Текст книги "Патриот. Смута. Том 5 (СИ)"

Автор книги: Евгений Колдаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Ушла сотня.

На подъёме, опять же у леса чуть западнее приметил я еще одно сожженное поселение. Тоже какие-то порушенные, почерневшие остовы строений. Да, немного здесь жило народу. Может быть, три, может, пять семей, но все же дома их Смута разрушила, а что с ними самими.

Кто знает?

Судя по косвенным факторам, пожар здесь был лет пять, может, семь назад. Давно. А вот недавно здесь были какие-то люди. Разбойники, соглядатаи, разведчики.

Вернувшиеся бойцы подтвердили мои догадки.

Спугнули кого или нет, не поняли.

Дальше двигались напряженно. Казалось, что из-за каждого куста, рощи, леска за нами следят. Дозорные возвращались и докладывали, что действительно видели на горизонте конные разъезды.

Лес, что был по левую руку, начал отступать, забирать на запад. Дорога уперлась в реку, повернула четко на север и двигалась вдоль ее левого берега. Небольшая такая, которую и без брода на коне и пешком пересечь можно. Но на подводах – еще одна проблема. Наши основные силы задержались у того самого овражка, но постепенно перебирались и двигались вслед за авангардом, ушедшим на пару километров вперед.

Пришлось не спешить и выжидать.

Растягиваться и отрываться от основных сил – опасно. Да нас много. Но кто знает, сколько человек может собрать противник. И что у него на уме.

Время, выкроенное в ожидании, я решил потратить с делом, и мы исследовали все окрестности. Действительно на востоке, текла мелкая речка с причудливым именем – Кобылинка. Тот самый опытный сотник, что вел нас, выступал проводником, сказал, что чуть дальше будет пригодный для переправы брод. Просто по факту больший разлив реки, где ее человеку по колено перейти можно. И то, это сейчас. А к осени, и по щиколотку. Мелководье.

И на том берегу как раз стоит нам привал организовывать. На ночь ставиться.

Дело же к вечеру спорилось.

Там дальше на север Кобылинка сливалась с еще более маловодной безымянной речушкой. А может, и ручьем. Про переправу через эту преграду сотник даже не сказал ничего конкретного. Выдал, что поутру перейдем, а дальше путь все больше через леса будет. Несколько балок там есть, неприятных, но не проблема.

А вот разбойники – это да, это возможная беда.

Если с ними не схлестнемся, и все хорошо будет, то после обеда завтрашнего дня должны выйти к броду. Ну а вечер уже на другой стороне Красивой Мечи встречать.

Выходило, что на запад лес отступал немного, но с востока и севера все больше давил. Справа за Кобыленкой сейчас он становился все темнее.

Пока шли – пару раз я видел припрятанные в камышах сходни. Небольшие мосточки. Да и прочие признаки присутствия человека, его жизнедеятельности виделись. Лодок не было. Но, спрятать их в зарослях камыша – дело не хитрое. Скорее всего, здесь местные все же жили. Да, кого-то из них жгли, били, но выживал человек и в таких условиях.

А кто-то приходил из северных регионов на смену павшим.

В чем выгода?

А как жить, если через твои земли постоянно какие-то отряды вооруженные ходят? Здесь да – Поле. Опасно, но и сокрыться есть где. А подле Москвы и в северных, более густонаселенных землях что? Крупные поселения постоянно подвергались налетам каких-то банд.

Устал мужик русский от Смуты. Кто похрабрее был, тот ушел на юг.

Кто здесь осел, как получается тоже вольницу создал, хоть и не столько казацкую, сколько больше разбойничью. А кто на Дон. Так можно и в войско донское податься, если руки из верного места растут, и славы казацкой сыскать. Зачем? Да, чтобы всем тем, кто ходил и грабил, посевы жег, голодом морил, избы на дрова раскатывал, жен и дочек насильничал, а сыновей в посошную рать уводил – ответ дать. Отомстить!

Сполна спросить за зло все, что сотворили и уйти вынудили.

В этом весь смысл. Смута смешала все. Перевернула.

Близость реки радовала. Вообще, в Поле воды было довольно много и пить коням можно было.

Я шел в центре авангарда своего войска. То чуть вперед, то западнее, посылая крупные силы, целые сотни. То приказывал дожидаться обоза. Единственное, что не делал и, вцелом, специально – не пересекал речушку на восток и туда никого не засылал.

Уверен я был, что там, как раз за нами-то и следят.

Показывал всеми действиями своими – не туда мы идем. Вода не наша стихия и не сунемся к вам. Не надобно оно нам. Мы здесь сами по себе осторожничаем, боимся всего. Суету лишнюю наводим.

Всеми силами делал я такой вид.

А в чем хитрый план был? Да в том, что чем ближе подступала ночь, тем больше уверенности у меня было, что придут к нам гости незваные, как раз из-за реки с востока. Нужно показать им было, что не вижу я угрозы. Слабость и трусость показать. Выманить. Вода – хоть и не сильно глубокая – преграда явная. Ей я прикрываюсь. И верю я, как воевода, что оттуда враг не полезет.

Надеялся, что введу тем самым в заблуждение разбойничков, следящих за мной оттуда.

А ночь должна была показать – удалось или нет.

Авангард вышел к переправе через Кобылинку часа за три до захода солнца. Времени было мало. Еще через час должны были подойти основные силы и начать переправу. По моим мыслям заночевать нам нужно было в месте, где безымянный ручей или речка впадает в Кобыленку.

Зачем? Немного подставить правый, восточный бок тем самым разбойничкам.

Мы реку форсируем, а они будут за нами все так наблюдать. Глядишь, ночью полезут, а мы тут как тут.

Дело двигалось к ночи. Мы вышли на планируемый мной рубеж. Далеко от переправы не удалялись. Послал я изучить место объединения речек. Не топко ли, нет ли болота. Да и что там, в целом имеется. Еще отряд отправил чуть на север, обезопасить себя оттуда.

А на восток никого не послал.

Сам остался с остальными сотнями у переправы. Простоял полчаса или даже больше возы первые ждал. Когда же переправляться начнут.

Увидел, оценил ситуацию и двинулся к месту предполагаемого лагеря.

Местность здесь была чуть холмистая, тракт петлял. А там, где два русла соединялись, была на этом берегу приличных размеров роща. На другом она превращалась в темный лес и уходила вдаль.

В лучах заходящего за горизонт, за чащу солнца я увидел, как дозор мчится ко мне как раз от места предполагаемой стоянки. Что-то явно случилось. Что-то или кого-то они нашли, обнаружили.

Глава 20

Прискакало двое служилых людей из сотни Якова. Их всех я уже запомнил в лицо. Все мы через многое прошли и сто человек не так уж много, чтобы знать каждого хоть немного.

Запыхавшиеся, удивленные.

Один чуть вперед выдвинулся.

– Господарь. – Молвил он, ловя ртом воздух. Возбуждение нервное чувствовалось в голосе. – Мы там старца нашли. Чудного.

– Старика?

М-да, встреча с еще какими-то представителями отшельничества могли обернуться очередными чудесами. Это и интересно и… Отвлекает от выполнения основных задач – путь к Туле. После Задонска и старцев – Кирилла и Герасима, что-то еще подобное казалось перебором. Строящийся монастырь, святые люди, источник в глуши, медведь, найденный крест и подаренное знамя – куда больше-то?

Что за старец здесь меня поджидал?

– Кто таков?

– Неведомо. Седой, какой-то. Ни жив, ни мертв, сидит молится. Говорить не пытается, не отвечает. Чудной, какой-то, отшельник что ли. Да и место там… – Служилый человек перекрестился. – Мы решили к вам сразу. Непонятно там.

Серафима бы к нему, чтобы общий язык нашел, но это же ждать. Он с подводами подойдет. С пехотой моей.

– Верно вы сделали. Верно. – Поблагодарил, добавил. – Веди.

Приказал ему, а сам махнул верным телохранителям, чтобы за мной следовали.

Двинулись вперед, поглядеть, кто таков.

Старец. Чудно. То ли это какой-то обезумевший от лишений человек, живущий в этих местах и попросту наплевавший на все и на всех. Никому не интересный. Взять нечего. Убить? Зачем жизнь человека отнимать, если его существование и так тяжело?

То ли, хитрая ловушка и приманка разбойников. Ну как… Отвлекающий маневр.

Разберёмся! Людей со мной много, в засаду не угодим. Не могут же разбойники подвести сюда незаметно пару сотен головорезов. Для этой местности, две сотни, это, пожалуй, все, что могло здесь выживать на «подножном» корме без сева. Промышляя разбоем, рыболовством, охотой и полесованием.

Больше – уже хозяйство.

Оно и двести выглядело как невероятное количество.

На удивление вблизи слияния безымянного ручья и речушки Кобыленки было достаточно хорошее место для стоянки. Место возвышенное, не сырое, лес, хоть и небольшой – для растопки костров пойдет. Дышалось здесь как-то прямо, живо и приятно. Сосны, светло между ними, подлеска немного. Птицы поют, солнце светит. Эх, благодать, если только не считать, что Смута вокруг.

– И где, старик ваш? – Спросил я у дозорного, когда мы в лес въехали.

Чувствовалось, что народу тут много, моего. Сотня прошерстила холм хорошо. Поэтому человека-то и нашли. Видимо, скрывался он здесь где-то. Признаков обитания большого числа людей не было.

А один мог сидеть, жить чем-то неведомо чем.

Святым духом – выходит так.

– Ближе к склону, господарь, там его жилище. – Ответил дозорный, повел дальше.

Мы проехали еще метров двести. Среди деревьев открылась небольшая светлая полянка.

Обжитая, здесь сразу видно человек руку приложил.

Небольшой шалаш, на одного, не больше. Лапником прикрыт, чуть в землю углублен. Слева спуск к воде – ступеньки оборудованы. Ведерко какое-то неказистое сделано. Место для костра присутствует. Рогульки и жердь между ними. Какой-то чугунок вроде в углях стоит.

И центр всего этого – человек.

Замер, словно и нет вокруг никого. Своим делом занят. Стоял он на коленях, спиной ко мне и смотрел на сосну. А Там, на ветвях ее какой-то кусок доски или дерева установлен был. С такого расстояния не разобрать, что это. Размером, чуть более привычного мне листа бумаги А4.

Лучинки торчали, чуть опаленные.

Видно, жег здесь этот отшельник тонкие деревяшки взамен свечей. Масло только не было, приходилось использовать что есть.

Старик был сед, но не лыс. Наоборот – длинные белые пряди его волос спадали ниже плеч. И отсюда, сколько лет ему определить, невозможно было. Слишком худым он казался, утопающим в том, что на плечах было. Одежды – потертые, выцветшие, поношенные, широкие. Что-то безразмерное, неказистое, серое.

Роба, рубище – точно не кафтан.

Я спешился, двинулся к нему, заходя со спины. По-иному никак не подойти было. Либо обходить кругом. Замер метрах в пяти, а человек продолжал на коленях стоять, креститься и молиться.

– Отец, здрав будь. – проговорил я.

Ответа не было.

Вот черт, что орать, что ли.

– Отец! Здравия тебе!

Пришлось подождать, пока старик договорит фразу, поклонится три раза, перекрестится. Замолчал, на меня даже не повернулся.

– И тебе, и тебе. – Проговорил его тихий, спокойный, умиротворенный голос. – Коли грабить пришел, так нечего. Забрали все. Еще осенью, забрали. – Он вздохнул, но не с укором и сожалением, а больше с грустью какой-то. – А коли так, мимо проходил, ну так иди своей дорогой. Хоть и опасна она.

Я пытался понять, что он там, на дереве этом увидел, чему молился и, казалось, все отчетливее – дощечка. Вглядывался и все больше понимал, что какой-то лик там изображен, просматривается в довольно кривом срубе.

– Отец, тебе, может, помощь какая нужна? Мы тут лагерем встанем, на ночь. Тебя не потревожим, утром дальше пойдем.

– Ох, сынок. – Он тяжело вздохнул, перекрестился. – Не ходили бы вы дальше…

Поднялся с трудом на ноги, согнулся в поклоне. Распрямился не до конца. Спина, видимо, подводила уже его. Повернулся и…

Глаза его на лоб полезли. Не думал, он видимо, что увидит здесь хорошо одетого боярина да с охраной. Да еще и рыщущих окрест воинов, которые местность проверяли. Его они решили не трогать, видимо…

– Господарь… – Он на колени, где стоял, так и пал. – А я думаю, кто порыскивает окрест, а это… Воинство твое, господарь.

Начал креститься и кланяться в землю.

– Отец. Встань, скажи, кто тебя до жизни такой довел?

Вопрос был, конечно, риторическим. Большая часть страны сейчас влачила жалкое существование. И ответ был единый – Смута доконала всех.

Старик не поднимался, крестился.

– Кто тут разбойничает, а?

– Да кто же их знает. – Ответ держал, а я следил, думал, мог ли этот старик быть соглядатаем, хитрым наблюдателем. Или, это действительно настоящий отшельник.

Тем временем он продолжал:

– Людей лихих стало много. Это при царе, когда был он, на земле дело иное деялось. Господарь. А сейчас что. Разбойники да татары. Тати да степняки.

– Скажи, старик, а что у тебя здесь. Чему молишься? Кому?

– Господарь. – Он поклонился опять в землю. – Подойти, сам посмотри. Нерукотворное оно. Икона, сам глянь. Нашел я и вот…

Чего?

Я сделал несколько шагов, миновал согбенного деда. Подошел ближе к сосне.

И правда. Дело странное, но в изгибах древесных прослеживался человеческий облик. Вроде бы овал лица, нос, глаза. Да, выглядело это несколько кособоко, но даже мне, человеку светскому, показалось это… По меньшей мере чудным и странным. По спине пробежался легкий холодок.

Что говорить о религиозных людях семнадцатого века. Приметив такое, в иноки пойти первое дело.

– Спас нерукотворный? Где нашел? – Решил я разузнать. Вроде так штука эта называлась.

– Так это, в лесу. Лиходеи меня высекли, посмеялись, прогнали. Взять-то нечего. Это еще по осени было. Вот. Брел, куда глаза глядят. Думал, мож волки сожрут, или медведь заломает. Увидел, смотрит кто, а это.

Он отвесил три поклона в землю, креститься начал.

– А разбойники что?

– Они-то? Да что. Простил я их. Люди божие, такие же, как и я. Изгои. Все от Смуты тут, от голода до жизни такой дошли. Приходили зимой, потом по весне еще пару раз. Взять-то нечего. Не били даже. На него взглянули, на меня… – Он вздохнул. – Ушли.

Как этот человек умудрился пережить зиму в таких условиях? Это невероятно. Шалаш кособокий, тепла особо в таком не удержать. Да и костер же снаружи. Все говорило, что врет человек. Соглядатай он. Но, почему-то я верил ему. Что-то в глубине души подсказывало – правду говорит человек. От всей души.

– И что?

– Да чего… Ушли.

– А как ты зиму-то пережил? – Решил спросить.

– Он помог. Господарь. Бог.

Все это походило на ситуацию с медведем. На грани реальности и какого-то сакрального, невероятного вымысла. Либо, дед был здесь лиходейским засланцем. Но, как-то нехорошо так думать о том, кто сидит, да молится. Гнал я эту мысль все дальше.

На сытого да богатого он непохож, а вот на умирающего с голоду – вполне.

– Господарь. – Тем временем проговорил он. – В мороз, когда совсем плохо было. Молился я. Видение было, что звезда на юге взойдет. И Смута вся эта прекратится.

О… Конечно. Видение.

Вздохнул, но тут не поделаешь ничего. Старик, изгой, живет и господь с ним. Нам то что. Серафима к нему направлю, поговорить. Дело закрыто.

– Ясно. Спасибо отец, мы тебя не потревожим. Еды, если нужно, дадим. Только… Как бы отравой тебе не стал сытный стол.

– Мне бы сухарика два на неделю, господарь, и хватит. – Он аж прослезился. – А там, с божьей помощью, как-нибудь.

Я достал припасенные, которые с собой возил в сумке, подошел впритык, протянул.

Странно. Уверен, не мылся этот человек очень и очень давно, колтунов в голове было, видимо не видимо. Но запаха грязного тела какого-то сильного не чувствовалось. Сухари принял. Прикосновение его было чем-то легким. Словно руки его не весили почти ничего. Настолько изголодавшимся он был.

Только глаза горели эдаким религиозным, фанатичным огнем. И благодарностью.

Принял, поклонился опять. Перекрестился.

– Спасибо, господарь. Спасибо тебе. Молиться буду за тебя.

– Ты лучше за Землю Русскую помолись и за то, чтобы Смута быстрее закончилась.

– Да, господарь, да. – он вновь поклонился. – Об этом я с зимы молюсь. Как звезду видел.

Я отошел, махнул своим.

– Старца не трогать. Чудной он, но чувствую, не с бандитами. Сердце подсказывает. – Подумал еще, добавил. – Святой человек, жизнь в аскезе ведет. Как Серафим доберётся до лагеря, пускай поговорит.

Подумал, взглянул на дозорного.

– А, впрочем, давай поторопи нашего батюшку.

– Сделаю, господарь. – Он дал пяток коню и помчался к обозам, что пересекали водную преграду.

Мы с телохранителями развернулись. Выбрались из леска, встали на опушке.

Поднялся на стременах, стал наблюдать, как подводы продвигаются на то место, где планировалось ставить лагерь. Нужно было сделать несколько интересных моментов и приготовлений, чтобы выманить разбойничью рать на себя ночью. Переловить, а еще лучше, обезвредить здесь, до того момента, как войдем мы в более густой лес, где напасть могут откуда угодно и дозоры не так эффективны.

Через минут пятнадцать примчался Серафим.

Я кратко пояснил ему суть вопроса. Он брови поднял, лицо удивленное. Кивнул, двинулся к старику.

Ну а сам направил коня в пучину начавшего ставиться лагеря. Встретил нескольких сотников, пояснил план действий и расстановки. Те улыбались, кивали. Нужно это было до всех бойцов донести. Чтобы каждый знал, как действуем и почему так.

Ставились мы лагерем специально хитро.

Точнее – глупо, но целенаправленно так, а не иначе.

По-хорошему по всем правилам, надо было обозами отгородиться с востока. Но я приказал сделать иначе. Показать тем, кто за нами наблюдает, что мы очень хотим переправиться через безымянный ручей побыстрее. С самого утра, без промедления. Поэтому сгрудил их там почти все. Коней за ними, половину. Другую половину с самыми надежными и проверенными людьми после сотни Якова – бойцами Тренко, оставил на левом берегу речушки Кобылинки.

Все бы близ лагеря не вместились, пришлось идти на такие хитрости.

Туда же отрядил пехоту Серафима. Эти вояки отличиться хотят. Вот пускай, и сторожат коней. Наказал там смотреть в оба глаза. Пояснил, что ночью ждем гостей.

А в самом лагере, выходит, от Кобылинки до плотно замерших возов никакого прикрытия не поставил. Шатры разбивали прямо в поле, где выходило. Костры складывали примерно так же. Большая часть людей планировало спать под открытым небом, благо погода позволяла. Тучи, что гуляли на горизонте весь день, так до нас и не дошли. Вечер был теплым, и ничто не предвещало резкой смены погоды.

Получалось, что я открываю ожидаемому противнику вход в лагерь.

Куда ударят они? Решат коней увести с другой стороны? Там через реку переправляться, а это время. Заметить могут еще на подходе. С подвод что-то утащить – тоже опасно. Кучно стоят, скорее воевода, в моем лице, там дозоры хорошие поставит.

А вот сам лагерь, не прикрытым оставался.

Я бы, смотря на все это, почуял бы какой-то подвох. Слишком все выглядит как-то глупо. Словно заманивают.

Но, то я. А как бы поступил рядовой командир, видевший незащищенный кусок, который можно утянуть. Частью разбойничков налетел между рекой и возами. В «мякоть». А когда войско отреагирует, со спины бы через ручей ударил. С того холма. Другой часть коней бы отбил сколько смог. А может, если получится, еще бы и ошарашенных первым ударом побил, да пожег лагерь.

Такой план.

Поэтому именно таким вражеским действиям я рассчитывал противодействовать.

Солнце закатывалось за горизонт. Все сотники были введены в курс дела. А через них десятники и рядовые бойцы. Лагерь гудел. Идея с тем, чтобы показывать гуляния и отдых мне нравилась.

Под Ельцом она сработала и здесь должна была.

Казаки пели, кричали. Даже кто-то у костров танцевал какие-то дикие танцы.

Служилые люди, которым я поставил такую же задачу, вели себя менее шумно, но старались как могли. Как зашло солнце, примерно полсотни отряда Якова, ушло в Поле на восток. Метров на двести от костров и разместилось там. За внешним периметром дозоров. Ждали они нападения. Тяжелая работа, но, уверен, враг себя долго ждать не заставит. Не выдержит. Мы пошумели, покричали, сделали вид, что перепились.

Разбойники не будут ждать поздней ночи.

Полезут через час, может, два после заката.

Еще полсотни Якова я отправил к холму. В тот самый лесок, облюбованный отшельником. Весь остальной лагерь тоже был готов, но все же – сотня Якова должна не дать противнику уйти.

Вернулся Серафим.

– Ну что? – Спросил я.

Лицо батюшки оказалось вытянутым от удивления.

– Господарь, Игорь Васильевич. Сам бы не увидел, не поверил бы. Видел я старцев разных и иноков, и отшельников, и тех, кто на себя вериги надевал. Но этот… – Он уставился на меня. – Я не знаю, как он жив. На ведаю. – Покачал головой. – Мы с ним про писание поговорили, он очень далек от понимания, как служба идет, как строится все в храме Божием. Но…

Вздохнул.

– Сила в нем, внутри, великая. Я такую даже в старцах, что мы у Дона в монастыре встретили, не ощущал. А я с ними плотно говорил. О многом.

– Ясно. А эта… Икона.

Серафим вздохнул еще раз, очень тяжело и глубоко. Перекрестился.

– Милость господня. Иных слов нет. Не знаю как, но вот… Чудо, выходит.

Мы распрощались. Батюшка отправился к своим людям на другой берег Кобылинки. Там горели костры, вверх поднимался дым. Тамошняя часть войска не показывала всем окрест, что пьет и гуляет. Спокойно организовала лагерь поменьше, готовилась к отбою. Они обустроили коней на постой и выставили дозоры.

А я, подумав, погадав, прикинул, где мне надлежит быть и двинулся к той полусотне, что в Поле была. Все же противник мог оказаться не таким хитрым, и не попытаться ударить с двух сторон. Кто знает.

Удалился от постов, прокрался вперед в степь. Наткнулся на пару своих бойцов. Обошел. Схоронились они хорошо. Не имей я колоссальный опыт, не приметил бы.

Залег.

Понимал, где-то через час все начнется. А пока можно окрест поглядеть, подумать.

Ночь была теплой. Ветра практически не было. Тот маленький овражек, ложбинка, которую я выбрал, давала отличное укрытие. Вокруг росла высокая трава. Лагерь отсюда выглядел точками костров, дымящихся и отбрасывающих свет на шляющихся там людей.

Войско быстро затихло. Люди сделали вид, что усталые выпили, погуляли, и большинство отправилось спать. Вроде как нерадивый воевода не думал, что здесь кто-то может напасть на его сотни. Много же нас. Значит – не посмеет никто.

Лежал, слушал тишину.

Филин где-то вдалеке пролетел. Волки выли, но очень далеко. На грани слуха. А звук-то в ночи распространяется ох как далеко. Может, километров десять, а может, и больше. Мышки полевки возились где-то шуршали. Внезапно громко затрещал сверчок. Запел свою мелодию.

Время шло.

С другого берега реки изредка доносилось ржание. Но вот… началось. Храп конский послышался с восточной стороны. Затем еще один и еще. Приглушенный. Дальше шаги. Звуки того, как по корпусу человека шуршит трава, когда он через нее идет.

Шли, может, десять, может пятнадцать человек.

А я не смотрел, я слушал.

Две группы. Чуть правее, ближе к Кобыленке одна и вторая ближе к возам. Минута и неспешно, аккуратно они прокрались мимо нашей раскинутой в Поле и притаившейся цепи. Не заметили, значит, получилось провести лиходеев.

Эка какие торопливые.

Выждали всего час, может, полтора после заката и полезли. Глупость, конечно. Я бы ждал точно до полуночи и только потом, предварительно разведав одним, двумя людьми, отправился бы снимать часовых.

Они двигались все дальше и, уверен, удивлялись тому, что дозоры были поставлены так близко к лагерю. По факту, я с одним из сотников договорился, что вся его сотня будет краем нашей обороны. Прикинется спящей и будет ждать. Часовых, чтобы не подвергать людей риску я не поставил. Мы должны были взять их в клещи.

В этот момент со стороны леска раздался шум.

Кто-то громко кричал! Это был он. Старик!

Неужели ты все же провел меня? Или… Хочешь предупредить? Вот это спасибо, отец но… Черт, как же глупо! Ты рискуешь жизнью напрасно, святой ты человек! Я все предвидел, предугадал.

Кулаки сжались сами собой.

Крайняя сотня вскинулась почти мгновенно. В костры кинули хвороста. Люди поднимались, заорали дружно:

– Стоять! Кто идет! Кто здесь! Убьем!

Во фразах не было вопросов, скорее громкое утверждение.

Началось!