Текст книги "Приключения 1979"

Автор книги: Евгений Федоровский

Соавторы: Владимир Печенкин,Борис Ряховский,Михаил Белоусов,Минель Левин,,Геннадий Семар,Эдуард Хлысталов,Евгений Волков,Юрий Хорунжий,Владимир Жмыр
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)

6

Мокрый снег не унимался. Вода заполнила весь двор, весь городок.

Собака с обрезанными ушами, услышав какой-то звук, насторожилась, но, узнав тетю Айну, снова убрала морду в будку и улеглась.

Тетя Айна, высунув голову в сторону пристройки, всмотрелась в темноту, а затем, пройдя сквозь пристройку, не торопясь стала подниматься по деревянной лестнице. Поднявшись на одну ступеньку, она останавливалась, прислушивалась и, не почувствовав ничего подозрительного, опять поднималась еще на ступеньку.

Добравшись до второго этажа, тетя Айна остановилась перед дверью, на некоторое время снова замерла, затем, пригнувшись, приложила ухо к двери. Кто-то внутри ходил – слышались звуки шагов. Скрипнула железная сетка кровати, и наступила тишина.

Тетя Айна немного подождала, потом, так же как и поднималась, потихоньку спустилась со ступеньки на ступеньку вниз. Возле деревянной стены пристройки она взяла в руки медную посудину и, приподняв подол длинной юбки, чтоб не испачкаться в грязи, отправилась в самый конец двора. Там она в темноте и скрылась среди деревьев.

7

Минуло время третьих петухов. Снег больше не шел, но небо продолжало хмуриться. Все говорило о том, что эти тяжелые тучи вновь разверзнутся над райцентром.

Мир кругом будто был вымыт – и голая яблоня, и гранатовый куст, и стволы алычи, и спускающаяся вниз по саду асфальтовая дорожка, и цементный пол дворовой пристройки.

Дядя Фаттах колол во дворе дрова, и Муршуд, подбирая в охапку готовые поленья, складывал их под деревянной лестницей, поднимающейся на второй этаж.

Жена дяди Фаттаха, Гюльдаста, кипятила у пристройки самовар. Ей было лет сорок – сорок два. Несмотря на то, что Гюльдаста родила семерых детей, она еще отнюдь не отцвела, а выглядела стройной, красивой женщиной.

Старшая дочь дяди Фаттаха смывала грязь с деревянных ступенек. Девочка лет восьми-девяти опускала стаканы и блюдца в наполненный горячей водой тазик, стоящий на столе возле стены пристройки, а затем вынимала и вытирала. У маленькой трехлетней девочки – видимо, последнего ребенка дяди Фаттаха – левая рука была привязана веревкой к туловищу, пошевелить ею она не могла. Отрывая правой рукой кусочки хлеба, который она держала в зубах, девочка бросала их разгуливающим по двору курам и цыплятам.

Когда Гюндюз вышел на веранду второго этажа, дядя Фаттах, подняв голову, увидел его и первым поздоровался:

– Доброе утро, сынок, как дела?

Спускаясь во двор, Гюндюз отвечал:

– Доброе утро. По-моему, неплохо. Совсем не то, что вчера.

Гюльдаста, очевидно, почувствовала себя неловко, увидев раннего гостя. Она прикрыла рот шелковым платком, надетым под шерстяной шалью, и чуть слышно поздоровалась.

Гюндюз приблизился к дяде Фаттаху и улыбнулся:

– Времечко к утру – руки, к топору, дядя Фаттах!

Дядя Фаттах, взмахнув обеими руками топором, одним ударом расколол пополам лежащее на пне толстое и короткое бревно.

– Каждой работе хозяин нужен, – сказал он следователю.

– Помочь?

– Кто бьет по железу, тот и кузнецом станет, – засмеялся дядя Фаттах. – Не обижайся на мои слова... Но, скажу я тебе, работа умелого любит.

Гюндюз тоже рассмеялся.

– Зачем обижаться, дядя Фаттах, – сказал он и, потеребив курчавые волосы стоящего рядом Муршуда, прижал его голову к груди. – Запомни, богатырь, эти слова отца. В них – сокровище.

Дядя Фаттах поправил его:

– Да не отца его это слова, народные это слова. Миллионы таких Фаттахов, как я, пришли и навсегда исчезли в нашем неуспокоенном мире. А слово народа осталось. – Дядя Фаттах вновь поднял топор над головой. – Пусть дети хорошо учатся, заработают себе доброе будущее, придет время, эти слова им сами собой вспомнятся. – Произнеся это наставление, дядя Фаттах опять взмахнул топором: плотное бревно разлетелось с одного удара надвое.

Самая маленькая девочка подошла и встала возле них, с интересом рассматривая незнакомого дядю. Гюндюз спросил:

– А тебя как зовут?

Девочка не отвечала.

– У тебя язычка нет, да?

Девочка показала язык.

– Оказывается, есть! – Только теперь Гюндюз заметил, что левая рука ребенка привязана к туловищу.

– Что с рукой у девочки?

Гюльдаста, поправляя платок, ответила:

– Левша. Завязали, чтоб она разработала и правую руку.

Девочка посмотрела на мать, потом, повернувшись лицом к гостю, подергала завязанной рукой и, чтоб избавиться от навалившейся на нее с утра беды, попросила у него помощи.

– Я хочу, чтобы эта моя рука стала правой. – И она снова задергала левой ручкой.

Гюндюз засмеялся. Гюльдаста тоже улыбнулась и покачала головой, не смотрите-де, что такая– маленькая, шайтану шапку сошьет.

– Ты гляди только, чего она хочет, а! – Дядя Фаттах удивился и, засмеявшись, повернулся лицом к гостю. – Ты умывался уж?

– Умылся из рукомойника на веранде.

– Для мужчины это не умывание... Муршуд, иди-ка полей воды, пусть твой дядя умоется.

Муршуд зашел в комнату на первом этаже дома, вынес оттуда кувшин воды и прямо посреди двора полил Гюндюзу на руки. Гюндюз шумно плескал себе воду в лицо.

– Вот теперь совсем чудесно, – сказал следователь. – Я перед тобой в долгу, дядя Фаттах!

Дядя Фаттах, вынув трубку из нагрудного кармана ватника, сунул ее в рот.

– Там, где начинаются долги, дружба кончается, – возразил он. – Какой долг? Чувствуй себя как дома. Пока ты здесь, у нас для тебя всегда лучшее место найдется. Ты должен себя крепким чувствовать. Вовремя пить, есть. Работа у тебя тяжелая.

8

Прокурор Дадашлы присел перед камином и помешал кочергой горящие в огне дрова. От жара его мясистое лицо еще больше распухло и раскраснелось. Прислонив кочергу к камину, он выпрямил спину, на редкость легкими шагами прошел через комнату и уселся за столом.

Гюндюз, положив пальто на колени, сидел в мягком кресле. Банки дяди Фаттаха сделали свое дело: весь вид следователя по особо важным делам вновь говорил о его здоровье и молодости.

Старший инспектор уголовного розыска капитан Джаббаров, высокий, худой человек, пристроился возле приставного стола, образующего вместе с письменным столом прокурора черную букву «т», и просматривал бумаги в лежащей перед ним папке. Затем он повернулся к Гюндюзу и сказал:

– Шесть лет я работаю в этом районе. Мне казалось, это самый мирный уголок в мире. Воровство случалось, драки были, спекуляция, естественно, тоже, но убийство? Крохотный район,, все друг друга знают, люди приветливые. И вдруг ни с того ни с сего такое безобразное ограбление.

Гюндюз, встав, бросил пальто на кресло.

– Все это я уже слышал! – сказал он и, подойдя к окну, остановился.

На улице опять тихо падал снег, и несколько ребятишек, не обращая на это внимания, играли в футбол, утопая в воде и грязи.

Не отрывая глаз от играющих в футбол пареньков, Гюндюз Керимбейли сказал:

– Но это непохоже на ограбление...

Наступила тишина. Капитан Джаббаров, захлопнув папку с бумагами, посмотрел на прокурора, а прокурор Дадашлы, облокотившись на письменный стол, уперся в обе ладони мясистым подбородком и исподлобья уставился на следователя по особо важным делам.

Проехавшая по улице грузовая машина окатила грязью отскочивших к тротуару ребят. Шумно ругая шофера, они стайкой бросились вдогонку за автомобилем, а потом снова столпились на середине улицы и начали играть. Гюндюз, отвернувшись от окна, сел напротив капитана Джаббарова:

– Я не собираюсь полностью отрицать, что убийство Махмуда Гемерлинского было совершено с целью ограбления. Все может быть... Но одно обстоятельство меня весьма беспокоит. Зачем этот несчастный, даже не передохнув, вышел из дому? Почему именно один? С сердцем стало плохо? Предположим, что так. Но отчего не посидеть во дворе? Почему он не прогулялся рядом с домом? Что его потянуло по той же самой дороге, какой, он шел от вокзала? Вы утверждаете, что Махмуд Гемерлинский захотел прогуляться. Не могу в это поверить. Между домом учителя Фазиля и местом происшествия довольно большое расстояние. Идти ему пришлось по грязи, среди луж. Между тем недалеко от дома учителя Фазиля, прямо по дороге, ваш районный парк. Почему там не прогуляться ему? Чисто, никакой слякоти. На вокзал, что ли, он пошел? Зачем? Решил вернуться в Баку?

Капитан Джаббаров заметил:

– Ночью здесь ни одного поезда на Баку нет.

Гюндюз согласно кивнул:

– Правильно, я это тоже проверил. Во-вторых, должна же быть какая-то причина, чтоб так быстро вернуться в Баку. Что могло случиться? Поругался с внуком? Так сразу? Может, учитель Фазиль говорит нам неправду?

Прокурор Дадашлы собрался что-то возразить, но Гюндюз Керимбейли остановил его.

– Все это россказни, товарищ прокурор. Если учитель Фазиль говорит неправду, разве он не сумел бы соврать более логично? Вполне мог. А ведь учитель Фазиль вряд ли напоминает тупицу. Сейчас, по-моему, главный вопрос для нас вот в чем: почему Гемерлинский так поспешно вышел из дому, зачем он сразу же направился на вокзал, то есть зачем ему понадобилось вернуться на ту же дорогу, по которой он только что шел? Прокурор Дадашлы выдвинул средний ящик письменного стола, вытащил сигареты и предложил Гюндюзу.

– Большое спасибо, – поблагодарил Гюндюз. – Не курю.

Прокурор положил сигареты на письменный стол.

– Я тоже не курю, – сказал он и, поднявшись из-за стола, подошел к печке, помешал кочергой угли и, выпрямившись, посмотрел на следователя по особо важным делам.

– Значит, Гемерлинского убили с другой целью? И, чтобы запутать следствие, из карманов у него вытащили часы и портмоне?

Наступило молчание. Чтобы ощутить издевку в словах прокурора Дадашлы, вовсе не надо было быть семи пядей во лбу. Молчание нарушил сам Дадашлы:

– Но это же штамп из коллекции дилетантов, сочиняющих детективы, товарищ следователь по особо важным делам...

Взглянув на опухшее лицо прокурора, Гюндюз улыбнулся:

– Но что такое штамп? Штамп, стандарт, шаблон, трафарет – это все то, что мы ежедневно видим, с чем мы сталкиваемся постоянно, разве не так?

Прокурор Дадашлы ответил на вопрос следователя по особо важным делам не сразу.

– Конечно, – произнес он, – от ваших вопросов так просто не отмахнешься. Они выглядят справедливыми. На пути к истине миновать их нельзя. Но ведь можно задать и совсем иные вопросы, совсем иные «зачем»? Если вор Имаш не замешан в этом деле, зачем ему скрывать, что он был на вокзале? Должна же у него быть хоть какая-то причина, чтоб скрывать это.

Прокурор Дадашлы подошел к письменному столу и, облокотив на него обе руки, нагнулся к следователю по особо важным делам.

– Я-то людей знаю, – обиженно сказал он, – таких, как Имаш, я хорошо знаю. Насквозь их вижу, всех этих сукиных детей! Простите, но голодного волка к деревне тянет. Засел на вокзале, видит, человек из Баку приехал. На руке золотые часы, откуда ему знать, что приезжий живет на пенсию, а в кошельке у него всего тридцать рублей. Вот он и ограбил его, и представьте себе, даже не подозревая, что сейчас же он его и убьет – нет, всего лишь завладеет имуществом, ну а остальное уже, так сказать, по привычке... У старика дома сердце схватило. Тут ваш вопрос начинается. Так или иначе, Гемерлинский вышел из дому. А вор-то от холода дрожит, в кармане у него ни шиша, и вдруг такая везуха – счастье само прет навстречу. Может, даже остановил старика, о мировых проблемах с ним заговорил. А потом и прикончил! Могло же все так произойти, клянусь честью, могло! Я их насквозь вижу, всех этих... – Прокурор Дадашлы чуть было не произнес какое-то откровенно смачное слово, но проглотил его и спросил: – Или не могло?

Следователь по особо важным делам Гюндюз Керимбейли улыбнулся.

– Все это россказни, – повторил он. – И то, что вы описали, и мои собственные предположения... – Затем, поднявшись, подошел к телефонному аппарату. – Можно отсюда по автомату позвонить в Баку?

– Нет, – ответил следователь Джаббаров. – Баку нужно заказать. Нас быстро соединяют.

Прокурор Дадашлы, пытаясь пошутить, спросил:

– Опять конспирация?

– Нет никакой конспирации. С домом хочу поговорить, с детьми.

И Гюндюз взял телефонную трубку.

9

Гюльдаста разожгла в пристройке очаг.

Дядя Фаттах, раскуривая трубку, выговаривал гонявшемуся во дворе за большим петухом Муршуду:

– Даже такое простое творение аллаха поймать не можешь.

Гюльдаста, ставя на огонь наполненный водой медный казан, сказала:

– Это не петух, сотворенный аллахом, а сам гнев аллаха. Разве с ним справиться ребенку?

Маленькая девочка с привязанной левой рукой подошла к дяде Фаттаху:

– Открой руку. Я поймаю.

Дядя Фаттах, погладив ребенка по голове, сказал:

– Ну и хитра, и в кого ты такая пошла?

Гюльдаста засмеялась:

– В кого же, как не в тебя, муж? Тебе ли не знать?

Малышка сказала:

– Я похожа на джыртана[7] 7
  Джыртан – чертенок, персонаж азербайджанских народных сказок.


[Закрыть].

Дядя Фаттах взял девочку на руки:

– Нет, ты непохожа на джыртана, ты самый джыртан и есть!

Муршуд, кувыркнувшись, схватил петуха за хвост, но и на этот раз не смог удержать его в руках. Петух, раскричавшись, вырвался и убежал.

Чаша терпения дяди Фаттаха лопнула:

– Эй ты, недотепа, день проходит, сейчас придет гость!..

Муршуд снова ринулся за петухом.

10

Снег перестал валить, но небо было сплошь серым, и на этом безрадостном фоне с трудом различался дым, идущий из разбросанных по деревянным крышам труб. Едва поднявшись, дым смешивался с тяжелыми тучами, проходящими над райцентром; тучи стелились над самыми дымоходами.

В верхней части городка трубы были закутаны туманом.

И эти мокрые деревянные крыши, и туманные горы, и все, что виднелось сейчас вокруг, – все мечтало о солнце.

Имаш, сидя на корточках в нижней части своего двора, обстругивал края только что поставленных дверей и не сразу увидел стоявшего возле забора, перед которым росли кусты ежевики, Гюндюза Керимбейли.

– Успеха трудам праведным! – обратился Гюндюз к не обращающему на него никакого внимания хозяину.

Имаш не ответил, еще усерднее занимаясь своим делом.

Тогда Гюндюз Керимбейли подошел к калитке и приоткрыл ее:

– Войти можно?

Имаш, оглянувшись, посмотрел на навязчивого гостя и кивнул головой.

– Салям алейкум, – поздоровался следователь по особо важным делам.

Имаш молча кивнул.

Гюндюз сначала взглянул на Имаша, придерживающего коленями новую дверь, затем осмотрел аккуратный дворик, где все было на своем месте.

– Если сегодня вы не расположены разговаривать, я пойду, – сказал он.

Продолжая строгать, Имаш высказался:

– Сегодня уйдешь, завтра вернешься, начальник!

– Вернусь вряд ли, а вот вызову, это точно! – улыбнулся своей особенной улыбкой Гюндюз Керимбейли. – Как вы узнали, что я начальник?

– Много ваших встречал, – сказал Имаш. – Как увижу, сразу усекаю. Овчарки, начальник, нюхом след берут, а я тоже: раз дыхну и с ходу вас чую.

Видимо, и следователь по особо важным делам хорошо знал людей вроде Имаша и умел с ними разговаривать. Засунув руку в нагрудный карман пальто, он извлек оттуда удостоверение и, подержав его перед глазами Имаша, сразу приступил к делу:

– Где вы были двадцать пятого ночью?

Имаш все еще не оставлял своей работы.

– Двадцать пятого? Откуда мне знать, начальник, я человек не рабочий, кто его помнит, где меня носило.

– Вот вы и вспомните.

– А в чем дело, начальник? Что, опять у кого-то украли козу или корову?

Гюндюз, пропустив мимо ушей откровенную издевку Имаша, с еще большей настойчивостью повторил:

– Где были вы в ночь на двадцать пятое число, когда был убит дед учителя Фазиля Гемерлинского?

Рука Имаша бросила дверь, и на его худой жилистой шее заходил кадык.

– Ты что это хочешь сказать, начальник?

Следователь по особо важным делам резко повысил голос:

– А то и хочу сказать, что к незнакомому человеку на «ты» вам бы лучше не обращаться! Мы что, друзья большие были?

Имаш не отвечал.

– Я вас спрашиваю, друзьями мы были? Отвечайте!

Имаш и сам не заметил, как приподнялся на ноги и произнес:

– Нет.

– Вот и потрудитесь тогда говорить на «вы»!

Имаш, отряхивая коленки брюк, сказал:

– Извините.

– Так где вы находились двадцать пятого числа ночью?

Вытащив сигарету из кармана, Имаш чиркнул спичкой и, затянувшись, немного пришел в себя:

– В тот вечер... двадцать пятого, я был дома... спал...

– Дома у вас могут подтвердить это?

Имаш молчал.

– А сестра как? Она это подтвердит?

Имаш со злостью шмякнул о землю только что зажженной сигаретой.

– Ее вы не трогайте! – вскричал он. – Она мне не чета! Чистый человек...

Гюндюз Керимбейли направился к воротам.

– До свидания. Мы еще, должно быть, увидимся. – Потом, приостановившись на мгновение, добавил; – Больше всего в мире я не люблю ложь. Запомните это.

Имаш поплелся за ним.

– Как только вскочит у человека на глазу бельмо, – заныл он, – так он и пропал...

Гюндюз повернулся в его сторону:

– Почему вы нигде не работаете?

Чувствуя, что не выдерживает больше взгляда этого молодого начальника, Имаш отвел глаза в сторону.

– В нашем районе лучше человеку подохнуть, чем потерять доброе имя. Человека ославили вором. Кто теперь здесь даст работу вору Имашу? Кто захочет работать вместе с вором Имашем? Эх... – Имаш махнул рукой и, опять вытащив из кармана сигарету, закурил. – Я вот вам говорю о том, что снаружи горит, а о том, что внутри, молчу... – Он вдруг рассердился на самого себя, видимо, за то, что так разоткровенничался. – Знаю я, это все проделки учителя! Он и послал вас ко мне! Но ничего из этого у вас не выйдет! – Имаш немного повысил голос. – Я уже говорил! – Нагнувшись, он поднял валявшийся на земле рядом с ямой большой заржавленный нож и с размаху метнул его в дверь. Нож вонзился в дверь, и заржавленная, грязная рукоятка пронзительно задрожала. – Я ему уже говорил, что...

Следователь по особо важным делам оборвал его,

– Сколько вам лет?

Имаш, замолчав, захлопал глазами. Наверное, он соображал, что за хитрость таится за этим вопросом. Потом ответил:

– Уже больше пятидесяти...

Выходя из дворовой калитки, Гюндюз Керимбейли сказал:

– И когда вы о себе подумаете? Пора ведь уже.

И, не попрощавшись, удалился.

Стоя у забора, Имаш некоторое время смотрел ему вслед, потом повернулся, подошел к яме и, вытащив сигарету изо рта, со злостью швырнул ее в грязь.

Из двери торчала рукоятка воткнутого ножа.

11

Войдя с холода в жарко натопленный кабинет прокурора Дадашлы, Гюндюз Керимбейли прежде всего невольно взглянул на весело потрескивающую печь. Конечно, это не осталось не замеченным прокурором Дадашлы, и он гордо вскричал:

– Да, хорошо горит, – а затем указал на молодого человека, сидевшего за длинным столом напротив инспектора уголовного розыска Джаббарова. – Эксперт ждет вас.

Гюндюз Керимбейли, снимая пальто, пожал руку молодому человеку. Тот представился:

– Судебно-медицинский эксперт Кязимов.

Следователь по особо важным делам решил не терять времени.

– Товарищ прокурор, если вам не трудно, покажите мне дело, открытое в связи с убийством Гемерлинского.

Прокурор Дадашлы протянул лежащую перед ним папку Гюндюзу.

– Вот, пожалуйста. Мы здесь тоже ворон в небе не считаем. Делом занимаемся.

Гюндюз Керимбейли слегка улыбнулся и, взяв папку, сел рядом с Кязимовым. Из папки он вынул заключение судебно-медицинской экспертизы:

– По вашему заключению, Гемерлинский был убит ножом, по форме своей напоминающим финку?

– Да, это так.

– Острая сторона ножа при ударе оказалась вверху?

– Так точно.

Гюндюз повернулся к прокурору Дадашлы:

– Нож вошел глубоко. Вы поэтому считаете, что убийца человек высокого роста?

Прокурор Дадашлы сказал:

– Конечно. Вряд ли Гемерлинский присел под дождем на улице, мол, не удобнее ли вам так будет – садануть меня ножом сверху вниз.

– Но дело как раз в том, что Гемерлинского вовсе не ударили ножом. Нож был брошен! – Поднявшись, Гюндюз Керимбейли вытащил из кармана лежащего на диване пальто большой охотничий нож. – Вот что я купил сегодня в вашем универмаге. Их там полно, – с ножом в руке он приблизился к судебно-медицинскому эксперту. – Примерно таким ножом и убили, не так ли? Видите? Одна сторона острая, другая – тупая.

Эксперт Кязимов в замешательстве оглядел охотничий нож.

– Да, – согласился он. – Убили именно таким ножом.

Следователь по особо важным делам посмотрел на растерявшегося вконец прокурора.

– Ни один убийца не наносит удар так, чтобы тупая сторона была обращена вниз. – Он взялся за рукоятку и поднял нож вверх. – Вот как его приходится держать... Иначе никак невозможно.

Ни слова не сказав, прокурор Дадашлы вытащил из папки фотографии и, будто впервые их увидев, по одной просмотрел. Затем поднялся, взял нож, протянутый ему следователем по особо важным делам, ухватился мясистыми пальцами за рукоятку и, как только что показывал Гюндюз, поднял нож вверх. На мгновение с лица его исчезла привычная ласковая улыбка, будто он действительно хотел кого-то ударить, и он сказал:

– Спорить здесь не приходится. Все правильно. Метнул, сукин сын, а когда увидал, что старик готов, вытащил.

Прокурор Дадашлы произнес эти слова так, будто за игрой в шахматы подставил своего ферзя прямо под пешку, бей, мол, а теперь, заметив свою оплошность, растерялся.

Поднявшись из-за стола, он направился к печке, вышагивая легко и изящно, будто и не владел телом в сто тридцать килограммов.

Гюндюз улыбнулся:

– Так кто же в вашем районе так бросает ножи?

Прокурор Дадашлы, орудуя возле печки кочергой, ответил:

– Любителей таких забав не знаю, но Фазиль Гемерлинский организовал в школе секцию– стрельбы из лука.

Следователь по особо важным делам Гюндюз Керимбейли тоже подошел к печке и, наблюдая, как прокурор, пригнувшись, помешивает кочергой угли, спросил:

– Кстати, вы знаете? Гемерлинский раньше работал в милиции.

Прокурор Дадашлы оторвал свой взгляд от огня и снизу вверх посмотрел на следователя по особо важным делам, как бы интересуясь, а что, собственно, стоит за этой новостью.

Гюндюз обратился к Джаббарову:

– Вам необходимо сегодня же отправиться в Баку. В архиве Министерства внутренних дел познакомитесь с документами Гемерлинского. Сейчас мы с вами все подробно обсудим.