Текст книги "Введение в историю экономической мысли. От пророков до профессоров"

Автор книги: Евгений Майбурд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 41 страниц)

Вот вариант Фишера:

MV = РТ. (1)

А вот вариант Маршалла:

М = kPY. (2)

В этих уравнениях буквы означают следующее:

М. – объем денежной массы;

V – скорость обращения денег;

Р – общий уровень цен на товары;

Т – объем текущих сделок купли-продажи;

У – объем валового национального продукта;

k – коэффициент Маршалла, о котором мы скажем чуть позже.

Уравнение (1) выражает потребность в деньгах для обслуживания текущих сделок.

Уравнение (2) выражает потребность в деньгах с точки зрения использования дохода.

Часть своего дохода люди не обращают в товары или ценные бумаги, а предпочитают оставлять в форме денежной наличности. Эту долю и выражает коэффициент Маршалла. Очевидно, что, чем выше скорость оборота денег, тем меньше должен быть коэффициент k Поэтому k = 1/V. Общий объем текущих сделок за год порождает национальный продукт, так что оба уравнения означают, по сути, одно и то же. И оба они, если вдуматься, представляют собой не уравнения, а тождества.

Ведь общая годовая сумма продаж (или покупок) в денежном измерении, поделенная на среднее число оборотов денег, как раз дает количество денег, требуемое для обслуживания этих сделок. И это именно то самое количество, какое население решает иметь в форме наличности. Поэтому равенства (1) и (2) выполняются не только при каких-то конкретных значениях входящих в них переменных, они выполняются всегда, т. е. являются тождествами.

В основе неоклассической теории денег лежит Закон Сэя. Много позже в ходе критики этой теории упомянутый закон был исследован вглубь и обнаружил свою неоднозначность (см. главу 15). Но в описываемые времена Закон Сэя принимался (или не принимался) в своем первозданном виде – в том смысле, что "продукты обмениваются на продукты" и потому, мол, процессы в "реальной" сфере экономики не зависят от каких-либо явлений в денежной сфере.

Ни Фишер, ни Маршалл, конечно, не были столь наивными, чтобы считать величину V постоянной, неизменной и единой для всех сделок. Скорее они подразумевали некую усредненность ее в уравнении, обобщающем годовую совокупность сделок. Важнее другое. Они оба исходили из того, что, чем бы ни определялась величина V, она является независимой по отношению к объему денежной массы. Точно так же независимой от М они считали и величину объема сделок.

Другими словами, правые части выражений (1) и (2) не подвержены какому-либо влиянию со стороны событий, происходящих в мире денег. Инфляция денег, говорил Фишер, не влияет ни на выпуск продукции фирмами, ни на скорость передвижения товаров. Поэтому при увеличении количества денег в обращении происходит пропорциональное повышение цен. Маршалл указывал, что увеличение количества денег в стране не увеличивает ни числа, ни объема сделок, которые обслуживаются этими деньгами.

Правда, указанные закономерности считались справедливыми лишь в долгосрочном аспекте. По Фишеру, если в стране возрастает количество денег, начинается некий "переходный период", во время которого объем сделок в "реальном" секторе все же увеличивается. Еще осмотрительнее выражался Маршалл: цены вырастают от роста количества денег только "при прочих равных условиях", которые включают, кроме всего прочего, количество сделок с применением наличных и среднюю скорость обращения денег. Подобные оговорки всегда в известной мере ослабляют такое качество теории, как законосообразность, – получается закон, который действует не всегда, не во всем и не совсем так, как он сам себя представляет. Зато мы получаем не абстрактную схему, а нечто похожее на реальность. Так или иначе, но неоклассическая теория денег осталась накрепко связанной с тождествами типа (1) и (2), каковые и определяют ее лицо и служат основой для ее выводов.

Существом этой теории остается утверждение, что между V и М нет причинной зависимости в общем, за исключением "переходных периодов". И что если М возрастает, это не вызывает такого увеличения V, которое бы свело на нет влияние количества денег на цены. Иначе говоря, если М возрастает, то V, может быть, и изменится, но цены все равно вырастут более или менее пропорционально приросту М Все это составляет сердцевину количественной теории денег в любом ее варианте.

Неоклассическая денежная теория недвусмысленно показала, что ценность денег как инструмента экономической жизни не связана с собственной ценностью денежного материала, например золота. Уже Маршалл предсказал возможность успешного применения неконвертируемой бумажной валюты при условии жесткого государственного контроля над ее выпуском. Кроме того, рассматриваемая теория обнажила одну интересную вещь касательно ценообразования. Она показала, что проблема ценообразования представляет собой на самом деле две различные проблемы. Одно дело – формирование относительных цен на товары и услуги, т. е. ценовых пропорций рынка, например шило вдвое дороже мыла. И совсем другое дело – установление абсолютной величины цен, выраженных в деньгах. Скажем, шило стоит 3 рубля, а кусок мыла – 1,5 рубля. Первая проблема связана с соотношением спроса и предложения, вторая – с количеством денег в обращении и скоростью их оборота.

Нельзя сказать, что указанное разделение осталось в современной науке. Напротив, оно явилось одним из главных объектов критики в последующий период. Но именно благодаря таким спорным концепциям и последующей их критике экономическая мысль в целом могла двигаться вперед – к новым теориям и… к новой критике.

Сиджвик и теория благосостояния

Теорию благосостояния можно назвать одной из составных частей или одним из течений неоклассической науки. У истоков ее мы видим своеобразную фигуру, будто бы выпадающую из общего ряда столпов неоклассической экономической теории. Это англичанин Генри Сиджвик (1838–1900). Вспомнив старую шутку, можно сказать, что вся внушительная шеренга тех, о ком мы говорили до сих пор, шагала «не в ногу» – один Сиджвик шел «в ногу». Он не только был и остался заядлым рикардианцем, отстаивая роль издержек в формировании ценности. Будучи практически ровесником троицы сооснователей неоклассицизма, Сиджвик упрямо делал вид, будто такой вещи, как предельная полезность, в науке не существует. Подчеркнем: он не нападал на этот принцип, он просто обошелся без него. В его трактате «Принципы политической экономии» (1883) предельная полезность даже не упомянута.

Давайте договоримся раз и навсегда: применительно к ученым той поры (и– ранее) выбросим из нашего лексикона такие слова, как "невежество" (тем более "недобросовестность") и т. п. Что касается Сиджвика, то это был человек широчайшей эрудиции, оригинального ума и прекрасной души. Он преподавал этику в Кембридже уже в 21 год; правда, должность профессора получил лишь в 45 лет, опубликовав к тому времени несколько книг по философии. Свой курс в университете он читал, говорят, так же широко, как Адам Смит. В числе его студентов были Бертран Рассел (будущий философ и математик) и лорд Бальфур (будущий министр иностранных дел Великобритании). Как о духовном наставнике о нем очень тепло вспоминал Альфред Маршалл. Богатство и благосостояние – с точки зрения общества и с точки зрения индивида. Как есть и как должно быть. Вот, пожалуй, главная тема Сиджвика. Нетрудно увидеть здесь подход философа, специалиста по этике. Однако 'Принципы" Сиджвика – книга экономическая, написанная на языке экономистов и для экономистов. И если в чем-то он оставался твердым традиционалистом, то в названных вопросах Сиджвик решительно отвергает подходы классической школы.

Мы уже говорили о понимании богатства у классиков. С точки зрения основы и источника – это накопление национального капитала. С точки зрения реализации – это рост количества благ на душу населения. Показатель национального богатства – чистый доход нации, который функционально зависит от ресурсов капитала, земли и труда. Предпосылкой же роста национального богатства классики единодушно считали систему "естественной свободы", или laissez faire. Напомним себе, что выражением классической теории в ту пору считалось изложение ее у Дж. Ст. Милля.

Прежде всего Сиджвик указывает на то, что для сохранения накопленного капитала необходим непрерывный расход труда. Поэтому накопленный запас материальных ресурсов – это одно, а богатство общества, его реальный доход – это другое. Оплата труда при таком взгляде на вещи оказывается скорее вычетом из дохода, чем составной частью капитала.

Отсюда идет следующая мысль: капитал с точки зрения индивида и с точки зрения общества – это не одно и то же. Для общества капиталом являются только блага, созданные трудом. Сиджвик творил в тот период, когда лишь формировались концепции австрийцев, а Фишеру и Маршаллу еще только предстояло выходить в большую науку. Для нас теперь интерес представляет не концепция капитала по Сиджвику сама по себе, а его акцент на то, что одни и те же понятая имеют разное значение в зависимости от того, глядим ли мы на них с точки зрения общества или индивида. Это относится и к таким понятиям, как полезность (или скорее экономическая эффективность – отдача ресурсов) и чистый доход

"Что тут такого важного и нового?" – спрашиваем мы себя. И начинаем размышлять… В чем суть классической доктрины "естественной свободы"? В том, что каждый индивид, преследуя свою собственную выгоду, одновременно служит выгоде всего общества. А чистый доход общества слагается из чистых доходов частных лиц… Именно этот краеугольный камень классической теории затронул Сиджвик. И камень зашатался, закачался. . Основание, казавшееся незыблемым, как скала, оказалось шатким и ненадежным

Сиджвик приводит простые примеры несовпадения частной и общественной выгоды. Например, можно заработать деньги, учреждая дутые акционерные компании. Кто-то наживается, но богатство общества не увеличивается. С другой стороны, общество, несомненно, получает выгоду от маяка. Ценность услуг маяка поддается измерению. Однако едва ли хоть один бизнесмен вложит свои средства в маяк, рассчитывая получать доход от его услуг. К такого же рода товарам и услугам относятся лесонасаждения, научные разработки (а в наше время можно добавить мероприятия и сооружения по защите природы и экологической очистке среды обитания). Совершенно очевидно, что экономический эффект для общества от подобных благ намного превышает затраты на их создание и издержки производства. Но ни один частник не сможет организовать себе покрытие таких затрат.

С другой стороны, говорит Сиджвик, нередки случаи, когда выгода, получаемая частником, превышает его действительный вклад в совокупный общественный продукт. К примеру, определенное положение земельного участка может создать серьезные проблемы при планировке городской или промышленной застройки или прокладке путей сообщения. Подобные проблемы общество вынуждено решать такой ценой, которая намного превышает обычную ренту с аналогичных участков земли.

Таким образом, система свободной конкуренции не обеспечивает эффективного решения многих типов проблем производства. Во всех подобных случаях требуется вмешательство государства в той или иной форме.

Еще очевиднее недостатки системы laissez. faire в области распределения. В целом, указывает Сиджвик, доктрина "естественной свободы" касается лишь наиболее эффективного производства богатства, но вовсе ничего не говорит о его эффективном или справедливом распределении. По мнению самого Сиджвика, более равномерное распределение созданного богатства повышает общий уровень благосостояния.

Заметим, что данное мнение поддается убедительной интерпретации в категориях предельной полезности (это потом сделал А.Пигу, о котором речь впереди). Допустим, в обществе имеется какой-то механизм сглаживания слишком больших различий в уровне дохода. Допустим, этот механизм с каждого миллиона рублей личного дохода снимает 50 тыс. рублей и передает по половине этой суммы двум пенсионерам с месячным доходом по 50 тыс. рублей каждый. Для миллионера 50 тыс. рублей – двадцатая порция его дохода. Для пенсионера 25 тыс. рублей – третья порция его дохода. Очевидно, что предельная полезность 25 тыс. рублей для каждого из них гораздо выше, чем предельная полезность 50 тыс. рублей для миллионера. Следовательно, подобное перераспределение повышает совокупную полезность доходов всех троих.

Не менее интересны для нас соображения Сиджвика о частной собственности. Здесь мы снова видим широкий подход философа, вполне оправданный в данном случае, так как институт частной собственности всегда оценивался с позиций более широких, чем чисто экономическая польза. Частную собственность тогда (да и сегодня тоже) принято было связывать с понятиями справедливости и свободы. Оба эти представления Сиджвик отвергает как сомнительные предрассудки.

Никто не может доказать, что частная собственность всегда и во всем распределяется справедливо, говорит Сиджвик. И достаточно несправедливости однажды утвердиться, как принцип священности и неприкосновенности частной собственности эту несправедливость увековечивает.

Не в большей мере связана частная собственность и с принципом свободы, считает он. Для большинства людей эти вещи никак не соотносятся. Ни охрана частной собственности, ни свобода заключать договоры не могут гарантировать каждому такой уровень оплаты труда (или иного дохода), какого он заслуживает. Система laissez faire обеспечивает всем свободу купли-продажи, но не равенство возможностей для всех.

Итак, ход мыслей Сиджвика объективно направлял его в сторону социализма. И действительно, социализм в его глазах был предпочтительнее системы свободной конкуренции и частного предпринимательства… но только в отношении выравнивания доходов. Одновременно проницательный ученый выражал большие сомнения в том, что социализм окажется более эффективным также и в отношении создания национального дохода. Сиджвик понимал, что государственное сглаживание доходов отдельных лиц ослабляет стимулы к погоне за доходами. То есть, находя в социализме потенциальные преимущества в области распределения, он не видел подобной же потенции социализма в области производства.

Сиджвик сумел нащупать слабые места в самой идее экономического либерализма. Оказывается, система "естественной свободы" порождает конфликты между частным и общественным интересами. Больше того, конфликт возникает также внутри общественного интереса: между выгодой текущего момента и интересами будущих поколений. Например, для общества сегодня может быть выгодно вырубать леса или поставить на реке плотину, затопив какие-то территории. И далеко не всегда текущее поколение при этом задумывается о том, чем все это отзовется для будущих поколений.

Сиджвик не стал социалистом. Но он смело поставил вопрос о том, что общество – это нечто большее, чем просто сумма частных лиц. Этим он обосновал необходимость и неизбежность вмешательства государства в экономику и ограничения системы laissez faire. При этом он мудро замечал, что не может быть единых и общих рецептов государственного вмешательства. В каждом случае следует решать отдельно вопрос о направлении вмешательства, его степени и его методах. В одних случаях следует руководствоваться критериями эффективности производства, в других – иметь в виду повышение общего благосостояния, в третьих – предотвращение ущерба для общества за счет частной выгоды и т. д.

Сиджвик пробил первую брешь в непререкаемой тогда доктрине "естественной свободы", сумев удержаться от другой крайности – всеобщего огосударствления. Вероятно, ему в первую очередь обязана своим формированием позднейшая доктрина о смешанной экономике.

Пигу и теория благосостояния

Артур Пигу (1877–1959) был любимым учеником Альфреда Маршалла и его преемником в качестве заведующего кафедрой политэкономии Кембриджского университета с 1908 г.

Сам Маршалл внес большой вклад в разработку теории благосостояния. В связи с Дюпюи мы упоминали (см. главу 22) о таких понятиях Маршалла, как потребительский излишек и излишек производителя. То, что у Дюпюи было догадками, опередившими свое время, у Маршалла стало целой теорией, всесторонне исследовавшей эти и связанные с ними вопросы.

Пигу вошел в историю экономической мысли как мыслитель, завершивший создание неоклассической теории благосостояния. Он не скрывает, что многими идеями обязан Сиджвику, и, по сути дела, Сиджвик, который как-то не вписывался в тогдашнюю линию развития науки, именно благодаря Пигу занял в ней подобающее место.

В 1912 г. Пигу выпустил книгу "Богатство и благосостояние". В переработанном и расширенном виде книга вышла в 1932 г. под названием "Экономическая теория благосостояния". Это главное сочинение Пигу, и хотя он написал большое количество экономических работ, по некоторым современным учебникам и обзорам может сложиться впечатление, что Пигу – это, что называется, "автор одной книги".

В центре теории Пигу стоит понятие национального дивиденда. Не нужно пугаться нового термина – это то же самое, что национальный доход (чистый продукт общества). Применяя новый термин, Пигу лишь хотел подчеркнуть, что это та величина, которая остается, если из годового потока товаров и услуг вычесть все расходы по возмещению израсходованных капитальных благ. И мы уже в состоянии сообразить, что перед нами фактически понятие… из классической науки – то самое, о чем писали Смит и Рикардо. Пожалуй, это похоже на шаг назад от Сиджвика, который видел, что данный показатель может быть мерой эффективности производства, но не мерой общественного благосостояния. Позднее на это указывали критики Пигу, но мы не будем спешить.

Оригинальность Пигу проявилась сперва в том, что упор он делает не на состояние общего равновесия, а на отклонения от такого состояния. Причины таких отклонений лежат в области расхождений между частными и общественными интересами. Здесь он во многом использует идеи и даже примеры Сиджвика. Но у Пигу это приобретает иное звучание, будучи включенным в концепцию общего равновесия. По Пигу, условие общего равновесия – равенство предельного общественного продукта факторов во всех направлениях их использования.

Не упустим отметить новшество: речь идет не о конкретной отдаче факторов по множеству частников, а именно о вкладе каждого фактора в общественный продукт. Отличие от концепции общего равновесия, скажем, Вальраса как раз и проистекает из того, что в расчет принимаются все возможные случаи несовпадения частной и общественной выгоды.

Подход Пигу – это взгляд с позиции всего общества, а не индивида. Но подход этот применяется к тем же самым проблемам неоклассической науки: индивидуальная функция удовлетворения, частная выгода от производства и т. д. Сиджвик концентрировал свое внимание на конфликтах между частным и общественным. Пигу хотел согласовать частное и общественное. Сиджвик пришел к тому, что этот конфликт нужно разрешать в каждом случае эмпирически, исходя из конкретных условий. Пигу хотел найти теоретические основы для разрешения подобных конфликтов.

Пигу указал, что понятие индивидуального благосостояния шире, чем чисто экономические его аспекты. Помимо максимума полезности от потребления, оно включает и такие вещи, как характер работы, условия окружающей среды, взаимоотношения с другими людьми, положение в обществе, жилищные условия, общественный порядок и безопасность. В каждом из подобных аспектов человек может чувствовать себя удовлетворенным в большей или меньшей степени. Сегодня эти вещи объединены в понятие "качество жизни.

Как же все это измерить и соизмерить? По мере развития неоклассической теории ученые все яснее видели трудности, связанные с измерением полезностей. Мы уже не раз говорили на эту тему – и в связи с Эджуортом (глава 25), и в связи с Парето (глава 26). Пигу, конечно, тоже это понимал, но он искал выход из положения. Когда речь идет о выборе потребителя, мы можем позволить себе отказаться от понятия количественной полезности и прибегнуть к понятию порядковой полезности (в современных терминах: перейти от кардинализма к ординализму). Но ведь у Пигу была иная задача: как измерять общее благосостояние?

Благосостояние человека отражает, в общем, его ощущение удовлетворенности жизнью, насыщения его потребностей. И если человек вправе сам выбирать, на что и сколько тратить из своего бюджета, то его готовность уплатить столько-то за данное благо отражает степень его желания. Отсюда определение национального дивиденда, которое предлагает Пигу, а именно: все, покупаемое за деньги. Поэтому создание данного блага (вещи или услуги) оказывается приростом к национальному дивиденду в том случае, если за обладание им предлагается больше денег, чем было израсходовано на его создание. Подход Пигу исключает из национального дивиденда прирост цены, вызванный нехваткой товара. Правда, для этого ему пришлось много места уделить вопросу о методах выявления подобных случаев.

Таким образом, Пигу имел определенные основания считать национальный дивиденд показателем не только эффективности общественного производства, но и меры общественного благосостояния.

Сказанное не означает, будто для Пигу не существовало проблемы распределения. Скорее напротив, в его теории это один из узловых моментов. Он привел обоснования тезису Сиджвика о том, что передача части дохода от богатых к бедным увеличивает сумму общего благосостояния. Притом рассуждения Пигу были основаны именно на понятии об убывающей полезности.

Теперь мы подошли к главной задаче Пигу: соотношение экономических интересов общества и индивида в аспекте проблемы распределения. Для удобства мы здесь обозначим ключевой термин Пигу – предельный чистый продукт – аббревиатурой ПЧП. По мнению Пигу, исследованию подлежит связь между ценностью частного ПЧП и ценностью общественного ПЧП. Частный ПЧП является той частью совокупного продукта, которая достается инвестору. Ценность этой величины есть не что иное, как его рыночная цена.

Инвестор осуществляет затрату какой-то доли ресурсов общества. Совокупность инвесторов, затрачивая общую массу ресурсов общества, создает общественный ПЧП. Если при данном разбиении ресурсов между отраслями любая возможная форма их использования дает одну и ту же ценность ПЧП, тогда их разбиение оптимально – национальный дивиденд достигает максимума. Если же при данной форме использования ресурсов в какой-то сфере экономики отдана меньше, чем могла бы. быть в другом месте, то перемещение этой доли ресурсов из первой сферы, во вторую увеличивает национальный дивиденд.

Достижение максимума национального дивиденда, считает Пигу, возможно через действие двух дополняющих друг друга сил – своекорыстного частного интереса и вмешательства государства, выражающего интересы общества, В идеале частный ПЧП и общественный ПЧП уравниваются.

В жизни частный ПЧП может быть либо больше, либо меньше, либо равен общественному ПЧП. Это зависит от поведения цены предложения товаров (т. е. предельных издержек производителей). В первом случае эта цена растет, во втором – снижается, в третьем – постоянна. Для выравнивания частного ПЧП с общественным государство может применять дотации или налоги. Понятно, что дотации нужны в первом случае, а налоги целесообразны во втором.

При наличии монополистических явлений Пигу считал оправданной национализацию производства или иную форму прямого вмешательства государства.

Понятие о Шумпетере

Мы уже раньше отмечали, что в истории экономической мысли иногда возникает фигура какого-нибудь enfant terrible – мыслителя, который не вписывается в общую линию развития, не поддается подведению под одну или другую четкую рубрику и в то же время не позволяет делать вид, будто такого вообще не существовало. В каком-то смысле таким мыслителем был Генри Сиджвик.

Теперь настал момент нам познакомиться еще с одной фигурой подобного рода – Йозефом Шумпетером (1883–1950). Правда, его никогда не пытались замалчивать и никто не оспаривает его большого значения в развитии экономической науки. И тем не менее для историка экономической мысли Шумпетер – это головная боль.

Иозеф Шумпетер

Прожив меньше средней продолжительности жизни современного западного мужчины, Шумпетер написал столько, что желающему изучить его творческое наследие пришлось бы отдать этому занятию многие и многие годы. При этом люди, читавшие ранние статьи Шумпетера, считают, что они достойны самого серьезного внимания даже в наше время. Последняя его работа, гигантская «История экономического анализа» (от Древней Греции до XX в.) – была выпущена посмертно в 1954 г. в том незавершенном и, главное, неупорядоченном виде, в каком эти записки остались после смерти профессора. Изучать по ней историю экономической мысли – дело весьма непростое, потому что к одним и тем же вопросам или именам Шумпетер возвращается в различных местах текста (всякий раз под иным углом зрения). Так что, процитировав то или иное высказывание из этой книги как мнение Шумпетера, иной автор рискует передать не мнение Шумпетера, а лишь один из оттенков этого мнения. И тем не менее на этот труд ссылаются почти все, кто затрагивает вопросы развития экономической науки.

Сама жизнь Шумпетера была столь же насыщенной и извилистой, как его творчество. Австро-немецкого происхождения, родился он в Моравии (нынешняя Чехия). УЧИЛСЯ в Венском университете у Визера и Бём-Баверка. Получив степень доктора права, немного поработал в Каире, потом был профессором в университете г. Черновцы (тогда – Австро-Венгрия) – г. Граца, где один читал все курсы экономической науки и социологии. В 1919 г., когда возникла Австрийская республика, стал министром финансов в социал-демократическом правительстве. Не сумев убедить коллег в необходимости взять под контроль инфляцию, ушел в отставку. Через два года оказался во главе банка, лопнувшего в 1924 г. После этого вернулся к занятиям наукой. Вскоре мы находим его профессором в Японии, затем шефом кафедры в Боннском университете, а с 1932 г. и до последних дней жизни – профессором в Гарвардском университете (США). Историки сходятся во мнении, что Шумпетер действительно прочитал и знал все, что было написано по вопросам экономической теории с античных времен. Один из его младших современников вспоминает, что Шумпетер всегда стремился взглянуть на проблему глазами своего оппонента и ради этого неизменно был готов выслушивать противников сколь угодно долго (крайне редкая черта среди экономистов, особенно потому, что сами мы любим часами говорить о своих взглядах).

Величайшим из всех экономистов Шумпетер считал Л.Вальраса, высоко ценил также И.Фишера и Дж. Б.Кларка, много ценного взял у Бём-Баверка и Визера, находил возможности хвалить К.Маркса и критиковать А.Смита (которого, конечно, в целом ставил очень высоко). В теории остался приверженцем неоклассического направления вопреки радикальной смене научной моды, происшедшей в 30-е гг. Вместе с тем знающие люди утверждают, что все работы Шумпетера обладают внутренним единством. Считается, что творчество Шумпетера до сих пор как следует не изучено и будущие поколения, возможно, найдут там для себя немало плодотворных идей. В наше время, когда говорят о Шумпетере в теоретическом плане, чаще всего имеют в виду и рассматривают одну из его книг – "Теорию экономического развития" (1912).

Обратим внимание на название книги. Слово "развитие" – это уже новость для неоклассической теории. Она ведь тяготела, как мы знаем, к рассмотрению статических задач. Не потому что была ущербной. Мы видели, что к этому наука пришла осознанно. В центр внимания были поставлены две фундаментальные идеи: 1) наилучшее использование имеющихся ресурсов и 2) равновесие (частичное – у Маршалла, общее – у Вальраса).

Шумпетер – во времена наивысшего расцвета неоклассицизма – начинает разговор о динамике. Но как он это делает? Он начинает со статической модели.

Статика так статика. Вначале все буквально по Вальрасу: общее рыночное равновесие спроса и предложения. Это равновесие, уже достигнутое когда-то, теперь поддерживается и воспроизводится изо дня в день, из месяца в месяц и т. д. Все повторяется. Все параметры производства, обмена, распределения, потребления остаются неизменными. Все как бы движется по кругу. Шумпетер так и называет это состояние: хозяйственный кругооборот (в переводах на русский – круговой поток).

Мы уже в состоянии понять, что при подобном равновесии все доходы равны затратам. Ценность любого продукта производства (его предельная полезность) равна ценности использованных факторов (их предельной производительности), формирование ценностей подчиняется закону альтернативных издержек, факторы производства приобретают ценность в результате вменения ее от ценности результатов производства. Прибыли нет (избыток цены над издержками – это оплата труда по управлению).

Все это мы уже проходили до сих пор, это чистая неоклассическая ситуация, или модель. Но Шумпетер добавляет, что в ней отсутствует также и процент. Почему? Поскольку все повторяется, нет оснований делать различие между нынешним доходом и будущим[71]71
  Вот наглядная демонстрация слабости концепции процента как платы за ожидание будущих благ. В сердце этой концепции – психология людей, а в том, что связано с психологией, всякое общее утверждение может быть оспорено. И действительно, ученый мир в большинстве своем не принял данного тезиса Шумпетера, подвергнув сомнению его объяснение.


[Закрыть].

Итак, все уравновешено и движется по заведенному порядку, как часовой механизм. Внезапно это круговое движение нарушается. Появляется Новатор. Это предприниматель, который обнаруживает возможность получить дополнительную выгоду. То ли он находит новое изобретение, то ли придумывает, как изменить организацию производства, то ли еще какая-то идея приходит ему на ум, – только возникает "новая комбинация" имеющихся ресурсов. И эта новая комбинация в состоянии дать Новатору то, что люди привыкли называть прибылью, – избыток над тем доходом, который установился в процессе кругооборота.

Чтобы внедрить новшество, Новатору нужна дополнительная сумма денег. Он идет к банкиру, получает ссуду и несет ее на рынок факторов производства. Там царит полное равновесие спроса и предложения, но Новатор нарушает это равновесие. Ему требуется дополнительное количество каких-то ресурсов, и он предлагает за это повышенную цену. Нарушается система равновесных цен. Изменяется направление потоков ресурсов, а значит, и потоков потребительских товаров.

Ломается весь ритм кругооборота, вся система цен, издержек и доходов. Кто-то при этом разоряется, но основная масса предпринимателей наперегонки старается последовать за Новатором. Возрастает спрос на ссуды, а это рано или поздно приводит к истощению возможностей кредитного рынка.

Тем временем инновация распространяется в сфере производства, система цен перестраивается, восстанавливается конкурентное балансирование, потоки ресурсов и товаров приобретают устойчивость в своих новых очертаниях, прибыль от инновации снижается все больше и больше, пока не исчезает снова. И все опять возвращается к круговому движению – к состоянию равновесия на новом уровне.