Текст книги "Приключения 1979"
Автор книги: Евгений Федоровский
Соавторы: Владимир Печенкин,Борис Ряховский,Михаил Белоусов,Минель Левин,,Геннадий Семар,Эдуард Хлысталов,Евгений Волков,Юрий Хорунжий,Владимир Жмыр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)
Геннадий СЕМАР
Не послужишь – не узнаешь!
1...Слушает музыку генерал. Стоит, прислонившись к стволу. У него всегда на душе праздник, когда слышит он марш. Волшебник-марш! Марш-товарищ! Марш-командир! В этой громкой музыке и нежная грусть, и бодрый, зовущий ритм, способный поднять за собой солдат. Нет ничего прекрасней марша! Он вливает силы, уверенность, смелость...
Ходит по плацу оркестр, блестят празднично трубы, бодрит барабан, стараются флейты, кларнеты, рассыпают искры звуков тарелки. Впереди офицер-дирижер, в первом ряду трубачи, во втором – кларнетисты и флейтисты, в третьем – ударные, в четвертом – альтушки, в пятом – саксофоны, тромбоны, закают басы. «Раз, раз, раз-два!.. Горе – не беда...»
Офицер-дирижер взмахнул рукой, и оркестр остановился, повернулся налево, замер.
– На сегодня все, – говорит офицер. – Завтра репетиция в гарнизонном Доме офицеров с хором и солистами. Разойдись!..
– Генерал идет! – вскинулся один из музыкантов.
– Отставить! Смирно! Равнение на средину! – скомандовал офицер.
– Вольно, – махнул рукой генерал. Он шел по плацу неторопливо, щурясь на солнце. За ним на почтительном расстоянии держались дежурный по части и незнакомый прапорщик.
– Здравствуйте, молодцы!
– Здравия желаем, товарищ генерал! – нестройно ответили музыканты и задвигались, благо была команда «вольно».
Генерал снял фуражку, вытер платком сначала лоб, потом прокладку фуражки.
– Как говорится, не в службу, а в дружбу... – С прищуром, хитровато смотрит на музыкантов. – Сыграйте мне марш. Вот запамятовал, как он называется. Слова там есть... «Не послужишь – не узнаешь!»
– Есть, товарищ генерал! – улыбается дирижер. За ним улыбаются и музыканты; обстановка разрядилась, хотя кое-кто смекает, что неспроста пришел генерал, не только марш его интересует.
– Товарищ генерал, только солистов нет... – замялся дирижер.
– А может, кто-нибудь все-таки споет? – обратился генерал к музыкантам. – Ну, смелее...
– Я бы попробовал... – несмело говорит молоденький оркестрант в очках, с альтушкой в руках.
Строй слегка зашумел.
– Ну-ну, – одобрил генерал. – Как фамилия?
– Простите, не расслышал? – переспросил музыкант совсем уж неуставным языком. Солдаты не выдержали, засмеялись.
– Смелее, солдат, – подбодрил его генерал. – Фамилия?
– Рядовой Коноплев-Зайцев, – чеканит солдат.
– Хорошо, пойте!
Коноплев снял очки, вышел из строя. Лицо у него в веснушках, чуть растерянное, неловкость спрятал за улыбкой.
Грянул оркестр. Марш веселый, с юморком. Поет солдат, старается, голос слабенький, но приятный. К концу и оттенки в голосе появились, понимает, о чем поет!.. Хоть и не успел он как следует хлебнуть из солдатского котелка, хоть еще только понаслышке знает о солдатских буднях, но ведь не боги горшки обжигают, гидростанции строят, в космос летают, стоят на страже земли своей... Генерал доволен, чуть заметно улыбается, искорки в глазах. Слушают и незнакомый прапорщик, и офицер, дежурный по части; вслед за генералом улыбаются.
– Благодарю за песню! – говорит генерал, когда оркестр смолкает. – Точно сказано: не послужишь – не узнаешь! Хорошая песня! А хорошая песня удваивает, утраивает армию... Кажется, Суворов сказал: «С распростертыми знаменами и громогласной музыкой взял я Измаил». Но только настоящему солдату песня помогает, а если солдат так себе, ему никакая песня не поможет. Судя по тому, как вы здороваетесь, понятно, что солдаты вы еще сырые, строевая подготовка у вас хромает, если не на обе ноги, то на одну точно. Да и стрелять-то небось не все умеют?..
– Так точно, товарищ генерал! – с готовностью выкрикнул один из музыкантов. – Лично я в последний раз из рогатки стрелял!
– То-то, – удовлетворен генерал. – Приказываю: завтра согласно плану оркестру, хору, солистам, танцевальной группе отправиться в летний лагерь, где все пройдут строевую и физическую подготовку, тактику.
Гул прокатывается по рядам оркестрантов.
– Вашим строевым командиром, – продолжил генерал, – назначается прапорщик Тропкин... Действуйте! – сказал он прапорщику, повернулся и медленно, устало пошел по плацу.
– Смирно! – скомандовал прапорщик Тропкин. – Вольно...
– Прощай, девчонка...
– Не было печали!
– Не послужишь – не узнаешь! – зашумели музыканты.
2Есть такие места в среднерусской полосе, до которых вроде бы рукой подать, да дорогу туда, как говорится, черт мерял. Лесом да полем, лесом да полем петляет дорога, то теряется в болотистой низине, то стелется меж колосящихся хлебов, то уводит в дремучую чащу.
По одной из таких дорог ведет к месту назначения своих музыкантов прапорщик Тропкин, подтянутый, суховатый, строгий. Они в голове колонны. Шагают. У них, кроме инструментов, противогазы, скатки. Следом за оркестром зеленый квадрат – хор. Этим легче: они без инструментов. За ними строй, в котором танцоры и солисты. Устали все, шагают нестройно, робы в темных пятнах пота. Особенно тяжело старослужащим – их несколько в подразделении, в хоре и в оркестре: устало шагает флейтист Солоха, полный и от этого кажущийся неуклюжим. Рядом с ним Геворкян, кларнетист, молодой, франтоватый; даже нелегкая дорога не утомила его: фуражка сидит щеголевато, нос кверху, будто и не шагал полдня. За ними Коноплев-Зайцев, кроме альтушки, несет скрипку – свою слабость и мечту.
Неожиданно звучит команда:
– Песню!
Оживились зеленые квадраты подразделений. Инструменты взяты на изготовку, все подтянулись, нога шагает четче, и пошла-поехала... Начали нестройно, как-то неестественно зазвучала над полем мелодия. Потом выровнялись, повел запевала, вступил хор, и полетела над синим цветущим ковром льна песня, бодрая, солдатская.
Вспугнула песня сороку, издалека сопровождавшую строй, ринулась та в глубь леса, в свою очередь всполошив коров на поляне.
С возвышенности завиднелась впереди деревня, а за ней речка блеснула. Коноплев высказался вслух:
– Может, в этой деревне остановимся?
– Ясное дело, здесь, – невозмутимо ответил ему Геворкян. – Смотри, для тебя перину взбивают!
А в деревне переполох!
Распахиваются окна изб, словно впуская музыку, девчата-копнильщицы побросали грабли, вилы, прихорашиваются и бегут через поле навстречу солдатам...
– Догони вас холера! – орет им вслед бригадир.
Спешно раскрывает ставни продавщица сельповского магазина. Три старушки, испокон веков недвижно сидящие на лавочке, и те завертели головами...
– Должно, солдаты идуть? – встревожилась одна бабуся.
– Ась? – переспросила другая.
– Женихи идут, глухая тетеря! – выкрикнула третья.
Все ближе солдаты, все громче музыка. Орут куры-дуры, летят из-под солдатских сапог. Браво шагают музыканты, играют, а шеи тянут, заглядывая через палисадники. Девушки бросают в них цветами, ребята забегают вперед, совсем ошалели... Что-то заклинило у Коноплева: все поворачивают вдоль улицы направо, а он так и шагал прямо, прямо на продавщицу сельповского магазина, которая, подбоченясь, стоит и призывно смотрит на проходящих солдат.
Бедный Коноплев, он же Зайцев! Как на него глянул прапорщик – словно два наряда вне очереди влепил!
Уходят солдаты, стихает музыка. Девушки идут за околицу к своим копнам. Продавщица недовольно закрывает ставни магазина. Три старушки, поджав губы, смиренно сидят на лавочке.
Колонна выходит за околицу по ту сторону деревни. Шалая собачонка звонким лаем провожает солдат, тявкает все реже...
3
– Подразделение... стой! – командует прапорщик Тропкин. – Налеву!.. Кто в лес, а кто по дрова. Равняйсь! Смирно! Вольно!.. Распорядок дня на сегодня: ученье... Вечером – кино. Отбой сегодня и ежедневно в двадцать три ноль-ноль. Вопросы?
– Есть вопрос... Как называется фильм?
– «Чапаев»... Василий Иванович. Ясно?
– Так точно! – не моргнув глазом, отвечает Геворкян.
– Душевная картина, – вздыхает Солоха. – Я ее раз пятьсот смотрел и еще пойду...
– Разойдись!
Не торопятся расходиться солдаты, оглядывают стройные ряды палаток, окружающий лес, широкую поляну-плац, мерить которую им придется не раз вдоль и поперек.
– Красиво здесь, – восхищенно говорит Коноплев. Он щурит на солнце свои беспомощные глаза.
– Ты неисправимый оптимист, Коноплев-Зайцев, – говорит ему Геворкян. – Вот походишь по этой полянке день-другой, небо с овчинку покажется.
– Я природу люблю, но дождя боюсь, – как бы размышляя вслух, сказал Коноплев.
– Ты же не сахарный...
– Я не о себе, я за скрипку боюсь.
– В каптерке держи... Кстати, давно хочу спросить: что ты к ней привязался?
– Видите ли... Альтушка у меня как бы временно, пока служу. А скрипка для души. После армии поступлю в консерваторию.
– Большим музыкантом будешь, – вздыхает Солоха. – Научил бы играть моих детишек. У меня сыновей двое – и оба как бы ни в дудочку, ни в сопелочку. Учатся плохо, матери не слушаются, стремлений никаких. Ну вот как у Геворкяна...
– Это у меня стремлений нет?! – вскочил Геворкян. – Зачем так говоришь? Уволюсь в запас, на Севан поеду, в лучшем ресторане играть буду. Разве плохо, скажи, дорогой? Музыка! Девушки красивые! Понимаешь?
Не успел ему ответить Солоха, призывно и громко прозвучала команда:
– Выходи строиться!
4– Подразделение!.. Песню! – командует прапорщик.
Солдаты идут лесной дорогой, идут на учения. Через несколько минут они должны будут представить перед собой коварного врага, должны будут отразить его атаку и сами атаковать и победить... Нелегко это представить себе, когда вокруг такая красота: солнечные поляны, птицы поют, синее небо, словно гобелен, вышитый кронами берез и сосен... Но приказ есть приказ!
– Подразделение! Отставить песню... Стой! Направу! Вольно! Приступим к занятиям. Тема: мотострелковое подразделение в наступлении. Рисую обстановку. Перед вами речка, за ней поля в копнах сена, справа шоссе... Коноплев, ты же Зайцев, разрешаю тебе съесть чего-нибудь кисленького. Или горького...
– Простите, не понял... Зачем?
Прапорщик доволен: удался его, видимо, излюбленный прием.
– Чтобы согнать с лица вашего благостное выражение.
Весь строй хохочет.
– Красиво вокруг... Вот я...
– Зайцев, выйти из строя!.. Ставлю вам задачу: ваш взвод на бронемашинах движется по шоссе. Впереди шоссе залито горящим напалмом. Ваши действия?
Бедный Коноплев-Зайцев! Какие там «действия»? Лицо у него мученическое, глаза растерянно бегают. Музыка – вот что видится и слышится ему... Он поправляет очки, мнется, краснеет. Кто-то острит: «Он из обоза!»
– Отставить разговоры! – командует прапорщик Тропкин. – Ну, смелее, Зайцев... Коноплев! Кто поможет? Солоха!
– Необходимо найти кратчайший объезд и продолжать выполнять поставленную боевую задачу, – уверенно отвечает старый солдат.
– Правильно. Встаньте в строй... Эх, Коноплев, ты же Зайцев, неужели не выйдет из тебя солдата? А может быть, все-таки получится, а? Ведь строевая подготовка не так уж плохо. И физическая... Руки у тебя крепкие – от скрипки, должно быть, – и выносливость есть!.. Ставлю новую задачу. Ну, соберись, поразмысли!.. Подразделение должно занять рубеж обороны. Позывные: комроты – «Ястреб», командир взвода – «Сокол», вы – «Дрозды»...
Через силу слышит солдат, а в голове у него какие-то стихи:
Вы слыхали, как поют дрозды?
Нет, не те дрозды, не полевые...
«Нет, Коноплев, ты же Зайцев, не можешь собраться», – вздыхает прапорщик.
– Ну что, Коноплев, скучно? – сердится Тропкин.
– А... Так точно!
– Два наряда вне очереди!
5– Равняйсь! Смирно! Вольно!.. – скомандовал прапорщик. – Сейчас я буду говорить долго и непонятно. Так что слушайте внимательно... Рядовой Солоха, у вас уже есть вопросы? Нет? В таком случае я продолжаю... В программу летних лагерных сборов включена, кроме тактики, строевой и огневой подготовки, еще одна солдатская выучка... Рядовой Геворкян, слушайте меня особенно внимательно!.. Итак, наше подразделение – все: хор, оркестр, танцевальная группа, солисты – отдельными командами отправится в двухдневный поход. Цель похода: мероприятия по сохранению боеспособности в сложных условиях... Рядовой Зайцев, вам понятно? Нет! Я так и знал!.. Объясняю. Сегодня, прямо сейчас, вы отдельными командами отправитесь в поход – каждая группа по определенному маршруту. В походе будете самостоятельно ориентироваться на местности, питаться и лечиться, как говорится, подножными средствами... Для чего это нужно? Объясняю. Представьте себе, что в боевой обстановке вы оторвались от своей части – раненый, без продовольствия, на незнакомой местности. Ваша задача: выжить и продолжать уничтожать врага. Кому неясно? Всем ясно? Очень хорошо. Командиры групп, отправляйте команды на маршруты! С самым отсталым отделением пойду я сам... Рядовой Зайцев, возражения есть? Нет? Отлично...
– Не было печали, черти накачали...
– И пошли они, солнцем палимы... – шутливо пропел Геворкян.
– Рядовой Геворкян, у вас вопрос?
– Так точно!.. Несколько вопросов...
– В таком случае приберегите их до первого привала... Подразделение, напра-ву! Покомандно на маршруты шагом марш!
...Несколько дней живут музыканты в лагере. Такого сложного и трудного задания, как сегодня, еще не выполняли. С автоматами, скатками, противогазами идут солдаты. Впереди прапорщик Тропкин, за ним Солоха, потом Зайцев, Геворкян и другие. Цепочкой растянулись по лесной тропе. Идут все молча, у каждого масса вопросов: сколько идти, где ночевать, чем питаться?.. Даже видавший виды Солоха несколько озадачен. О такой службе он слыхом не слыхал за свою долгую солдатскую жизнь. Но где-то в глубине души он шел и радовался: может быть, удастся малость похудеть... Да и салажатам следует маленько узнать, почем фунт лиха!
Улеглось первое волнение. На поляне собрались солдаты.
– Товарищ командир, – неожиданно спросил Коноплев, – скажите, хлеб мы взяли или будем печь сами? – Его очки ярко блеснули под лучом солнца.
Отделение дружно засмеялось. Кто-то сострил:
– Зайдем в булочную!
– Разговорчики! – окинул всех взором Тропкин. – Не беспокойтесь, Зайцев, самое необходимое мы взяли...
– Остальное добудешь в бою, дорогой! – сострил Геворкян.
– Живы будем – не помрем, – подытожил Солоха.
– Отделение! – командует прапорщик. – Внимательно смотреть по сторонам, собирать ягоды, грибы, орехи!
– Какие сейчас орехи, командир? – откликается Солоха. – Сморчки если...
– А раненым кто будет? – снова спрашивает Коноплев.
– Мне бы не хотелось, – жалобно говорит Солоха.
– Отставить галдеж! Собирайте грибы молча.
Который час идет отделение по лесу. Многим уже есть захотелось. В обычной обстановке и не вспомнили бы о еде, а тут – на тебе! – только и разговоров. Жарко. Вороты распахнуты, пилотки за ремнями.
– Идем-идем, и ни одной столовой, – вздыхает Геворкян.
– Хотя бы ресторанчик завалящий попался, – откликается кто-то сзади.
– Перекурить бы, – еле слышно просит Коноплев.
– Ты же не куришь? – спрашивает Солоха.
– Я, понимаете ли, в том смысле, что очень хочется пить...
– Это бы не мешало, – подтверждает Солоха, стряхивая пот со лба. – Как, товарищ командир?..
– Отделение! Привал! – командует Тропкин. – Сидоров, Закиров, за водой!.. Остальным – отдыхать.
Солдаты валятся в траву как подкошенные. Еле сгибая ноги, садится под деревом Коноплев. У пенька пристраивается Солоха, достает бумагу, шариковую ручку и начинает писать очередное письмо.
– Здесь же почтовых ящиков нет, дорогая Солоха, – язвит Геворкян.
– А я сороке отдам – она донесет, – отшучивается старый солдат.
– Отделение, ко мне поближе, – снова командует Тропкин. Он достает из-за голенища сапога брошюру и торжественно оглядывает всех. – Прошу ушки топориком! Сейчас будем изучать наставление... по...
– ...подножному корму, – подсказывает Геворкян.
– Догадливым стал? – добродушно шутит прапорщик. – «Советы туристам». Еще древние греки, воины Спарты, знали целебные свойства растений и применяли их для залечивания ран. Древнеримский ученый Плиний, например, советовал своим ученикам носить венки из мяты, считая, что ее запах освежает и возбуждает работу мозга...
С котелками и флягами пришли Сидоров и Закиров.
– Водичка – высший сорт! – говорит Закиров. – Пейте на здоровье...
– Ключевая, – подтверждает Сидоров.
– Прошу внимания! – говорит Тропкин. – Продолжаю...
Солоха, задремав, уронил голову на грудь. Зайцев задумчиво поглаживает свою скрипку. Геворкян глотает слюну.
– Командир, можно покороче? – просит он.
Тропкин кашляет, тоже незаметно глотает слюну и упрямо продолжает:
– Сейчас весна, остро чувствуется недостаток витаминов, вспомним о крапиве...
Геворкян тайком подползает к командирскому вещмешку, где лежит буханка хлеба, гладит его и подмигивает товарищам.
– Листья крапивы богаты углеводами, белками, – читает Тропкин. – Их даже больше, чем в петрушке или сельдерее... А по количеству железа крапива занимает одно из первых мест. Обычно в пищу идут молодые листья и верхушки стебля... Салат, крапиву нужно хорошенько промыть, мелко нарезать, посыпать солью.
Солдаты начинают оглядываться, ища глазами крапиву. Геворкян тянется за кустом крапивы, обжигается, недовольно говорит:
– У нас в Армении нет такой злой крапивы...
– Геворкян, читайте дальше! – приказывает Тропкин.
– Не могу я... Есть хочу...
– Разговорчики! – останавливает его Тропкин. – Скоро контрольный пункт, что-нибудь придумаем... Подъем! Перед КП у нас должен быть раненый... Самый легкий Зайцев. Ясно? Вперед! – Тропкин вынул компас, сверил направление и снова повел свою группу,
– Хоть бы деревенька плохонькая попалась, – острит кто-то сзади. – Хуторочек какой-нибудь...
– Солохе письмо некуда бросить, – замечает Геворкян.
– Раненый Зайцев-Коноплев – в носилки! – командует Тропкин. – Сидоров, Закиров, Егоров, Геворкян, две слеги и плащ-палатку!
– Везет же худосочным... – вздыхает Геворкян.
Коноплев в обнимку с автоматом ложится на носилки, их подхватывают сильными руками.
Тропкин подает «раненому» брошюру:
– На почитай что-нибудь для аппетита про травы.
– А в середине шашлык с луком, а! – как припев, добавляет Геворкян.
– Слушай, не могу больше... – взмолился Закиров, – разговорами о еде аппетит раздражается...
Долго идет отделение музыкантов. Но командного пункта нет и нет. Видно, сбились с маршрута.
– Мы же с голоду умрем! – кричит Геворкян.
– Отставить разговоры! – приказывает Тропкин.
– У меня нога подвернулась, – не унимается Геворкян. – Не могу нести носилки...
– Везет же некоторым, – говорит Солоха, когда вместо Зайцева на носилки ложится Геворкян.
– Что-то нет КП, – вслух размышляет Тропкин.
– Выходит, заблудились? – спрашивает Солоха.
– Разберемся... – отвечает Тропкин. – Стой! Привал!
И опять все ложатся под деревьями.
Солоха помогает Геворкяну снять сапог, осматривает ногу, забинтовывает ее и подвешивает к суку. Невдалеке колода сушняка. Рядом на расстеленной плащ-палатке красуются две буханки хлеба и соль в банке. Геворкян мечтательно смотрит в небо, на неподвижные облака.
– Ну дайте больному хоть корочку хлеба, – просит он.
Рука Геворкяна тянется к буханке, и пальцы отламывают кусочек... потом еще...
– Геворкян!
От неожиданности бинт, на котором подвешена нога Геворкяна, обрывается, он вскакивает.
– Виноват... Товарищ прапорщик!
– Виноват... Считайте, Геворкян, что свою пайку хлеба вы съели! И вообще... Хватит разлагаться: отделение выходит из окружения, а вы... Егоров – за водой! Река рядом. Закиров – костер! А вы, Геворкян... Зайцев и Солоха, вся троица, без рыбы не возвращайтесь! Старший – рядовой Солоха.
– Есть не возвращаться без рыбы! – повторяет Геворкян.
– Простите, товарищ прапорщик... А где взять удочки? – беспомощно спрашивает Коноплев-Зайцев.
– Вы не на даче... Зайцев! Тут не в бирюльки играют... Что вы извиняетесь? Проявите смекалку! Оружие оставьте, разрешаю.
– Есть проявить смекалку! – чеканит за товарища Геворкян.
Последний всплеск солнца скрылся за лесом, по ту сторону реки. Тишина. Лишь крик кулика нарушает покой. Только звуки шагов на тропе. Впереди Геворкян, за ним Солоха, а следом Коноплев.
– Ищи камыши, – советует Солоха, – там кого-нибудь словим.
– На что словим? – мучается Геворкян.
– Придумаем что-нибудь, – успокаивает его Солоха. – Мы же в особых условиях, соображать надо... Лодочку бы где...
– У меня есть комплект запасных струн к скрипке, – говорит Коноплев.
– Ну молодец ты, Коноплев-Зайцев... – останавливается Солоха. – Не ожидал!
– Молодец, Коноплев, – оживляется Геворкян. – Медаль тебе откую... А у меня... запасной клапан к кларнету – чем не блесна!
– В таком разе в порядке... На такую блесну мы и бегемота поймаем, – острит Солоха.
Быстро темнеет. На светлом фоне воды силуэты солдат едва заметны. Бледная луна появилась за рекой и высветила темный камышиный клин. На воде то там, то здесь расплываются круги...
– Смотрите... Лодка! – говорит Солоха.
– Без весел...
– Красиво как! Только есть хочется... Помнится, в детстве мы липовые листья ели... – оглядывает берег Коноплев.
– Что листья! – не выдерживает Солоха. – Я скоро траву начну щипать... Это Геворкян у нас сытый – полбуханки сжевал.
– Всего один кусочек... – Геворкян прицепил клапан к струне, засунул все в карман. – Вы располагайтесь на берегу, а я в лодке... Я на Севане форель ловил. Так что...
Он влезает в чуть притопленную лодку, Солоха отпихивает ее, и она, зашуршав по камышам, отплывает от берега, останавливается в густых камышах. Геворкян устроился на носу. Конец струны он намотал на палец, но, подумав, привязывает струну к носу лодки.
– Щука плещется, – с надеждой в голосе сказал Солоха, вслушиваясь в тишину. – Утречком рубашкой, как бреденьком, пройдемся... Сейчас и утонуть недолго.
Солоха и Коноплев сложили скатки, удобно уселись. Солоха закурил. Огонек сигареты слабо, загадочным светлячком засветился в темноте.
– Ну как там? – негромко спросил он Геворкяна.
– Рыбка еще присматривается, – ответил тот.
– Угу... На одном конце червяк, на другом... – бубнит Солоха. – Слышь, Коноплев, а ты уху когда-нибудь варил?.. Эхма! Я тебя научу уху в мешочках варить. Век меня помнить будешь! Берешь мелкую рыбешку – и в тряпочку, вывариваешь, потом еще... Ты спишь?
– Нет еще...
– Вот я и думаю, – продолжал в темноте Солоха. – Блуданули мы. Прапорщику теперь... эхма!.. А может, нам такой приказ – заблудиться... Хорошо, что не зимой.
Громкое посапывание заставило Солоху замолчать.
– Ну спи, спи, я подежурю...
