Текст книги "Гастролер"
Автор книги: Евгений Сухов
Жанр:
Боевики
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)
Часть III
Глава 26
28 сентября
16:45
Увлекшись чтением, Варяг все равно не мог отвлечься от тревожащих его мыслей: кто и зачем задумал устроить дерзкое покушение на высокопоставленного государственного чиновника в самом центре столицы?.. Кто?.. С какой целью?.. Уже перебрав в уме разные варианты ответов на эту загадку, он в конце концов остановился на двух наиболее вероятных. Первое – мишенью покушения был вовсе не Анатолий Мартынов, а он, смотрящий России. В таком случае, рассуждал Варяг, за этим покушением, возможно, стоит новая гвардия рвущихся к власти кремлевских чиновников, стремящихся сорвать мировое соглашение между Мартыновым и Варягом. Тех самых, кто с помощью московской и подмосковной милиции устроил на него облаву в начале этой недели… Зачем? Чтобы выбить Варяга из игры, попытаться дискредитировать смотрящего в глазах его потенциальных партнеров в Кремле, а также в глазах тех авторитетных людей, кто его поддерживал. Второе – покушались именно на Мартынова… Зачем? А чтобы убрать влиятельного чиновника с дороги, занять его высокое кресло и попутно свалить всю вину на господина Игнатова, а это еще один повод для его нейтрализации… В любом случае, выводя его, Варяга, из большой финансово-политической игры, они получают возможность поставить на вакантное место смотрящего своего выдвиженца, который станет играть на их стороне, будет послушной марионеткой. А в таком случае, претендентом на роль смотрящего взамен Варяга мог быть не кто иной, как Максим Шубин, известный в воровском мире по кличке Кайзер, некогда правая рука, а теперь душеприказчик покойного Шоты Черноморского…
Сведения о Кайзере у Варяга были довольно отрывочные. Он знал, что Максим – выходец из ментовской среды, сам никогда не сидел, а воровскую корону, как и многие из нынешних <апельсинов», судя по всему, получил за немалые бабки на каком-то региональном сходняке в начале девяностых – как раз в то самое время, когда Варяг в очередной раз парился на воркутинском «курорте»… Сблизившись с лидером грузинской криминальной группировки Шотой Черноморским, все последние годы Максим как послушный пес бегал за ним, четко выполняя его указания и прихоти. Кайзер пытался играть первую скрипку во всех концертах, которыми дирижировал Шота, в том числе и в дерзком похищении Варяга с большого сходняка в позапрошлом году. После того как Закир Большой, доведенный до крайней точки кипения, в конце концов не выдержал беспредела и грохнул Шоту в самом центре Москвы, Кайзер ловко подмял под себя все Шотины дела и, похоже, стал претендентом на трон всероссийского смотрящего…
Кайзер… Неужели Кайзер?.. Варяг давно уже понял, что лобового столкновения с этим проходимцем ему не миновать. Но он не мог представить себе, что дело будет развиваться столь стремительно и что ему так скоро придется вплотную столкнуться с Кайзером. Но как бы то ни было, Варяг не мог позволить себе сделать по отношению к Шубину какие-либо резкие шаги, которые вызовут возмущение или неудовольствие у серьезных авторитетных воров.
Варяг-то не мог. Но вот Кайзер?! Кайзер, находясь в тени, похоже, не утруждал себя излишней щепетильностью и действовал в излюбленной манере: подло, исподтишка, подстерегая противника в тихом переулке, норовя сунуть ему перо в бок под покровом тьмы, – это был излюбленный прием новоиспеченного главаря, рвущегося к воровской власти. Нет, Варяг жил по другим принципам, он хотел сыграть против своего врага по старым воровским понятиям – в открытую, на глазах у всех уважаемых людей, на большом сходе. Дело оставалось за малым – надо расчистить поле для битвы, надо собрать неопровержимые доказательства того, что Кайзер давно ссучился и вступил в сговор с ментами и гэбухой, чтобы устранить смотрящего.
Этого Кайзеру ни один уважающий себя законный вор не простит. Такое подлое дело пахнет смертным приговором… Но как найти, выражаясь современной феней, компромат на Кайзера?
Варяг, конечно, отлично понимал, что не мог Кайзер за все эти годы нигде не наследить… Где-то что-то должно быть зафиксировано – тайная стрелка с каким-нибудь ментовским генералом, неосторожный телефонный разговор с Лубянским куратором. Но Максим Шубин не какой-то там фраерок дешевый и не желторотый воробей, а хитрый, осторожный, коварный и безжалостный хищник. Такой просто так, по дури, следов не оставит. Его на испуг не возьмешь и на мякине не проведешь.
Размышляя над всем этим, Варяг расхаживал по комнате, куря сигареты одну за другой. И вдруг его точно иглой кольнуло от неожиданной догадки. А что, если именно Кайзер искал что-то в доме Медведя? Что, если у Медведя была какая-то информация о Шубине? Почему бы и нет? На других воров есть информация, может быть и на Кайзера. Что, если Кайзер каким-то образом узнал о существовании тайного архива Медведя и, смертельно боясь, что у того припрятана некая важная информация о нем – информация, которую Кайзеру надо скрыть от посторонних глаз, – решил пошуровать в особняке?
Значит, именно Кайзер мог отдать приказ о налете на особняк Медведя в Кусковском парке…
«Нет человека – нет проблемы» – эту любимую поговорку хитрого «отца народов» я прекрасно помнил и никогда не сомневался в ее справедливости. На меня много раз покушались, но мне до сих пор везло. А раз был человек, то оставались и проблемы. В какой-то момент я впервые серьезно задумался об усилении собственной безопасности. Однажды пару лет назад, в конце семьдесят девятого, при подъезде к дому в Кусковском лесопарке под «Волгой», в которой я ехал, сработала противотанковая мина. Единственное, чего не приняли в расчет самопальные саперы, установившие эту мину, так это то, что рассчитана она была на подрыв медленно движущегося танка, в его самом уязвимом месте – под днищем, но откуда ребятишкам это было знать… Мина взорвалась, но поздновато, когда моя «Волга» с белыми занавесочками на окнах на скорости уже проскочила мимо. В двух метрах позади машины полыхнул в небо черный столб огня и дыма. Машина со свистом вкатилась во двор, проломив ворота. Меня и моего шофера спасло именно то, что машину резко отбросило взрывной волной вперед, а не подкинуло вверх. Правда, потом я несколько недель не мог повернуть голову и ходил в шейном бандаже. Но все этим и обошлось.
На меня покушались и раньше. Как было, например, в пору начатой мною в пятидесятые годы войны с беспредельщиками. Так, в конце пятьдесят пятого, ко мне заслали «торпеду» – недавно освободившегося мелкого карманника, который вдрызг проигрался в очко на зоне. По выходе на волю, за расплату, он должен был выполнить поставленное перед ним задание: пойти на мокрое дело, убить, пускай даже ценой своей жалкой жизни, некоего Медведя, то есть меня, иначе ему все равно ничего бы не светило: кроме страшных унижений и мучительной смерти с позором, его в этой жизни уже ничего не ждало.
Так вот, я со своим подельником Маратом подъезжал на недавно купленной новенькой «Победе» к дому на Сретенке, где снимал хорошую трехкомнатную квартиру. Вдруг нам наперерез из подворотни выбежал человечек и со страшным криком: «Вот те, бля, подарочек от наших!», – вырвав зубами чеку из гранаты-«лимонки», бросил ее прямо в лобовое стекло. Только не знал малый, что у моей «Победы» стояли толстые пуленепробиваемые лобовые стекла, да и сама эта грузная, мощная машина была изготовлена по правительственному заказу из прочного усиленного железа! Граната отскочила от стекла, как теннисный шарик, и оказалась прямо в ногах у этого незадачливого малого. После взрыва тело бедолаги оказалось нашпиговано мелкими рваными осколками, как курица чесноком. А машина была лишь слегка помята с правой стороны.
– Тоже мне Александр Матросов, – сплюнул Марат через форточку, не моргнув глазом.
Я промолчал. Через месяц на ту зону на Верхней Каме, откуда вышел «торпеда»-убийца, прибыл новый этап. А еще через два эту зону раскачали, и во время общей бузы порезали целую бригаду беспредельщиков, не желавших подчиниться воровской воле и задумавших уничтожить одного за другим десятка два законников.
Но то было дело давнее. Последние годы вот так запросто подкатиться на улице к авторитетному человеку, и тем более к смотрящему по Москве, было делом неслыханным, к тоиу же в последние годы я практически совсем перестал появляться на людях. А вся территория вокруг дома в парке Кусково, огражденная высоким двойным забором, тщательно охранялась и фактически превратилась в неприступную крепость. И видимо, тогда мои недруги решили достать меня не в логове, а на людях, не побоявшись устроить мочилово в самом людном месте во Дворце спорта, который кишмя кишел ментами и переодетыми гэбэшными операми…
Конечно, прямых доказательств того, кто именно меня заказал, я не имел, но спустя месяца полтора после едва не ставшего фатальным для меня инцидента до меня докатился слух, что прошлой зимой в Сочи пиковые оказывается, собирали тайный сход, куда позвали и нэпманов во главе с Дядей Васей. И вроде как порешили круто разобраться с несговорчивым московским смотрящим.
«Там, где собирается больше трех, – даже самых тайных замыслов не утаить». Как опытный медвежатник, я хорошо знал цену воровским тайнам. Важные новости по уркам от Мурманска до Владивостока бегут быстрее телеграфа. А я ощущал себя правым в споре со своими противниками и считал, что придет время – и мой взгляд на воровскую идею все же возьмет верх и показная «воровская демократия», когда все решения принимаются или отменяются только на большом сходняке, где собирается до сотни воров, если и не отомрет, то будет лишь совещательной, а вся полнота реальной власти перейдет к узкому кругу самых авторитетных, самых деятельных и самых сильных лидеров, можно сказать, воровскому «политбюро», возглавляемому самым авторитетным и самым сильным лидером – смотрящим по России.
Но терпеливо сидеть и ждать естественного развития событий я не желал, да и не мог. Старуха с косой все настойчивее стучалась ко мне в ворота, а я еще полагал, что свое не отжил на этом свете и всего пока не успел сделать, что отпущено судьбой. Так что и отворять безносой свои двери пока не имел намерения.
– Не хотите мира, будет вам война! – так решил я, сидя в своем кабинете-бункере в подвальном этаже кусковского особняка. Передо мной лежала газета. Я только что прочитал в «Правде» большую статью об аресте в Краснодаре банды воров, орудовавших на местной табачной фабрике «Кубаньтабак». И хотя в статье никто из арестованных поименно назван не был, я знал, что погорели мои люди. И еще знал, что наводку ментам на бухгалтерию «Кубаньтабака» дал не кто иной, как Заур Кизлярский, давно уже приглядывавшийся к этому лакомому куску.
Я нажал на кнопочку звонка, еле заметную на полированной столешнице. В дверь через несколько секунд заглянул молодой чернявый парень и вопросительно посмотрел на меня.
– Заходи, заходи, Алек! Садись, поговорить нам надо! И серьезно поговорить. Может, от этого нашего с тобой разговора будет многое зависеть. Так что садись и слушай! Речь пойдет о Зауре Кизлярском. Я тут поговорил кое с кем – люди говорят, стрелка в Лужники послал Заур, хотя, конечно, прямых улик нет. Но и это не все. На прошлой неделе к нему в Махачкалу послали курьера. Я предлагал дагестанским договориться и свою долю в общак наш отстегивать… Но ответа от Заура я так и не получил, потому что моего курьера нашли утопленным в Каспийском море, километрах в пяти от города. Словом, пришла пора с Зауром разобраться по-серьезному…
Долговязый Алек у меня появился совсем недавно. Еще до покушения во время хоккейного матча Захар Роща замолвил передо мной словечко за своего крестника, смышленого паренька лет двадцати трех, с которым скорешился на воле в Астрахани и который пару лет назад влип в нехорошую историю и попал на пермскую зону. Этот паренек, отличавшийся строптивым характером, мог запросто сгинуть: докатиться «до балки» или провести на зоне всю свою молодость и годы золотые и выйти на волю беззубым и болезненным, озлобившимся сорокалетним мужиком, с букетом болезней и немощностью дряхлого старика. Ведь зона ломает многих, а особенно вот таких – упрямых и негнущихся. Воры и мужики живут на зонах по своим законам, они могут ухитриться если и не прогнуться, то уж по крайней мере обмануть администрацию или уйти от ответа. Единственно, от чего воры никогда не уходили, так это от собственного понятия чести. А у таких молодых, как Алек, это понятие стояло выше всего, хотя он и не был вором: сидел-то по 126-й, часть вторая – за хулиганку.
Нa больших зонах залетевшими по хулиганке был в основном молодняк, даже не нюхавший «малолетки». Многие становились «бойцами» или «быками»; кто-то шел в «пристяж»; кто-то шестерил, но большинство верно держались воровских понятий и чтили воровской закон. Одним из таких, по уверениям Захара, и был Алек. И его надо было вытащить с той проклятой зоны, чтобы не пропал парень по подлянке вертухаев или по злобе подлого барина.
Послушавшись совета старого друга, в общем, решил я помочь пареньку, взять его к себе, приручить, сделать из него бойца и личного охранника. Поэтому в ИТУ, где сидел Алек и ходил на правах «положенца», то есть считался приближенным к ворам, сначала заслали нескольких «гусей», груженных по малой, чтобы те проследили за Алеком и в случае чего помогли свалить от хозяина.
Через полгода прилетела ко мне в Кусковский парк малявка от одного из «гусей», где сообщалось, что да, мол, Алек парень и впрямь стоящий, крепкий и честный. Это и стало решающим для меня доводом.
Чтобы помочь Алеку уйти с зоны, было решено, что лучше всего это сделать с больнички. На той пермской зоне не было лагерного лазарета и тяжелобольных отправляли в районную тюремную больницу. Алек, правда, ничем не болел, отличаясь от рождения отменным здоровьем, но это дело было поправимым: для того и существуют различные «рецепты», которые разрабатывались русскими острожниками столетиями – еще со времен царской каторги. И по моему поручению послали на зону профессионального «хирущд», чтобы слепить Алеку подходящую мостырку или, того проще, помочь с симуляцией болезни.
…Подговоренного к побегу Алека «хирург» посадил перед собой, разложив на табурете, накрытом стерильным носовым платком, шприц с длинной тонкой иглой, пузырек с зеленовато-мутной жидкостью, столовую мельхиоровую ложку и жестянку, в которой лежала круглая таблетка сухого спирта.
– Значит, так! Слушай сюда, сейчас мы тебе сделаем множественный перелом… Не бзди! Это не в натуре, но все будет выглядеть даже лучше, чем при настоящем переломе: рука искривится, опухнет, посинеет, ну и все такое. – И с этими словами он поджег спирт и начал нагревать в ложке мутную жидкость.
– Что там? – только и спросил Алек.
– Керосин, – глухо ответил мастер. Потом принялся ощупывать левую руку Алека и, найдя нужное ему место, стерилизовал кожу куском материи, смоченным водкой. – Ну, с богом! – выдохнул «хирург» и одним точным ударом сделал Алеку в руку повыше локтя укол из шприца, предварительно начиненного горячим керосином.
– Ну вот! Все в ажуре? – поинтересовался после операции «хирург» и добавил: – Запомни: дней пять будет болеть, жечь – хоть вой! Ты и вой… А завтра перелом тебе обеспечен.
На следующий день Алек во время утреннего построения подвернул ногу, грохнулся на стальную чушку – локоть разом разбух и пошел синими пятнами на месте предполагаемого перелома. Лагерный врач сразу же определил опасный перелом предплечья со смещением и сказал, что нужна срочная операция для вправления кости. Все произошло как нельзя удачно.
Везли Алека в городской лазарет в зеленом армейском «рафике». В машине кроме водителя сидели фельдшер и сонный охранник. В нескольких километрах от ворот ИТУ, при самом выезде на трассу, у «рафика» неожиданно пробило колесо, и фургончик, сбавляя скорость, откатился к обочине.
– Сидеть! Не двигаться! – скомандовал молодой ефрейтор, направляя на Алека автомат. Было видно, что этот салажонок, хоть и дослужившийся до черпака, очень напряжен и готов выстрелить в него в любую минуту.
– Убери игрушку-то, а то шмальнешь ненароком! – спокойно отвечал ему Алек, глядя прямо в глаза.
Ефрейтор несколько поартачился, но под свирепым взглядом отвел в сторону автомат. Водила, обозленно матерясь, выскочил из машины и стал пинать по спущенному колесу.
– Только вчера новую запаску поставил! Какие суки тут гвоздей накидали, будь оно все неладно!
И впрямь вся дорога была усеяна искривленными длинными гвоздями.
– Выйдите – все легче будет мне домкратить! – попросил он фельдшера.
– Не положено! – ответил за того ефрейтор и вновь напряженно уставился на Алека.
Фельдшер вышел из «рафика» и огляделся: кругом были поля, а до ближайшего леска за полем было достаточно далеко.
– Выводи, – не то скомандовал, не то посоветовал конвоиру фельдшер. – Куда он тут денется, ему даже бежать некуда, кругом поля, он же будет как на ладони…
Ефрейтор несколько поломался, но, пробубнив что-то «про ваше дело и свое», все же вывел закованного в наручники арестанта на воздух.
То, что произошло в следующие несколько минут, не понял никто из стоящих возле «рафика» – никто, разумеется, кроме Алека.
Внезапно со стороны дальнего леска по дороге к «рафику» подкатила серая «Волга».
– Что произошло? – высунув голову из окна «Волги», спросил моложавый, с пронзительными черными глазами генерал-майор авиации. – Может, чем помочь?
Ефрейтор вытянулся по струнке и от неожиданности проглотил язык, потому как, если сказать честно, генерала он видел впервые в своей жизни: в его саратовской деревушке генералы отродясь не водились, а в этой гнилой зоне старше полковника никого и не увидишь. Фельдшер же был толковый малый, не первый год ходил в прапорах и генералов на своем веку повидал немало.
– Никак нет, товарищ генерал, ничего не случилось, колесо спустило! Сейчас водитель все наладит и мы поедем… Конвоированного везем в больницу.
Но генерал все же вышел из «Волги» и подошел. Усмехнувшись чему-то своему, он похлопал ефрейтора по плечу и спросил, просверлив его черными глазами:
– Какой год службы?
Смущенный солдатик не знал, что ответить генералу: вроде как не положено ни в разговоры вступать с посторонними, ни подпускать их к конвою, да тут такое обстоятельство – генерал как-никак интересуется…
– Второй! – отрапортовал ефрейтор и в ту же секунду увидел, как генеральская рука вздернулась и зажатый в ней пистолет нацелился ему точно в лоб.
– Не вздумай дергаться, сынок, шлепну не задумываясь! – спокойно сказал чернявый «генерал».
Все от неожиданности замерли.
– Автомат на землю! И три шага назад! – жестко скомандовал генерал. Из «Волги» выскочили еще двое – оба с автоматами Калашникова и в цивильном.
Ефрейтор, как на учениях, положил оружие под ноги и, выпрямляясь, четким строевым шагом отошел на положенное расстояние.
– Я этих беру, а ты пацаном займись! – крикнул генералу один из тех, кто выскочил из «Волги».
За все это время замерший у боковых дверей «рафика» Алек даже не шевельнулся.
Ангел, ухмыльнувшись, взглянул на него и тихо сказал:
– Подними «калаш» и отходи к машине, а я этим пупкарям скажу последние напутственные слова.
Он прошил ефрейтора и фельдшера таким взглядом, что у тех по телу пробежали мурашки. На водилу, который окаменел у спущенного колеса, он даже не взглянул.
– Мы сейчас отъедем. У нас тут с вашим раненым кой-какой базар есть, а вы пока посидите… И не вздумайте дернуться следом…
И «Волга», оставив за собой клубы пыли и выброшенный на дорогу «калаш» без магазина, помчалась в сторону шоссе…
Глядя сейчас на Алека, я вспомнил ту лихую, как в старых американских ковбойских кинофильмах, операцию по освобождению молодого пацана. И напряженно думал, сдюжит ли… Должен сдюжить. Полгода он уже служил при мне личным помощником и посыльным, ни разу не заставив меня усомниться в его преданности, отваге и бесстрашии.
В конце концов, когда-то же надо парню настоящую проверку устроить. Вот его черед и настал.
– Вот какое дело, Алек… – начал я тихо. – Придется тебе съездить ненадолго в Дагестан…
Глава 27
В Махачкалу Алек приехал один, по-тихому. Вопрос с Зауром Кизлярским был решен на малом сходе, который Медведь собрал в экстренном порядке сразу после событий в спорткомплексе и убийства его посыльного, совершенного людьми Заура.
Теперь устранение дагестанского пахана стало для воров делом чести.
Вместе с Алеком Медведь продумал операцию во всех мельчайших деталях. Его не смущало то, что по старым воровским понятиям без согласия большого схода вопрос о жизни или смерти законного вора, а Заур числился в законных, никто не имел права решать самочинно. За это сход мог сурово наказать зарвавшегося, расправившись с ним самым жестоким образом.
Медведь теперь точно знал о причастности Заура к событиям во время хоккейного матча. Это дагестанский авторитет, нарушив все воровские принципы, поднял руку на смотрящего и его людей, замутил воду с общаком, пытаясь прибрать его к своим рукам. Причем действовать он стал внаглую и очень спешно, а значит, дров мог наломать немерено.
На дело в солнечный Дагестан был направлен молодой, подающий серьезные надежды парень, которому Медведь доверял и в котором был уверен. Он знал, что Алек выполнит все точно так, как он задумал. И никаких проколов тут не могло быть. К тому же Заур, как и все пиковые воры старой закалки, был по натуре фаталистом и не держал возле себя постоянной профессиональной охраны, как в последнее время стало модно у новых воров. Чувствуя себя полновластным хозяином в своей обширной вотчине, Заур принимал гостей званых и незваных без особых опасений. Самой надежной охраной для себя считал принадлежавшее ему звание вора в законе. Отсутствие хлопотной охраны, конечно, упрощало дело, хотя и не отменяло определенных проблем: Заур был не просто авторитетом, а смотрящим всего Дагестана и почти половины Северного Кавказа, то есть настоящим воровским генералом…
Резиденция Заура располагалась на окраине Махачкалы, в частном доме с расписными резными колоннами по фасаду, в котором он и жил бобылем. Баб Заур не привечал, а порой даже и сторонился, так как почти всю жизнь протянул по этапам и зонам, да и возраст его почтенный уже почти подошел к критическому, как говорят, пенсионному. Сам он из дому выезжал довольно редко, в основном по делу, объезжая своих сатрапов, промышляющих на Кавказе. Изредка приходилось ему сниматься с насиженного места и ехать совсем далеко, в Москву, или Питер, или еще куда, но лишь по случаю большого воровского схода или какой-нибудь очень серьезной разборки.
Как истый вор, по домашним делам он никогда не отвлекался, и жратву и всякое житейское барахло ему доставляли прямо на дом пару раз в неделю его верные помощники. В быту Заур был неприхотлив, потому как два десятка лет, проведенных за колючей проволокой, приучили его к спартанскому житью-бытью, ел мало и скромно. А вот в куреве себя никогда не ограничивал – безустанно смолил папиросы «Беломор» да баловался среднеазиатской дурью.
Хозяйство у Заура вела старая русская тетка, похожая на подгорелый колобок: толстуха эта и убиралась в доме, и готовила еду. Заур ее и за женщину не принимал: может, она и была когда-то его марухой, а может, и нет, этого уже никто не знал, а сам Заур давно об этом забыл. Просто находилась эта баба в его доме всегда, а кто она и как здесь очутилась, того никто не ведал, да в обьцем-то никого это и не интересовало.
Дня за два до приезда Алека в Махачкалу Заур укатил в Волжск, где на открывшейся недавно выставке достижений народного хозяйства Горьковской области, как и в былые времена, гуляла вся шушера разных мастей, где все покупалось и продавалось не хуже, чем в Одессе на Привозе и где по привычке собирались покутить «купцы» да воры со всех концов России.
«Какая же ярмарка без настоящих воров – это же нонсенс!» – говаривал Медведю еще в пору юности его интеллигентствующий кореш, подельник и наставник – Славик Самуйлов. А значит, Заур Кизлярский не мог пропустить такое знаменательное событие. Потому именно на это время Георгий Иванович и запланировал разборку с зарвавшимся законником.
– Этот хрен моржовый не пропустит ни за что такой воровской сабантуй, – наставлял он Алека перед отъездом. – Все, паренек мой, это глупости, что старые воры строят из себя бессребреников да монахов – и они любят друг перед другом покрасоваться да хвосты распушить, как мартовские коты. Вот и этот гордец туда же! Заур в Волжск непременно свалит! Там все пиковые, да нэпмановские соберутся на сходку; покочевряжатся друг перед другом, будто вопросы какие решают; потрясут золотником да брюликами; повспоминают о крутых прежних временах; побазарят о беспутной молодежи, как старухи на завалинке, посетуют на новую власть и разбегутся снова каждый по своим норам, цепляясь за лохмотья прежнего воровского закона!
– Вот ты его прямо у него в логове возьмешь тепленьким, и прищучишь! И никому в голову даже не придет, что случилось. Небось неделю никто и не кинется: ни местная ментура купленная, ни свои пацаны, – добавил он уже спокойнее, даже с усмешкой, объясняя свое решение Алеку, как приходский священник растолковывает молитву набожному прихожанину. – Может, этот мой ход конем не больно-то по старым понятиям – зато «руци Божьей»… «Кака рука крест кладет, та и нож точит» – не до щепетильности сейчас, а то он нас всех перемочит, пока мы тут будем в понятия играть.
Но и высовываться с громким убийством мы не будем. Все решим по-тихому, все ж лучше без осложнений разрубить этот узел и успеть свалить из города, когда дружки Заура кинутся искать по всем углам исполнителя. Одним словом, аминь!
Алек, вспоминая этот недавний разговор и зная, что хозяин действительно укатил на «воровской фестиваль», открыто подошел к самому крыльцу с резными перильцами и громко, постучавшись, спросил:
– Эй, дома кто есть?
– Чего надо? – буркнула, высовываясь из приоткрытой дверной щелки, дородная тетка с круглым лицом. – Хозяина нет. Приходи завтра. Вернется, поговоришь о своем деле…
– Да я не по своему делу, – простодушно усмехнулся Алек, – а по его. Тут кореша ему «дачку» подослали, куда деть-то?
– Что там у тебя? – спросила по-хозяйски тетка, потому что к таким посылкам давно уже привыкла.
– Шмали с кило, – ответил ей Алек, помахав в воздухе толстым пакетом, где были завернуты пять пачек гашиша. – А здесь вот еще целая сумчонка с ленинградскими папиросками «Беломор». Их куда?
Отлично зная про великую любовь хозяина дома именно к ленинградскому «Беломору», который он регулярно курил вперемешку с таджикской дурью, тетка тут же оживилась и, сбросив дверную цепочку, пригласила гостя зайти в дом.
– Ну тогда заходи!
Алек был заранее предупрежден, что домохозяйка Заура сама обожала втихаря, на халяву покурить дурь, набивая смешанный с таджикским гашишем табак в древнюю трубку из вишневого корня. Возможно, поэтому и жила она столь безропотной рабыней в доме с молчаливым, неприветливым вором-затворником, не обращающим на нее месяцами никакого внимания, словно греясь у чужого костра и перехватывая крохи дармового удовольствия на склоне своих лет.
У каждого человека есть слабости: один любит обильно поесть, другой от природы соня, третий пьяница. Кто-то не может жить без прелюбодеяний, а кто-то без потасовок, все люди слабы на свой лад, каждый имеет свои особые пристрастия. Вот Заур предпочитал курить ленинградский «Беломор», и только его. К дури пристрастился еще со времен первой ходки в Караганду в пятьдесят восьмом. Казалось бы, мелочь, но об этой его привычке не знал разве только тот, кто об этом старом воре вовсе не слыхал.
На этом простеньком обстоятельстве Медведь и сыграл.
В Ленинграде, где у него многие местные воры ходили в добрых знакомцах, тамошний смотрящий Дима Стреляный добыл на табачной фабрике целую коробку «Беломора» – дефицитная, надо сказать, вещь по тем временам. В подвале особняка в Кусковском парке Алек под приглядом Георгия Ивановича самолично «зарядил» каждую папиросину специальным ядовитым веществом длительного действия.
Войдя в дом Заура, Алек мельком огляделся. И правда, скромно жил дагестанский смотрящий. Стол, несколько стульев, буфет у стены. На буфете вскрытая пачка «Беломора». Рассохшаяся дверка буфета чуть приотворена. Хозяйка горящими глазками алчно пялилась на него сквозь очочки на тонких дужках.
– Вы это… – с деланной опаской произнес Алек, – сховали бы куда подальше гостинец. Это паленый товар, из… Самарканда. Там ща спохватятся, хозяева крутить начнут – и докрутят до этого адреса.
– Да ты не бойся, тут искать будут хоть тыщу лет – не найдут! – заметила сварливо тетка, не отрывая взгляда от пакета с гашишем. – Давай свой гостинец-то, милок, я сховаю… – тетка нервно выхватила у Алека из рук сверток и живо унесла в соседнюю комнату.
Он тем временем подошел к буфету, тихонько приоткрыл дверку и обнаружил на верхней полке пачки с папиросами, целую стопку, видать «стратегический запас» заядлого курильщика. В яблочко! Алек быстренько достал из сумки свои «фирменные» папироски и в два приема произвел замену, баш на баш: зауровские к себе в сумочку, а своих восемь пачек – в шкафчик, на полку, теперь хозяин не заметит перемен в папиросном своем резерве. Когда хозяйка вернулась, довольная гостинцем, из соседней комнаты, Алек скромно так уточнил, есть ли у хозяина нужда в папиросах. Одновременно он дал хозяйке понять, что за папиросы нужно платить, так как дурь – подарок от его пахана, а вот «Беломор» – его, Алека, маленький бизнес.
Не желая расставаться с деньгами, хозяйка отказала гостю, не став покупать «Беломор».
– Вон их сколько у Заура, – ткнула она рукой в приоткрытый шкафчик.
На том и распрощались.
А примерно два месяца спустя дагестанского вора хоронили на городском кладбище со всеми почестями. Под мелким противным дождичком длинной процессией по мокрому зеркальному асфальту плыли черные «Волги» вслед за крытым, пышно убранным катафалком – грузовиком ГАЗ-51, где в темно-малиновом, с бархатным подбоем и с рюшками в оторочке, гробу упокоенно лежал иссохший, съеденный какой-то диковинной нутряной хворью Заур Хамзаев по кличке Кизлярский.
Ни в одной из черных «Волг», скорбным караваном двигавшиеся от центра Махачкалы к кладбищу, не было авторитетного московского вора в законе по кличке Медведь. Его многозначительное отсутствие служило для региональных паханов сигналом о так и не рассосавшихся трениях между покойным и его могущественным московским соперником, и потому, когда воры собрались тесной молчаливой толпой у свежевырытой могилы, над ней разносился тихий шепоток о возможных причинах смерти и о незавершившейся вражде.