Текст книги "Вдоль по памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства. Шрамы на памяти (СИ)"

Автор книги: Евгений Единак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 64 (всего у книги 66 страниц)

– Скромность – не развязность. Большинство наших раскрученных сейчас по скорлупкам. И в Афган они бы никогда не пошли. У тебя жизнь богаче, чем у меня, на порядок. Усаживайся и пиши: "Афганистан. Туда и обратно". Это такая ёмкая тема. Описывай все как можно подробнее. А потом начнешь вычеркивать, сокращать, шлифовать. Правда – она видна. Вот увидишь, получится. А мастерство придет с работой.

– Мне дочь на день рождения сделала видеоклип на тему: "Мама в Афганистане". Будет время – поместит его на страницу. Можно будет посмотреть.

– Посмотрю с интересом. Это и моя молодость. Мне было тридцать три. Несмотря ни на что, до сих пор отношусь положительно к введению военного контингента. Вот только дальше все пошло бездарно. Афган, с одной стороны, отодвинул, с другой, приблизил разрушение моего мира, моей страны.

В 1981 мы с женой были в Трускавце. Обедали за одним столом с майором. Рядом с ним сидел человек в штатском, но похоже в больших чинах. Штатский спросил:

– Скажи, Руслан. Ты там видишь все изнутри. Как твое мнение?

– Ох, (И.О. не помню), не надо было сейчас нам туда.

Говорили тихо, не называя больше имен и стран. А много позже по телевидению мы узнали майора. Это был Руслан Аушев. Уже генерал. А второй, возможно был Ивашов, но не ручаюсь. Давно было.

– Я вас приветствую, доктор. Смотрела новости. У вас тоже не всё спокойно?

– К сожалению всё правда. Помнишь у Маяковского? Если звезды зажигаются... Значит кому-то нужно, чтобы в нашем доме был пожар. Этот кто-то не успокаивается...

– Страшно не за себя, а за детей и внуков. Если бы я была молода, я, наверное, уехала бы в Канаду. Но увы, я пенсионерка.

– Я до сих пор еще не оценил мудрости поступка моего младшего, нашедшего в себе силы преодолеть Рубикон, заложенный в нас, старших. Я уже никуда не поеду. Не хочу быть нахлебником. Да и не приживается старое дерево, пересаженное на новое, пусть даже плодородное место.

– Да... Конечно. Ты прав. Даже здесь, в России, я чувствую себя чужой потому, что очень долго прожила в Казахстане. Очень долго вспоминала Молдавию, и сейчас вспоминаю, хотя прошло столько лет. Но то было детство. Там мы жили впятером в одной комнате.

– Нет, Люда! Ты не права! В России ты всегда дома. А дома, говорят, и солома едома. Для взрослых и поживших главное – языковая среда. И ты не чувствуешь себя инородным телом, которое организм, сам смертельно больной, пытается тебя безрассудно отторгнуть. Это очень страшно чувствовать. Никому не пожелаешь!

– Я поместил еще одну главу. Расизм в нас и жив и мертв... Будет время, почитай.

– Обязательно прочту. Как там у вас, успокоился народ? В новостях что-то молчок.

– Я сам не пойму: Кто есть кто? Не приведи бог, как на Украине. У меня там родственники. Полтора года не общаемся. По ихнему мнению я продался "москалям". Вот так. Линия фронта пролегла через семьи, а то и через постели.

– У моих знакомых то же самое. Нет общения. Во всем винят москалей. Полный дурдом. Я вообще не пойму, что все хотят? Помнишь песню? Поет Даль: Призрачно всё в этом мире бушующем... ═Это точно!

– Ты не поешь, Люда?

– К сожалению, не пою. Кто-то наскреб миллиарды, а кто-то еле сводит концы с концами. Даже патриарх выступал. Говорит, что правительству надо обратить внимание на очень большую разницу между бедными и богатыми.

– Люда! Я не говорю, что все было идеально. Но жили с какой-то уверенностью в завтрашнем дне. И за своих детей тоже. Я уже писал, что оказалась разрушенной целая цивилизация. А беззащитной она оказалась, потому, что была добрая. Есть такая циничная украинская поговорка: – добрый божевильному (дураку, сумасшедшему) брат. Кто мутил при Сталине, тот мутит и сегодня. А Ленин намутил больше всех.

– Ты в Новокубанске? В тринадцатом году мои коллеги голубеводы ездили на выставку голубей в Армавир. Привезли отличных северо-кавказских. Сейчас туда уже не едут. Надо пересекать Украину и Донбасс. Люди боятся.

– Да, я в Новокубанске. У меня сосед занимается голубями. Жена жалуется, что он ничего не хочет делать по дому. Неужели это занятие так сильно затягивает?

– Да. Это как наркомания. А может и похлеще.

– Я поймала себя на мысли. В груди не умирает то время. Прошедшее все больше кажется счастливым сном. Как давно и совсем недавно всё было! Внутри все еще ощущаю себя юной. Скорее всего впадаю в детство. Всё равно приятно сердцу. А ещё. Я чувствую себя молодой, пока ничего не болит. А как заболит... Думаю: "А что ты хочешь, Людмила? Тебе вот-вот семьдесят". Остеохондроз мучает.

– Не говори! Я то тебя помню другой! Кстати. Тогда, в школе, была красно-оранжевая трикотажная кофточка? С воротником, как у водолазки или футболки? Или я себе это сам нарисовал?

– Ты помнишь, какая у меня кофточка была? У меня есть фото той поры в другой кофточке.

– Помести, пожалуйста то фото в ОК. Судя по тебе, у тебя остеохондроза не должно быть.

– Постараюсь то фото отыскать. Почему у меня не должно быть остеохондроза? Я в период развала Союза такие телеги и сумки таскала! Занималась торговлей. Не разбогатела, но на жизнь хватало.

– С весной тебя, Женя. Тебя и всю твою семью! Всех благ.

– Спасибо, Люда! И тебя с весной. Самого доброго!

– Ты про это фото говорил?

– Да! Точно! У меня тоже есть одна фотография в таком овале. А фотограф был старый колченогий дед. Его "фотоателье" было прямо на улице рядом с книжным магазином по улице Сергея Лазо. А кофточка была и однотонная, ближе к оранжевому цвету. Вспомни! Мне почему-то хотелось потрогать локоть, и больше ничего. Но ты была колючая!

– Вот фотографа совсем не помню. Женя! Ты все помнишь, потому, что остался там жить. Я помню только улицу Ленина. Её еще не переименовали? Сейчас это модно.

– Если бы у меня был дар художника, я бы того фотографа нарисовал. Он у меня перед глазами. Ты не запомнила его, потому, что приоритеты у нас тогда были разными. У меня были мальчишечьи. Тем более, что ремеслом фотографа я в те годы уже переболел. А дед исчез куда-то ровно через год, когда я был в девятом классе. В один день просто не разложил на улице свою фотолабораторию. Может умер... Я впитывал в себя всё, что не касалось учебы, как губка. Мне жаль то время. Оно было беднее, но чище.

– Я послала тебе три мелодии.

– Спасибо, что не забываешь!

– Как я могу забыть моего одноклассника?

– Всё прошедшее кажется сейчас просмотренным фильмом. Кажется, что это было не со мной. А с другой стороны, даже запахи тех лет помню.

– Женя! Ты такой сентиментальный! Тебе надо было быть музыкантом, а не врачом.

– Музыкального дара у меня нет. Мне многие говорили, что я не в те сани сел. Но уже не вернешь. надо достойно завершать круг.

– Женя! Забыла поздравить тебя с днем космонавтики. Я так хорошо помню этот день! Мы были в школе, когда объявили, помнишь? Все выскочили на линейку такие радостные и гордые!

– Спасибо! Взаимно! Я хорошо помню тот день, О нем я пишу в главе "Гагарин в космосе... или баранчики в ларьке!". Почитай, полагаю, что не пожалеешь.

– Солнечного вам всем настроения! Плейкаст...

– Спасибо, Люда!

– Спасибо, Люда! Приятно получать от тебя весточки.

– С вербным воскресеньем, Женя! Тебя и всю твою семью.

– Спасибо! Взаимно.

– Привет, Женя. Как настроение? Бодрое?

– Спасибо, Люда за постоянную поддержку. Рад видеть тебя на странице.

– Ты хоть и не травматолог, но хочу спросить. Внуку поставили диагноз: Киста коленного сустава. Размером 2 на 6. Одни говорят, что надо оперировать, другие предлагают пункцию. Я работала в операционной общей хирургии. Но с таким диагнозом не встречалась.

– Надо делать рентген и компьютерную томографию. Если нет ущемления, обходится без операции.

– Ему делали УЗИ. Здесь такой дурдом. Ира еще дом купила. Захочешь продать, не сможешь. Я теперь поняла, что в России в каждом регионе свои порядки. Краснодарский край самый дорогой. Выжить здесь довольно сложно.

– Откуда ножка кисты? Как она распространяется? Вся ли она в полости сустава или это синовиальная внеартрикулярная киста?

– Заключение УЗИ: Признаки кисты Беккера справа, формирующаяся киста Беккера слева.

– Это грыжа подколенной ямки. За счет накопления синовиальной жидкости во влагалищах сухожилий. Если мешает, надо оперировать. Но нужен виртуоз, чтобы сделать пластику влагалищ, каждого отдельно. Реабилитационные мероприятия в послеоперационном периоде, массаж, разработка.

– Я тоже думала, что операция на коленном суставе ювелирная. Здесь нет таких спецов. Спасибо за консультацию. Сколько стоит заочная консультация?

– Это ты мне? Про стоимость? На тебя даже обидеться невозможно. Взаимная шутка. А ещё, навсегда эластический бинт. Пишут, что в ряде случаев бинт помогает обойтись без операции. Бинтуется вся голень строго до надколенника.

– Спасибо, всего доброго.

Плэйкаст.

– Спасибо! Всего самого доброго!

– Женя! Здравствуй! Как настроение в медовый спас? Поздравляю!

– Привет! И тебя с медовым спасом. У меня всё по-прежнему. Сегодня видел Жору Талмацкого и Борю Акатова. Передают тебе привет. Вот с тобой общаюсь. Это то, что осталось. В июне-июле проводил двух сверстников из Елизаветовки. Оба на год моложе. Оба – люди из моего детства. В США в мир иной ушел Яша Кейсер.

– Люда! Во мне долго зрела мысль. А сейчас обращаюсь к тебе за помощью. Я продолжаю писать. В задумке у меня глава: "Через полвека с лишним". Это о тебе. На основании моих воспоминаний и нашей переписки. Если тебе не тягостно, напиши этапы твоего пути. Училище. Работа. Афган. Твой госпиталь. Как я понял, было далеко не сладко. Несмотря ни на что, это были лучшие годы. Возвращение. Сумки. Как выкручивалась? Это все очень важно, потому, что ничего не надо придумывать. Жизнь ярче фантазии. Подумай. Если надумаешь, на что я надеюсь, пиши мне сообщениями в ОК поэтапно. Понемногу, как что придет на память. Можно не в хронологическом порядке. Я разберусь.

– Постараюсь повспоминать. Хотелось бы увидеться, но эти границы!

– Женя! С днем рождения тебя. С юбилейной датой. Желаю, чтобы каждый твой день начинался с улыбки и заканчивался сладким сном! Желаю, чтобы рядом с тобой постоянно был дорогой и любящий тебя человек! Чтобы рядом с тобой были замечательные и ценящие тебя друзья! Желаю тебе, чтобы твои глаза всегда светились счастьем.

– Спасибо, Людочка от всего сердца. Самого доброго!

– Ты просил меня немного описать мою жизнь. Думаю, с чего начать. И вот все думаю и думаю.

– Чтобы не поднимать всё, начни с известия о вводе войск в Афганистан. И так далее. Если что либо надо будет уточнить, будем переписываться. Спасибо!

– Женя! Сам работаешь или нет?

– Работаю. С девятнадцатого отпуск. Два дня назад говорил с Валей Н. По итогам разговора у меня возникло ощущение, что у неё, воможно, начались нелады со зрением. Как хочется ошибиться!

– Хорошая девчонка была. А что у неё? А ты в отпуске куда-либо поедешь?

– У Вали, возможно, диабетическая макулопатия (дегенерация сетчатки). Хочется, чтобы это осталось плодом моего нездорового воображения. Отпуск провожу дома. Я буду писать и готовить двор и огород к зиме.

– Сахарный диабет – страшная болезнь. У меня младшая сестра болеет. Диету нарушает. Как все это грустно. Рождаемся в основном здоровенькими, а потом, непонятно откуда, появляются всякие болезни. Я всегда чувствовала себя хорошо. Последние два года стали беспокоить суставы. Когда двигаюсь, хорошо. Только встану, какая-то скованность. Всё списываю на возраст. Хватит тебя отвлекать. До встречи.

– Извини, вызвали в приемное отделение. Сейчас сезон инородных тел. До встречи.

– Здравствуй, Люда! Пересылаю тебе главу "Дочь-племянница". Может, она тебе напомнит то, что уже никогда не вернется. Жду твоих записей из Афгана. До встречи.

Плейкаст.

– Здравствуй, Люда! Вижу, ты в ОК. Завтра я заканчиваю последнюю наработку. Дальше у меня по плану "Через полвека с лишним". Твоя глава.

Пиши телеграфно, коротко. Когда закончила, когда и как призвали. Этапы афганского периода. Где были, что делали? В какие попадали переделки? Возвращение – маршрут.

– Привет, Женя. Ира вчера распечатала. Вечером буду читать. Я тебе постараюсь сегодня написать.

– Как супруга? Стареем, болеем, а так не хочется.

– Я смотрю на твое фото на странице, а перед глазами вижу всё того же мальчика из юности.

– Привет! Писать мне, как обычно. Как мы переписываемся. Фрагментами. Вспомнила – написала.

Плейкаст.

– Спасибо! Прочитала? Это и места нашей юности. Жду Афган.

– Прочитала! Женя! Ты молодец!

– Я с любовью вспоминаю, прожитые в Молдавии, годы. У меня там родился брат. Первого сентября шестидесятого. Но его уже нет в живых. Семейная жизнь у меня дала трещину. Возникло какое-то состояние неудовлетворенности, которое надо было чем-то заполнить. Не очень задумываясь, уехала в Афганистан. Было и страшно. Ведь у меня и доча. Но в военкомате меня успокоили и я поверила. А война есть война.

– Спасибо! Я нашел фото, которое делал тот колченогий фотограф возле книжного магазина по Сергея Лазо. Внучка поместит его в в ОК.

– Завтра. Обе гостьи уже спят.

– Люда! Пиши понемногу, когда есть время. Но поддерживай в себе эти воспоминания. Начал новую главу. Психологически очень сложная для меня. Многоплановая, с очень контрастным сюжетом. Попробую осилить. Называется "Любовь не по расписанию". Период с начала прошлого века, война, до сегодняшнего дня. А ты пиши, но не насилуй себя. Пиши мне, когда воспоминания льются сами. Не выдавливай их.

– Медицинское училище закончила в шестьдесят шестом. Направили работать на ФАП, так как я фельдшер. Интересно быть деревенским доктором. Я долго там не работала. Вернулась домой. Стала работать в участковой больнице, которая потом стала районной. Сначала работала дежурной сестрой в хирургии. Потом перевели акушеркой в роддом. Сначала не хотела, потом привыкла, понравилось.

Часто приходилось работать в операционной. Подружилась с операционной сестрой, помогала ей закладывать биксы. Знала все инструменты и работу. Без специализации оставалась работать операционной сестрой. Подруга ушла в декрет, а мне предложили работать в операционной. Хирург был вспыльчивый, горячий. Боялась, что будет материться. Отказывалась. Обещал не ругаться. Пошла.

– Спасибо, Люда! Пиши! В какой полк прибыла? Пиши как было. Были кровь и страдания. Но была и молодость. Я понял, что ваш МСБ или госпиталь не раз был обстрелян. Твое состояние без прикрас. Извини, что толкаю тебя на нелегкие воспоминания. Но это как очищение. Пережить еще раз, но только под другим небом. Пиши мелочи. Они больше, чем сама оценка характеризуют состояние личности. До конца моего отпуска осталось мало.

– Привет! Я писала тебе, что моя личная жизнь дала трещину. Надо было развязать узел. Решила уехать куда-нибудь далеко. Пошла в военкомат узнать, как это делается. В середине восьмидесятых наши войска были в Чехословакии и Германии. Хотела туда. Военком спрашивает:

– В Афганистан не хотите? Там война. Но ничего страшного. Там зарплата гораздо выше.

– А что он знал о войне, сидя в кабинете? Да ничего! Поверила. Оформили документы, прошла все комиссии, проверки. Четвертого января восемьдесят шестого на ИЛ 76 вылетела из Ташкента. Летели все время над Памиром. Красота невероятная. Но в то же время жуть как страшно. Представила себе, что если самолет упадет на скалы, никто никогда не найдет. Горы это такая красота и величие!!! Долетели нормально. Потом два года любовалась горами и дышала чистым горным воздухом.

Приземлились в Кабуле. После Союза очень странное ощущение. Сплошной гул самолетов, вертолетов, БТР. Везде военные. Пока распределяли кого куда, жили в армейских модулях. Кормили армейской пищей. Наконец получила назначение в Файзабад. Он находится на границе с Таджикистаном. Почти в обратном направлении к Союзу. Стали ждать рейс на Файзабад. Наконец дождались своего извозчика ЯК40. Надели на нас парашюты и вперед. Ну, думаю, попала.

Стало страшно по настоящему. Долетели до перевала Саланг. Это самое опасное место для самолетов. Там много самолетов подстрелили из "Стингеров". Над перевалом все пролетающие самолеты выпускают тепловые ракеты. На всякий случай. Стал выпускать ракеты и наш ЯК40. Тепловые ловушки. Большие гирлянды ракет, разлетающиеся от самолета, постоянно падают и в гаснут воздухе. Долетели нормально.

Следующая посадка Кундуз. Это сто пятьдесят километров на запад. Опять пересылка. От постоянного рева двигателей в ушах зуд и ощущение плотно набитой ваты. Куда я попала?! Романтика еще та. Пришлось снова ждать транспорт. На этот раз это был вертолет. Первый и последний раз в жизни летела на вертолете.

В салоне была я одна. Холод, казалось, пронизывал до самых костей. Пилоты позвали к себе в кабину. Там гораздо теплее. Очень странное ощущение в кабине вертолета. Впечатление, что мы не летим, а просто зависли в воздухе. Я и спросила летчиков: – "Почему мы не летим?" Они смеются, балдеют. Спрашивают: – "Вы что, с похмелья? Налейте и нам!" Конечно не налила. Нечего. Летим дальше. Снова тепловые ракеты. Внизу лагерь душманов.

– Давай, – говорят, – постреляем! Посмотришь, как будут бегать душманы.

Навели на цель и кричат:

– Нажимай!

Я нажала кнопку. Наш реактивный снаряд полетел. Очень хорошо видно, как летит и взрывается. Взорвался рядом с лагерем. Никого не достали, но напугали, забегали. В полк прилетела на Рождество. Встретили хорошо. Совпало так, что баня уже была натоплена. Все девочки пошли в баню. Потом был стол. Так я встретила там Рождество.

– После встречи Рождества сразу же на службу. В нашем полку была медицинская рота. Все раненые сначала поступали к нам. Большинство операций выполняли в роте, на месте. Потом при первой возможности отправляли в госпиталя по профилям. Хирурги наши все были классные, молодцы. Все работали очень слаженно. Трудно сказать, когда они отдыхали. Операционные модули не выдерживали такой нагрузки. Надо было обрабатывать, убирать, стерилизовать. А они в одной операционной размоются, и через десять-пятнадцать минут уже оперируют в другой.

Сразу же после Рождества в Афгане начинается весна. Каждая весна хороша, но там вёсны удивительные. Утром выйдешь, вдоль ущелья меж гор солнце. Воздух такой чистый, кажется звенит. У подножья горных склонов в это время трава уже зеленеет. А зелень не такая как у нас. Впечатление, что гора опоясана изумрудом. В феврале начинают появляться подснежники. Так много! Настоящий ковер! Идешь и не знаешь, где ступать. Эти мгновения никогда не забудешь!

В одноклассниках безмолвие. После включения ноутбука взгляд упирается в окошки закладок. Не мигает ли?:

– Вам сообщение!

– ?

– На фоне молчания Люды Палий выплыло, вынесенное мной из моего детства, отцовское:

– О чем рассказывать?

Мой отец, призванный вначале войны румынами, три года сбрасывал американские "фонари" и "зажигалки" с крыш бухарестских многоэтажек. Потом с территории Польши до взятия Берлина в составе противотанкового истребительного дивизиона. Из называли "дивизионом смертников". О боевых действиях отец рассказывать не любил. Он, как и многие мои односельчане, избегал таких разговоров. Но не раз говорил:

– О чем рассказывать?

После митингов и юбилейных торжеств в дни Победы, мой отец, поскучневший и враз постаревший, никогда не наливал себе, как это принято видеть в кино и читать в книгах, фронтовые сто грамм. Сосед Брузницкий Михаил Романович, воевавший одно время рядом с отцом, рассказывал, что на фронте они вдвоем никогда не пили перед боем. Сливали в баклажку и оставляли на потом, после боя. Стопку самогона мой отец предпочитал ближе к вечеру после удачного дня и в хорошем настроении.

– Сказки о войне, – с нотками брезгливости говорил отец, – рассказывают те, которые не воевали. Те, которые в ту войну до июля сорок пятого отсиделись, прикрывшись бронью, в Ташкенте.

Это был один из родственников моего отца, до седых волос вещавший на митингах:

– Мы завоевали ваше сегодняшнее счастье!

– Мы умирали, чтобы жили вы, молодые!

– Не забудем тех, кто умирал рядом с нами на поле боя!

За десять лет около пятнадцати тысяч погибших в Афганистане. Четыре генерала, более двух тысяч офицеров, свыше шестисот прапорщиков, около двенадцати тысяч солдат, и 139 вольнонаемных. Из них более двенадцати тысяч в возрасте до 25 лет! Более трехсот погибших солдат и офицеров из Молдавии.

В Афганистан за десять лет были призваны более ста сорока дондюшанских призывников. Шестеро погибли на полях сражений. Уже дома тридцать пять воинов-афганцев ушли из жизни из-за ран и болезней. В настоящее время в живых осталось ровно сто человек.

Информация к размышлению: На дорогах стран СНГ ежегодно погибают свыше сорока тысяч человек. Более двадцати тысяч из них в возрасте до тридцати лет. Из них свыше тысячи детей! Ежегодно!

– О чём рассказывать?

– Людочка! Тягостно? Не выдавливай из себя. Это больно! Значит не время. Глава состоялась! Может, так лучше? Вижу ты на странице. В ОК я видел фото разбитого снарядами госпиталя или МСБ. Это, уверен, страшно по настоящему. Изначально было намерение дать один эпизод из твоего рассказа и завершить главу. Но, недосказанное порой говорит больше, чем пышная говорливость. Как говорят молодые: – Закроем тему!

– Люда! Я перекинул главу на электронный адрес Иры. Прочитайте вдвоем. Если что-либо надо убрать, добавить или оставить как есть, пиши. Твое мнение в целом жду в ОК. Это твоя глава, Люда!

– Прочитали. Менять ничего не надо. Выйди в скайп!

Из беседы по скайпу:

– В конце марта меня разбудил громкий треск.

– Стреляют, что ли?

В нашем спальном модуле нас было пятеро. Остальные дежурили. Кто-то из девчат включил фонарик. Операционная сестра, старше нас всех, прикрикнула:

– Выключи!

В это время в модуль ворвался прапорщик, помкомвзвода охраны:

– Разбегайтесь по укрытиям! Немедленно!

Я выбежала. Были отлично видны, прошивающие афганскую темень, светящиеся риски реактивных снарядов. Они взрывались у подножья скалы, как раз там, где находились госпитальные модули и операционный блок. За ними были укрытия. Там был кромешный ад. Разрывы приближались к нам.

Я вспомнила, что после обеда поручила бойцу из хозотделения выкопать яму для утилизации отходов. Яма должна была быть в виде узкой траншеи, глубиной не менее одного и длиной двух метров. Я бросилась за валуны, к яме. Упав на дно, прикрыла голову руками, как нас учили. Снаряды разрывались совсем рядом. На меня сыпался песок и камни. Один камень больно ударил в ногу. В ногах почувствовала что-то горячее. Ранена, что-ли? Кровь?

Обстрел прекратился внезапно. С трудом выбравшись из моего укрытия, я пошла к нашему модулю. Его уже не было. Прямое попадание. Реактивный снаряд разорвался внутри. Рваные куски полотнищ были разбросаны на большой площади. Когда рассвело, мы стали искать личные вещи. Уцелело немногое. Сунув руку в карман, я не нашла моей роговой заколки из турьего рога, изготовленной и подаренной мне стариком казахом, пациентом-умельцем в районной больнице лет десять назад. Она была очень удобной и красивой. В душе я считала ту заколку талисманом.

Стала вспоминать. Перед сном заколку, как обычно, я сунула в карман пижамы. Пропала одежда, деньги, не нашла ещё документы, а я, как во сне, пошла искать заколку. Дно ямы было частично засыпано камнями с песком. Заколки я не видела.

Подошел боец, который копал яму. Я ему сказала, что в яме, возможно, моя заколка. Странно, с недоумением взглянув на меня, солдат полез в яму. Он с трудом протиснул свое худенькое тело в щель, которую вчера вырыл узкой саперной лопаткой. Я растерянно осмотрелась. Других ям не было. Ну не могла я физически протиснуться и уместиться в этой, такой узкой, намного уже меня, щели!

Тем временем боец выбросил из щели большой кусок искореженного, неправдоподобно скрученного, рваного металла. Это был осколок реактивного снаряда. Он лежал там, где были мои ноги. На излёте он просто свалился в траншею и ушиб мне ногу. Заколку боец обнаружил в центре щели под довольно толстым слоем песка и мелких камней. А я продолжала неподвижно стоять. В голове звучал какой-то высокий пронзительный звон. Почти писк.

– Куда я сдуру попала? Зачем я сюда приехала? Убьют! Не сегодня, так завтра....Домой! Там доча!...

Боец проводил меня к одному из немногих уцелевших модулей. Там собирались оставшиеся в живых. Потом мы узнали, что за сутки до нападения на медицинскую роту нашего полка из отделения охраны дезертировал к душманам один из недавно призванных. Так, что били они по четко обозначенным целям.

...В очередной раз, просматривая фотографии в одноклассниках, вижу: Люды Палий из восьмого класса, невесомой, беззащитной и колючей одновременно, с застенчивым, ушедшим в себя взглядом, нет. Я вижу прямой, пытливый, уверенный и твердый, без тени застенчивости взгляд состоявшейся женщины – матери, женщины – воина. Коса, как и полвека с лишним назад осталась длинной и толстой. Только эта, так знакомая мне с юношеских лет коса, почему-то, перестала быть черной.

...Никто не забыт и ничто не забыто

Ольга Берггольц

Никто не забыт?...

Была зима пятьдесят восьмого. Я учился в пятом классе. Иван Федорович Папуша, наш учитель истории дал мне задание на зимние каникулы.

– Обойди дома всех участников гражданской войны, подполья и Великой Отечественной войны. Запиши подробно рассказы всех, кто в конце прошлого века переехал с Украины. Запиши рассказы фронтовиков. На 23 февраля сделаешь первый доклад.

Скажу, положа руку на сердце. Моё пионерское поручение было так некстати. Вместо того, чтобы кататься на санках с горба, пойти с ребятами на лед Одаи, я должен был ходить по стареньким душным хаткам и записывать рассказы стариков и более молодых – участников прошедшей войны.

Мой отец, поинтересовавшись, куда я хожу и что я пишу, сказал:

– Сколько людей, столько и книжек можно написать.

Я был в недоумении.

– О чем он говорит? О чем тут писать?

Тем не менее я записал почти целую ученическую тетрадь. Подустал. Если честно, поручение я выполнил без особого рвения.

Доклад прошел, как любили говорить мы в школе, да и сейчас мои внучки говорят, нормально. Я не помню, куда делась та тонкая школьная тетрадь. А сейчас спохватился. И сожалею. Надо было начинать писать еще тогда, в пятидесятые. Надо было идти в каждый дом. Начинать надо было со стариков. Были живы многие, переехавшие с Подолья, были живы почти все, вернувшиеся живыми с войны.

Во мне жила и до определенного возраста крепла мечта написать книгу-эпопею о моем селе. Шли годы. Старшее поколение уходило в мир иной, молодые учились и покидали родное село. В числе покинувших село был и я. Стремление описать историю села, участие его жителей в войне тогда закончилось лишь моими благими намерениями.

В настоящее время из участников Великой Отечественной войны в нашем селе уже нет никого. В семидесятые годы число участников войны стало сокращаться как шагреневая кожа.

В 1972 году в живых осталось 84 человека.

В 1976 году – 76 человек.

В 1984 году – 64 человека

В 1989 году – 59 человек

В 1993 году – 46 человек

В 1995 году – 37 человек

В 1996 году – 26 человек

В 1998 году – 24 человека

В 2005 году – 12 человек

В 2011 году умерли четыре участника ВОВ. 27 декабря 2013 года в селе Елизаветовка скончался последний из оставшихся в живых участников Великой Отечественной войны – Киняк Владимир Викторович, 1922 года рождения. О неординарной истории, участником которой был Владимир Викторович я написал в главе "Дочь-племянница".

В молодости мой отец не любил ходить на митинги. С возрастом его отношение к юбилеям поменялось. Отец не пропускал ни одного митинга, посвященного дню Победы, либо скорбному дню годовщины расстрела моих земляков восьмого июля. Будучи на пенсии, отец заказал себе колодку и орденские планки, начищал медали, тщательно проверял целостность колечек медалей.

Радовался и подолгу рассматривал новые, недавно врученные ему юбилейные медали. Крайне негативно и болезненно относился к сообщениям в средствах массовой информации о кражах боевых наград и продаже их, особенно за рубеж. Отец был примерно в моем возрасте, когда, вернувшись из поездки в Могилев, вытащил из кармана нагрудный знак "Гвардия".

– Где ты взял знак? – спросил я отца.

– Купил у одного босяка. Он ходил по базару, обвешанный разными значками, места свободного на куртке не было.

– Зачем ты купил? У тебя есть твой знак с войны.

– Чтобы сопляк не ходил с этим знаком по базару. Нашему дивизиону присвоили звание "Гвардейского", после того, как почти весь состав погиб. Не хочу, чтобы этот знак купил и носил тот, кто его не заслужил, а свое участие в войне подтверждает юбилейными значками ко дню Победы. Ему такой знак как раз кстати.

При написании этих строк я проверил себя. Встал, снял с полки книжного шкафа шкатулку с отцовскими наградами и открыл её. По сей день в шкатулке с наградами отца два нагрудных знака "Гвардия".

Я до сих пор отношусь сдержанно к различного рода собраниям, торжественным заседаниям и митингам. Я понимаю людей, уважаю их выбор способа отметить какое-либо событие, торжество, наконец, помянуть павших. Но бывает, когда памятные и траурные митинги по времени совпадают с подготовкой очередных выборов. От всей, заранее тщательно расписанной режиссуры, торжественности митингов отдает коллективной истерией, из состояния которой все сразу же выходят, как только покидают место митинга.

Как медицинский психолог и психотерапевт, я даю себе трезвый отчет, что происходит с коллективным сознанием, когда внимание людей, собранных в одно время и в одном месте, имеет остронаправленный вектор. Человек – существо социальное, но каждая личность в отдельности глубоко индивидуальна. Стараюсь помнить об этом.

Я не люблю и в своей жизни ни разу не использовал "толпу" в собственных целях. Я также не люблю и не позволяю, чтобы некто использовал меня в своих, личных и неличных целях. Происходящее я предпочитаю переваривать в одиночестве. В дни годовщины памятных дат открываю альбом с фотографиями, беру в руки боевые награды отца. Но почему-то в последнее время все чаще включаю ноутбук. Путешествую по архивам министерства обороны в интернете.

В предыдущих главах я неоднократно возвращался к началу войны и вступлению в мое село гитлеровских захватчиков. Восьмое июля навсегда стало скорбной датой в непростой истории моего села. В тот день безвинно были расстреляны 24 моих земляков.

Расстрелянные восьмого июля 1941 года

1. Брузницкий Александр Иванович

2. Брузницкий Иосиф Иванович

3. Брузницкий Михаил Иванович

4. Брузницкий Михаил Иосифович

5. Брузницкий Иван Прокорович