Текст книги "Я - Кукла. Сборник повестей"

Автор книги: Евгений Кукаркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

ЧАСТЬ 7

Декабрь 1992 г. Россия. г. Санкт-Петербург.

Дон оказался длинным и тощим человеком. Его прыгающие глаза, на невыразительном лице, никогда не задерживались на определенном предмете, от этого лицо имело всегда виноватое выражение.

– Это ты меня звал? – спросил он простуженным голосом. – Меня срочно погнали сюда. Зачем? – при этом он быстро перевел взгляд с меня на окна домов.

– Мне нужно открыть одну дверь, – ответил я.

– Плевое дело. Пошли. Где?

– Здесь. Мы стоим напротив парадной.

Мы вошли в парадную и поднялись на третий этаж. Я показал Дону дверь. Дон вытащил из кармана инструменты, ключи и начал колдовать. Я отошел в сторону и стал наблюдать обстановку на лестнице. На наше счастье, ни кого вокруг не было.

– Все, – сказал Дон, приоткрывая дверь.

– Куда. Назад, – я оттолкнул его от двери. – Вот твои бабки и иди. И мой совет, забудь, что сюда приходил.

Я протянул ему сверток с деньгами. Дон засопел от обиды, но связываться со мной не стал, взял сверток и затопал ногами по лестнице. Я вошел в квартиру и, не зажигая света, обследовал ее. Из-за занавески окна, увидел, выходящего из дома Дона. Он с остервенением мотал руками и при этом шевелил губами. Прошло пол часа. К дому подъехала машина из которой вышла мужчина и женщина и направилась к парадной. Я подошел к двери ванны, находящейся у входа, и вошел в нее, прикрыв дверь. Щелкнул замок двери и первой в переднюю, ворвалась она. Лилия включила свет, бросила сумку на тумбочку и обернулась к мужчине.

– Миша, подержи пальто, – она подставила ему свои плечи.

Он выполнил ее распоряжение, а она прошла в комнаты, на ходу зажигая свет. Мужчина начал развешивать пальто на вешалке, когда я приоткрыл дверь ванны. Он стоял ко мне спиной. Это позволило мне тихо выйти и ударить его по голове кулаком. Подхватив падающее тело, я затаскиваю его в ванну и бросаю на пол. В гостиной Лилия уже сняла платье и ходила по комнате в одной комбинации.

– Здравствуй, Лилия, – сказал я.

Женщина подпрыгнула и обернулась. Ужас сковал ее лицо, она задеревенела. Длинные ресницы дотянулись до бровей и темные пятна страха выглянули из под челки.

– Это….Ты…, – спотыкаясь, ответила она.

– Да это я. Я пришел отдать тебе долг.

– Я знала, знала, что это все равно так кончится.

Рот ее скривился, а ресницы захлопали. Она наконец, вышла из оцепенения.

– Что ты от меня хочешь?

– Вот, – я вытащил из кармана бутылку вина и поставил на стол. – Я принес долг.

– Я не буду пить эту гадость, не буду, – истерически завизжала она.

– Будешь, Лидия, еще как будешь.

Подошел к буфету и, отодвинув стекло, вытащил фужер. Лидия упала на диван. Губы ее начали трястись.

– Вот, – я налил фужер и протянул ей.

– Нет, нет, – вскрикивала она.

– Ты хочешь, что бы я это сделал силой. Я это сделаю и малость попорчу твое прекрасное личико.

– Я говорила генералу, что он все равно достанет. А тот все успокаивал. Дура, уехать надо было. А где Михаил? – вдруг опомнилась она.

– Отдыхает, – ответил я.

– Ну и пусть, – она схватила фужер и с отчаянием опрокинула его содержимое в рот. – Ну и пусть, – повторила она.

Раздвинув ресницы, по щекам потекли слезы. Она откинула голову на валик и затихла. Я пошел к ней и, в этот момент, задел бедром стол. Фужер, стоящий на краю стола, покачнулся и упал на пол, с громким грохотом взрыва. Лилия подпрыгнула на диване.

– А…А…А…, – ее голова неестественно повернулась и большие глаза застыли над приподнятыми ресницами.

– Лилия, – позвал я. – Лилия.

Она не шевелилась. Я схватил ее за руку, пытаясь нащупать пульс. Пульса не было.

– Что же это такое? Что же это? Ведь там ничего не было. – бормотал я.

На меня наступила какая– то апатия, мне стало все безразлично. Я вышел в коридор и заглянул в ванну. В ванне неподвижно лежало тело Мишы. Открыл дверь на лестницу и вышел из дома.

ЧАСТЬ 8

Ноябрь 1993 г. Сербия. Белград.

– А как погиб следователь Костромин?

– Нелепо. Чтобы выехать за границу, мне сделали документы второго шофера в Трансагенстве. Мы должны были представить груз в городскую таможню перед отправкой в Италию. И вот в таможне, на втором этаже парадной лестницы, я столкнулся нос к носу со следователем. Он меня узнал сразу.

– Воробьев вы живы? Как вы здесь оказались? – спросил он.

– Работаю. Но простите, я спешу.

– Нет стой, – сказал он, загораживая дорогу.

Я не рассчитал свою силу и он покатился с лестницы вниз головой. Когда подбежал к нему, шея его была неестественно вывернута и я понял, он мертв. Народу на лестнице было немного, никто, судя по всему, ни чего не понял. Я закричал: «Врача. Срочно врача.» – и ринулся на выход. Ни кто даже не подумал задержать меня.

Так как штамп в декларации о досмотре груза я получил, мы тут же поехали в Италию.

– Вам знаком снайпер, которого вы захватили?

– Да.

– Почему же вы его не ликвидировали. Вы же знали, что он вас раскроет, а это значит, вам грозят большие неприятности.

– Да знал. В спецлагере я висел на волосок от смерти и, в какой– то степени, ее присутствие не только продлило мне жизнь, но и спасло ее. Это была благодарность. И, потом, я все же надеялся на благополучный исход. А когда я попал сюда, то понял, что я здесь нужен и это тоже вполне устраивает тех, кому служу.

– Хорошо. Пока отойдем от этого вопроса. Ваш шеф, у которого вы служили раньше, а так же некоторые лица других группировок, которые вас знали, погибли. Самое странное, мы не нашли ваших следов в этом деле. Что же произошло?

– Я помогал разрабатывать некоторые операции по их уничтожению. Но сам не участвовал. Мне удалось столкнуть лбами эти две группировки. И там началась кровавая каша. Были третьи, более молодые силы, которые были заинтересованы в ослаблении своих противников. Эти силы выделяли своих ребят и я, под видом противоположной стороны воюющей группировки, устраивал резню ее противников. Потом наоборот, я натравливал ребят на другую сторону, вопя на всех перекрестках, какие кровожадные то те, то другие.

– Вы сказали в ослаблении противников, а почему не уничтожении? Было бы проще, захватить их кормушку и делу конец.

– Некоторые кланы просто неистребимы и, зная систему пополнения их рядов, это просто, обрести себя на длительную войну. Особенно это касается закавказских кланов.

– Могли бы вы сказать, за что вы уничтожили своих противников? Или по другому, не могли бы вы объяснить причины уничтожения людей?

– Лидия и следователь были случайностью. Лидию я хотел пугнуть, она отделалась бы разбитой мордочкой, а вот следователь, здесь все несколько запутанно. Дело в том, что этот следователь был из КГБ. В ходе работы со мной, он применял приемы садиста. Меня он пытал, мучил и еще при нем я еще высказывался, что если буду жив, его удавлю. О нем я как– то не вспомнил, когда вырвался из лагеря, а когда увидел в таможне, то подумал, что он неспроста здесь и я попался, что это облава и когда он встал поперек, я просто отпихнул его и постарался удрать. В отношении моего шефа и остальных– эти меня продали, причем дважды. Первый раз, когда во время разборок, всю вину своих провалов свалили на меня и пытались за это убить. Второй раз, когда я был взят, меня ни кто не выкупил. Даже этого паршивого черномазого, из– за которого разгорелся весь сыр– бор, мафия сумела выкупить и спасла от смертной казни. Меня же ни мой шеф, ни кто другой, даже, не пытались этого сделать.

– Вы говорили о третей стороне, которая участвовала в этих разборках. Кто это?

– Молодежь. Новое хищное, еще более изощренное поколение преступников, которое стремится захватить все рынки сбыта, столкнув старых «воров в законе», находящихся у власти. Я думаю, все группировки, что поделили сейчас власть, со временем попадут под их влияние. Поверьте, они уничтожат всех конкурентов и будут владеть городами и областями.

– Полковник, у меня к лейтенанту вопросов больше нет. У вас, наверно, есть что-нибудь к нему.

– Да, пока, тоже ничего. У вас лейтенант есть ко мне какие-нибудь вопросы? – обратился он ко мне.

– Да. Я прошу увольнительную и вашего разрешения съездить в город…. в госпиталь к своему другу. И еще, нельзя ли устроить мне свидание в тюрьме с Гердой Калниш.

Они переглянулись.

– Хорошо. По поводу, увольнительной, я ее вам дам, а вот с Калниш, придется подождать. Мы устроим когда-нибудь вам свидание. Обещаю. Еще что-нибудь?

– Полковник, можно ли сохранить ей жизнь.

– Вы много хотите, лейтенант. Она наемник и, по законам нашей страны, ей обеспечена смертная казнь. Суд рассмотрит и решит ее судьбу.

– Она сломалась. Для женщины такие удары, это перелом на всю жизнь.

– Не будем устраивать дискуссию по этому вопросу. Все. Идите.

ЧАСТЬ 9

Декабрь 1993 г. Сербия. Больница в городе….

Я прибыл в уже знакомую больницу и обратился в справочную.

– В какой палате Шипов А.?

– Шипов А. Состояние удовлетворительное. Температура 36,9. Палата 7, хирургическое отделение, второй этаж по лестнице направо, – затараторила медсестра.

– Скажите, а работает здесь медсестра, ее звать Мила. Фамилии, к сожалению, я не знаю.

– Справку о медперсонале не даем, – фыркнула она.

Ну как в России – подумал я.

Порывшись в вещмешке, я вытащил большое яблоко и положил его ей на окошко.

– Это такая беленькая из хирургической, она должна быть сегодня. Я ее видела в начале смены, – сказала девчушка и уволокла яблоко в громадный карман халата.

– Спасибо, – и я пошел вправо по лестнице.

Вот и второй этаж. Прохожу палаты 3…,5…,7… и иду дальше. Вот название «автоклавная», «ст. медсестра»… и я останавливаюсь. Стучу в дверь и слышу знакомый, рассерженный голос.

– Погодите. У меня обед, подойдите позже.

Я уже вламываюсь в двери. Мила сидит за столом с бутербродом в руке. Рядом на столе дымит кружечка кофе, разнося приятный аромат, гораздо лучший, чем запах больницы.

– Виктор, – стонет она. – Боже, Виктор.

Я подхожу к ней и целую ее сначала в голову, потом, в пахнувшие ветчиной и кофе, губы.

– Ты, все-таки, пришел. Я так тебя ждала. Я думала все, исчез и, даже, адреса не оставил. Боже, последнее время я о тебе только и думала.

– Это очень хорошо, радость моя, – еще раз поцеловал ее.

Мила бросила бутерброд и, обхватив мою голову руками, крепко прижалась ко мне.

– Знаешь, я все боялась, а вдруг тебя ранят, вдруг еще хуже…. А от тебя ни весточки. Слава богу, ты жив.

– Мила, Милочка, я не только жив, но даже получил повышение. Я уже офицер.

– Правда. Ах ты мое рваное ухо. Ты надолго?

– На два дня. Я отпросился у начальства проведать Шипа и, заодно, увидать тебя.

– А с Андреем плохо. Нет, температуры нет. Он на половину парализован. Вся правая часть туловища не двигается и это, видно, навечно. Он это понимает и настроение его ужасное.

– Когда ты кончаешь работать?

– Через четыре часа.

– Я пойду к Шипу и подожду тебя.

– Нет, ты пообедай, а потом иди, а то обвинишь меня потом, что голодом уморила, – она стала суетится, потом смешно схватилась за голову.

– Ох и дура же я. Даже не предложила тебе кофе. Погоди, сейчас бутерброд разрежу и поедим вдвоем.

– Мила, ничего не надо. Пообедаем мы с тобой потом, в ресторане или в кафе, а сейчас…, – и я высыпал ей из мешка часть яблок.

– Ого какие большие, где ты их украл.

– Интенданта расколол на ящик больших.

Яблоко оказалось для Милы таким большим, что она утонула в нем, пытаясь откусить кусочек.

– Какие вкусные.

Мила оторвалась от яблока и, вытащив из прозрачного шкафа стакан, налила мне из термоса кофе. Я осторожно, двумя пальцами взял стакан и Мила засмеялась.

– Виктор, для твоей комплекции подойдет только кастрюля, но ты прости меня, я ж тебя не ждала и кофе столько не могла наготовить.

Мы пришли к Шипу в палату, когда он спал.

– Андрей, – позвал я.

Он открыл глаза и уставился на меня. Лицо становилось все более осмысленными, вдруг узнав меня, оно стало кривиться, глаза наполнились влагой и первая капелька воды побежала к носу. Андрей заплакал. Я прижался лбом к его лбу. Так мы молчали несколько минут. Когда я выпрямился, губы Андрея стали дергаться вверх уголком и он, всхлипывая, зашипел: «Это…в– с– е… кон-нец..»

– Андрей, вот сестра, она подтвердит и доктор мне говорил, что у тебя сильный организм и через пол года, ты будешь как штык. Правда Мила? – обратился я к ней.

Мила кивнула головой, а Андрей кривил губы и уже ничего не говорил. Слезы текли из его глаз.

– Андрей, я через консульство, попрошу, чтобы тебя быстрей отправили на родину.

Мила гладила его по голове и лицу, стараясь успокоить.

– Виктор, – сказала она, – пора уходить, он очень нервничает, не дай бог, ему будет очень худо.

– Пока, Андрюша, – я высыпал ему на тумбочку оставшиеся яблоки. – Я приду еще к тебе. Обещаю, что не забуду тебя.

Когда мы с Милой ехали в машине, она, после длительного молчания, задала вопрос.

– Виктор, а что будет с нами? Я не хочу, чтоб ты был таким вот, как он. Я не хочу, чтоб ты валялся и гнил под каким-нибудь кустом. Я хочу чтоб мы жили.

– Я тоже хочу. Скорей бы кончилась эта проклятая война. Я даже не задумываюсь, что будет потом, но если выживу, то постараюсь жить по новому.

– А ты в Россию вернешься, если все будет в порядке?

– Нет, для меня дороги туда закрыты.

– Ты сделал так много плохого?

– Наверно. Россия меня сделала таким. Я в восемнадцать, впервые убил человека в Афганистане. В девятнадцать, мои нервы были настолько железными, что я, без угрызения совести, мог истребить всех, кто попался под руку. После Афгана я был никчемный человек. Без профессии, без работы, я чувствовал, что ни кому не нужен и… пошел учиться военному делу дальше. Потом всевозможные приключения и финал – я здесь.

– Виктор, я подумала, может быть ты здесь будешь хорошим полицейским или военным.

– Может быть. Если даже для этого нужно подучиться, я не против.

– А кем бы ты хотел сам стать?

– Врачом.

– Для этого надо иметь призвание. Я работаю в этой области, я знаю.

– Наверно. но врач мне ближе.

– Ты думаешь так потому, что не испытываешь отвращение к трупам и рваным ранам.

– Все-таки испытываю отвращение, но я видел этого добра в таком количестве, что во мне возникло какое– то равнодушие.

– Витя, я тебя очень люблю. Только не смей целовать меня сейчас, – она уловила, как я потянулся к ней, – а то сейчас мы, до конца войны, точно не доживем.

Она переключила скорость и от рывка машины, я чуть не разбил лбом ветровое стекло.

ЧАСТЬ 10

Декабрь 1993 г. Сербия. Белград.

Меня опять отозвали с фронта в штаб округа. Теперь уже в своем кабинете, полковник встретил меня как старого знакомого.

– Здравствуйте, заходите. Кофе или чай, – спросил он меня, пожимая руку.

– Если вас не затруднит, чай.

– Не затруднит. – засмеялся он и, наклонившись к селектору, попросил– Два чая, пожалуйста, с лимоном.

Нам принесли два чая и два тощих бутерброда с беконом.

– Мы начнем с вами разговор, вот о чем, – завязал разговор полковник, – изучив все данные о вас, любезно представленные друзьями из России, а так же собранные из наших источников, нам бы хотелось предложить работу у нас. Работа связана с вашей профессией и в наших органах.

– Хочу спросить вас полковник Вы об этом проинформировали Россию?

– Вы хотите сказать, МВД и МБ? С ними все согласовано.

– Если это так, то у меня нет, выходит, выхода.

– Почему же. Вы можете возвратится на фронт и честно воевать дальше.

– А потом, что будет со мной потом, когда кончится война или контракт.

– Это ваше дело. Найметесь куда-нибудь еще. Войны, пока, идут везде.

– А Россия для меня закрыта на вечно?

– Сейчас, да. Но ничего нет вечного и когда-нибудь вам, может быть и разрешат вернуться на родину, если, конечно, вы захотите туда сами.

– Что я буду делать у вас?

– Защищать безопасность нашей страны. Поймите, лейтенант, не всякому иностранцу мы можем доверить такую работу. Прежде чем поговорить с вами, мы изучали вас тщательно, знаем, что вы можете и что нет, в какой ситуации вы находитесь и чем вы можете привязаться к нам.

– Хорошо. Не буду спрашивать у вас отсрочки на размышление, полковник, потому что связывая свое будущее с вами, я, действительно, вынужден кое с чем рвать. Я согласен.

– Я так и предполагал, что вы так скажете. Я рад за вас. Теперь к деталям. Служить будете в Белграде, в оперативном управлении армейской контрразведки, которая расположена не далеко от нас. Вам дается на устройство и сдачу дел двое суток. И еще, вам разрешена встреча с Калниш. Сегодня вы можете ее увидеть в центральной тюрьме в два часа. Можете ее поздравить. Ей сохранили жизнь, дали двадцать пять лет. Поздравляю и вас лейтенант, с вступлением в новую жизнь.

– Спасибо полковник, не разрешите мне еще съездить в больницу, в город…… попрощаться со знакомыми.

– Не стоит лейтенант. Шипова мы отправили в санаторий, в Сплит, а потом отправим на родину. Ну а Мила…, у нее кончилась практика и она вчера приехала в Белград. Кстати, у вас есть ее адрес и телефон?

Действительно они все знают.

– Да.

– У вас есть отпуск два дня, действуйте, лейтенант.

– Разрешите идти.

– Да. До свидания лейтенант, – и он протянул мне руку.

С Гердой я встретился в центральной тюрьме, в комнате встреч. Нас разделяла толстая витая сетка и тень от нее, падала на лицо Герды и делала его совершенно незнакомым. Волосы были собраны в пучок и от этого, и от тени решетки лицо казалось старым.

– Здравствуй, Герда. – сказал я.

– Вик, как я была уверена, что ты придешь ко мне. Я так тебя ждала.

– Мне только сегодня разрешили встретится с тобой. Я хочу тебя поздравить с маленькой победой. Может быть потом будет амнистия и ты раньше уберешься от сюда. Скоро кончится война и можно ожидать многого.

– Я так много здесь всего передумала, а сейчас когда смерть обошла стороной, я мучительно думаю, кем я буду потом, кому я буду нужна, в пятьдесят.

– Говорят, у них здесь можно учиться, приобретай профессию. Учись, пока не поздно, читай, работай, убивай время. Только не закисай, я буду приходить к тебе.

– Правда, Вик. Да на тебе погоны офицера. Поздравляю, Вик. Приходи ко мне почаще, ты единственное звено с родиной, со мной. Вик, с тобой не говорили, ведь я о тебе все рассказала на следствии.

– Говорили.

– Я тебе ни чего не напортила?

– Напортила, меня турнули с фронта.

– Но от этого тебе не стало хуже? Там же всегда могли убить.

– Герда, я все время на фронте. Как с Афгана начал, так до сих пор не могу кончить. Я прошел лагерь смерти, о котором ты знаешь. Я там назывался куклой. Я сейчас думаю, что я был куклой, начиная с Афгана и до сих пор. На мне экспериментировали все время, только вершиной пика был лагерь.

– А я тоже об этом думала. Я лезла во все пакостные места и везде стреляла, без конца рисковала жизнью. Только здесь хотела понять, а за что, рисковала. Что удивительное, даже не за деньги, а за удовольствие. Ты о себе говоришь, что ты кукла, а я себя сравниваю с проституткой. Та получает деньги и удовольствие от того, что тешит мужика, а я получаю деньги и удовольствие от того, что его убиваю. Та рискует подцепить дурную болезнь, я рискую получить пулю или быть исковерканной таким мужиком, как ты. Психиатр, здесь, исследовал меня. Я здорова, я в норме и убивать мужиков, говорит он, это не болезнь– это вина общества, которое вложило мне с детства это ружье. Теперь этот порок надо исправлять, а лекарство, выходит, это тюрьма.

– Дурак твой психиатр. Если человек пьяница или наркоман, его, что, лечить тюрьмой тоже надо? Я не хочу тебя обидеть, но я считаю, что ты больна. И твоя болезнь излечима не обязательно в тюрьме. У тебя же дочка, а ты даже не помнишь ее лица, у тебя есть угол, дом. Тебе только не хватало любви и человеческого тепла.

– Ну любви-то где хочешь.

– Я не про ту любовь. Я про ту, настоящую, о которой мечтает и за которую борется почти каждая женщина.

– Ладно, Вик, это все сказки. Но честно, если бы меня сейчас выпустили, я бы вышла за тебя за муж. Ты меня взял бы, Вик? Обещаю, я была бы хорошей женой.

– Ты немножко опоздала Герда. Я встретил другую девушку, ее звать Мила. Она живет в Белграде и я, сейчас, буду служу здесь.

– А как же я? Я же здесь одна, у меня же здесь ни кого, кроме тебя, нет, – заплакала Герда.

– Мы будем друзьями. Я к тебе буду приходить.

– Нечестивец, идиот, я то ему расплылась, сама, дура, навязывалась.

– Ты что думала, что я к тебе двадцать пять лет в тюрьму, как домой, приходить буду.

– Уходи, мне плохо. А сейчас с тобой еще хуже.

– До свидания Герда, я еще приду.

– Меня переводят.

– Я тебя найду.