Текст книги "Приключения 1979"
Автор книги: Евгений Федоровский
Соавторы: Владимир Печенкин,Борис Ряховский,Михаил Белоусов,Минель Левин,,Геннадий Семар,Эдуард Хлысталов,Евгений Волков,Юрий Хорунжий,Владимир Жмыр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)
Когда началась война, Ягодзинская на несколько дней исчезла, а с приходом немцев в Станислав снова появилась на его улицах, но уже в форме сотрудницы гестапо. И многие ее бывшие поклонники трусливо прятались в подъездах, увидав эту некогда легкомысленную особу в новом, столь грозном на оккупированной территории обличье.
До возвращения Ивана Чайки мы не знали точно, где находится предательница, не знали, что работает она сейчас под вывеской абвера. Теперь же, когда след ее был найден, в Особом отделе приняли решение захватить Ягодзинскую и доставить на нашу территорию.
Реализация этого плана несколько осложнилась тем, что Волноваха находилась в полосе действия соседнего, Южного фронта. На стыке двух фронтов, примерно в двухстах километрах северо-восточнее Волновахи, в немецком тылу работали два наших товарища – Загоруйко и Юдин. Поэтому, когда в Особом отделе намечался план захвата Ягодзинской, выполнение его решено было поручить Паше Загоруйко.
В Волноваху Загоруйко приехал 28 декабря, но на след Гелены Ягодзинской напал лишь в самый последний день 1941 года. Ему удалось узнать, что со своим любовником Вальтером Вольфом она собирается ехать в Мариуполь для встречи Нового, 1942 года. У Загоруйко появилась возможность провести операцию немедленно.
Подпольный партком Волновахи выделил ему в помощь трех человек. Знакомясь с людьми и ставя перед ними боевую задачу, Павел делал все обстоятельно – от этого зависел успех операции. А ребята были молодые и, судя по всему, необстрелянные. Двое из них, Петр и Сергей, в 1941 году окончили среднюю школу, и только Прохор был постарше – до войны уже работал токарем в железнодорожном депо станции Волноваха. От Волновахи до Мариуполя около 80 километров. Дорога большей частью степная, открытая с обеих сторон. И только в одном месте, километрах в трех от города, у железнодорожного переезда к ней примыкает широкая и довольно густая лесопосадка. Переезд постоянно перекрыт шлагбаумами, и на нем круглосуточно дежурит сторож. Значит, на переезде можно без выстрела остановить машину и бесшумно захватить немецкого офицера и его даму.
Загоруйко строго распределил роли. После полуночи сторож дядя Коля должен был надежно запереть шлагбаум и «спать» беспробудным сном у себя в будке. На автомобильные сигналы у переезда не реагировать до тех пор, пока ему не подадут знак. Сам Загоруйко и партизаны залягут в придорожных кустах. Как только нужная им машина остановится у шлагбаума, все четверо стремительно выскочат из засады и обезоружат Вольфа, Гелену и шофера. Все детали захвата репетировали до тех пор, пока не добились полной слаженности.
И Загоруйко и Прохор ясно отдавали себе отчет, что выбранное ими место имеет не только свои положительные стороны. Лесозащитные полосы были хорошим прикрытием как для засады, так и для отхода группы. На руку им была и инструкция, изданная недавно немецкими властями. По ней нормальное положение железнодорожных шлагбаумов – закрытое. Следовательно, остановка машины не насторожит ее пассажиров. Но, с другой стороны, до ближайшего немецкого поста было меньше трех километров, и один-единственный выстрел мог вызвать тревогу в городском гарнизоне.
...К полуночи мороз крепчал. Будка дяди Коли гостеприимно подмаргивала желтым глазом крохотного оконца, из трубы белым столбом поднимался дым. Шлагбаумы были опущены. Но вдруг шедший впереди Загоруйко резко остановился и подал знак товарищам. Из будки ясно слышались голоса. Осторожно приблизившись к окну, Павел увидел необычную картину. За небольшим дощатым столиком, касаясь друг друга коленями, над чугунком с кашей склонились дядя Коля и немецкий солдат в шинели, с автоматом на шее.
Покончив с кашей, дядя Коля жестами показал, что ложится спать. Немец сказал «найн» и выразительно показал на автомат.
Нужно было срочно решить: убрать немца или найти способ хоть на несколько минут вызвать из будки дядю Колю. От первого варианта отказались сразу же – смена часовому могла прибыть в любую минуту, и тогда разводящий обязательно поднял бы тревогу. Выход подсказал Прохор. Он предложил направить кого-нибудь из хлопчиков к обходчику Крищенко и попросить, чтобы тот послал к дяде Коле с праздничным ужином дочь Настку. Уходя от дяди Коли, девочка попросит сторожа проводить ее через посадки... Не прошло и получаса, как к переезду подкатил мотоцикл с двумя гитлеровцами. Через несколько минут мотоцикл укатил, увозя с собой немца, который ужинал с дядей Колей...
Настка сыграла свою роль как нельзя лучше, но немец запретил дяде Коле выходить из будки. Медлить же было нельзя – с минуты на минуту могла подойти машина с Геленой.
Выбрав момент, когда немец всецело был занят едой, Загоруйко с силой рванул дверь, вскочил в будку и ударил фашиста по голове прикладом ППШ. У дяди Коли нашелся моток провода, которым гитлеровца спеленали по рукам и ногам. Потом заткнули рот его же перчаткой и оттащили подальше в посадку.
Дядя Коля сказал, что смена прибудет, видимо, не раньше шести часов утра.
Группа снова заняла свои места, и потянулись томительные минуты ожидания. До шести еще оставалось добрых сорок минут, когда километрах в двух от переезда со стороны Мариуполя на дороге появилась мерцающая полоска света от автомобильных фар. Загоруйко объявил «готовность номер один». Дядя Коля в последний раз проверил прочность запоров на шлагбаумах, а четверка смельчаков залегла к кюветах метрах в двадцати от переезда – здесь, по их расчетам, должна была остановиться машина.
Но произошло непредвиденное. Не сбавляя скорости, автомобиль проскочил засаду и остановился возле самого шлагбаума. На дорогу выскочил водитель и побежал к будке. В самый последний момент и Загоруйко И Прохор были ослеплены светом и не смогли молниеносно сориентироваться, та ли это машина. Из будки послышались ругань водителя и глухие удары. В это время открылась задняя дверца. Из машины выбрался офицер и не совсем твердой походкой направился к сторожке, вынимая на ходу парабеллум. Загоруйко вскинул автомат и полоснул очередью по офицеру. Тот упал. Тогда Павел послал Прохора на помощь дяде Коле, а сам побежал к машине. В этот момент распахнулась вторая дверца, и на дорогу выскочила женщина в военной форме. Отстреливаясь из автомата, она побежала в сторону Волновахи. Фигура беглянки, ее черный эсэсовский костюм отчетливо выделялась на белом снегу. Загоруйко бросился следом. Когда их разделяло каких-нибудь пятнадцать шагов, он приказал ей остановиться и бросить оружие. В ответ прозвучала очередь. Уже падая, Загоруйко нажал спусковой крючок...
Через минуту товарищи подобрали истекающего кровью чекиста. В нескольких шагах от него лежала мертвая Гелена.
В суматохе боя партизаны не заметили, как к переезду со стороны Мариуполя подкатила еще одна легковая автомашина. Ехавшие на ней немцы открыли огонь. Пересилив боль, Павел приказал ребятам идти на подмогу Прохору: «Я ранен в живот, двигаться не могу. Передайте в подпольный комитет и на ту сторону, что задание выполнено...»
Не успели партизаны отойти и нескольких шагов, как раздался одинокий выстрел. Понимая, что его состояние безнадежно, Загоруйко не захотел быть обузой для товарищей...
Тем временем Прохор пристрелялся по второй машине. Получив отпор, гитлеровцы, дали задний ход и убрались восвояси.
Попрощавшись со своим боевым товарищем, отнеся его тело в посадку, ушли с переезда партизаны.
От шофера-гестаповца, которого Прохор оглушил стоявшей у сторожки лопатой, подпольщики узнали, что во второй машине находился начальник Вольфа, которого все называли господин Локкерт. Спасая свою шкуру, пленный гестаповец многое рассказал о «команде Локкерта» и о ее делах.
Получив эти сведения, советское командование решило покончить с осиным гнездом. Во время налета советской авиации на Волноваху штаб зондеркоманды, ее учебный центр и радиостанция были полностью уничтожены.
ОТВЕТНЫЙ УДАРК концу 1941 года улучшились позиции особого отдела Юго-Западного фронта в тылу противника. Особенно в этом отличались работники подразделения, которым руководил капитан государственной безопасности Борис Всеволодович Дубровин. Поначалу даже в голове не укладывалось, как это в суматохе отступления можно было создать столь разветвленную и хорошо законспирированную сеть разведчиков.
Когда немецкие танковые соединения рвались к Белгороду, Степан Лукич Самойленко внешне никаких признаков беспокойства не проявлял.
У директора школы остался очень неприятный осадок после беседы с учителем немецкого языка. Немногословный Самойленко коротко сообщил ему, что, взвесив все «за» и «против», они с женой решили не эвакуироваться. Детям нужно учиться независимо от того, кто в данный момент будет находиться у власти, а они с супругой учителя и по профессии и по призванию.
Мало кто из соседей и сослуживцев знал, что Самойленко был уроженцем республики немцев Поволжья. Там он вырос, там изучил язык, а в институте лишь отшлифовал свои знания до совершенства.
Пришли немцы, город на некоторое время будто вымер. Один Самойленко не изменил своим привычкам. Утром он уложил тетради в потертый кожаный портфель и неторопливой походкой направился в школу.
В школу в то утро ему попасть не удалось – ее заняла под казарму проходящая эсэсовская часть. И Самойленко под улюлюканье эсэсовцев отправился домой.
Когда учителя вызвали в немецкую комендатуру и предложили сотрудничать с оккупационными властями, он слово в слово повторил гестаповскому офицеру то, что говорил несколько дней назад директору школы. Но штурмфюрер оказался человеком настойчивым.
– Мы дадим вам возможность делом доказать свою лояльность Германии. Мы назначим вас директором школы, где будете учить детей по нашим программам. И время от времени вы, возможно, будете выполнять обязанности переводчика у нас. Мне нравится ваше произношение и... ваша биография. Видимо, ваши заволжские друзья были действительно из очень хороших немецких семей. На сегодня все. Можете идти.
Примерно сутки спустя, ночью, радисты-абверовцы при штабе 29-го армейского корпуса перехватили загадочную радиограмму. «Дон, Дон, я – Хорол, Хорол. Ухожу на Запад по первому варианту. Дорога безопасная. Жду указаний».
А когда эта радиограмма оказалась на столе Б. В. Дубровина, он не смог скрыть радости. Самойленко начал вживаться в «новый порядок». Так на строго секретной карте, к которой в особом отделе имели доступ лишь немногие товарищи, появился еще один кружок...
Новое назначение и даже ночные вызовы в гестапо в качестве переводчика почти ничего не изменили в домашнем укладе супругов Самойленко. Лишь изредка супруги обменивались визитами с соседкой, одинокой пожилой женщиной, в прошлом тоже учительницей. Но ей это семейство стало в тягость, когда Самойленки буквально зачастили к ней на вечерние чаепития. Началось это после того, как у Клавдии Ивановны, так звали соседку, поселился артиллерийский офицер из штаба корпуса Конрад Гюнтер.
Он явно заслуживал пристального внимания Самойленко. Еще при первом знакомстве он выразил большое удовлетворение от того, что вновь оказался в педагогическом окружении. Он тоже учитель, преподаватель математики. На службу в вермахт призван уже после того, как Гитлер начал войну с Советским Союзом. Конрад на слове «Гитлер» сделал ударение, видимо, давая понять, что для него лично Гитлер и Германия далеко не одно и то же. Не мог Самойленко не обратить внимания и на другую важную деталь. Все без исключения немцы, с которыми ему до сих пор приходилось сталкиваться, о главе «третьего рейха» отзывались куда более почтительно. Если не великий фюрер Германии Адольф Гитлер, то уж по крайней мере «наш фюрер». А тут без всяких церемоний – Гитлер.
Отметив все это, Степан Лукич не мог не поддержать предложения Конрада «позабыть о грани, проведенной между ними войной, и поддерживать дружеские отношения, как это надлежит коллегам».
О своем новом знакомстве Самойленко сообщил «Дону», и ответ оттуда не задержался. Действия Степана Лукича одобрили, но просили не забывать, что учителем Гюнтер был в прошлом, а теперь он офицер фашистской армии и от него в любой момент можно ожидать какой угодно подлости.
Неожиданно на помощь нашему разведчику пришла добрейшая Клавдия Ивановна. Видимо, ее до такой степени возмутило «сюсюканье» соседей с этим фашистом, что она отказала им в своей дружбе. На неуживчивость старухи пожаловался Самойленко и Конрад. Это был прекрасный повод предложить немецкому офицеру перебраться к ним.
Гюнтер перебрался к ним со своими нехитрыми пожитками в тот же вечер. Супруги обратили внимание, что среди вещей обер-лейтенанта не было ни одной трофейного происхождения. С чисто немецкой пунктуальностью объяснив, какие продукты из своего пайка он будет отдавать в «общий котел», а какие отсылать родителям в Германию, Гюнтер попросил считать его как бы равным членом семьи и при необходимости возлагать на него те или иные обязанности по дому.
Однажды Гюнтер пришел со службы в особенном настроении – его до краев переполняла какая-то тайна. Степан Лукич понял, что Конрад ждет расспросов.
Гюнтер заговорил сам, когда ужин подходил к концу. Вы знаете, сказал он, что рождество фельдмаршал Бок решил праздновать в Московском Кремле и поклялся в этом фюреру. Но теперь неизвестно, удастся ли ему удержаться хотя бы в Смоленске.
– Неприятные известия с фронта?
– Не надо притворяться. Неужели вас не поразит известие, что вчера советские войска под Москвой перешли в контрнаступление?
Что должен Степан Лукич ответить сейчас немцу?
– Мне непонятно, чему радуетесь вы, немец? И почему пытаетесь принудить меня разделить эту вашу радость?
– Не нужно, Степан Лукич. Ваше сердце сейчас с вашими учениками: под Москвой, под Ленинградом, в Севастополе. Я вам верю. Прошу верить и мне.
Все это Конрад высказал на одном дыхании. А когда замолчал, стало тихо-тихо.
– Допустим, вы правы, Конрад, что я с вами неискренен. Но кто вы? Как офицеру штаба вам хорошо известно, что даже небольшая часть тех сведений, которые вы мне сообщали как бы между прочим, попади она к советскому командованию...
– О, да, да... Мне даже известны некоторые последствия. На той неделе я рассказал вам, что в районе деревни Большой Торец командование корпуса оголило фланг. Два дня назад советские войска предприняли на этом участке частное наступление и почти без потерь захватили пятнадцать тяжелых орудий.
– Однако вы переоцениваете мои возможности...
– Я привел только один пример.
– И чего же вы хотите от меня?
– Я хочу быть с теми, кто против фашизма.
– Значит, вы хотите работать на нашу победу?
– Я хочу ускорить крах фашизма. А это под силу только вашей стране. За последние месяцы я в этом убедился.
...Конрад Гюнтер оказался на редкость толковым и надежным помощником. Но однажды он пришел домой очень встревоженный.
В штабе корпуса уже велись разговоры об утечке секретной информации, знали штабисты и о том, что в городе или вблизи него работает советская радиостанция, выходящая в эфир с позывными «Хорол», но засечь ее координаты до сих пор не удавалось. И теперь в Белгород прибыли машины-пеленгаторы. Радиосвязь пришлось прекратить. В таком случае через две недели с той стороны должен был прийти связник.
Гестаповцы и абверовцы упорно продолжали искать советского разведчика. Они подобрали ключ к коду, которым пользовался Самойленко, и поняли, что утечка секретной информации идет из штаба корпуса.
Над Гюнтером начали сгущаться тучи. В зданиях штаба все чаще появлялись работники гестапо, абвер-группы и корпусного отдела «1-Ц». После их визитов исчезло несколько сотрудников, которые слишком уж рьяно отдавали дань красоте «руссиш фрейлейн».
Вместе с тем продолжалась охота и за таинственной радиостанцией. Гестапо хватало всех подозреваемых. Допросы велись в три смены, и Степан Лукич почти не бывал дома.
В конце января 1942 года Гюнтер сообщил Степану Лукичу, что в войсках получен новый приказ Гитлера. В нем, в частности, содержится обещание до начала весеннего наступления обеспечить армии прорыва новым, сверхмощным реактивным оружием, не уступающим по губительности огня русским «катюшам».
– Однако не спешите с отправкой этого сообщения, – предупредил Конрад. – 12 февраля мне исполняется тридцать пять лет, и я жду в гости своего университетского товарища Георга Торна. Он командует артиллерийским дивизионом и знает значительно больше, чем мог бы знать дивизионный командир. Отец его держит контрольный пакет акций барменских оружейных заводов.
Степан Лукич попросил Конрада рассказать более подробно о его приятеле.
Георг Торн рос замкнутым и очень чувствительным мальчиком, в университете был постоянной мишенью для насмешек. Конрад как-то вступился за Георга, с тех пор тот привязался к нему.
Несмотря на мягкость характера, Торн благодаря протекции отца, оказавшись в 1939 году в армии, сделал себе карьеру – через три года стал уже майором. Но при последней встрече с Конрадом в штабе корпуса Георг заявил, что еще месяц в этом аду, в окружении тупых и безмозглых убийц, и он сойдет с ума.
Конрад тем не менее просил Степана Лукича не привлекать майора к их работе.
– Георг – натура увлекающаяся, – пояснил он. – Вспыхнет на какое-то время, а в этом пламени можем сгореть и мы с вами. Но в отношении его обязательно нужно что-нибудь придумать – ведь нельзя же оставлять человека гибнуть на распутье.
Самостоятельно решать такой серьезный вопрос Самойленко был не вправе. И за линию фронта был послан связной.
В канун приезда Георга Торна Самойленко получил ответ. В сумерках на улице его догнал парень и, шепнув пароль, незаметно сунул в карман туго скатанную бумажку.
Дубровин сообщал, что данные, полученные от Конрада, полностью подтвердились. Но и Дубровин разделял опасения Гюнтера и приемлемой формой воздействия на Торна считал попытку склонить его к сдаче в плен командованию Красной Армии. Но спешить с этим тоже не следует, потому что, по имеющимся у Дубровина данным, Георг собирается в отпуск в Германию, а его знакомство там с новым оружием и степенью его готовности представило бы для нашего командования большой интерес.
Степан Лукич в общих чертах изложил все Конраду, и тот сразу же согласился, что другого выхода для Торна не придумаешь.
Торн приехал уже затемно. После горячих поздравлений и вручения подарков Конрад представил своего друга хозяевам дома. Видимо, и Георг почувствовал то, что Конрад в этом доме человек близкий.
За ужином Торн рассказал о возмутительном явлении, с которым он столкнулся несколько дней назад. На участок фронта, где располагался их полк, в конце января прибыла команда из полка «Бранденбург». Здесь абверовцы переоделись в общевойсковую форму офицеров вермахта и после первой же стычки с противником не вернулись с поля боя. Знакомый капитан из отдела «1-Ц» объяснил Торну, что они сдались в плен. Это добровольное пленение преследует далеко идущие цели. Попав в лагеря для немецких военнопленных, участники этой команды должны нещадно расправляться в назидание другим с германскими офицерами, которые по тем или иным соображениям нарушили присягу, сдались в плен и сейчас сотрудничают с советской лагерной администрацией.
Дальнейшего развития эта тема не получила. Конрад сделал предположение, что с появлением на фронте нового реактивного оружия русским придется туго. Майор при этом болезненно поморщился.
– Новое оружие пока очередной блеф. В этой войне исход будет решен не силой оружия, а силой духа. Под Москвой и здесь нас остановили прежде всего не русские «катюши», а русские солдаты. Заводы моего отца работают уже в основном на металлоломе. Из двух разбитых пушек отливают одну. Конрад на нашем курсе был лучшим математиком. Он без карандаша может подсчитать, на сколько у нас еще хватит пороху. Не так ли, Конрад?
– Свое право на подсчеты я уступаю господам Кейтелю и Йодлю. Поэтому наша с тобой задача, Георг, давать меньше сырья для завода Торна-старшего.
Воспользовавшись своим пребыванием в штабе корпуса, Георг выхлопотал двухнедельный отпуск и на следующий день вылетел в Германию. На аэродроме в Вуппертале его ожидала машина, но к отчему дому он добирался долго и папаши Торна дома не застал. Он по срочному вызову находился в Берлине. Появился дома лишь на четвертый день после приезда сына и сразу же настоял, чтобы сын облачился в парадный мундир и еще до завтрака побывал на одном из заводов.
Подробно ознакомившись с характеристиками нового оружия, процессом сборки и надежностью механизмов наводки, Георг пришел к выводу, что армейские артиллеристы встретят его без особого восторга. Реклама, как всегда, опережала события.
А Торн-старший взахлеб перечислял преимущества «этих штучек», их колоссальную поражающую силу.
– Работаем на полигонах, но результаты потрясающие! Недалеко от Аушвица мы выбрали подходящий кусок земли, отобрали из пленных три тысячи человек и приказали им окопаться по всем правилам. И тогда мы одним залпом накрыли всю площадь. Представляешь, из всей этой банды уцелело не больше сотни, и то все они были контужены. Был полк, и нет полка. Представляешь?..
Георг представил...
Майор Георг Торн перешел на нашу сторону 11 апреля 1942 года в районе села Старый Салтов. В Особом отделе 38-й армии Торн рассказал: вчера в штаб их части пришла ориентировка из штаба корпуса, в которой сообщалось, что при аресте покончили с собой штабной офицер Гюнтер и хозяева его квартиры.
За несколько дней до этого командование нашего Юго-Западного фронта получило сообщение об участившихся случаях арестов подпольщиков в Белгороде. Были все основания полагать, что среди них действует провокатор. Подпольную организацию надо было спасать, и такое задание Военный совет фронта дает Особому отделу. В Белгород посылают уже побывавшего там оперработника из подразделения Дубровина – Ф. П. Голубкова, который с помощью группы Самойленко должен выявить провокатора и обезвредить его. На след предателя удалось напасть лишь на восьмой день после прибытия Голубкова в Белгород. Это была его встреча с шестым из семи находившихся на свободе подпольщиков.
Представительный мужчина, в прошлом директор одной из местных кустарных артелей, произвел на Голубкова хорошее впечатление. По его мнению, руководство подпольного парткома забыло о строжайшей конспирации. Поэтому, создавая теперь новую организацию, необходимо более скрупулезно подходить к отбору, проверке и поведению товарищей.
На вопрос Голубкова, как ему лично удалось избежать ареста, он ответил:
– Я здесь осуждал наших товарищей за беспечность, и у вас могло сложиться неправильное о них мнение. Это были настоящие коммунисты, убежденные борцы и преданные мне друзья. В организации меня знали лишь три человека, все – члены парткома. Их стойкости и мужеству на допросах я, видимо, и обязан тем, что сейчас вот нахожусь здесь, рядом с вами...
Побеседовав еще немного, Голубков и директор разошлись в разные стороны, договорившись встретиться на том же месте в ближайшее воскресенье.
Голубкова подстраховывал сам Степан Лукич. Вначале он проводил бывшего директора до центра города. а потом еще с добрый час петлял следом за ним по малолюдным улочкам. Когда сгустились сумерки, директор ускорил шаг и вскоре открыл своим ключом калитку дома номер семнадцать по Старо-Кузнецкой улице. А еще через двадцать минут невдалеке от этого дома остановился черный «опель», и вышедший из него немец направился в тот же дом, куда вошел директор. Приближался комендантский час, и Самойленко поспешил домой.
Новая ситуация требовала немедленных действий. Решено,было сегодня же захватить предателя. Но опасность подстерегала и Степана Лукича. На Старо-Кузнецкой улице его заметил другой гестаповский холуй. И когда в первом часу ночи дежурный разбудил штурмбаннфюрера и доложил ему о дерзком похищении «их сотрудника», шеф поднял на ноги всю свою службу. Тут ему и доложили о Самойленко.
Две крытые машины подкатили к дому учителя. Офицер, руководивший операцией, подошел к двери и настойчиво постучал в нее. «Откройте, из штаба, срочный приказ». Дверь по указанию Лукича открыла Надежда Григорьевна, но, увидев гестаповца, сразу захлопнула ее.
Схватка была короткой, но ожесточенной. Автомат Конрада бил скупыми очередями, расчетливо и метко стрелял Степан Лукич. А когда фашисты, подорвав гранатой дверь, ворвались в комнаты, над вздыбившейся крышей дома качнулось оранжевое пламя – сработала хранимая для самого крайнего случая противотанковая мина.
О подвиге группы Самойленко в Особый отдел фронта рапортовал младший лейтенант госбезопасности Федор Голубков.
