Текст книги "Я - Кукла. Сборник повестей"
Автор книги: Евгений Кукаркин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)
– Так чего ж вы удрали? Так бы объяснили происшествие всем.
– Мне так все надоело, что я решил прогуляться по Союзу.
– Только по Союзу?
– Пока да.
– Пока, это как?
– Не знаю. Там видно будет.
– Может вам помочь выехать за границу, например, в Австрию.
– Интересно, почему вы так любезны?
– Вы знаете, мне пришла шальная мысль. Я вам помогу сейчас, вы потом мне.
В этот момент, как назло, открывается дверь и влетают Ира с Олей.
– Дима…, – Ира осеклась и застыла, как столб, увидев Морозова.
– Девочки, не могли бы вы подождать. У меня важный разговор.
Я корпусом вытеснил их из комнаты.
– Красивые женщины. Это с той, белокурой, произошло несчастье?
– Да. Так не пытаетесь ли, выражаясь прямым языком, вы меня завербовать.
– Я всегда считал, что трудно говорить с учеными. Они всегда, почему-то любят ясность. Хорошо. А почему бы и нет. Вас за границей уважают. Специалист высшего класса. Да вам там цены нет.
– А знаете, меня что-то не тянет на такие подвиги.
– Жаль, жаль. Мужик-то вы замечательный, а придется применять санкции. Представляете. За умышленное уничтожение установки производства алмазов, за убийство своего начальника, за измену Родине. Посмотрите как много. И чего вам хочется сидеть всю оставшуюся жизнь в тюрьме, не понимаю.
– При разговоре с вами, Алексей Кириллович, действительно всегда требуется ясность. Я не буду вам объяснять прав я или нет. Это бесполезно. В любом случае, законности не будет. Но зато, я могу предложить вам кое-что за свою свободу. Это же у вас практикуется?
Морозов прошелся по комнате, теребя рукой подбородок.
– Конечно, но смотря что.
– Когда установка взорвалась, из заправочного столика вывалился кристалл, равный по величине знаменитому «Кохинуру». Представляете, его стоимость?
– Врешь. Такого не может быть.
– Так вы соглашаетесь или нет?
Морозов подошел к окну и посмотрел на улицу.
– Вашего соседа, кажется, зовут Миша?
– Миша.
Я в недоумении смотрел на Морозова.
– А на самом деле, это не Миша. Это Стас Калиновский, пре противнейшая личность. Носом за версту чует опасность. Вот и сейчас, где-то кружит вокруг гостиницы. Окончил высшую школу иезуитов, диверсионную школу в ФРГ. Послужной список залит кровью. Служит тем, кто много платит. А он знает об алмазе?
– Нет.
– Если взять вас сейчас, будет еще та резня. Пожалуй, мы придем к соглашению. Так где кристалл?
Я вытащил из шкафа пиджак и алмаз вспыхнул на моей руке.
– Мать твою, – ахнул Морозов, – И это вы все время хранили здесь?
– А где еще.
– М-мда
Морозов взял кристалл, полюбовался его блеском и вдруг положил к себе в карман.
– До свидания, Дмитрий Иванович. Может когда-нибудь и увидимся.
Он исчез, а я долго не мог успокоиться и лишь только через пять минут прошел в номер к девчонкам. Они были в панике. Ира бросилась ко мне.
– Дима, что? Это ведь был КГБешник?
– Все в порядке, девочки. Мы от него откупились.
– Как?
– За наши жизни, я продал ему самый крупнейший в мире алмаз.
– Это правда?
– Да.
Ира припала к моему плечу и заплакала.
– Я думала, это конец.
– Кажется, здесь пронесло.
Вечером появился Миша.
– У вас все в порядке? – спросил он.
Я кивнул головой.
– Ну и слава богу. Завтра утром уезжаем.
К Чопу мы подъехали утром. Колонна машин, очередью стояла в сторону границы.
– Давайте ваши паспорта, – сказал Миша.
Он выскочил из машины и отправился в сторону таможни. Через 15 минут Миша вернулся.
– Поехали.
Машина выскочила из очереди и понеслась к шлагбауму. Нас ожидал таможенник и прапорщик в зеленой фуражке. Прапорщик сверил паспорта с нашими лицами и, вернув их нам, махнул рукой.
– Следующий.
Мы уже едем по Венгрии минут 20.
– Неужели все? – спросила Ира.
– Еще нет, – ответил Миша, – Это тоже социалистическая страна и еще рано расслабляться. Вот как приедем в Австрию, там я вас покину. Сядете на поезд и доберетесь до Бельгии уже без меня. И не забывайте свои новые фамилии. Я боялся на пограничном посту, что ни дай бог, кто-нибудь скажет старую.
Границу с Венгрией проскочили без натяжек. Девчонки повеселели и расстроились только тогда, когда Миша с нами попрощался.
В Бельгии компания «Де Брис» выполнила условия нашего договора. Я заимел 500000 долларов в банке. Получил место главного консультанта в фирме Неймана с окладом 80000 долларов в год.
Однажды я пришел к Нейману и после разговоров о делах фирмы, он вдруг, сказал.
– Хочу похвастаться, Дмитрий. Мы приобрели самый крупный кристалл, за последние 50 лет. Нашли его в Заире.
Он вытащил из сейфа злополучный кристалл, сделанный мной. Увидев мое лицо, он все понял.
– Неужели ваш, Дмитрий?
– Да, последний. После него установка взорвалась.
– Господи, мы же купили его по настоящей цене. На него же паспорт есть.
– Похоже мои соотечественники не плохо работают.
– Как же они его продали нам? Ведь русские знают, что вы здесь.
– Конечно знают, я здесь не прячусь.
– И самое интересное, они смело переправляют кристалл нам.
– Они рискуют. С одной стороны, вы деньги уплатили, с другой стороны, им интересно, как отреагирую я.
– А как отреагируете вы?
– Очень просто. Вы мне уплатите, я буду молчать.
– Что?
– Если я не буду молчать, цена кристалла упадет и вы будете в таком проигрыше, какой вам и не снился.
– Вы чудовище. Сколько вы хотите за алмаз?
– 5 % акций вашей фирмы.
– Да вы с ума сошли? – подскочил Нейман.
– Я прошу не деньгами только потому, что акции налогами не облагаются.
Нейман застыл у окна. Он долго соображал.
– Черт с вами, Дмитрий. Я согласен. Правление я уговорю.
Нейман расколол алмаз на несколько частей и после огранки, продал бриллианты частным фирмам, как настоящие.
Я живу по-человечески. У меня хороший коттедж, с участком земли, в пригороде Брюсселя. Моя жена Ира, нигде не работает и сидит с первым малышом. Он у нас славный и, как говорит Ира, похож на меня.
Ольга в Антверпене окончила художественную академию и рисует изумительные картины. Она уже выставлялась два раза и получила признание в Европе. Иногда, она приезжает к нам и забавляется с нашим малышом.
Все события в России меня бьют по сердцу. Такая умная и тяжелая страна.
Я – Кукла
ПРОЛОГАвгуст. 1991 г. Россия. г. Санкт-Петербург.
– Ты поедешь на встречу не один, а с Лилией, – сказал мне шеф.
Лилия – новая секретарша шефа, работает третий месяц. Крепкая, с соблазнительными формами девица, где-то двадцати шести лет, с привлекательным лицом и дурацкой челкой, наброшенной на глаза. Самое выразительное, это ее длинные, пушистые ресницы. Сейчас ее глаза прикрыты ими, но я знаю – она настороженно смотрит на меня, ожидая реакции на сообщение шефа.
– Зачем с ней?
– Ее задача– познакомить тебя с ними и обеспечить твое прикрытие.
– Хорошие у нее знакомые, – и я вижу, как дрогнули ресницы Лилии.
Я знаю, она здесь боится только меня. Ей не страшен шеф. За три месяца, она своим характером подмяла моего «свирепого» шефа.
– О своей задаче ты имеешь представление, – продолжал шеф. – Но там знают о тебе почти все, у них хорошо поставлена информация, поэтому больше импровизации и старайся любым способом склонить их на свою сторону. Даже если ты не добьешься союза, а они будут нейтральны, это уже успех.
– О каком прикрытии со стороны Лилии идет речь?
Ресницы ее опять дрогнули, и на этот раз поднялись, распахнув на меня темные глаза.
– Лилия создаст вид супружеской пары и будет твоими глазами и ушами на встрече.
– А если я не понравлюсь ее друзьям?
– Ну, ты себя недооцениваешь, у Лилии приличные друзья. Не так ли? – он обратился к ней.
– Да шеф, – Лилия поправила свою прическу рукой и опять прихлопнула ресницами свои глаза.
– Это все, встреча назначена в три, – сказал шеф.
Мы подъехали к ресторану и я вежливо, взяв Лилию под руку, ввел ее в зал. Народу в ресторане было мало и мы выбрали столик у окна.
– Что ты будешь заказывать? – спросил я у Лилии, раскрывая меню.
– Что-нибудь мясное, на твой вкус, и сухого вина, – попросила она.
– Примите заказ, – обратился я к подошедшему официанту. – Два антрекота, два помидорных салата, двести грамм водки и бутылку сухого, только самого лучшего.
Я схватил официанта за руку и подтащив его к себе, приглушенно сказал: «Да поторопись, я ждать не люблю и очень спешу». Официант сразу проснулся, хотел что– то мне ответить, но еще раз взглянув на меня и мою спутницу, тут же испарился.
– Так где твои друзья? – спросил я Лилию.
В этот момент, словно из под земли, появился официант с подносом и стал расставлять заказ на стол. Лилия подождала, когда официант отойдет.
– Сейчас подойдут, – она протянула мне свой бокал. – Налей пожалуйста.
Я налил ей вина, себе водки и только хотел выпить, как Лилия сказала: «Посмотри, вон они». – кивнув за мою спину. Я повернулся. К стойке бара подошли два здоровых, хорошо одетых, господина. Один из них, небрежно бросив деньги бармену, заказал выпивку, а другой, оглядев зал и увидев Лилию, помахал ей рукой и кивнул головой. Я повернулся к Лилии. Лицо ее было бледно, ресницы вздрагивали.
– Чего нервничаешь. Давай выпьем, – и я опрокинул в себя рюмку водки.
Лилия подняла свой бокал и я увидел, что у нее дрожат руки. Не полностью налитое вино в бокале, штормило. Вдруг, что– то ударило мне в голову, одновременно, я почувствовал резь в груди. Я сидел, опустив голову и сжав руки. Боль тупыми ударами пронизывала всю грудь и голову. Я старался держать себя в руках и напрягся до основания. Стал выступать пот и первые струйки его, медленно поползли из под волос. С трудом подняв голову, я пытался посмотреть на Лилию. На мгновение туман разорвался и, расплывающиеся черты ее лица, появились передо мной. Лилия сидела белее мела и широко распахнув глаза, смотрела на меня.
– Сука… Я убью тебя, – с трудом проговорил я.
Лилия начала расползаться перед глазами, а я все боролся и боролся сам с собой. Моя рука поползла к вилке, но ее стало сводить и все вдруг потемнело и стало куда– то проваливаться.
Очнулся я от боли в затылке, она билась пульсируя, волнами возникая и удаляясь. С трудом открываю глаза и вижу грязно– белый потолок, который то приближался, то удалялся, с приближением и удалением боли. Руки были чем– то сжаты и лежали ниже груди. Еле– еле подтягиваю их к своим глазам. Руки были в наручниках и я не сумев их удержать, уронил их на лицо, разбив губы железом. Все стало ясно, меня поймали и я в камере. Значит, все-таки они внедрили своего человека. Сволочи.
ЧАСТЬ 1Октябрь. 1993 г. Сербия.
Фронт продолжал жить своей жизнью. Где– то раздавались выстрелы, часто переходящие в непрерывную дробь. Иногда ухали орудия, отчего наш разбитый коттедж вздрагивал до основания. Уже второй день, шел занудный дождь. Я лежал в полуразрушенной комнате коттеджа и, еще не придя в себя от сна, слушал, как через шум дождя пробивались звуки чавкающей грязи.
– Кто идет? – закричал часовой.
В темных комнатах коттеджа завозились солдаты.
– Свои. Это я, Казначей.
Скрипнула, висящая на одной петле дверь. Кто– то выругался в темноте.
– Сержант, где сержант? – по комнатам заметался свет фонарика.
– Я здесь, – отозвался я.
Свет фонарика ударил в глаза и я прикрылся рукой.
– Убери фонарь. Что у тебя?
Вспыхнуло еще несколько огоньков, которые осветили комнату и лицо Казначея. Оно было мокрым и грязным, на нем резко выделялись усы с блестевшими, под лучами света, капельками воды.
В этих комнатах расположен мой взвод. Это люди разной национальности, все наемники, по разным причинам, приехавшие защищать славянскую Сербию. Они говорят на разных языках, но больше на английском и русском. Они разные: сильные и слабые, умные и тупые, бандиты и порядочные. Война сковала их в прочный узел, хотя многие не понимают зачем и против кого они воюют. Я помню все их трудные фамилии и имена. На фронте фамилии, среди солдат, как– то стерлись и каждый получил прозвище, которое стало практичными и краткими. Эти клички, даже не выражают характер, но приклеились к ним так прочно, что некоторые забыли фамилии и имена своих товарищей.
– Сержант, Шип и Сверчок убиты, – Казначей выдохнул эту фразу и, набрав воздух, добавил. – Они через холм, сюда, несли бачки из-под пищи, но, видимо, на полосе появился снайпер, они и попались.
Холм, о котором говорил Казначей, находился перед коттеджем и закрывал нас от фронта. Я вытащил карту, развернул и осветил наш участок. Со стороны фронта холм был голый, весь перепаханный огородами. Эту лысину зажимал с одной стороны густой орешник, а с другой– яблоневый сад. От линии окопов до вершины холма– метров триста. На этом пространстве, сейчас, лежат наши ребята. А снайпер, наверняка, сидит не в окопах противника, а на нейтральной полосе. Самое противное, это первый случай, когда снайпер стреляет по ночам. Вот и у них появились приборы ПНВ. Но то, что кто– то стреляет в дождь, в темноте и на таком расстоянии, говорит о том, что это профессионал и он недавно на фронте.
Те, что лежат на холме, мне хорошо знакомы. Шип – русский, из Краснодарского края. Его фамилия – Шипов, звали Андрей. Свою кличку, Шип получил от своей фамилии, где оторвали последний слог. Он пришел к нам три месяца назад и мы с ним быстро стали друзьями. Сверчок – молдаванин, его фамилия Матрич, когда я пришел, он уже был во взводе и я воспринял данную ему кличку, как и все окружающие. Ребята имели боевой опыт: Сверчок в Приднестровье, а Шип болтался у Осетинов во время их конфликта с Грузией.
Конечно, вытаскивать их надо сейчас, пока темно. Днем всю плешку изуродуют минами и снарядами, только сунься, к тому же, она простреливается на сквозь. А идти надо, может быть из них кто– то ранен.
– Казначей, а как ты их увидел?
Он сразу меня понял. Ткнул свой грязный палец в карту.
– «Мухи» пустили ракету, а я был вот здесь, в окопе. Оглянулся назад – холм виден, как на ладони. Их, лежащих, не сразу разглядишь, а вот бачки, из под пищи, заметны. Дождь идет и бачки от вспыхнувших ракет, переливаются как глянцевые. А потом, я сюда кустарником прошел. Два раза падал, грязищи до черта.
Я подошел к телефону.
– Мне четырнадцатого.
Где– то на конце провода раздались щелчки, больно отдаваясь в ушах. Сонный, раздраженный голос рявкнул.
– Что там?
– Двадцатый докладывает. В полосе квадрата одиннадцать, по всей видимости, появился снайпер. У меня двое ребят лежат на холме. Их надо убрать, пока еще темно. Может кто-то ранен. Нельзя попросить хозяина, хотя бы восемь снарядов в направлении дубка, на нейтральной полосе.
– Ты что, сдурел? Чтобы их снайпер в такую погоду, стрелял ночью. Не паникуй – это шальные пули. Бери людей. Иди и вытаскивай их, – связь оборвалась.
– Вот гад. Иди вытащи. Своих сербов никогда не посылает в пекло, а наши, дружеские души, всегда на убой. Как будто мы полные идиоты, не разбираемся, где шальные пули, а где – снайперы, – проворчал я в темноту.
– Ты чего сержант? Не выспался, – сказал кто– то в темноте.
– Ладно. Это я пары выпускаю. Крафт, где ты? Ты не разучился еще метать «кошку»?
– Вроде нет, – раздался голос в углу.
– Крафт, Джин собирайтесь. Казначей, поведешь нас.
Я встал и стал одеваться.
Беспрерывно шел нудный дождь. Ноги вязи в жирной земле и их с трудом удавалось вырвать из наплывшей жидкой грязи. Меня и моих спутников мотало, как пьяных, на каждом бугорке и бороздке. Мы автоматически ловили звуки выстрелов и вытье, проходящих над головой, пуль АК. Где– то, с воем, шлепнулась в землю шальная пуля. Наши и «мухи» через определенные интервалы стреляли ракетами. Светящиеся шары, вспыхивали в тучах, не давая яркого света. Еле-еле я различал спину, идущего впереди, Казначея, которая также моталась и чавкала грязью впереди меня. Мы вошли в орешник и к нашим страданиям прибавились удары, невидимых в темноте, веток.
– Здесь, – сказал Казначей, резко остановившись и повел рукой в сторону.
Вспыхнула, от выпущенной ракеты, туча и я увидел, впереди себя, бачки и черные бугры, рядом с ними.
– Крафт, – крикнул я. – Видел?
– Да.
– Попытайся метнуть «кошку» за бачки, при очередной ракете. До них, вероятно, метров пятнадцать.
– Я попробую, сержант.
Он отдал конец веревки Джину и стал сматывать «кошку» в рулон для броска. Опять вспыхнула туча и «кошка» унеслась в надвигающуюся темноту. Крат и Джин потянули веревку.
– Сержант, вроде есть.
Вновь глухой свет озарил холм и мне показалось, что в мою сторону медленно перемещается вал грязи. Опять стало темно.
– Казначей, помоги, – выкрикнул Джин.
Через некоторое время вал грязи с бачком оказался у наших ног и мы принялись руками очищать, находившуюся под ним фигуру. При очередной вспышке, я разглядел полу очищенное от грязи лицо и не узнал, кто это.
– Это Сверчок, – сказал Джин. – Я его узнал по кривому носу.
Крафт, с руганью, стал вырывать крюк «кошки» из одеревеневшей мышцы бедра Сверчка.
– Следующий, по моему, на два метра дальше, – сказал Крафт и стал вновь наматывать веревку для броска.
Вспыхнул свет и Крафт опять метнул «кошку». Джин потащил веревку к себе.
– Попал, – сказал он.
– Мне, кажется, я услышал стон, – вдруг зашипел Казначей.
– Такая штука вопьется, даже мертвый застонет, – заметил Джин.
– Ребята, быстрее, – поторапливал я их.
Они втроем перебирали веревку в руках. Вдруг, раздался выстрел, и солдаты упали в кусты
– Снайпер. Мать его. Как он гад видит? – вырвалось у Джина.
Крафт шипел в темноте как змея, вытащив перерубленный конец веревки.
– У нас больше нет «кошки», – растеряно сказал Казначей.
– Все равно его надо вытащить. Он стонал, он ранен, – заявил я.
При вспышке тучи, я увидел недалеко, где– то в метрах семи, бугор поднявшейся земли.
– Парень почти рядом, – сказал я. – Крафт, размотай веревку, один конец ее, я привяжу к своей ноге, а другой – к руке. Вы же, возьмете середину веревки и по моей команде, когда я подползу к раненому, тащите. Джин, оторви бачок от руки Сверчка, сними с него ремень и захлестни по диагонали через плечо на нем.
– Не надо туда сержант. Это очень опасно. Давай, лучше, сбегаю к нашим, – и Крафт махнул рукой в тыл. – Достанем еще одну «кошку».
– Если он жив, он просто задохнется в грязи. Ты посмотри какой вал грязи, не ясно как он лежит, где рана, на голове или на туловище. В любом случае, если мы его быстро не вытащим, он задохнется и ему конец.
Я привязал конец веревки к ноге, другой, легким узлом к руке. Джим освободил руку Сверчка от бачка, а его ремень перехлестнул через плечо. Опустив отворот кепи на уши, я плюхнулся в грязь рядом со Сверчком, просунул руку под ремень Сверчка и прижался к нему. Голову пришлось положить на бок и сейчас же холодная грязь, до самого носа, облепила лицо. Я начал ползти, прижимая труп к себе, с трудом находя неровности почвы под слоем грязи, а она уже залила мне второй глаз и я, как при плавании «кролем», мотал в верх головой, стараясь выплюнуть грязь и вдохнуть свежего воздуха. Беспрерывный дождь, не мог смыть грязь с лица, а делал ее более жиже. Наконец, мы со Сверчком уперлись в бедро Шипа. Я очень долго снимал веревку со своего запястья и ощупью зацепил ее на ноге бедняги.
– Давай, – заорал я, расплевывая в стороны грязь и крепко вцепился в Сверчка.
Нога натянулась, заныла и мы поехали по вспаханной канаве назад. Вдруг, меня подбросило и я услыхал звук выстрела. Это Сверчок принял на себя пулю снайпера. Кто– то схватил мою ногу, рванул и я с трупом влетел за кусты. Усевшись под кустом, я стал рукою очищать лицо от грязи, кто– то из ребят сунул мне бинт и это, наконец, позволило открыть глаза.
– Тяните его.
– А уже все.
Ребята хлопотали над телом Шипа.
– Жив.?
– Еще дышит.
Когда я стал более или менее видеть, то вытащил нож и отрезал веревку от ноги. Потом, рукой стал счищать грязь с куртки, кепи и штанов. От проникшей под одежду сырости меня стал бить озноб.
– Ребята, снимите с Шипа куртку, я возьму его на плечо, а Джин и Крафт возьмите Сверчка. Казначей, понесешь мою куртку, оружие и шмотки ребят.
Началась мучительная дорога обратно.
Мы подошли к коттеджу, когда начался рассвет. Подтащив Шипа к первой койке, я свалил его на матрац.
– Кто-нибудь, займитесь раненым, – обратился я к солдатам, находившимся в доме.
Я вышел на улицу, взял у Казначея куртку и швырнул ее в бочку с водой, которая стояла на углу дома под стоком крыши. Мытье одежды и лица заняло много времени. Наконец, кое– как смыв грязь, вошел в дом.
В комнате было светло от керосиновой лампы и свечей. У входа в неестественной позе лежал Сверчок. Около Шипа хлопотало два человека, промывая его рану на затылке и очищая всего от грязи. Несколько человек сидело кружком на полу, где по центру были разложены: хлеб, консервы и фляги с вином и водкой.
– Сержант, иди согрейся. – сказал кто– то.
Я набросил куртку и кепи на косяк внутренней двери и, сев на пол, опрокинул в себя пол фляги вонючей водки. Я был здорово измотан, как автомат что– то отвечал на вопросы окружающих и очень хотел спать. Вдруг зазвонил телефон. Все замолчали и кто– то передал мне трубку.
– Это вы сержант? Как дела?
– Мы вытащили двоих с холма. Один ранен в голову, другой убит. Точно установлено. Стрелял снайпер.
– Надо предупредить взводных, займитесь этим сержант.
– Хорошо, мне надо отправить раненого в госпиталь, не могли бы вы подбросить транспорт к развилке дороги?
– А как раненый?
Я повернулся к ребятам, которые возились с Шипом и спросил у них.
– Можно его транспортировать?
– Он в шоке, – ответил кто– то из них.
– Четырнадцатый, он в шоке, – повторил я в трубку. – Надо поспешить. Еще, прошу, вас, Шип мой друг и земляк, не могли бы вы отпустить меня с ним до города, вроде как сопровождающего.
– Хорошо. Сейчас я оформлю вам документы и вышлю транспорт. Выносите раненого к развилке.
Связь прервалась.
– Казначей, – обратился я к нему, – остаешься за старшего. Сейчас позвони взводным предупреди их о снайпере.
– Ребята, – повернулся я к двум фигурам, возящимися с Шипом, – берите его, потащим к машине.
Все зашевелились. Натянув мокрую одежду и навешав на себя оружие, я пошел за солдатами, выносившими Шипа. У развилки нас ждал бронетранспортер. Мы затолкали Шипа, в развернутую черную пасть, заднего люка. Откуда то появился писарь и протянул мне документы.
– Сержант, лейтенант дал вам два дня, – сказал он.
Я кивнул головой, попрощался с ребятами и полез в темный провал люка машины.
Госпиталь был грязным, холодным с неприятным запахом. Полы приемного покоя захламлены окурками, тряпьем и просто – грязью. Десятки ног протоптали светлые дорожки паркета, среди этого мусора. В приемном покое суетился лысый, худой врач, австриец по национальности, плохо знавший сербский, английский и русский. Для разговора со мной, он вызвал по телефону медсестру. Вышла симпатичная с большими глазами девушка. Ее белый халат и шапочка резко контрастировали с окружающей грязью.
– Меня звать Мила, – произнесла она по-русски, протянув свою тонкую руку в мою загрубевшую, грязную лапу. – Что вам надо?
– Я привез своего раненного друга, он русский, он в очень плохом состоянии, я бы хотел знать, как закончится операция.
– А как вас звать?
– Вообще меня раньше звали Виктор или просто, друзья зовут – Вик.
– Почему раньше?
– Теперь, уже почти год, кличут сержантом.
Она улыбнулась, потом повернулась к доктору и по-немецки ему все объяснила. Он что– то буркнул, махнул рукой и пошел к своему столу.
– Виктор, вашего товарища уже увезли в операционную, – она критическим взглядом окинула меня. – В таком виде и с таким складом оружия, вам, безусловно, в приемном покое ждать нельзя. Вы пройдите в вестибюль главного входа и подождите меня там. Кончится операция, я к вам выйду и все скажу. Кстати, а у вас время есть?
– Да, мне дали два дня.
– А куда вы, потом, пойдете? У вас есть где ночевать?
– Я это еще не решил, но наверно… в гостинице.
– Наивный молодой человек. В городе все забито военными, но я вам постараюсь помочь. Вы подождите меня там, – она махнула рукой к двери.
В вестибюле меня окружили темно– синие халаты, двигающихся больных. Посыпались вопросы: что, где, куда, откуда, как дела, дай закурить, кого привез. На все я отвечал кратко и, когда они более менее успокоились, перекинул автомат за спину, выбрал стул, сел и, вытянув ноги, задремал. Проснулся я от шлепка по щеке. Передо мной стояла Мила, она держала в руке целлофановый мешочек.
– Виктор, все в порядке. Операция прошла удачно, но положение его тяжелое. Пулю вытащили, вот она, – и она протянула мне мешочек.
Я вывернул содержимое мешочка на ладонь. Вывалилась пуля, и я замер. На пуле были видны характерные следы винтовой нарезки, они были до боли знакомы.
– Что с вами Виктор?
– Мила, понимаешь, я, кажется, знаю кто стрелял.
