Текст книги "Гастролер"

Автор книги: Евгений Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

Глава 23

Зимой семьдесят четвертого, чтобы не светиться в Москве, где за мной давно уже был азотный пригляд, я собрал сход в Ялте, куда позвали самых авторитетных нэпмановских воров, и предложил всем обсудить один важный вопрос: о запрете ворам грабить адвокатов. Такие вещи еще ни разу не обсуждались ни на одном сходе – ведь вор живет, чтобы воровать и чтить воровские законы, а не было такого закона, запрещавшего наезжать на советских служащих.

Поэтому я знал заранее, что многие из урок старой закалки, особенно вожаки, не понимая, в чем тут суть, будут категорически против такого новшества. Но после случая с Коставой я считал, что все равно надо когда-то начинать об этом говорить, даже если с первого раза будет полный облом.

Собрались в доме отдыха писателей в уютном банкетном зале, который по договоренности с директором дома отдыха я снял на свое имя как бы для проведения моего юбилея. Людей собралось немало – человек пятьдесят. Уже тогда воровские сходки больше были похожи на съезд партии – новые, в основном «пиковые», воры приезжали на роскошных по тем временам тачках, с государственными номерами, часто под охраной из переодетых в штатское ментов. Немыслимое для воров старой закалки дело! Но для моих целей это было даже выгодно…

– Люди, – взяв первое слово, начал я. – Хочу вынести на ваш суд, может, и необычное предложение, но в будущем, я уверен, оно принесет нашему делу большую пользу. В последние годы у нас наладились какие-то взаимные договоренности, худо-бедно мы поделили, как говорится, сферы влияния, чтобы не мешать друг другу, не топтаться друг у друга под ногами, не путать карты. Самодеятельных гастролеров пытаемся окоротить, чтобы не ломали заведенный на наших территориях порядок – особенно там, где у нас налажено новое дело. Мы ведь в последние годы стали активно заниматься, как теперь принято говорить, «разведением кроликов», барыг всяких цеховых, партийных, хозяйственных работников… Ребята заколачивают копейку, а мы предлагаем им с нами красиво делиться. Вежливо предлагаем. Дело это хоть и новое, но очень перспективное. На Западе бизнесом называется. Но тут есть одна закавыка. Адвокаты. – Медведь помолчал, давая собравшимся переварить сказанное. – Я предлагаю уговориться, люди, о том, чтобы адвокатов не трогать.

В зале зашумели, и из левого крыла большого стола кто-то сиплым басом вставил несогласное слово:

– Может, еще включим в твой список льготников судей с прокурорами, секретарей обкомов, а, Медведь? А гаишников? Как же ты забыл про госавтоинспекцию, Медведь?

Не обращая внимания на ехидные реплики, я спокойно продолжал:

– …Когда мы идем под суд или на этап, адвокаты – единственные, от кого нам можно ждать понимания и защиты. Когда вор попадает в лапы к мусорам или прокурорским, адвокат наш единственный союзник. Так почему же мы, воры, должны идти против них? Можно сказать, против своих. Да, зона для многих из вас – дом родной. И многие из вас идут туда без опаски и сожаления. Но для многих молодых, скажу вам честно, уже не по кайфу торчать в тюрьме лишние года. Люди хотят хорошо есть и сладко пить, комфортно жить. И этого им не запретишь…

– Так они и не идут на зону, откупаются, суки! В душистых парфюмах ходят, вместо нар покупают себе дома на морских курортах! – занегодовал Порфирий Петрович, один из старейших в Крыму нэпмановских воров.

– Что ж, может быть! – кивнул я, обращаясь именно к этому вору. – И откупаются. Только вот я скажу тебе, Порфирий, все мы воры, но никому из нас идти на зону по несправедливой статье и по несправедливому приговору никогда не хотелось, и адвокаты наши в том помощники, чтоб нас от несправедливости и произвола оградить.

– Так ведь не за спасибо они нас защищают – денежки-то эти махеры гребут лопатой! – вновь раздался сиплый бас слева.

Я наконец-то рассмотрел говорившего: голос принадлежал казанскому смотрящему, вору по кличке Дядя Вася. Мало того, что этот нэпмановский вор упрямо стоял на защите старых уркаганских законов, так он еще затаил на московских воров зуб из-за того, что на вверенной ему территории да без его ведома московские расправились с тремя его не последними пацанами, грабанувшими известного московского адвоката. Так что Дяде Васе сам бог велел упорствовать.

– Гребут! – согласился я. – Так ведь есть за что. А сколько найдется среди нас таких, кто не готов будет заплатить хорошие лавэ за то, чтобы вместо десятки париться на зоне пятерик? Кто ж откажется от такой скидки? И вообще, люди, давайте взглянем правде в глаза – в старое время, когда житуха на воле была зачастую не лучше, а много хуже, чем в лагерях, особенно в голодные годы, особенно по краям нашей матушки-России, я говорю не про крупные города, а про глушь – оттуда мужики с радостью шли на зону, потому как на зоне, хоть и под винтарями вертухаев да на сибирском лютом морозце, им была обеспечена какая-никакая работа, жратва да порядок. Там был их дом родной. Но это все в прошлом. Жизнь при товарище Брежневе, что ни говори, стала налаживаться. Кому ж теперь захочется оторваться от хороших бабок, да сытной жрачки, да теплых телок на сочинском пляже и топать на этап? Да только таким старикам, как я да Дядя Вася… – Я сделал паузу и с удовольствием заметил, как в глазах присутствующих заиграли насмешливые огоньки. Моя речь, видно, начинала многих пронимать и заставляла задуматься и согласиться со мной. – Теперь об адвокатах, – продолжал я. – Да, многие живут богато. Но ведь богатство свое они заработали честным трудом. Мы сами им платим за работу, по договору, все, как положено у нормальных людей. Так что считаю, грабить адвоката – это все равно что залезть в карман к самому себе. Или к своему родственнику. Вот о чем я толкую!

Я опять на секунду умолк и отпил воды из стакана. В эти секунды все молчали, ожидая, что дальше скажет смотрящий.

– В общем, предлагаю договориться и взять адвокатов под свою защиту…

– Построить им надежную крышу? – вырвалось у кого-то из молодых. Новое словечко показалось многим удачным – и все одобрительно загомонили.

– Да, крышу, – говорю. – Кто не согласится, ну что ж, на то воля божья и его решение, но… Но вот еще предложение: если мы большинством решим, как я предлагаю, тогда будет распространено среди адвокатов такое наше правило: кто работает по совести и без рвачества – тот будет всегда прикрыт нами от посягательств всякой бандитской швали. Это я могу гарантировать по Москве. А вы у себя. Мы постараемся их всех прикрыть, а потом посмотрим, что из этого может выйти. Уж нам хуже не будет – это точно!

– Так ты что, хочешь решение схода вынести на волю? Чтобы адвокатишки-фраера нашим словом прикрывались? Ты в своем уме, Медведь? Такого на Руси сроду не было! – возмутился Дядя Вася.

– Ну не было. Так ведь в наших силах, чтобы было.

– Так это ж только твое решение, Медведь? – не мог угомониться Дядя Вася.

– А кто тебе сказал, что я твое решение буду выносить на решение схода! – Я уже начинал слегка злиться на упрямство казанского вора. – Да, я выношу свое, но каждый по нему примет свое решение. Ты принимаешь свое, я свое! Я не навязываю своего мнения. Я лишь предлагаю, как обустроить нашу жизнь воровскую. И если уж говорить о том, что, мол, у старых воров этого нет и не будет, так я вам на это так скажу: я сам старый вор. Вы меня все знаете. Начинал карманником, потом стал домушником, потом в медвежатники выбился. Гастролировал по всему Союзу и всю мусорню на уши ставил. И если уж говорить, то я постарше здесь многих, не только по возрасту, но и по опыту. Может, кто сомневается?

Все промолчали. И Дядя Вася даже согласно буркнул:

– Давай к делу. Никто в этом не сомневается.

– Так вот у старых воров, скажу я вам, до революции был такой закон, к которому я и предлагаю вернуться: когда в острог шел истинный вор, вор по жизни, адвокаты брали с него по минимуму, а то и вовсе защищали его бесплатно, и костили ему срок до самого малого, зная, что через год-два тот вернется и вновь обратится к нему, – в том и была определенная взаимовыручка. И это было по понятиям. А позднее Советы постановили адвокатов отменить и учредили особые тройки, вот тогда и покатило: понятия умерли, беспредел начался – воры стали грабить адвокатов. Так я и предлагаю именно то, с чего начинались многие воровские законы, – понятие!

После моей горячей речи среди воров начались жаркие споры. Кто-то доказывал, что это все туфта на постном масле, что адвокаты как гребли деньги в две руки, так и будут это делать дальше и им на нас, воров, – начхать! Кто-то соглашался с моими доводами, приняв мою сторону. Наконец решили проголосовать.

– Кто за и кто против, давайте решим здесь и сейчас, а там посмотрим, время покажет, кто из нас прав. Согласны? – предложил краснодарский вор Федор Липскеров по кличке Липа. – Лишних хлопот это никому не принесет: хотите заключать полюбовный договор с адвокатами, валяйте. А нет – так никто не будет лезть к вам со своими указами. Так что давайте решать!

На том и порешили.

– И кто против? – спросил я.

Против был Дядя Вася, за ним послышались и другие голоса – все больше старых воров, никогда толком не знавших, что такое адвокат и зачем он нужен:

– Саратовские против! И астраханские! Воронежские тоже не поддерживают!

В общем, с того схода наметился глубокий раскол в воровских рядах. То, за что отчаянно боролась советская власть, начиная еще с товарища Берии, развязавшего по лагерям «сучьи войны», а потом при хрущевском правлении, когда гэбэ постаралось истребить законных воров как класс, продолжилось руками сторонников нэпмановского закона. Этот раскол рано или поздно должен был привести к открытой войне между двумя воровскими лагерями.

И привел.

* * *

Егор представил мне своеобразный отчет о проделанной им работе за два года. Мы, по обыкновению, сидели с ним в ресторане гостиницы «Националь», где в последнее время частенько виделись. Нестеренко стал большим человеком, членом президиума Академии наук, уважаемым ученым с мировым именем, советником высших кремлевских чиновников, и ему было негоже принимать у себя в институте вора в законе. Вот мы и встречались с ним в стороне от чужих глаз, либо у него на даче, либо затерявшись в толпе респектабельных господ-интуристов, за ширмочкой отдельного кабинета.

– Смотри, Гера, – говорил Егор, – вот что выходит по моим прикидкам. Самые для вас перспективные на сегодня направления работы – это подпольный бизнес, теневики, или цеховики, называй их как хочешь… От мелочовки вроде частных машинисток-надомниц до крупняка – ателье индпошива, дома бытовых услуг, прачечные вплоть до мелких фабричек в провинции. Спичечные фабрики, электроламповые заводики, фабрики по производству упаковочных материалов, авторемонтные предприятия, обувные фабрики и прочая и прочая…

– Слушай, Егор, это же хренотень какая-то: дома быта, прачечные, авторемонтные предприятия, какие-то фабрики со спичечную головку, коробки – полный бред! – скривился я. – Расскажи кому из наших – засмеют! Ну что мы там поимеем… Надо искать что-то более-менее крупное, доходное, а тут… спички!

– Ничего ты, Гера, не понимаешь, – терпеливо внушал Егор. – Именно вот на таких малюсеньких производствах и делаются миллионы! Здесь перспектива в будущем. А из гигантов советской индустрии с большими объемами производства и ресурсов ты сможешь выдавить гроши, которые в сравнении со стабильным и незаметным производством маленького рентабельного предприятия просто пустая трата сил! Все самые крупные воротилы теневого бизнеса сидят сейчас вот на таких спичечных фабриках да на городских свалках, Гера, я уж не говорю об этих самых прачечных, химчистках и ателье. Гы не можешь себе даже и представить, сколько таких маленьких предприятий разбросано по стране, и все эти фитюльки, или большинство из них, работают в сфере непланового производства, то есть вне жесткого контроля со стороны советской власти. Ты хоть представляешь, какие тут перспективы?

– Ну, ладно, давай дальше показывай, что ты там надумал. Нечего интриговать, – нехотя согласился я.

– Хорошо. Возьмем все ту же фабрику по производству картонных коробок. Состоит такая производственная единица, скажем, из одного-двух цехов, склада и администрации, и работают на таком производстве люди в основном ущербные: инвалиды, калеки, бывшие зэки и так далее и официально имеют мизерные зарплаты. Это норма для всей страны. А придет на такое предприятие умный, оборотистый делец и увидит… Что он увидит, а, Гера?

– Не делай из меня дурака! – буркнул я.

– Он увидит, что деньги валяются кучами на бесхозном дворе этой самой фабрики – только не поленись, подними… Он, не стесняясь, и поднимает их. Налаживает связи с покупателями, поставщиками, снижает издержки… Естественно, накидывает работягам премиальные, чаще всего это деньги, не проходящие через бухгалтерию, и все – этот завод фактически становится его собственностью! От уборщицы до бухгалтера, все будут на него молиться. И он может развернуться как полноправный хозяин. В отличие от генерального директора металлургического гиганта или машиностроительного комбината, он полноправный хозяин.

– На фитюлечном предприятии? – опять не выдержал я.

– Да это только кажется, в том числе и всяким проверяльщикам, что на таком несерьезном производстве заработать большие деньги нельзя. Но именно из копеечек, льющихся беспрерывным потоком, и складываются стабильные капиталы. А таких потоков по стране великое множество. Вот и представь, что лучше – хапать кусками или клевать по зернышку…

– Знаешь, хапнуть все же дело поприятней!

– Я такого подхода не одобряю, – покачал головой Нестеренко. – Типично советский подход – неумение или нежелание мыслить стратегически. Но ты же сам должен понимать, что сегодня хапнул раз, а после полгода сидишь на голодном пайке до следующего хапка, да еще и следствие за тобой бегает, так как заметно это очень со стороны органов, а я тебе толкую про предсказуемую стабильную безопасную прибыль.

– И что ты конкретно предлагаешь?

– Вам надо взять это море мелких предприятий под свой контроль и брать с них своего рода оборотный налог, примерно от десяти до двадцати процентов с прибыли – в зависимости от спроса на продукцию этого предприятия.

– Говори проще! Как нам определять наш процент? Как определяется оборот и прибыль – вот что ты мне скажи!

– Просто! Вам надо на каждом подконтрольном вам предприятии иметь надежного бухгалтера-финансиста. Они будут вести для вас всю отчетность. Их самих тоже надо поставить на контроль – со стороны тех, кого они контролируют. Если что – ревизия, проверка.

– То есть повязать всех одной цепью… – усмехнулся я. – Неплохо придумано. Точно так, как и везде в воровском мире… Но вот зачем мне эти бухгалтера-финансисты, Егор, если я могу просто прийти к директору этого предприятия и сказать ему: вот что, товарищ дорогой, я знаю, что ты производишь тысячу пар обуви в месяц налево, так что давай делись со мной черными доходами…

– Надо, Гера, думать уже о будущем. Надо стратегически мыслить. Сегодня ты внедрился в бухгалтерию «черного» производства, а завтра, глядишь, все это самое производство полностью перейдет под твой контроль… И так потихоньку-полегоньку будешь контролировать целые звенья в экономике страны. А придет время, может быть, и на большую экономику сможешь влиять, возьмешь под себя…

– Под свою крышу… – вспомнил я брошенное на ялтинском сходе лихое словечко молодого вора.

– Ну да! – рассмеялся Егор. – Под свою крышу. Будешь следить за тем, что творится под крышей дома твоего. Над этим много надо работать.

– Ну не знаю… Где это видано, чтоб вор работал… Да не станет он ни в жисть руки об это марать.

– Руками, Гера, может, и не придется, а вот головой обязательно. А тут тоже еще потрудиться придется, образование получить. А это ох как непросто. Будущее, оно покажет, научитесь вы работать головой или все по старинке будете руками ловчить, – спокойно возразил академик. – Знаешь, литературная богема Петербурга в начале века спор вела, кто настоящий писатель – тот, кто при свече гусиным пером по бумаге марает, или тот, кто на «ундервуде» печатает… Спор бессмысленный, скажу я тебе. Времена, они меняются, как поет один модный американский певец. В воровском деле все тоже меняется, и я так думаю: вору иметь в руках собственное производство куда выгоднее, чем срезать трехрублевые кошельки в вокзальной давке. К тому же он еще и пользу принесет многим.

– Ах! Вон ты куда метишь! Значит, буржуями-капиталистами призываешь стать?!

– Пред-при-ни-ма-те-лями! – поправил серьезно Егор. – До этого еще далеко, еще кремлевская гвардия не осмелела настолько, чтобы руки всей стране развязать. Но рано или поздно произойдет смена номенклатурных поколений и вместо хрущевско-брежневских тугодумов придут оборотистые карьеристы, нюхнувшие вольного воздуха сладкой западной жизни… вот тогда у нас и начнет все меняться. Перестройка системы случится если не завтра, так послезавтра. Но думать об этом надо сегодня. Если уже сейчас ты возьмешь под свое крыло… под свою крышу… цеховиков, потом захватишь и цеха, и заводы!

Так поучал меня умник Нестеренко. И жизнь показала: не очень-то мой друг, мой дорогой академик ошибался.

Глава 24

28 сентября

15:10

И опять все повторилось как в многократно виденном кинофильме: громко зазвонил городской телефон. Варяг, как условливались, переждал два звонка и, только когда после паузы старенькая «Тесла» разразилась очередной трелью, снял трубку.

– Слушай, Владик, куда ты запропастился? Я уж думал, с тобой что случилось… Третий раз тебе звоню… – голос Сержанта звучал тревожно.

– Все нормально, выходил подышать свежим воздухом, – не став вдаваться в подробности, ответил Варяг. – Давай, что у тебя? Раскопал что-то?

– Раскопал! Хотя без ребят Чижевского ни хрена бы не получилось… Словом, один из них – Абрамов, помнишь его? – установил через знакомых ментов в центральном паспортном столе, что, оказывается, у Александра Сухарева в Москве две квартиры…

Оказалось также, что бывший боец внутренних войск МВД Александр Сухарев в последние пять лет был трижды задержан дорожно-патрульной службой с сомнительными грузами – то в его машине нашли пять коробок с патронами для «Калашникова», то мешок с гексогеном, то еще какую-то дрянь, но всякий раз ему удавалось отбрехаться: мол, товар не мой, попросили перевезти с места на место, дали бабок… В общем, Сухарев фигурировал в оперативных материалах, но уголовное дело против него так и не завели. И похоже, кто-то за него осторожно хлопотал. Были данные, что Сухарев выполняет разовые поручения людей московского вора в законе Максима Шубина по кличке Кайзер, но опять же никакого конкретного криминала на Сухареве не висело, конкретной связи с Шубиным не установлено. По прописке Сухарев жил в квартире на Шаболовке и по тому же адресу была зарегистрирована его «Газель». Реально же он проживал в другом месте, в районе Сокольников, на Русаковской улице… Я как только это выяснил, ну, про вторую его квартиру, сразу же в Сокольники рванул и сейчас на Русаковской кручусь… – рапортовал Сержант. – Но тут вот какая петрушка… Тут ментов понаехала тьма-тьмущая, говорят, вроде, в подъезде не то убили девушку, не то ограбили… Есть и еще трупы. Погоди-ка…

Варяг услышал тоненькое пиликанье сотового телефона: наверное, у Степана мобильник прорезался… И точно, через несколько секунд в трубке загудел радостный басок Сержанта:

– Слушай, мне только что позвонил Фарид Усманов… Это еще один ценный кадр Валерьяныча… Я его утром на Шаболовке оставил на наружке. Так вот он, говорит, только что видел «Газель» Сухарева с надписью «Московская телефонная…». Только что подъехала к дому. Пока неясно, кто там в ней приехал – Усманов же нашего клиента в лицо не знает… В общем, я сейчас рву туда…

– Погоди, Степа, – тревожно оборвал его Варяг. – А ты этому бойцу Чижевского случаем не проговорился, что я…

– Ты что, Владик! За кого ты меня принимаешь? – В голосе Сержанта зазвучали металлические нотки. – Тебя же вообще не существует: ты остался за кадром! Все поиски господина Сухарева ведутся по моей личной инициативе и под моим личным контролем.

В середине семидесятых, как раз когда Медведь, по подсказке Нестеренко, начал вести линию на решительное взятие «теневых» производителей под жесткий воровской контроль, дряхлеющее государство снова пошло в контратаку, поставив себе цель выкорчевать воров в законе на корню. Закоперщиком в этой войне, как всегда, выступил КГБ. Медведь не знал, повлияла ли на это решение его едва не состоявшаяся встреча с руководителем ЦК КПСС, но то, что кремлевские обитатели были весьма напуганы возможностью захвата криминальными кругами большого сегмента экономики страны, – это он понимал.

Могучая безжалостная машина развернула работу по методичному устранению наиболее авторитетных воров в законе. Параллельно был организован широкомасштабный наезд на теневой, подпольный бизнес, или, как говорится, развязалась война с экономической преступностью. Начались громкие аресты «расхитителей социалистической собственности». На телеэкраны страны вышел популярный сериал о «знатоках», которые лихо вели следствие против всякого рода теневиков и воров. И хотя лавры телевизионных побед над экономической преступностью приписывались московскому уголовному розыску, эту телевизионную акцию лично курировал всесильный владыка Комитета государственной безопасности. Кое-какие плоды в деле борьбы с преступностью эта кампания приносила и позволяла отдельным товарищам выступать на секретных заседаниях Политбюро с победными докладами, но все равно война с ворами не спасала страну от зловредного вируса нелегального предпринимательства, потому что «цеховики» и «расхитители социалистической собственности» зачастую находились под прикрытием местных органов власти, и бравые опера из центра то и дело напарывались на непробиваемые стены, или, как стало модно выражаться, крыши. Причем самого разного толка и происхождения.

Почти через полтора года после ялтинского сходняка, осенью семьдесят пятого, приехал Медведь на большую сходку в Кисловодск, которую сам и созвал. Здесь помимо воров в законе впервые в советской истории присутствовали и многие крупные цеховики. Но вначале воры обсудили между собой свои проблемы, оставив уважаемых воротил теневой промышленности дожидаться своей очереди в баре ресторана.

На этот раз Медведь вынес на сход очередное предложение:

– … Вот что, люди, пришла пора подумать о том, что осталось нас на воле не так уж и много. Кого органы поприжали, рассовав по зонам, кто спит уже вечным сном. Вы знаете, что сейчас на воле творится полный бардак – все перегрызлись! В иных регионах смотрящие бабки в общак собрать уже не в состоянии. Ментам да комитетам это только на руку, они радуются, что мы не можем между собой найти общий язык… Я думаю, многие давно уже поняли, что чем больше мы топим друг друга, тем легче ментам с нами порознь разобраться. Почему на зоне мы все равны и делить нам там нечего? А на воле все иначе: все норовят растащить общее по своим норам? Потому что мы должны иметь что-то общее, пусть одно, но не затрагивающее интересы других – общак. Так вот пополнять общак я предлагаю так: мы будем вносить до шестидесяти процентов на пай, а остальное… – и тут Медведь посмотрел в ту сторону, где сидели несогласные, во главе с вором по кличке Дядя Вася, – а остальное в общак, то есть меньшую часть будете вносить – вы.

И Медведь еще раз выразительно зыркнул в сторону нэпмановских воров, которые по-прежнему сурово и с недоверием глядели на смотрящего.

– Я вижу, не все в восторге, – медленно продолжил Медведь, – что ж, для того чтобы прекратить все наши трения, я предлагаю сделать так: с нас в общак будут отчисляться до восьмидесяти процентов всех сборов!

По залу прошелестел удивленный шепот и раздались недоверчивые выкрики:

– А где ты все это возьмешь, Георгий Иванович? Где та корова, от которой ты хочешь выдоить молока чрез меру!

А кое-кто даже засмеялся.

– Корова есть, и не одна, а целое стадо – вон там за дверью кучкуется, – спокойно отрезал Медведь. – Но это стадо требуется правильно кормить и поить, да оберегать. Не дело это – резать стельную с потрохами, коли можно от нее получить и жирного молока, и тучный приплод…

– Не было такого, чтобы воры работали в пастухах! Может, ты нас еще и в платежках заставишь расписываться! А там, глядишь, и на работу к тебе в твой коровник заставишь устроиться… – загудел с презрением и брезгливостью старый вор Дядя Вася.

– Я уже в Ялте сказал: не хотите, чтобы был у нас большой сход и большой общак, – не надо, но нам не мешайте. Хотите рвать свои копейки – рвите! Но не там и не у тех, кого мы берем под опеку, – уже грозно продолжал Медведь. – Мы этого только и хотим – не трогайте наших, тех, кто у нас под крышей сидит, и тогда мы готовы общак на восемьдесят процентов обеспечивать. Чем не выгодная сделка, а, Дядя Вася? Как ты думаешь, Порфирий? Я к вам, крымчанам, обращаюсь. Я говорю это не для того, чтобы сказать, что кто-то кого-то здесь боится, а для того, чтобы все поняли: хоть понятия у нас сейчас стали разные, все мы из одного теста выпечены. Все мы воры, ворами и останемся! И мы должны держаться вместе, что бы ни случилось! Даже если у нас есть разногласия на отдельные вещи.

Многие нэпмановские, даже казанские сторонники Дяди Васи заметно смягчили свое отношение, обдумывая слова Медведя. А когда в зал впустили слегка робеющих, хотя и державшихся надменно, теневиков, подпольных советских «капиталистов», все вопросы о процентах отчислений с их прибыли вел Медведь, а нэпмановскце угрюмо молчали, делая вид, что не вникают в суть беседы. В итоге порешили: брать с подпольных цехов за все про все по двадцать пять процентов с прибыли за охрану от ментуры и залетных гастролеров, защиту от безмозглых отморозков и беспредельщиков, за решение вопросов с наездами властей и всяких инстанций.

Но не все согласились с решением схода. Так, смотрящие из крупных городов европейской части отнеслись к новой воровской идее с пониманием, зато воры Поволжья, а особенно «пиковые» из Закавказья и Кавказа были категорически против. Конечно же, яростнее всех выступал прошв предложений Медведя казанский смотрящий Дядя Вася, так и не простивший Медведю, что тот через своих посланцев вмешался в его казанские дела, в его городское хозяйство, проучил его людей, да так, что другим стало неповадно соваться в столицу. А после Кисловодска Дядя Вася и вообще взъелся на московских пуще прежнего. Скоро по многим зонам прошла никем не подписанная поносная малява с осуждением «скурвившихся сук» из Москвы.

Всем прочитавшим эту ксивку было ясно, что надиктовал ее озлобившийся казанский пахан, и было вполне понятно, в кого конкретно он метил.

* * *

Первыми безоговорочно поддержали Медведя московские воры – и тут отдельное спасибо надо было сказать Захару Роще.

Скорешились они с Медведем еще в Тобольском централе, незадолго до амнистии. В пятьдесят третьем там много парилось московских законников, а Захар запомнился тем, как со слезой в голосе вспоминал о своем детстве, проведенном в Марьиной Роще, в честь которой он и имел погоняло. Обычно для вора в законе зона становится домом родным – не зря же кололи себе воры на тыльных сторонах ладони лозунг «Не забуду мать родную», имея в виду при этом вовсе не кровную свою мамашу, а тюрьму. Захар не был исключением, но это не мешало ему, сидя на зоне, тосковать о своей малой родине Марьиной Роще. Был он высокий, худой, вечно сутулый. Кашлял гулко, но это был не туберкулез, а просто хронический бронхит. Впрочем, и легкие у него были обкурены достаточно. Однако, несмотря на тщедушный внешний вид, был он крепок на удивление. А иначе бы просто не выдержал годы, проведенные по самым жутким советским зонам. Освободился Захар в середине шестидесятых, когда Медведь после убийства Женьки Калистратова уже отсиживался в Ленинграде. Вернувшись в свою родимую Марьину Рощу, Захар стал собирать вокруг себя молодняк да учить зеленых юнцов «уму-разуму». Крестников у старого вора было человек двадцать, – за что он в Москве почитался среди воров за «папу». Авторитетнее его вора не было. Но вот вернулся в столицу Медведь и начал агитировать уркачей за новый воровской закон да за новые идеи. И Захар был тем, кто его в этих новых начинаниях сразу и крепко поддержал. Потом Захар внезапно исчез на несколько месяцев из Москвы, вроде как его повязали в Южном порту, продержали в КПЗ, да у него адвокат оказался башковитый, вытянул клиента из-под руда и очередного срока. И так же внезапно он вдруг объявился в начале семьдесят пятого, позвонил в Кусково. Медведь обрадовался звонку старого приятеля, позвал к себе: друганам было о чем побазарить – да не просто языком почесать, а за дело потолковать.

Но Медведь пригласил старого уркагана к себе в особняк не просто по старой дружбе. Если удастся переманить Захара на свою сторону, это будет большой победой. Захар Роща – вор очень авторитетный, к нему прислушиваются многие законники и из нэпманов, и из новых. А станет Захар сообщником Медведя – тогда и строительство новой воровской империи пойдет веселее…

Для Захара Медведь всегда оставался загадкой. Особенно в последнее время, когда вокруг него стали кучковаться молодые воры. Во всем этом Захару хотелось разобраться самому лично, тем более что его авторитетное слово веско прозвучало бы на большой сходке. А то, что многие из старых законников давно уже косо смотрели на непонятную деятельность Медведя, – то был не секрет.

Захар, попивая водочку и аппетитно закусывая выставленными на стол яствами, вспоминал былое и их общее с Медведем прошлое. В те давние времена, до войны, урка был своего рода святым, к которому тянулись простые блатари, – он служил примером благочестия всей своей непростой жизнью вечного зэка, аскетическими привычками, отказом от фраерских понтов.

Но время идет, жизнь в стране меняется, и воровской мир тоже изменился, рассуждал вслух Захар. Воры уже явно поделились на старых и новых. Старыми ворами были законники, следовавшие ветхим заветам далекой нэповской поры, поэтому за ними устойчиво и закрепилось прозвание «нэпмановские воры». Они свято верили в воровскую романтику двадцатых годов, когда преданность воровской идее ставилась превыше денег. Сами воры в законе, являясь высшей кастой, и друг к другу относились подчеркнуто уважительно. Урка не смел равного себе не то что ударить, но даже обругать поганым словом. За неосторожное поносное слово оскорбленный мог и расписать – и признавался правым…