Текст книги "Патриот. Смута. Том 5 (СИ)"

Автор книги: Евгений Колдаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Глава 21

Костры полыхнули ярко, разгорались быстро, почти сразу озарив ночь.

Разбойники не ожидали такого и тут же побежали. Куда? Прямо нам в лапы. Думали уйти в ночь, в степь, затаиться. Но полсотни служилых людей Якова появились за их спинами, кричали, хватали, сбивали с ног, оглушали. Приказ был не убивать, не калечить по возможности, а пленить.

Нам была нужна информация, а возможно – рекруты.

Пока что я не понимал, кто эти люди, кому служат. Возможно, их удастся под присмотром пристроить в ту же разросшуюся сотню Серафима. На перевоспитание, так сказать. В Смуту люди разбойничать могли не по злому умыслу, а от безысходности. Надо разобраться, особенно с их лидером.

Мне тоже пришлось поучаствовать.

От костров в темноту мимо мчался кто-то. Силуэт виден был хорошо, летел, надеясь затеряться в высокой траве.

Атаковал, пошел наперерез. Он увернулся от удара одного из бойцов, надеялся, что уже выбрался. И тут понял, что я рядом. Опешил, отшатнулся. Лицо грязное, искривлено панической гримасой. Не тут-то было. Удрать не удастся

Я встал перед ним в полный рост.

– На землю! – Проговорил громкий приказ. – Руки за голову.

Он, одетый в какой-то серый, пропыленный, перепачканный кафтан, что-то зашипел в ответ. Рванулся вбок, но это было ожидаемо. Пара шагов и мы рядом. Ударил его прикладом аркебузы. Так, больше напугать, чем попасть. Бандит попытался уйти, отпрянул, отмахнулся тесаком. Я решил, что дистанцию лучше пока не сокращать. Налететь на сталь во тьме – дело последнее.

Ударил в ноги уже прицельно.

Тать взмахнул руками, рухнул, покатился в небольшой овражек. И здесь его уже можно было брать тепленьким. Прыгнул сверху. Врезал резко в кисть. Пинком заставил разжать сбитые в кровь пальцы. Оружие вылетело из его руки.

Но сдаваться он не собирался, попытался встать, уползти на четвереньках, хоть как-то в темноту. Закричал что-то по-звериному.

Но я пнул еще раз. Окончательно выбил дух и придавил к земле.

Он завыл от злости, боли и понимания, что пропал.

Я был уже сверху. Подмял под себя пытающегося отбиваться разбойника. Уселся на спину, вдавил. Начал заламывать ему левую руку. Но он продолжал скрипеть зубами, рваться, отбиваться. Пыхтел, как паровоз, и оказался на удивление сильным и не сгибаемым.

– Какой упертый.

– Пу-у-усти… А… А-а-а-а. – Заорал он.

Пришлось садануть его по затылку, чтобы лишить сознания. После чего крест-накрест наложить обе руки и спутать их заготовленной заранее веревкой.

Все, этот готов.

Вокруг слышались крики, голоса. Мои бойцы окрикивали друг друга. Слышался шорох травы, кого-то бездыханного или бесчувственного тащили к кострам. Кто-то еще сопротивлялся.

– Пустите, богом прошу! Христом! Не надо! Нет. – Тонкий, истеричный голос разносился далеко окрест.

Ага… ТЫ нас убивать пришел, а мы тебя пусти. Хрена! Мои на такое не купятся, они всякого повидали. Задачу выполнят, этих лиходеев скрутят. А дальше – что скажу, то и будет. Уверен, отдай я приказ убить их всех, бойцы так и поступили бы. Но, нужно допросить, расспросить и понять этих людей.

Поднялся, пнул пленника легонько, проверяя, жив или нет. Тот засопел, хрюкнул, но в себя не пришел. Живой, хорошо.

Подбежали трое моих:

– Господарь, вы как? Все ли…

Они были озадачены тем, что я сам, лично принял участие в таком действе. Завалил какого-то разбойника, скрутил. Ну не мог я, по старой привычке не лезть в пекло. Туда, где действия происходят.

А подчиненные привыкли, что главный только управляет и приказы раздает. А не личным примером, как я.

Сдал им в руки своего пленника, уставился на противоположную сторону лагеря.

Что происходит? Ведь оттуда шум начался.

Там все было как-то не так хорошо, как здесь. Слышалась стрельба, шум и гам. Вряд ли моим людям угрожает какая-то серьезная опасность. Скорее всего, то, что старик поднял шум несколько нарушило наши планы. Якову, командующему там отрядом, пришлось действовать резко. Не ждать, когда подойдут разбойники, а ударить первым на опережение.

Втянуть их к нам на территорию, выманить из леска не вышло.

Тати замешкались и получили злобный, яростный отпор. Завязался короткий ночной бой.

Да, хотелось бы взять побольше пленных. Но выбирая между шансом пленить врага и потерять своего бойца, я бы ставил на то – что лучше не терять своих. А значит, действовать без оглядки на гуманность. Если враг опасен, лучше его убить, или хотя бы вывести из строя, ранить.

Быстрым шагом добрался до близлежащих костров.

Сюда тащили ревущих, кричащих и молящих о пощаде лиходеев. Насчитал я двенадцать человек. Прямо много.

Отдали приказ всех обыскать, связать, готовить к допросу, а сам с небольшим отрядом двинулся через лагерь к его противоположной стороне.

Воинство мое не спало, все люди знали, что будет разбойничий налет. Ждали его и готовились. Идя мимо них, я видел собранные, готовые к действию взгляды, полные уважения. Считывалось в них следующее: воевода, господарь в очередной раз распознал возможные действия противника. Предугадал и сделал все, чтобы одержать верх. Нанести сокрушительный, хитрый удар и обернуть возможную угрозу в победу.

У опушки костров было больше.

Здесь служилые люди действовали по тому же принципу, что и на границе с полем. Оттянули дозоры и ждали, чтобы окружить и похватать разбойников. Но, случилось по-другому. Из-за действий старика, который хотел предупредить нас вышло все несколько хуже ожидаемого.

– Больше света! – Выкрикнул я.

– Господарь! – Тут же подбежал один из бойцов. – Поймали, почти всех.

– Веди! – Слово «почти» мне вот прямо совсем не понравилось.

Если кто-то ушел, то не атаман ли? И не будет ли этот человек строить еще большие козни после такого разгрома. Что у него на уме? Главного надо брать! Это важно.

Мы шли по темному ночному лесу. Вышла луна, но света она давала не так чтобы много. Кто-то стонал в темноте. Там же были слышны голоса. Люди искали беглеца. Еще слышны были ругань, проклятия, перемешивающиеся с хлесткими ударами. Громыхнула аркебуза. Видимо, добивали тех, кто оказывал сопротивление или пытался бежать.

– Там трое. – Махнул рукой провожатый. – Еще пятерых у старика взяли. И…

– Что старик? – Я понял, что, скорее всего, досталось ему от разбойников.

Они то решили, что он их план нарушил. А раз вмешался, значит враг.

– Господарь… – Провожатый говорил как-то неуверенно.

Понятно, пострадал. Убили, скорее всего. Да, а чего я хотел?

Мы вошли на поляну. Здесь тоже горел большой костер. Яков сидел у входа в шалаш, смотрел на пламя. Рядом лежал старик. Он был еще жив, постанывал, бормотал что-то. Несколько татей, связанных и обездвиженных валялось правее за сооружением. Там в тенях я приметил несколько служилых людей, что замерли над ними.

Уверен, каждый из них хотел сейчас прибить разбойников, но знал, я не одобрю.

Внизу у речушки, куда вел спуск, слышалась возня. Кого-то еще ловили.

Пахло жженым порохом. Стреляли именно здесь. Видимо, добивали отступающих. Надеюсь, все же никто из этих бандитов не ушел живым. Либо пленный, либо мертвый. Третьего нам не надо.

– Потери? – Спросил я, входя в круг света.

– Кха, воевода. – Яков поднялся. – Да вот…

Он указал на старика, плечами пожал, как-то неловко.

Эх, куда же ты полез… Дед. Тут в голове всплыла очень похожая сцена про Верещагина из культового советского фильма «Белое солнце пустыни».

Зачем⁈ И не смог я выкрикнуть этому деду: «Уходи с баркаса», а если бы и смог – не послушался бы меня святой человек. Отшельник. Помочь хотел, живота своего не пожалел. Зря. Черт! Зря! Как же зря.

– Наши что?

– Пара легких порезов, ничего серьезного. – Проговорил Яков. Голос его был полон грусти. – Старика жаль. Слаб, не выкарабкается.

Я сделал несколько шагов, присел на корточки. Навис над лежащим истощенным телом, закутанным в какие-то бесформенные лохмотья.

Лицо – сплошной синяк, губы сбиты в кровь. Рука перевязана, и на рану, на груди довольно грамотно тоже наложена повязка. Крови немного. Но… Он и днем, без ран, выглядел как живой мертвец. Изголодавшийся, принявший эту аскезу во имя господа.

– Отец, ты как? – Спросил я спокойно. Дотронулся до лица, аккуратно с глаз волосы убрал.

– Успел… Предупредил… – Говори он одно и то же одними губами. – Успел… Предупредил…

– Да, старик. Да, ты молодец! – Пришлось мне скривить душой, но язык не поворачивался говорить сейчас ему, что зря он собой пожертвовал. Зря все это проделал. Ведь без его помощи все было бы даже лучше.

Человек отдал все, себя не пощадил, чтобы разбойников остановить, нас предупредить.

Жаль, безмерно жаль, что так вышло.

– Старик! Спасибо тебе! – Провговорил громко. – Спасибо! Отец.

Я чувствовал, что Яков смотрит на меня с удивлением.

– Возьми… – Он открыл глаза, уставился на меня, словно в душу посмотрел. – Возьми его. Это же его дар. Бо… Божий.

Он дернулся, захрипел, не смог вдохнуть и умер.

Я ощутил это, неспешно прикрыл ему глаза, вздохнул. Поднялся.

– Все.

– Прости, воевода. – Яков сокрушался. – Кха… черт. Прости. Кто же знал, что он.

– Да никто.

– Как лучше он хотел, а вышло вон оно как. – Сокрушенно произнес подьячий. – Война.

– Бывает и так. Но, жертва его… Она же ненапрасная все же вышла. – Вздохнул я тяжело. – Для него ненапрасная. Ему она важна была. Умер уверенный, что спас всех нас. Похоронить надо, утром. Серафиму скажу, чтобы все по канону было как положено. И крест, думаю, срубить здесь. Чтобы место отметить.

Постоял, посмотрел в огонь. Пламя танцевало, облизывало новые бревна, поднималась по ним, дымило. Поленья трещали.

Добавил.

– А спас, заберем. Он так хотел.

С этими словами двинулся к тому месту, где была та самая странная икона. Яков следил, а мной. Чувствовался его изучающий взгляд.

На ветвях было закреплено несколько лучинок. Они обугленными были и немного дымили. Молился старик, видимо, перед тем, как тревогу поднять. Увидел, что лезут от реки и закричал. Не дал татям незаметно подойти.

Да и пара пятен крови здесь была. Здесь он принял свой бой. Встал за нас всех.

Ну а мои, что в засаде сидели, видимо, сразу и ударили. Как услышали шум, не стали ждать. И это верно. Хорошо сработали.

Сделал еще шаг. Отодвинул ветви, пробрался к самому образу. Вгляделся в эту деревяшку. Ночь, не видать ни рожна. Взял, считай больше на ощупь. Палец во что-то вязкое влез. Чудно. Я присмотрелся и понял, что на неровной поверхности проступили капельки смолы. Не мирра, это точно, не пахнет так, как должно в храме. Иной запах, лесной, дикий.

Наша Русская смола.

Плакал спас по старцу.

Здесь и мне, калачу тертому, человеку прожженному и видевшему многое – в чудеса, как не поверить? Но, с приличной долей скептицизма я скрепил сердце. Объяснение всегда найтись может, да и не до него сейчас. Работы вагон и тележка в придачу.

Повернулся к Якову, подошел.

Он смотрел на меня, спросил.

– Ну что? Допрашивать? Кха… Господарь.

Да, надо бы заняться пленными.

– Спас Серафиму передадим. Не знаю, что делать с ним. Пока воевать будем, пускай батюшка хранит. А дальше… – А что дальше, я признаться не думал, как быть-то с этой священной реликвией. Добавил чуть помедлив. – После Собора там и решится как-то.

– Да. Сделаю.

Я слышал, что от речушки бойцы поднимают пленников. Пиками гонят вверх, понукают, приказывают зло. Вручил нерукотворную икону Якову, тот вгляделся на нее, ахнул, на меня уставился, потом опять на дерево.

– Воевода…

В моем взгляде стоял немой вопрос. Чего, мол? Да, вижу. Да, понимаю.

– Плачет же?

– Вижу. – Вздохнул я, повернулся и двинулся к пленным, что справа от шалаша сидели под охраной.

Шагов десять.

Смерть старика была неприятна, но саму ситуацию нужно использовать. Этих гадов колоть. Подошел размашисто, настроился на разговор. Мои служилые люди подровнялись, встали более ровно, подтянуто, одежду, инстинктивно поправляли и оружие. Видели, кто подходит, встречали.

Я приметил это, но сделал вид, что не обратил внимание.

Дернулся, последние пару шагов как с цепи сорвался. Зарычал даже для вида. Схватил первого попавшегося пленного за грудки, поднял, встряхнул.

– Ах ты тварь! Вы же человека святого убили! Кто? Кто, сволочи! Всех в землю зарою! Падаль! Твари! – Орал злобно, плевался слюной. Показывал этим разбойничкам, что они откровенно ходят по тонкому льду и то, что они живы, лишь случайность.

Даже мои бойцы занервничали, переглядываться стали. Я это ощущал, затылком чуял. Не привыкли они видеть меня, всегда покойного, в таком состоянии. Да и не надо им это. Это же трюк, прием.

– Ты убил? – Я поднял второго. Толкнул, отчего он упал на спину, заныл от боли.

– Или ты? – Резко повернулся к третьему, наклонился, уставился в глаза.

Врезал пощечину хлесткую, звонкую. Тот свалился набок, застонал.

– Кто! – Выкрикнул громко. Оскалился. – Кто главный, твари?

– Он… Он господарь! – Не выдержал, заревел один из них, задергался. – Мы тут все… Мы же люди православные, господарь, а он… Он нам приказал. Не вели…

– Ах ты падаль! – Взревел мужик, на которого показывали. Говорил он как-то чуть с присвистом. – Сссволота, выссеку, сссмерд.

Ага, вот и атаман, видимо, выделился или его правая рука.

– Еще кто?

Я навис над тем, то раскололся. Если язык развязался, уже не завяжешь, не бывает так на допросе. Либо… Это надо спецшколу пройти, обработку специальную, иметь выдержку и уметь играть на грани. Имитировать.

Взял болтуна за грудки, приподнял.

– Кто! Тварь⁈

– Так вот, Пэтро ему кровь пустил. Сбег он, господарь. Ей-богу…

– Ссскот!

– Еще! – Выкрикнул я, тряхнул разговорчивого разбойника. – Кто еще? Убью!

– Нет. Нет! Господарь, я нет. Не знаю. – Он верещал, ему было очень страшно. Задергался, пытаясь отстраниться, вырваться.

Я отпустил, пнул его легонько.

Все, он сломался, заныл, заревел как мальчишка, упавший и разбивший себе колени. Силы ушли. Человека трясло.

Сам я встряхнулся, успокоился, взглянул на напрягшихся сверх меры своих бойцов.

– Нормально все, собратья. Главарь найден, теперь поговорю с ним. – Улыбнулся по-волчьи. – А эти, пускай посидят пока.

Они переглянулись, удивленные, если не ошалевшие. Стало только сейчас до них доходить, что все то, что я сейчас показал, это был трюк. Уловка, чтобы расколоть кого-то из пленных, выбить важную информацию.

– Собратья, этого к костру, соблаговолите.

Я повернулся, двинулся к теплу.

Мимо меня, кланяясь, прошло к общему сбору пленных еще несколько бойцов. Тащивших побитых лиходеев. Этих привели снизу от реки. Наконец-то загнали. Долго они с ними провозились поднимая. В круге света появилось еще несколько. Они вели пленных откуда-то слева из леса.

Итого я насчитал человек пятнадцать. Из них трое ранены. Насколько сильно – сказать сложно. Может, до утра не доживут. Но в ночи заниматься хирургией условных врагов я смысла особого не видел. Перевязали, первую помощь оказали. Поутру глянем.

– Один помер. Тело пока не принесли. Господарь. – Служилый человек поклонился.

– Да, верно все. Вначале с живыми. Раненые из наших есть?

Мои бойцы качали головами.

– Славно. – Вздохнул. Сел у костра.

Напротив подьячий разместился, а сбоку посадили этого, названного главарем, свистящего человека. Сидел криво, смотрел косо, недовольно. Рожа такая округлая, сытая вполне, наглая, бандитская, сальная. Одет неплохо, в довольно хороший кафтан. Кушак парчовый, снять не успели. Перевязь с саблей и кинжалом только изъяли и сапоги.

Глаза хитрые, усами шевелит, желваки играют.

Голова выстрижена, чуб только один свисает.

– Не Соловей ли ты часом? – Решил я с шутки начать.

Ситуация не располагала, но я прикинул, что именно такой подход его из колеи может выбить. Думаю, после моей уловки ждал он, что пытать начну его, бить, орать, сложные вопросы задавать примусь.

А я к нему иной подход нашел.

Действительно, лицо его изменилось вмиг. Гримаса удивления сменила на миг недовольную, злобную рожу. Но та, быстро вернулась обратно. Опять расплылся в мерзкой улыбке.

– Откуда уссснал, воевода. Неужто исссвестный я такой? – Цыкнув зубом, просвистел атаман.

– Да нет, свистишь, как поешь. Вот и предположил.

– Адихматием назвали. А Сссоловьем кличутссс.

Чудно. Ну, и такое, видимо, в Смуту бывает.

– Ну что, Соловушка, поговорим за жизнь.

Он скривился, ощерился.

– За жизнь, воевода? Да ты меня на ремни пуссстишь. Ссслой ты дюже, лютыйс.

– Это я так… – Улыбнулся, прищурился. – Для вида злой. А для дела, как пойдет. Интересно мне, ты тут такой свистун сам по себе сидишь или посажен кем-то. А?

Он уставился на меня, пристально. И я понял, что не просто так здесь эта тварь сидит. И не одного и не двух, а десятки человек он порешил за жизнь свою. Разбойник, душегуб, лиходей. Человек с черной душой, прожженный, матерый.

Молчал, кривился.

– Вижу, не сам. – Хмыкнул я.

– Умен… Песссс царссский.

Я резко вскинулся и что есть силы, врезал ему в плечо ногой. Хотел в лицо, но в последний миг отвел чуть вправо. Не хватало еще убить этого гада. Допросить же надо. Он вскрикнул, свалился навзничь, зашипел. Завозился, плеваться начал.

Ну а сам я Навис над ним, за грудки взял.

– Ты, соловушка, за языком следи, а то смерть тебе счастьем покажется. – Тряхнул его, взглядом буравил. – Ты не смотри, что молод я. Не думай, что зелен. Я тебя и на кол посадить могу и между соснами растянуть. Только дай повод, падаль ты такая. Резать буду, все расскажешь.

Вновь толкнул так, чтобы он затылком о землю прилично так приложился.

– Скажешь все по-хорошему или по-плохому?

– Ссс… – Просипел он сквозь зубы. – Ссс. Бессс с тобой. Все скажу, если ссслово дашьс.

– Тебе? Слово. – Я поднялся, распрямился над ним застыл. – Тебе, мое слово? Разбойник?

– Ссслово господаря, законс. Ведь такс. – Ухмыльнулся он валясь у моих ног. – Дай ссслово и я все скажус. Только, отпусссти потомс.

Эка он удумал. Отпустить, значит.

Глава 22

Разбойник смотрел на меня снизу вверх, кривился, ухмылялся.

Ну и гнусная рожа, так и хочется вмазать. Я таких, что в девяностые из всех щелей повылезали терпеть не мог. Вот и сейчас праведный гнев накатывал волнами. Но для дела нужно было с этим индивидом поговорить. А потом уж… Потом решим его судьбу.

– А не думаешь, что ты запоешь, если я за тебя, как положено, возьмусь?

– Запоюс, милс человек. Конечно. – Он лыбился все сильнее. Харя мерзкая, кулака так и просила. – Толькос, сзнаешс, что под пытками где лож, а где правдас… А сказать мне есссть, чтос…

Вот гад, цену себе набивает.

– И какую же клятву ты хочешь получить, а? Соловушка?

– Вижус, сссерьезныйс ты человекс. А я жить хочус. Житься, по землес ходитьссс… Там-то, чертис меня ждутссс. Под ней.

Что верно, то верно. Такого душегуба за порогом смерти только ад ждет. Если он, конечно, есть. Ничего хорошего, сам понимает, не светит ему.

– Ладно, черт с тобой. Если расскажешь все как на духу, отпущу.

– Э, не, еще и всссе хриссстолюбивое воинссство твое, тожес.

– Пойдет. Если толком все расскажешь.

– Расскажус, раз такойс человек клятвус даетс, то как иначессс. – Протянул он.

– Ладно, клянусь, что все воинство мое христолюбивое не тронет тебя. Яков, сотник и все, кто здесь люди мои, вот крест. – Перекрестился. – Ни один христианин, что мне верен, что мне служит, не причинит тебе зла. Только отпущу поутру, чего в ночи-то тебе лазать. Согласен? Говори.

– Тогдас… Ужинс с стебяс. – Он отвратительно улыбнулся, повел языком по зубам. – Изголодалссся ясс.

– Хорошо, при людях своих обещаю, что сам и войско мое христолюбивое тебя не тронет. Поутру отпустим, накормить, накормим.

Увидел я недовольный взгляд Якова из-за костра. Не нравился ему этот тип примерно так же, как мне. Думал он, и я уверен, что хотел, запытать его до беспамятства, чтобы на все вопросы ответил. А потом казнить. Но была у меня мыслишка на этот счет. Конечно же, тварь такую отпускать на волю, чтобы людей грабить и убивать я не собирался. Но и раз клятву дал, нельзя нарушить ее.

Мое слово крепко. Каждый из бойцов то знать должен. Но лазейка-то есть.

– Говори.

– Хорошос…

Я поднял Соловья, посадил, чтобы он не из положения лежа вещал. Вернулся на то место, где сидел сам. Уставился на него, начал вопросы задавать и ответы слушать.

Раскручивать.

Своим мерзким свистящим голосом поведал мне разбойник много интересного.

Выходило, что, как и Маришку и Жука послали его сюда всяческое зло творить. Кто? Да московские какие-то бояре. Фамилий, титулов и родов точных он не знал, не назвал. Шайку его, что по острогам сидела да казни ждала, помогли собрать. Поместье какое-то было, под Москвой вроде. Там все это и формировалось.

Я описал ему Мстиславского.

Разбойник закивал, сказал, что этого видел. Но, кто он такой, не знает. Да и не надо ему оно это было. Отпустили на волю, грабить поручили, так он сразу же в свою стихию и попал. Эта, как волку поручить овец у пастуха резать.

Это же его жизнь, иной он не знает.

Отправили Соловья сюда, сколотить еще большую ватагу лихих людей. Дальше до Ельца добраться и докучать там служилым людям. На обозы налетать, грабить, убивать, жечь. Но вышло иначе. В том году осенью пару раз сунулись разбойнички за Полепки, но там им отпор дали.

Жестко действовали служилые люди, несмотря на Смуту.

– Мы жес, не дуракис, грабить там, где самих побитьс могутс. – Проговорил он с самодовольной улыбкой. – Мы-с сссюда пришлис.

На удивление говорил он открыто, довольно честно, как мне казалось, считывая его поведение. Ну и с каждой фразой чувствовалось, что расслабляется он, ощущает себя героем, властелином положения, так сказать. Раз пообещал воевода его не трогать, то жизнь налаживается. Это он победил, а не его.

Понял, что не убьют и говорил, как на духу. Ни жалея не о чем.

Ох, как ошибался этот лиходей!

По факту ему было плевать и на Мстиславского, и на Царя, и на иных бояр, дворян и весь этот благородный люд. А еще на саму Смуту и на Русь вообще. Этого человека волновал только его барыш, день сегодняшний и, пожалуй, все. Его жизнь, его окружение и благополучие.

Вино, женщины и награбленное. Остальное – да пропади оно пропадом. Сегодня есть, завтра нет. Добыл – славно, гуляем. Нет – думаем, как добыть.

Лихой, бесшабашный, прожженный, готовый рискнуть всем ради большего.

Вот и получалось, по такой идее, к Ельцу они ходить перестали. Броды на реке Красивая Меча стали их доходным местом. Да, в Смуту торговля шла еле-еле. Но все же через реку как-то переправляться надо было. Люди ходили, возы возили, да и лодки проплывали.

Поначалу они даже паром не жгли, засады до и после него делали. Но потом смекнули, что лучше все в одно место собирать. Разгромили и разграбили поселок.

– Ефремово? – Спросил я, уточняя, о чем речь.

– Да чертс, его разберетс… Где паромс былс. То и разграбилис.

М-да, отношение этого человека к жизни раздражало меня прилично. Злило. Наплевать ему было вообще на все и вся.

Ждали в этом году путников побольше. Ведь тот боярин и его люди, что Соловья из петли вынули и помогли собрать костяк банды, говорил о гонцах и татарах. А татары – это беженцы. Куда они пойдут, к бродам, с имуществом, которое можно отобрать.

При этих словах меня аж передернуло. Отбирать у тех, кто лишился всего! Это низость ужаснейшая. Люди и так не от лучшей жизни бегут, а их под нож пускать. Грабить.

Злость бурлила в моей душе, все сильнее.

Гонцы… Я подавил накатывающую ярость. Задумался, а как я пробрался через эти броды? Тот прошлый я? Интересно. Как мой реципиент с Ванькой умудрился просочиться через всю эту землю от Тулы до Ельца? Чудом каким-то или грамотами.

Хотя…

Вряд ли разбойники умели читать и верили каким-то писанным в Москве письмам. Плевать они хотели на эти писульки.

По словам Соловья ждали они татар в этом году, вот уже вскорости. Когда мои силы увидели, даже поначалу решили, что так и есть и что это авангард татарского воинства. Думали уже с места сниматься.

Проход готовить, как боярин тот говорил? Нашли дураков.

Разбойник заливисто засмеялся, когда я задал прямой вопрос.

Да, говорил боярин тот о проходе и что? Для кого? Для степняков они проход подготовят? Ага… Да если татары сюда пришли бы, то всех их, по заверению Соловья, на ремни бы пустили.

И в полон взяли, в Крым, а там на рабские рынки.

Э не, не дураки они, чтобы так жизни лишаться.

У банды был простой план. Нажить, сколько можно, а как татары придут, убраться подобру поздорову. Все для этого было подготовлено пару недель назад.

На мой вопрос, а чего полезли-то? На нас.

Разбойник выругался, ответил, что-то в духе. Жадность! Засмеялся опять громогласно. Повторил.

«Жадность»!

Объяснил, что следили они полдня, думали. Ну и прикинули, пощипать войско нерадивое, которое стало так, что брюшко подставило. Решили, что удастся урвать что-то и уйти. Оружие же дорогое. Аркебузы, сабли, а то и кони. Все уже собрано было, все готово к отступлению.

Последнее дело. И здесь удача отвернулась.

– Сстарик… Сдал… – Процедил злобно Соловей.

– И вы его, святого человека. – Я прищурил взгляд.

– Да, бог там ссам расссберется, кто сссвятой. Ему же и лучше… Сстарику. – Хохотнул разбойник, глаз прищурил. – Он тут сухарь в неделю ел, а там в раю ангелы его манной небесной накормят.

Последнее он как-то скороговоркой выдал, даже не сипел и не присвистывал.

– И много добра у вас?

– Ссс… Многос… – Скривился Соловей.

– Ну так говори, где спрятано, что там и как.

Он ощерился, замотал головой.

– Обещал, все рассказать. А то не отпущу.

– А… Хитер, воевода…

После сложного допроса выдал все же разбойник место, где несколько лодок стоит с имуществом, готовые отправляться. Еще кое-что было припрятано, зарыто на черный день. Но поскольку банда хотела уже уходить с этих мест, становящихся совсем неспокойными из-за прохода татар – решили они добро свое, основное ценное, забрать с собой.

На мой вопрос о письмах и гонцах он улыбнулся.

Зубы показал, цыкнул, сплюнул.

Ответил что-то в духе, мы же читать не умеем. А бумага для растопки идет хорошо. То, что письма могли денег стоить, а еще и человеческих жизней, он и не думал. Ну письма и что? Раз продать их на рынке нельзя, съесть или на себя надеть – то цены никакой нет в них.

Бояре пишут что-то. А этим лиходеям плевать. У них уклад иной.

Искать людей, что-то кому-то предлагать. Так и на кол сесть недолго.

В общем, по факту примерно часового разговора ничего особо толкового узнать не получилось. Как итог – вроде бы Мстиславский его сюда направил. Но, связи никакой этот человек держать с ним изначально не собирался. Сидел тут, разбойничал. Указания из Москвы не исполнял и не считал важным и нужным это делать. Лагерь у него был дальше по дороге. Там еще было несколько человек. Пятеро, если не убежал никто. А также десятка полтора пленниц – женщин, используемых разбойниками для утех и выполнения всяческих хозяйственных нужд по лагерю.

Про татар Соловей тоже знал, только в общих чертах.

Никакого брода не готовил, но по его словам и не нужно было. Переправа весьма хорошая. Все ей пользовались. А они с этого кормились.

Просто лиходей, просто разбойник, идущий своей дорогой, но получивший поддержку из Москвы.

Все.

Я хлопнул по коленям, поднялся.

– Ну чтос… Воеводас… ужинс ждетс. – Проговорил он, кривя свой рот отвратительной улыбкой.

Костер продолжал гореть. Люди Якова оставили нескольких охранников над прочими пленными, а сами разошлись отдыхать. Лагерь тоже уже спал. В обычном походном режиме – выставив дозоры. Да, разбойников мы поймали, но расслабляться нельзя мало ли что.

Сам подьячий сидел, чуть клевал носом, похрипывал, покашливал, но слушал речь этого лиходея. Вскидывался за все это время пару раз, злобные взгляды бросал. На меня смотрел, но потом опять придремывал.

– Ужин, да.

Я повернулся к паре оставшихся дозорных.

– За этим следить особенно. Сейчас мы ему ужин принесем. – В голосе моем прослеживался сарказм. – Пошли Яков.

Подьячий встряхнулся, встал, смотрел на меня с удивлением. Мы двинулись вперед, к лагерю. Шли через лес к опушке. Тут было недалеко. В темноте, конечно, можно было свернуть не туда, но вроде бы сложно ошибиться. Через деревья почти сразу стали просвечиваться огни костров, у которых грелись, спали мои служилые люди.

– Господарь… – Подал голос мой верный сотник. – Не вели казнить, не серчай… Да только…

Он никак не осмеливался вопрос задать.

– Как я этого гада отпущу? Как слово ему свое дал?

Яков закашлялся, кивнул.

– Собрат мой. Слово мое, твердое. – Проговорил спокойно.

– Так тать он… – Сокрушенно проговорил Яков. Осекся.

– Знаю. Но слово сдержать надо. – Я улыбнулся ему. – Тут дело то какое. Не знал этот человек, что во всем христолюбивом моем воинстве есть один человек, который во Христа не верует, а Аллаху поклоны бьет. И за него я…

Яков замер, а я посмотрел на него с усмешкой.

– Сейчас мы Абдуллу разбудим, и он этому Соловью ужин-то и отнесет.

– Воевода. – Сотник рукой по лицу провел. – Я уж думал…

– Что отпущу его? Э не. Такую заразу каленым железом с Русской земли выжигать надо. Но ни я, ни один православный человек из моих, его и пальцем не тронет.

Дальше мы тихо добрались до того места, где отдыхали мои телохранители. Я растолкал Абдуллу. Пояснил ситуацию. Он уже кое-как понимал русский язык. Несколько недель обучения пошли на пользу. Татарин кивнул, спросил ломано.

– Как он встречать смерть?

– Быстро. Он все рассказал. Заслужил быстрый конец. И, покорми его. Я обещал, он заслужил.

Татарин кивнул, поднялся. Взял пару сухарей, бурдюк с водой и кусок солонины. Яков наблюдал за всем этим, покачал головой. Произнес.

– Господарь. Дозволь проследить.

Я приподнял бровь.

– Хочу видеть, как падаль эта… – Он вздохнул, закашлялся.

– Иди, только отдохни потом. День будет не простой.

Распрощавшись и посмотрев им вслед я организовал себе место для ночлега поудобнее. Скинул снаряжение, положил уже привычно так, чтобы в доступе оружие было. Лег и провалился в сон.

Утро встретило холодной росой и легким туманом, что поднялся от речушки. Зябко было. Глаза открыл, Ванька костерок теплил уже, трясся.

– Г…г…господддин. – Он улыбнулся как-то невесело. – Про…про… продрогли вы.

– Нормально Ванька, нормально. – Я поднялся, начал зарядку делать, мышцы разминать.

Ух, хорошо.

Слуга смотрел на меня, как на умалишенного, кутался в кафтан.

Лагерь постепенно тоже пробуждался. Петухов, что побудку кликают на заре здесь не было. Но привычка людей этого времени вставать с первыми лучами солнца играла свою роль. День будет непростым, нас впереди ждет переправа через броды. Работы очень много. А еще через лес пройти надо. И разделиться придется, лагерь лиходеев навестить.

Так что быстрый завтрак и в путь.

Осмотрелся. Абдулла был на месте, завозился, открыл глаза.

– Ну как? – Смотрел на него сверху вниз.