Продик отодвинул кости, моряки бросили свои дела. Весь высокий берег смотрел на пловцов. Худощавый Мильтиад опережал упитанного, старшего лет на десять Гистиея. И тот понял, что проигрывает, лег на спину, тяжело дыша и отплевываясь. Мильтиад не заметил этого. Когда доплыл, схватился руками за колоду, завертел головой, плечи быстро поднимались и опускались. Посмотрел назад и весело рассмеялся.
– Ты плохо себя чувствуешь, уважаемый Гистией? – крикнул.
– Мне просто не захотелось плыть дальше, – безразлично ответил Гистией и лениво направился к берегу.
Мильтиад взобрался на мост и пошел назад. Ступал с колоды на колоду, ощущая ступнями теплую шершавость. На берегу повалился на песок, зажмурил глаза.
...Он увидел зеленые оливки Афин накануне праздника Великих Панафиней. Мильтиад идет не спеша по Керамику[56] 56
Керамик, Пникс – районы Древних Афин.
[Закрыть], видит предпраздничный люд, видит, как украшают корабль, стоящий возле Аэропага.
Между праздничными белыми хитонами горожан, подбитыми бахромой и расшитыми яркими узорами, выделяются оранжевые одежды жрецов. Побеленные заборы и стены домов слепят глаза, а высокая голубизна неба благословляет будущий праздник.
В стороне остался Пникс, а Мильтиад блуждал по улицам, пока не попала ему на глаза стройная девушка в желтом хитоне. Темно-русые волосы девушки были причесаны в большой узел на затылке и убраны под сетку. Неправильные черты ее смуглого лица представились Мильтиаду необычно красивыми, а тихая печаль в глубине глаз завлекла его. Мильтиад искал и находил взгляд девушки, чувствовал теплую тяжесть его в своих глазах, в своем сердце.
Девушка прошла мимо, в сторону Акрополя, не оглядываясь, а Мильтиад, следуя за ней, мог видеть гордую походку и сандалии, легко ступавшие по плитам, а впереди, вверху, возвышалась медная Афина с копьем. Толпа разлучила их...
Долго и напрасно искал он ее потом в суете шумного города. Соревнования, игры, пение в Одеоне – ничто не привлекало Мильтиада, и утром, перед началом процессии, его потянуло к морю.
По пути к Пирейским[57] 57
Пирей – порт вблизи Афин.
[Закрыть] воротам он на некоторое время смешался с толпой горожан. Отмеченные венками победители, вооруженные воины, женщины с кувшинами на головах – все это вскоре осталось позади, и около полудня Мильтиад очутился в Пирее.
Тут они встретились вновь. Девушка одиноко стояла возле усыпальницы, будто ожидая кого-то, а потом они шли рядом...
Было солнце, и бархат волн, и чистая, нежная голубизна неба, обвенчавшая их. Они любили друг друга, и неугомонно шумящее море белой пеной, как пышными цветами, украсило их.
Мильтиад восторженно смотрел на нее, всю залитую лучами, когда море топило солнце в потемневшем просторе волн, на ее статную фигуру, на красные волосы, спадающие на округлые плечи. Стройные ноги с широковатыми икрами придавали ей легкую монументальность, и можно было понять мастеров-ваятелей, которые творили по такому образцу.
Они возвращались в город. В свете факелов ходили справа налево двудонные кубки и ревел веселый пир. Они молча несли мимо людей свое счастье, ибо негоже девушке-жрице любить кого-нибудь, кроме богов.
Они вошли в храм. Недостижимая, суровая Афина смотрела на них. Плечом к плечу стояли, угнетенные величественной пустотой храма. Девушка встрепенулась, коснулась рукой подбородка и колен... С неистовой верой молила она лучезарную Афину-заступницу благословить их любовь, простить, спасти их своей силой.
Мильтиад смотрел, и слушал, и начинал верить, что счастье возможно. Вокруг вздымались, мигали пламенем светильников стены, и взирала на них загадочная богиня. Потом они молились вдвоем – в отчаянии, не слыша собственных слов, не замечая ничего вокруг, и только свежее дуновение ветра вернуло их к действительности. Они очутились среди просторов степного ковыля. Ни единого живого существа, только они да степь, и мрак ночи, и таинственные созвездия, глядящие сверху на неисповедимые пути человеческой жизни и человеческой любви...
Мильтиад сел, не мог сообразить, где он, что с ним... Немилосердно палило солнце, сверху доносились голоса Продика и Гистиея.
Гистией подумал, что поступил неосмотрительно, состязаясь с Мильтиадом в плавании. Ведь именно ему, Гистиею, Дарий поручил охрану моста и присмотр за греками. Мильтиад из Херсонеса, этот сын красильщика, мальчишка по сравнению с ним, хоть и побывал архонтом в Афинах. А все от жары. Лишила Гистиея рассудка на глазах всего войска.
Пока Гистией размышлял, на противоположном берегу возникла непонятная суматоха.
Маленькие фигурки сбегали по лестницам с триер, поблескивали щиты и кончики копьев.
Гистией, Продик и Мильтиад побежали к триерам. Ударили весла по воде. Начальники понукали гребцов, и расстояние до берега быстро сокращалось.
Гоплиты, по колено в воде, окружили подступы к мосту. И когда над камышом показались луки и войлочные шапчонки всадников, греки прикрылись щитами и подняли копья.
Скифы! От греков их отделяла стадия земли, очищенной от камыша по распоряжению Гистиея.
Скифов было немного – около двух тысяч. Гистией облегченно вздохнул. Подплывали новые триеры, из них выходили воины. Скифы наблюдали.
– Что надо славным сколотам? – обратился к ним Гистией.
Горбоносый скиф в бронзовом шлеме, в окружении воинов, и женщина в сопровождении безбородых всадников остановились на расстоянии полета копья, вынули из ножен мечи, переложили их в левые руки, затем вложили мечи в ножны и прижали десницы к груди.
– Греки! – воскликнул горбоносый. – Не с войной пришли мы к вам. Мы принесли вам свободу. Если хотите, выслушайте нас.
Гистией подал знак, и скифские послы подъехали ближе. Молодой русый скиф с чашей-черепом у седла опустил на землю перед Гистиеем большой мешок. Гистией заглянул в него и увидел лоснящиеся черные шкурки выдр.
– Это вам, правители городов Анатолии и островов. Цари сколотов шлют подарок и просят их выслушать.
– Прошу, прошу, – засуетился Гистией.
Послы спешились, пошли за Мильтиадом, Продиком и остальными тиранами на триеру Гистиея. Здесь, на палубе, рабы натянули большой тент. Поставили амфоры с вином, свежие фрукты. Уселись на мраморных скамеечках, и Гистией, нарушая греческий обычай (солнце было еще высоко), приказал рабам поднести всем по полному килику вина.
– Греки! Соседи наши! Мы узнали, что Дарий приказал вам стеречь мост только шестьдесят дней, – начал Скопасис.
– Истинно говоришь, скиф, – кивнул головой Продик.
– А если он не возвратится с войском через шестьдесят дней, то вы можете плыть домой...
– Да, да, – быстро заговорил Гистией. – Я поставлен старшим над греками. Ты верно говоришь: шестьдесят дней и ночей приказано стеречь мост.
– Переждите эти дни, а потом уходите отсюда. Вы ничем не провинитесь ни перед Дарием, ни перед нами.
– Скифы правы, – промолвил Мильтиад. – Выполнить требования Дария, но не больше.
– Персы застряли в болотах Неврии, – повысил голос Скопасис. – Царь Иданфирс готовится к последнему бою. Войско Дария обессилено. Мы постараемся, чтобы оно не увидело этого моста. Греческие города не будут отныне платить Дарию дань.
Тираны одобрительно закивали бородами. Гистией с неудовольствием подметил это. Главное сейчас – пусть скифы скорее убираются прочь. Гистией откашлялся:
– Думаю, правители полисов поддержат меня, если я скажу, что согласен с твоим условием, храбрый скиф. Но срок еще не миновал. Возвращайтесь спокойно назад и делайте свое дело, а мы будем делать свое, пока кончится срок.
– Разве... – раскрыл было рот Продик, но Гистией остановил его, выставив открытую ладонь вперед, и велел рабам наполнить чаши вновь.
– Где гостям приготовить ночлег?
– Спасибо за гостеприимство, но мы сейчас же возвращаемся обратно. Царь Иданфирс ожидает от нас вестей.
Послы выпили вино, быстро поднялись и пошли к лошадям. У бедра женщины колыхался колчан, наполненный стрелами, и греки неотрывно смотрели вслед амазонке...
Первым вскочил с места Мильтиад.
– Итак, мы свободны! Хвала богам Олимпа.
– Шестьдесят дней уже давно минуло!
– Почему ты не сказал им об этом, уважаемый Гистией?
– Тираны полисов ионийских! Вы плохо знаете скифов. Они очень самоуверены, хотя и храбрые воины, боги тому свидетели. Скифы только собираются дать бой Дарию, а значит ли это, что Дарий уже побежден?
Гистией обвел всех глазами, и даже у Мильтиада потух взгляд.
– Вы знаете силу Дария, и скифским ли племенам тягаться с ним? Хорошо, пусть мы выполним свое обещание скифам. А если Дарий разгромит их, придет к Истру, не найдет моста и не застанет нас? Что тогда? Обманутый победитель страшен.
– Но шестьдесят дней миновало?
– Вы хорошего мнения о царе Дарий. Я же бывал в Персеполе и кое-что понимаю в царских обычаях. Последовательность в поступках – не главный закон царя царей...
– Досточтимый Гистией верно говорит, – вмешался Продик, – нам надо выждать. Кто победит – покажет время. Не будем уходить от моста и обождем вестей о решающей битве.
– Я жду еще декаду – и ни дня больше! – крикнул Мильтиад. – Я заберу свои триеры и поплыву к Понту. Боги пошлют кару на головы наши за криводушие!
Между тем Иданфирс с основным войском вышел к Порате, где начинались владения агафирсов. Предгорья Карпаса – удобное место для боя. Но царь агафирсов не дал осуществить это намерение. Над Поратой стали его вооруженные всадники, а сам царь выехал навстречу сколотам.
– Сосед! – сказал царь агафирсов. – Ты привел воинов к моим границам. Дошла весть, что ты заманил персов к неврам, и вы вместе разорили их селения. Если ты намерен то же сделать и с нашими, то ошибаешься. Агафирсы не будут удирать подобно неврам. Сворачивай на восход солнца и не переходи Порату – иначе будем воевать с тобой. Так решили старейшины, так решил я, царь агафирсов.
И вернулся к своему войску, поблескивая на солнце золотым шитьем плаща.
Цари сколотов стали совещаться.
– Агафирсы никогда не были хорошими воинами, – сказал царь авхатов.
– Не думаю, чтобы они собрали войско больше нашего, – добавил царь траспов.
– Но не забывайте, братья, кто стоит за нашей спиной. – Иданфирс повернулся лицом к северу. – Сейчас сколотам лучше иметь поменьше врагов. Когда покончим с персами, расквитаемся и с дерзкими агафирсами. А теперь, братья-цари, поворачиваем на восход солнца и будем искать место для решающего боя.
– Так, царь, так. Мудро говоришь.
7
Когда лучи солнца одолели мрак ночи и око небес Митра оповестил о начале последнего дня последнего летнего месяца гарманада, Дарий и все персы увидели то, чего так долго ждали и к чему так стремились. Вдали, на равнине, разместилось войско скифов. Они пришли ночью и, не разжигая костров, стали против персов. До сих пор такие неуловимые, теперь спокойно готовились к бою.
Дарий чувствовал, что давно ожидаемая битва почему-то не тешит его. Он понуро смотрел на стан противников и вспоминал долину Мугабо[58] 58
В долине Мугабо в Средней Азии Дарий разгромил большое восстание местных племен.
[Закрыть], чем-то подобную этой равнине... Но воспоминание о прошлой победе не развеяло угрюмости. Царь созвал совет. Теперь решающее слово, несомненно, принадлежало Гобрию, и начальник латников понимал это. Всегда предусмотрительный и уравновешенный, он спокойно отдавал приказания, даже Барт не проявил признаков непослушания.
Тут же отправили богослужение, запели гимн божеству, несущему победу:
И в пятый раз явился Митра
В личине вепря,
Который летит вперед с острыми клыками...
Гобрий слушал знакомые слова и думал, куда поставить вавилонцев. Они вовсе не хотят воевать, эти ленивые вавилонцы, и Гобрий желал избавиться от них. В первой линии их сразу сомнут скифы, и это произведет плохое впечатление на все войско. В первую линию следует поставить саков. Они и одеждой походят на скифов и наверняка знают все скифские приемы боя.
Солнце прошло почти четверть своего дневного пути, когда войска персов и скифов начали сходиться. Ряды скифской пехоты двинулись и остановились как бы в нерешительности, нестройными линиями. Дальше шевелилась конница.
Эта кажущаяся нерешительность врага толкнула Гобрия двинуть в атаку латников. Отборная тяжелая конница должна произвести устрашающее впечатление на скифскую пехоту. Железные шлемы с маской, все тело защищено панцирем, даже кони покрыты попоной в железных пластинах.
По сигналу Гобрия железная лава двинулась на нестройный фронт скифов. Разгоряченные боевыми криками кони мчались слитые в одно металлическое целое, с всадниками. Острые копья, прикрепленные ремнями к крупу, выдвинуты вперед.
Но, когда до скифских рядов оставалось меньше броска копья, навстречу персам выбежала часть воинов. Гобрий даже опешил от неожиданной удачи, ведь латникам ничего не стоило смять и уничтожить неосмотрительных врагов. Скифы же, сблизившись с латниками, вдруг присели и нырнули под коней: одно колено на земле, голова и спина на уровне копыт. Когда латники проскакивали над присевшими скифами, те кинжалами и мечами наносили удары по конским животам. Обезумевшие животные сбрасывали седоков, они барахтались на земле, беспомощные в своей тяжести, а скифы закалывали их, находя в броне уязвимые места. Гобрий, опомнившись, подал сигнал к отступлению. Латники медленно развернулись и устремились назад. Им в спину посыпались стрелы и копья, не принося, правда, особого вреда. Нелегко пришлось и скифам первой линии: многие погибли под копытами, многие заколоты и порубаны. Однако атака была проиграна, латники отступили, а скифская пехота двинулась вперед.
Тогда Гобрий приказал выстроить персидских и индийских копьеносцев, а на крыльях – конных саков. Эта линия должна принять ответный удар. Когда линия разомкнется, на средину выйдут фракийцы, каспии, фригийцы, лидийцы... Гобрий не в состоянии запомнить все племена пестрого воинства, такого охотного к грабежам. Чтобы эти горе-воины не дрогнули в решающий момент, за ними будут стоять ряды саков.
