Текст книги "Введение в историю экономической мысли. От пророков до профессоров"

Автор книги: Евгений Майбурд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 41 страниц)

Так… Как бы нам поудобнее ее изобразить? Давайте-ка изобразим ее в тех же координатных осях, где у нас уже красуется кривая предельной полезности. Сказано – сделано. Получаем рис. 23-6. Вот как она пошла, эта кривая 5: чем больше потребление, тем выше предельные издержки. Но что же такое мы получили? Если кривая предельной полезности идентична кривой спроса, то кривая предельных издержек идентична… конечно же, кривой предложения со стороны хозяев моста!

Аналогично предыдущим рассуждениям, при тарифе р число ездок будет г, а совокупные издержки будут измеряться площадью трапеции Osnr. Но ведь суммарная выручка за проезд по мосту будет больше, не так ли? Ведь она равна площади прямоугольника Ор nr. Что же мы видим? Выходит, что хозяева моста тоже получают избыток. Это избыток производителя. Мы не забываем, однако, что тариф-то мог быть и побольше, чем р. Он вообще мог быть равен Р. Так-то. И коли он установлен на р, значит (мы это только что проходили), имеет место избыток потребителя в размере площади рР n. Оказывается, от снижения тарифа выгоду получат обе стороны. И суммарная общественная выгода от моста (выгода для общества в целом) равна сумме двух треугольников, т. е. площади sPn.

Рис. 23-6. Избыток производителя и совокупная общественная выгода

После этого Дюпюи не составило труда доказать теорему о том, что обществу невыгодно повышать тарифы на общественные услуги, даже если потребители и способны платить больше. Вот какие были инженеры во Франции! Нужно разобраться с экономическим вопросом, а наука не может предложить подходящих методов. Ну и что, велика важность! Как говорил небезызвестный Коровьев: «Подумаешь, бином Ньютона!» Инженер садится за письменный стол и создает экономическую теорию XX в.

Законы Госсена

Их два, и мы уже познакомились с ними в предыдущей главе. Но про автора ничего не было сказано. К сожалению, мы и теперь не в состоянии сказать о нем что-нибудь конкретное.

Герман Генрих Госсен (1810–1858) опубликовал в Германии книгу "Эволюция законов человеческого взаимодействия" (1854). Госсен считал, что сделал для экономической науки не меньше, чем Коперник сделал для астрономии. Это свидетельствует о том, что он хорошо понимал, какой переворот в экономике должна вызвать теория предельного анализа. Значит, он был хорошо осведомлен о состоянии экономической науки своего времени. И, стало быть, отчетливо сознавал необходимость нетрадиционных подходов. Это делает ему честь даже на фоне других первооткрывателей, которые, похоже, шли скорее по наитию. Разумеется, последнее нисколько не умаляет их заслуг. Правда, и Госсен ничего не знал про Тюнена, Курно и Дюпюи.

Итак, Госсен сформулировал принцип убывающей предельной полезности (первый закон Госсена). Он изобразил ее в виде кривой. Он даже показал, что (вопреки мнению Дюпюи) эта кривая все же отличается от кривой спроса. Госсен сформулировал принцип предельной тягости труда. Он нарисовал диаграмму, которая показывала, как предельная тягость труда уравнивается с предельной полезностью продукта труда (точно так, как потом нарисовал Джевонс). И наконец, Госсен четко сформулировал свой второй закон: лицо максимизирует свою суммарную полезность, если распределяет имеющиеся у него ресурсы между различными благами таким образом, что от последней единицы ресурса, потраченной на каждое благо, достигается одинаковое удовлетворение.

"Законами Госсена" то и другое было названо позже. Этим следующее поколение воздало должное немецкому мыслителю. Когда же "Эволюция" вышла в свет, ее абсолютно никто не заметил. Госсен был так ошарашен приемом книги, что скупил все непроданные экземпляры и сжег их. Спустя четыре года он умер. В 1887 г. Джевонс и Вальрас смогли найти лишь несколько случайно уцелевших экземпляров книги Госсена.

Тягость труда

Вот как рассуждал Госсен (а потом и Джевонс). Представим себе человека, который делает какие-то вещи (одни и те же). Для себя или для продажи – не столь важно. Если для себя, то он сам извлекает пользу из свойств этих вещей, если для продажи, то он извлекает пользу из вещей, которые покупает на те деньги, что выручает за свои товары, – тем самым он извлекает пользу из своих товаров. И в любом случае предельная полезность продукта его труда монотонно убывает с каждой новой порцией этого продукта.

Возьмем самый простой пример: вы собираете в лесу землянику. Вы попали на ягодные места в самые урожайные дни. Труд состоит в том, чтобы высматривать кустики, нагибаться, приседать, собирать ягоды в лукошко, разгибаться, переходить с места на место и все сначала. Чем больше ягод накапливается в вашей таре, тем меньшее значение приобретает каждая последующая ягода.

Теперь проанализируем свои ощущения с точки зрения трудового процесса. Вначале вы, придя в лес, нагибаетесь к каждому кустику земляники, но ягод находите мало. Вы испытываете некоторую досаду (кто-то уже здесь побывал?), но постепенно ваши нагибания и приседания становятся все более продуктивными, Как правило, такое происходит с любым трудом. Вначале вы входите в работу, и это всегда требует определенных усилий, а если не сразу что-то получается, то возникает и чувство досады. Но постепенно работа начинает получаться, включаются рефлексы, срабатывают навыки. Первоначальная тягость труда все более убывает. Результаты прибывают. Вам хорошо. Однако с какого-то момента появляется утомление, которое начинает нарастать все больше и больше. Теперь тягость труда может только увеличиваться.

Идея Госсена и Джевонса состояла в том, чтобы сопоставить функцию предельной тягости труда с функцией предельной полезности продукта труда. Напомним, что каждая новая единица продукта появляется только за счет дополнительной порции труда.

Но тут возникает небольшое осложнение. Понятное дело, мы сейчас предполагаем, что умеем измерять полезность продукта труда и тягость труда. Однако все-таки единицы полезности и тягости – вещи разные. Как же сопоставить эти две функции? Давайте рассуждать. Полезность – это потребность, желаемость, удовлетворенность… А тягость – это вроде бы все наоборот… Все наоборот? Так не взять ли нам ту же тягость, но со знаком минует Так-так… Тягость – величина, безусловно, отрицательная. Она уже сама идет со знаком минус. Если на минус наложить минус, выходит плюс… Что же мы получаем, поменяв знак у функции тягости? Мы получаем удовольствие, не так ли? А эта величина измеряется в тех же единицах, что и полезность. Теперь мы можем совместить обе функции и нарисовать обе кривые в одной системе координат, как это и сделано на рис. 23-7.

Наслаждение /Полезность/ + Е

Рис. 23-7. Измерение тягости труда

Верхняя кривая – функция предельной полезности продукта труда. Нижняя кривая – функция предельного удовольствия от процесса труда. С верхней кривой нам уже все ясно, разберемся с нижней. В первые моменты работы тягость ее велика – удовольствие отрицательно. Но с первыми порциями продукта труда тягость работы начинает убывать – удовольствие растет. Так продолжается до некоторого момента, когда удовольствие достигает своего максимума, после чего оно начинает убывать и переходит в зону отрицательных величин.

И вот наступает момент, когда прирост отрицательного удовольствия (предельная тягость труда) становится равен предельной полезности продукта труда: ab = bс. Это точка равновесия, за которой полезность новой порции продукта не компенсирует новой порции тягости труда…Здесь вы прекращаете собирать землянику и отправляетесь домой… А теперь давайте представим, что вы собираете землянику за деньги. Кто-то предложил вам сдавать ему ягоды по тысяче рублей за стакан. Все будет идти точно таким же образом, как мы говорили. И настанет момент, когда вы решите, что заработали уже столько, что лучше отказаться от следующей тысячи рублей, чем гнуть спину для еще одного стакана ягод. Ничего нового мы здесь не находим. Просто такое представление помогает нам понять, почему сегодня кривую тягости труда называют кривой предложения труда. И говорят, что в точке равновесия предложение труда равно предельной полезности вознаграждения за труд.

Для кого трудились первопроходцы?

Ясное дело, что в первую очередь – для себя. Еще Петти хорошо объяснил нам, как это бывает, когда голова переполнена и нужно ее опорожнить на бумагу. Вероятно, очень многие авторы могли бы подтвердить подобное представление. Вспомним, что говорил Пушкин: «Пишу для себя, печатаюсь для денег».

Однако научными трудами в те времена особых денег не зарабатывали. Подчас и издавали-то их за счет автора. Здесь дело в другом. Очевидно, что первым побудительным мотивом к изданию было сообщить о своих достижениях, услышать, что думают об этом другие. Была убежденность в том, что сделанное полезно для науки, а значит, для человечества. Возможно, у кого-то присутствовал и элемент честолюбия – ив том нет большого греха, это по-человечески понятно и нормально.

И вот мы видим, что труды пионеров предельного анализа остались втуне. Они не снискали себе ни славы, ни даже известности среди коллег. Они не дождались не то что почестей (каких они заслуживали), но даже простого обсуждения своих результатов, даже компетентной критики. Полное молчание и безразличие. Смерть в безвестности.

Все, что сумели добыть у Природы Тюнен, Курно, Дюпюи, Госсен, – все потом заново переоткрыли другие. Притом сделали это более широко и систематично.

Что же, выходит, напрасно трудились эти славные и смелые мыслители?

Но не поставить ли нам вопрос наоборот? Ведь Джевонс, Менгер, Вальрас могли и не появиться на свете. Что бы тогда было с наукой?

В том-то и дело, что наука все равно пришла бы к предельному анализу. Он был необходим, и он возник. Потому мы имеем право сказать вслед за нашим современником, английским экономистом Марком Блаугом: эти трое могли бы и не родиться – в трудах первопроходцев уже существовал предельный анализ в готовом виде.

…Если тебя не замечают, если тебя замалчивают – не нужно отчаиваться. Слава, почет – вещи приятные, но и без них можно прожить достойно. Главное – это делать свое дело хорошо – так хорошо, как ты способен. И верить, что делаешь хорошее дело на хорошем уровне.

Глава 24
Без формул и глава

Ведь есть очень сложные науки – о природе, об обществе….

Очень сложные. А математика – наука очень простая, она изучает самые простые вещи…

Б.Н. Делоне (из лекции в обществе «Знание»; Тема лекции: «Топология и природа»)

Маржинализм в Америке

В связи с так называемой «революцией маржинализма» в экономической науке чаще всего упоминаются имена Джевонса, Менгера и Вальраса. Но следует упомянуть и четвертое имя. Хотя и чуть позже остальных, предельный анализ был самостоятельно открыт еще одним ученым. Его имя – Джон Бейтс Кларк (1847–1938), и он американец.

В те годы США были научной провинцией. После колледжа Кларк учился в одном из университетов Германии. Конечно, там безраздельно царила Историческая школа, но Кларк не стал ее адептом По возвращении на родину в 1875 г. он стал развивать некоторые свои мысли и в 1884 г. издал книгу "философия Богатства". А в 1898 г. он выпустил вторую свою книгу – "Распределение Богатства".

Кларк сам дошел до идеи предельной полезности и ее приложения к вопросам производства и распределения. В настоящей главе мы будем говорить как раз об этих вещах, но не в связи с Кларком. У себя дома он оставался одиночкой.

Джон Бейтс Кларк

Ученая среда, в которой работал Кларк, не способствовала ни пониманию его идей, ни принятию их. По глубине и оригинальности Дж. Б. Кларк не уступал тем ученым, о которых мы будем говорить в настоящей главе. Однако в целом экономическая мысль Америки все еще оставалась, так сказать, деревней, где одеваются или по городской моде прошлого года, или в то, что горожане вообще не носят. В этом смысле «городом» была тогда Западная Европа.

Нельзя сказать, что в Европе новое направление экономической мысли было сразу принято 'на ура". И здесь тоже зачинатели 70-х годов столкнулись с непониманием и агрессивной враждебностью. Кругом были либо рикардианцы, либо "историки", либо социалисты. Немало помучились из-за этого и Джевонс, и Менгер. Но условия были иными. К новому течению потянулась научная молодежь. Видимо, и вправду настала новая эпоха в эволюции экономической мысли – эпоха, ощутившая неизбежность крутой ломки сложившихся представлений. Возникший помимо существующих научных школ, маржинализм стал формировать свою школу. Да не одну…

Развитие нового направления шло быстрее, чем мог осуществляться обмен идеями между различными странами. К тому же, не забудем, в каждой стране ученые писали на своем языке и пользовались различной терминологией. Унификация терминов состоялась гораздо позже.

Треугольник маржинализма

Как возникла новая теория в трех местах сразу, так она и развивалась, в общем, до первой мировой войны. Сформировались сразу три школы, которые принято называть так: Австрийская, Лозаннская и Английская (она же – Кембриджская). Слово «школа» здесь уместно как никогда: почти все ведущие ученые этого направления были профессорами в университетах. У них появлялись многочисленные ученики, из коих некоторые сами становились крупными учеными, продолжавшими развивать новое направление. Каждая из этих школ дала науке своих великих корифеев и своих блестящих продолжателей.

Австрийская школа, основателем которой явился Карл Менгер (1840–1921), далее представлена его учениками Визером и Бём-Баверком. Австрийцы с подозрением относились к математическим методам анализа, предпочитая логическое рассуждение в словесной форме. Характерным для этой школы был также безусловный акцент на экономический либерализм Они отвергали не только социализм в любой форме, но и любое государственное начало в экономике. Последнее качество Австрийской школы особенно ярко проявилось в позиции ее третьего поколения, которое возглавили Мизес и Хайек. Общим для австрийцев было противопоставление нового направления учению классиков, особенно Рикардо.

Лозаннская школа представлена была поначалу одним громким именем – Леон Вальрас (1834–1910). Далее в этом русле работал другой лозаннский профессор – Парето, а также итальянец Бароне, швед Кассель и многие другие, вплоть до американца Леонтьева. Здесь, напротив, на вооружение был взят могучий арсенал математики. Характерно виртуозное владение математическим аппаратом, но корифеи всегда умели за математическими формулами и преобразованиями видеть экономическое существо дела.

В Англии идеи Джевонса были подхвачены и стали обогащаться такими учеными, как УИКСТИД и Эджуорт. В том же русле, но независимо от Джевонса, работал Маршалл. Ему наследовал лучший его ученик – Пигу. В следующем поколении из этой Школы вышел Кейнс.

Для Английской школы характерен прагматизм в методе. Математику знали, ею пользовались по мере надобности, но могли обходиться и без нее, часто употребляя математические понятия как термины в словесном рассуждении. Например, автор мог говорить о поведении кривой спроса, не рисуя графиков и не прибегая к математической символике.

Прагматизм отличал англичан и в идеологии. Они меньше стесняли себя заранее заданными установками в отношении государства, социализма и т. д. Все рассматривалось с позиций экономической пользы.

Не ограничивали себя англичане и в отношении своем к классикам. Они синтезировали некоторые идеи Рикардо с новыми понятиями и получали интересные результаты. Наконец, англичане были настолько самостоятельны, что смогли со временем синтезировать достижения различных школ и внести решающий вклад в объединение неоклассической науки.

В целом, современная экономическая наука едина, что не мешает ей совмещать в себе множество подходов и направлений. Различаются они сегодня не по географическим или этническим признакам, а скорее по установившимся традициям для того или иного университета или кафедры, а также по темпераменту или личным склонностям профессоров. И лишь иногда в методе иного ученого можно разглядеть следы влияния одной из трех вышеупомянутых школ.

Карл Менгер: отдельный потребитель – всему голова

В экономической жизни все явления так тесно взаимосвязаны и переплетены, что всегда трудно определить, где причина и где следствие. Спрос и предложение, цена и издержки, прибыль и заработная плата – что первично и что вторично? Как выделить явление, не зависящее ни от чего, но зато влекущее за собой иные явления?

С такого вопроса, по существу, начинает Менгер. Вернее, начинает он с ответа на этот вопрос.

Человеческие потребности – вот откуда начинаются цепочки экономических причин и следствий. Организм человека должен приспосабливаться к окружающей среде. В состоянии полной приспособленности достигается равновесие. Когда чего-то не хватает, равновесие нарушается. Возникает потребность его восстановить. Потребности, считает Менгер, – это неудовлетворенные желания и стремления.

Определенные вещи или действия могут помочь удовлетворению наших потребностей. Эти вещи или действия поступают к нам порциями. Получение первых порций еще не удовлетворяет всю потребность, но ослабляет ее "конечную интенсивность". Последняя еще очень велика. Но по мере поступления новых порций она так или иначе сводится к нулю – потребность насыщена полностью. Так Менгер приходит к принципу убывающей предельной полезности.

Вещи или действия, которые удовлетворяют и насыщают наши потребности, носят название благ. Совершенно неважно, что собою представляют эти блага объективно. Например, овощи, отравленные ядохимикатами, являются благом, поскольку мы, не зная ничего, употребляем их в пищу и насыщаемся. Вещи, явно вредные для здоровья, психики и жизни (табак, алкоголь, наркотики, половые извращения…), также причисляются формально к благам с точки зрения экономической науки, если рассматривать их как объекты потребностей каких-то людей. Здесь нет места для неясностей. Сложнее обстоит дело с вещами другого рода.

Экскаватор, например, не является предметом человеческой потребности. Никакие людские потребности не удовлетворяются также станками, буровыми вышками, шахтами, плотинами, бетономешалками, цементовозами и т. д. и т. п. Как быть со всем этим? Это блага или нет?

Все это – блага, говорит Менгер. С их помощью производятся потребительские блага – жилища, тепло, свет, одежда, пища, мебель и все-все остальное, чем мы пользуемся в жизни. Потребительские блага – это блага "первого порядка", но для их изготовления употребляются блага второго, третьего и еще более высоких порядков.

Потребительские блага сами наделяют ценностью те производственные ресурсы, или факторы, которые участвуют в их изготовлении. Блага первого порядка сообщают ценность благам более высоких порядков, которые нужны, чтобы могли появиться на свет те первоочередные блага. В этой идее заключается знаменитая теория вменения Австрийской школы. Ценность вменяется производственным благам в силу их нужности для существования потребительских благ (сегодня экономисты называют последние предметами конечного потребления).

Чтобы превратить руду в дверную ручку, зерно – в батон хлеба, а плотину – в сигнал на экране телевизора, требуется известный промежуток времени, который Менгер называет производственным периодом. Такой промежуток становится все больше и больше по мере того, как нарастает число этапов переработки между благами самого высокого и первого порядков. Тут каждый может найти много примеров. А удлинение производственных периодов означает, что возможны ошибки и неточности, пока дело дойдет от экскаватора или доменной печи до предметов конечного потребления. Меняются численность и состав населения, его запросы, предпочтения, мода и пр. Со всем этим изменяется не только размер совокупного спроса, но и интенсивность различных потребностей.

В конечном счете получается, что преобладающее большинство благ предлагается на рынке в меньшем количестве, чем требуется по потребностям населения. Такие блага Менгер называет экономическими. Те же, которые имеются в большем количестве, чем потребность в них, называются неэкономическими (по нынешней терминологии: свободные блага – free goods). Твердой границы между обеими категориями нет, экономические блага могут переходить в неэкономические и обратно. А соотношение между потребностью и данным предложением блага определяет ценность этого блага.

Ценность – это то, что люди приписывают благам. 6 зависимости от соотношения между объемом, предложения и степенью удовлетворения потребностей. Каждая дополнительная единица данного блага получает поэтому все меньшую и меньшую ценность. От этой субъективной оценки зависит и меновая ценность каждой порции блага, которой располагает индивид. Важным становится соображение о том, что и в каком количестве можно получить в обмен на единицу данного (своего) блага (вспомним про Адама Смита – см. главу 14).

Явление товарного обмена Менгер рассматривал фактически на манер Сэя. Он не заявлял прямо, что продукты обмениваются на продукты, но подобно классикам исследовал простейший случай бартерного обмена. Далее он рассуждал так: стремление к обмену возникает тогда, когда для товаровладельца имеющиеся у него блага менее желательны, чем для другого, а у другого – то же самое в отношении его собственных товаров. Сам того не зная, Менгер заново открыл то, что когда-то несомненно подразумевал Адам Смит: обмен не эквивалентен, а взаимовыгоден. Отличие от Смита имеется по двум пунктам. Во-первых, Менгер дал явную формулировку этой идее, которая у Смита содержится в неявной форме. Во-вторых, Менгер мог опираться в этом рассуждении на понятие об убывающей предельной полезности. Соотношение предельных полезностей благ обусловливает пропорции их взаимного обмена.

Такова основа экономической теории Менгера. Исходя из соотношения между количествами различных благ, потребностями в них и принципа вменения, ставилась задача проследить движение ценности по всей хозяйственной системе.

Менгер категорически отверг понятие о трех факторах производства. Есть только блага высших порядков, и роль их, по существу, одинакова. Только процесс последовательного вменения (на основе убывающей предельной полезности) устанавливает пропорции, в которых распределяется вознаграждение между факторами, участвующими в производстве.

Данное положение позднее стали называть теоремой распределения. Вот ее современная формулировка: если доходы пропорциональны размерам производимой продукции, а оплата каждого фактора равна его предельному продукту, то общая сумма таких оплат равна совокупному продукту.

Позднейший анализ показал: эта теорема справедлива только тогда, когда, все факторы производства используются наилучшим (наиболее производительным) образом.

Мы видим, что до сих пор про издержки производства даже речи не 6ыло. Менгер действительно считал, что они не являются причиной каких-то важных экономических явлений. Явно отмежевываясь от рикардианства, он объяснял издержки как следствие тех основных причин, о которых только и вел речь. От ожидаемой ценности благ первого порядка получают оценку факторы производства, от предельной полезности предметов конечного потребления зависит количество используемых ресурсов производства – так и формируются издержки.

Конечно, у Менгера последующие ученые нашли массу упущений, неточностей, незавершенных идей. Но что бы делали эти ученые, если бы Менгер закрыл все вопросы? Судить нужно не по тому, что не было сделано, но по сделанному. А сделал Менгер вещь гигантского масштаба. Он выстроил контуры новой экономической теории, охватывающей поле от индивидуальных потребностей человека до хозяйства целой страны. В центре его системы оказалось решение проблемы использования ресурсов и распределения доходов.

Когда основные теоретические достижения Менгера были сформулированы на языке математики, стало очевидно, что всякая хозяйственная деятельность сводится к задаче на условный экстремум (см. главу 22). Всегда ищется максимум (дохода, прибыли, объема производства…) или минимум (издержек, потерь…) при данных объемах ресурсов.

Визер: с позиции всех

Фридрих фон Визер (1851–1926) сделал, помимо многого другого, две принципиально новые вещи. Он ввел термин, который закрепился и остался в науке навсегда: предельная полезность. И он разработал понятие, которое стало одним из краеугольных в неоклассической экономической науке. По-английски (а сегодня вся экономическая терминология имеется в английском языке) это называется opportunity cost. По-русски в разных переводных книгах можно встретить четыре варианта этого термина:

– издержки альтернативных возможностей;

– издержки упущенных возможностей;

– альтернативная стоимость;

– альтернативные издержки.

Мы остановимся на последнем варианте, помня, что в иных работах могут оказаться и другие.

Свою версию новой экономической теории Визер изложил в двух книгах. Одна называется "Происхождение и основные законы хозяйственной ценности" (1884). Другая – "Естественная ценность" (1889). В последующих работах Визер уточнял и развивал свои идеи в контексте более широких задач социальной науки.

В целом, можно сказать, что Визер разрабатывал ту "австрийскую" концепцию, основу которой заложил Менгер. Однако Визер, безусловно, был вполне оригинальным экономическим мыслителем. Его работы не написаны как дополнение к трудам Менгера, это самостоятельная теоретическая система. Если Менгер поставил во главу угла индивида с его субъективными потребностями и оценками, то Визер делает акцент на хозяйство в целом и объективные закономерности, которые складываются из множества индивидуальных оценок и предпочтений. Разумеется, Визер использует такие фундаментальные идеи Менгера, как убывающая предельная полезность (уже в ту пору связанная с именем Госсена) и вменение ценности факторам производства. Последняя идея получила у Визера значительное развитие.

Из конечной полезности благ проистекает ценность последней единицы всякого запаса. Заранее предполагаемая полезность лежит в основе издержек производства. Здесь Визер формулирует интересную концепцию родственных благ. Это такие продукты, в изготовлении которых был использован не менее чем один общий фактор производства. Примерами благ такого рода могут служить хлеб и мясо. При обмене между собой родственных благ, говорит Визер, пропорция устанавливается согласно соотношению затрат общего фактора производства на эти блага. Как видим, экономическая мысль не может позволить себе совсем откреститься от издержек производства в вопросах ценообразования. Однако в понятие издержек Визер внес совершенно новое содержание.

Альтернативные издержки

Для изготовления, например, шахмат требуются токарные станки (и соответствующий расход электроэнергии), деревянные заготовки, краски и лаки, а также известные затраты рабочего времени. Все это измеряется в денежных единицах, суммируется – и мы получаем величину издержек производства. Но почему тот или иной ресурс обходится нам в такую-то сумму, почему его единица стоит именно столько, а не еще сколько-нибудь? Концепция вменения ценности сама по себе не может ответить на такой вопрос Она объясняет, откуда берется, ценность производственных ресурсов вообще. Она говорит о ценности всей совокупности факторов, которые участвуют в производстве благ. Но она не объясняет, почему кубометр древесины обходится нам в 20 тысяч рублей, а электроэнергия – в 1 тысячу рублей за киловатт-час Таковы рыночные цены – вот все, что мы можем сказать по этому поводу. А почему они таковы?

Потому что при данном предложении покупатели согласны платить именно столько. Но ведь и мы тоже – покупатели. Почему мы согласны столько платить? Тем более что нашего согласия никто и не спрашивает. Цена (к сожалению!) не зависит от нашего мнения о ней.

Что же, ее устанавливают продавцы? Как бы не так! Никто из них не назначает почему-то цену на однородные товары выше, чем у соседей. А почему она такова у соседей? Ведь каждый из них сам по себе, и другие для него – соседи…

Забудем пока о производителе сувенирных шахмат, приглядимся к покупателю. Понятно, что это иностранный турист. Допустим, из США. Перед поездкой в загадочную Россию этот американец выделил определенную сумму на карманные расходы, в том числе на приобретение сувениров. Ну хотел привезти домой пару ложек хохломских да матрешку. И вдруг видит такие оригинальные шахматы.

Вот чем будет сражен Фредди, сосед, который по субботам приходит к нему сыграть пару партий. Да и компаньоны, сослуживцы – не меньше. Одна беда – цена этих шахмат. Мало того что матрешку уже не купить – еще придется отказаться от визита в Большой театр, да и, пожалуй, от пары вечеров в ресторане с водкой и икрой… Вот в чем состоит идея альтернативных издержек. Ценность оригинальных шахмат, приглянувшихся нашему туристу, определяется для него ценностью всего того, чем ему придется пожертвовать ради приобретения такого сувенира, – матрешки, посещения знаменитого театра, веселого времяпрепровождения на два вечера

Точно так же затраты на пиломатериалы, краски и лаки, электроэнергию – на все, что покупается производителем для изготовления тех же шахмат, – определяются ценностью данных ресурсов при иных возможных способах их употребления. Другими словами, издержки производства данного продукта зависят от альтернативных возможностей, которыми приходится жертвовать для того, чтобы производить этот продукт. Дерево, лаки, энергия, работа станков – все это может быть употреблено многими разными способами. Из всех таких альтернатив есть какая-то наилучшая, наиболее эффективная. И коли мы с вами решаем все же делать для продажи именно шахматы, мы обязаны платить за ресурсы по цене той самой наиболее эффективной альтернативы.

Допустим, оказалось, что производство сувенирных шахмат как раз и является такой наилучшей альтернативой. Они хорошо идут у иностранцев по весьма приличной цене. Потому мы, когда только затеяли такое производство, нуждаясь срочно в большой партии древесины определенного качества, предложили поставщикам этого товара цену на 10 % выше той, по какой они продавали товар своим прежним покупателям – изготовителям матрешек. И теперь те, если они хотят по-прежнему делать матрешек, должны платить за древесину по цене наилучшей альтернативы, каковой оказалось изготовление шахмат.

То же самое наблюдается в области платы за труд. Приходит к менеджеру его работник и говорит: "Там-то и там-то мне предлагают на 25 % больше, чем я получаю у вас". Работодатель обдумывает ситуацию. Хороший менеджер не спрашивает у собеседника, а чем ты будешь там заниматься ("небось, работа потруднее"), сколько часов в день будешь трудиться ("наверняка придется вкалывать сверхурочно") и т. д. Он прежде всего решает: нужен ли ему этот работник – такой, какой он есть, при той работе и загрузке, что он имеет здесь? Может ли менеджер найти ему эквивалентную замену? И если он решает, что этого работника целесообразно сохранить, он немедленно предложит тому столько же, сколько предлагают в другом месте. Наш менеджер таким образом оплачивает альтернативные издержки использования этого работника.