Текст книги "Патриот. Смута. Том 5 (СИ)"

Автор книги: Евгений Колдаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Глава 16

Смотрел на них, раздумывал, с чего начать. С «кремлевских башен» или со Лжедмитрия и его фиктивного двора, собранного из авантюристов, наемников и прочих сомнительных личностей. Хотя… Если так посмотреть, боярская свора, что отиралась вокруг Шуйского не лучше.

Часть из них еще и перелетали туда-сюда. Тушинские перелеты – апогей мерзости Смуты. Служение и вашим и нашим. Попытка выгадать что-то и там, и здесь.

После военного совета голова была прилично загружена мыслями, но работать было нужно.

Провел руками по лицу, собрался. Поехали!

– Начну с простого. Фрол Семенович, расскажи, что там, в стане царика Дмитрия? Кто за него сейчас, сколько сил было?

Старик напрягся. Я заметил, что он заерзал на лавке. Не хотелось ему вспоминать всю эту историю. Новая работа, несмотря на тяготы похода, вернула ему силы. Даже как-то посвежел человек после воеводской должности.

А здесь только заговорили о Тушино, вмиг осунулся, погрустнел.

– Сложно, Игорь Васильевич. Ох, сложно.

– А ты говори как есть. Я же понимаю, ты оттуда зимой ушел. Давно, когда валилось все. Убрали тебя, как помню.

Он дернулся, посмотрел на Шеншина, на Григория, вздохнул.

– Ну да. Когда Тушинский лагерь развалился… – Он опять вздохнул. – Когда развалился, значит, лагерь все плохо стало. Резко. Все куда-то бежали, уходили. Грабеж, разбой, паника. Все разваливалось. Ну и я… В Калугу ушел. А там он, опять. И силы какие-то собирать опять начал. Но, я уже не в почете у него был. Вот и отослал Дмитрий меня в Воронеж, воеводой.

– Хорошо. А кто из значимых людей, кто из воевод, полководцев, бояр крепких и важных с ним остался? Кто мог успеть вернуться? Что думаешь, что скажешь?

Повисло молчание. Войский думал, и тяжело ему было от мыслей. Не хотелось о таком вспоминать, а тем более говорить.

– Ну, что сказать могу. – Начал он после паузы, собравшись с силами. – Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, самый верный человек. Самый значимый из русских. Стрелецкий приказ у царика возглавляет… Возглавлял, сейчас не знаю. Человек опытный, рода знатного. Отец его при Иване Великом служил воеводой…

Я начинал припоминать историю. Вроде как один из членов будущей семибоярщины. Раз так, значит, важная птица. Выходит в боярской игре он за Димку вора выступал, на него ставил. А раз я вспомнил Семибоярщину, то еще про шестерых узнать надо.

Да и помимо них, еще вокруг же много кого вилось, толкалось.

– Давай дальше, что еще о нем скажешь?

– Да что говорить. Человек уважаемый с Ляпуновым переписку вел, насколько я знаю…

Вот как. Ляпунов всплыл. Так-то я знал, что Прокопий и весь его рязанский клан свою игру вел во всей этой Смуте. И что московское боярство, погрязшее в интригах, заговорах, подметных письмах, наветах и предательствах, вероятно, переиграть хотел. Сменить этот змеиный клубок на своих людей. Либо… влезть туда и свое почетное место у кормушки царской, государственной занять.

Ляпунов, ждать от тебя можно чего угодно. Ты и мне письмо с умыслом написал, не просто так.

– Ладно. Это боярин, один, а еще кто?

Войский почесал затылок.

– Так ну… Роман Ружинский, лях. Полководец, как я понимаю. Но, ушел к Сигизмунду он, вроде как.

Ружинский… Хм, фамилия знакомая, но что-то не помнил я его действий в стане польском. Странно. Может, погиб быстро он? От событий распада Тушинского лагеря до Семибоярщины не дошел, не всплыл нигде. Где-то в землю русскую лег. А может… Ладно. Пока просто запомню персонажа.

– Так, а о нем что скажешь?

– Да что. Воин опытный. Интриган тот еще. Злой, лютый… Прибыл два года назад к Димитрию. Быстро в дела вошел. Навел смуты, крамолы и заговор быстро состряпал. Прошлого гетмана Николая Меховецкого сковырнул. Дескать, плохо воюет, ненадежный. Убили его. – Старик вздохнул тяжело. – Тогда еще людей порезали, страху я тогда натерпелся. Ух… Ну и на меня давил постоянно, требовал…

Вскинул глаза на меня Войский.

– Требовал результата, Игорь Васильевич. А я что… Хоть сам становись, да…

Он сокрушенно упер голову в руки. Повисла тишина.

– Так, Фрол Семенович, понимаю, тяжело. С разбойниками и лиходеями, оно всегда так. Давай по существу дальше. Что с ним, куда делся?

– Да черт знает этого хитреца. Когда все в Тушине валиться начало, ушел к Смоленску, к Вазе.

Ага. Ну, ушел и ушел, с ляхами мы потом разбираться будем. Всплывет, буду думать.

– Еще кто?

Я понимал, что есть еще ряд отменных, первосортных упырей, про которых мне знать надо. Прямо очень надо. Только хотелось бы, чтобы сам Войский все рассказал, а не я вопросы ему задавал. Потому что, если вмешаюсь, информация искаженной может быть.

– Еще Заруцкий. Казак. Атаман. – Фрол Семенович поднял глаза. – К Смоленску отъехал, тоже к Вазе. А так, про него, что сказать. Казак он и есть до мозга костей. Лихой, хитрый, удалой другой бы атаманом не стал. Но, из всех в лагере Тушинском, из казаков я имею в виду, толковый. Пожалуй. Военное дело, как мне кажется, хорошо знает. Только… Сума он переметная. И…

Повисла тишина

– Чего, Фрол, давай, договаривай.

– Да… На Мнишек он смотрел, ох… Ох, как смотрел. Словно дырочку сверлил.

Криво улыбнулся старик, пошло так.

– Смотрел? – Я идею Войского понял, но решил переспросить, чтобы точно уж понять, что он имеет в виду.

– Да. Грешным делом, я уж думал, что может дело-то не в ней, а в царьке. Отсюда и деток нет. И что этот казак, раз неровно дышит к ней, то и проблему решит. Только… А как это сказать и тем более сделать? – Он плечами пожал. – Мнишка же она не сабля, кто смеет, тот и владеет. Она же свой характер имеет. Инператрица. Как о себе говорила и писала.

Понятно. За такое и голову отсечь могли, причем не Заруцкому, а именно Войскому, как предложившему компромиссное решение с зачатием. Легко на кол бы пошел.

– Еще кто?

– О… Дальше, Игорь Васильевич. Дальше сущие звери. Только они давно не за Лжедмитрия. Сами по себе. Грабят, убивают, жгут окрест все. Именем царя прикрываются.

– Лисовский? – Имя этого упыря я знал. Сквозь зубы произнес.

Попадись он ко мне в руки, недолго думая, без суда какого-то на кол бы посадил. Здесь без раздумий и всякой жалости. Такого этот человек на Руси матушке натворил, что прощения ему нет. Никакого. За подобное простить нельзя. Только на кол и смерти мучительной предать. А потом напоказ людям явить, чтобы знали, что монстр этот наконец-то дуба дал.

– Да, господарь, Игорь. – Лицо старика исказилось.

– Что, страшный человек?

Ответ я знал.

– Человек ли? – Он перекрестился, покачал головой. – Это бес в человечьей шкуре. Какие люди с ним. Чудовища, звери, нехристи. Такими только сам дьявол руководить может. Не иначе.

Он перекрестился еще раз, продолжил:

– Ну и еще несколько атаманов. Поменьше. Просовецкий, например.

Забавное имя у человека было. Советской власти-то еще не было, четыре сотни лет с небольшим до нее. А он уже. Про-совецкий. Понимал я, конечно. Что имя это от слова «просо», скорее всего. Но, все равно каждый раз, когда слышал и в литературе читал, улыбался.

– Что Просовецкий?

– Да чего. Ну, поменьше Заруцкого силы его. Хотя человек уважаемый, конечно. Не такой дьявол, как Лисовский, но тоже тот еще лиходей. Тоже сам по себе где-то на севере, за Московой дела свои делает. В Тушине его давно не видели.

– Ясно. Еще кто?

Он вновь почесал затылок, наморщил лоб.

– Сапега еще. Ян! Точно! Прости господарь, забыл про него. Он же Троице-Сергиев монастырь осаждал. В лагере мало бывал. Он на севере за Москвой там был. Не в Тушине. Вроде как Скопин его разбил, войска рассеял. Они там с Лисовским, Просовецким и еще несколькими последний год всякое творили. Но поскольку все это далеко, куда и как, когда посыпалось все, не скажу. Где он сейчас, не знаю. Думаю к Димтрию придет, или уже там.

– Много. – Протянул я.

Действительно много вокруг Лжедмитрия людей было. Именно было, а не есть сейчас. Преимущественно ляхи, конечно, поначалу. Но тот, первый, кого Войский назвал – Трубецкой. Боярин известный, член семибоярщины, которая Владислава на трон русский сажать будет, летом, после Клушино и пострига насильно Шуйского в монахи.

Так. С этим ясно, более или менее. После развала лагеря все разбежались. Ляхи к своим, казаки на Дон или просто грабить окрест. Но, соберутся опять, как только Василия не станет. Тогда силу почувствуют.

По-хорошему надо бы их сейчас бить! Пока слабые.

Хоть к Калуге сворачивай.

Отлично, пока вокруг Лжедмитрия сил мало, часть из них может и ко мне перейти. Они же все знают, что он царь не настоящий. Служат ему только потому, что, а кому еще? Он им за службу, если на престол взойдет, и почести даст и властью поделится. А к иным силам как перейти?

Ладно ляхи – там проще, свои как бы люди. Хотя Сигизмунд тот еще политик, напористый, агрессивный, жесткий. С ним договориться нелегко. Но русским, что за Трубецкого стоят, им куда деваться? Вообще, вариантов-то нет, никаких. Они против Шуйского стоят, пока он есть, история им не представляет никакой возможности свернуть с того пути, по которому шли.

Они же и сформировали, преимущественно первое ополчение. Ляпунов, Трубецкой, Заруцкий. Какую силу подняли. Сто тысяч, говорят. Дмитрий им только мешал, как и Василий. Разлад могучий был с этими царями.

А теперь новый путь появляется.

Игорь Васильевич Данилов, что на Москву идет. Что-то о Земском соборе говорит. Вполне рабочий вариант для всех русских людей служилых. Да и для казаков.

Если сила за мной будет. Если почувствуют они, что не их царик, а я смогу Шуйского скинуть, Смуту прекратить и дела творить – переметнутся.

Хорошо. Ликбез по лагерю Лжедитрия кое-какой пройден, переходим к более сложному.

– Артемий! Ты что добавишь.

Задремавший дипломат дернулся, навострился. Глазища глупые спросонья. Сидел не слушал ни черта, носом клевал.

– Я, так это, так что?

– Про Дмитрия, царика, про людей ему верных, что знаешь?

– Так, это. – Он затрясся, занервничал. – Я же царский человек. Я ничего. Татями в Москве их кличут. Вот и весь сказ.

Так, под дурачка ты мне тут зря косишь. Скорее всего, ты мог быть тем самым перелетным человеком. Который сегодня здесь, а завтра там. Туда-сюда письма возить, тем служить и этим.

Может, конечно, и нет. Шуйский тебя к такому не допускал и контролировал. Но сомнения у меня имелись.

– И сношений никаких не имел? – Я ухмыльнулся, наблюдал за его реакцией. – С Трубецким, например, а?

– Нет, нет, во… – Он икнул. – Нет, господарь, не имел. Я Шуйскому верен был. Он же в Москве. Трубецкой, он в лагере вора сидел. Я туда ни ногой. У меня иные задачи были.

Ага, уловил, значит, позицию того, что я к Дмитрию отношусь примерно так же, как к твоему покровителю Шуйскому. Может, и не дремал, а вид только делал. Сам слушал? Хитер.

Что до слов сказанных.

Ага, верен ты? Деньгам и привилегиям личным и ничему больше. Только это тебя и вдохновляет на действия. Видно же, хитрый, ловкий в словах, в поведении. Только боишься одного – смерти. Ведь она поставит точку на всех твоих достижениях.

Ладно, Москва – это хорошо. Про нее ты мне сейчас и расскажешь. Там тоже людей много. Поговорим с тобой о них. Кто за кого и что.

– Ты человек Шуйского. Мы с тобой это уже говорили. Там еще в Воронеже.

– Го… господарь Игорь Васильевич. Был его. А теперь я. Ваш я человек.

Какой лис.

– Оставь. Лесть, дело последнее. Мне знания твои нужны.

– Все, что могу, все, что знаю, господарь. Только не губите. – Заныл он. – Вы же говорили, в монастырь.

Как быстро переобувается этот человек. Невероятно. То сонным прикидывался, потом глупым сразу стал, а тут сделался никчемным жалким, страдающим. Вертится, как уж на сковороде. Подбирает ко мне подход. Только вижу я тебя насквозь.

– Не ломай комедию, давай по существу.

– Как господарю угодно будет. Все, что знаю.

Я повернул голову к Григорию, посмотрел пристально, потом на Войского взглянул. Поднялся, прошел мимо к двери в наше помещение для совета военного, открыл. Стража стояла. Ну и моих тут приметил, телохранителей во дворе.

– Так, собратья. – Обратился к дозорным. – Свободны. Богдан! Пантелей!

Служилые люди переглянулись, поклонились. Не понимая, что происходить, отошли, а двое близких моих телохранителей явились. Абдулу бы еще и не пускать никого. Говорить будем о важном, нужно, чтобы без лишних ушей.

– Чего нужно, воевода. – Прогудел богатырь.

– Чтобы никто, ни одна живая душа. Если кто орать внутри будет, шуметь, кричать… Только мой приказ. – Я улыбнулся им криво так, недобро.

Они переглянулись, кивнули.

Зашел внутрь, проследовал обратно. Григорий смотрел на меня с интересом, Войский с опаской и удивлением, а Шеньшин так вообще голову в плечи вжал, трясся.

– То, что сейчас говорить здесь будем, дела очень важные. Вам доверить их надо, чтобы вместе разобрались мы, что да как на Руси творится. Ты, Григорий, человек разумный, в делах бумажных, рука моя правая. Ты Войский, опытный человек и у Лжедмитрия бывал. – Перевел взгляд на третьего. – А ты… Тебя допросить придется. Будешь дурить, сразу предупреждаю…

Коснулся бебута так, чтобы он это видел. Продолжил, смотря глаза в глаза Шеншину.

– Я могу быть добрым, а могу не очень. Это зависит от того, что ты говорить будешь и как.

– Понял, все понял, господарь. – Трясся и кивал, когда говорил. – Вы же слово сдержите. Монастырь. Не хочу я больше. К Москве нельзя мне. Конец мне там. – Под конец заныл, шмыгнул носом.

– Молчать. По существу только. – Сел на свое место во главе стола.

Собрался с мыслями, начал.

– Знаю я, что семь семей боярских вокруг Шуйского и трона вращаются. Трубецкие, которых старик упоминал, что при Лжедмитрии больше. Раз. Мстиславские, которые меня на убой в Воронеж послали. – Руку поднял, видя, что Григорий вставить что-то решил. – Потом собратья, чуть потом. Два, Мстиславские…

Знания истории помогали. Я из уголков памяти вытаскивал фамилии родовитых людей Московских, которые Семибоярщину сформировали после свержения Шуйского и правили какое-то время Русью. Уверен был, что именно они, так или иначе все или частично к Смуте руки свои приложили. Ее и организовали, подкупом, ядами, интригами.

Конечно, еще чертов вулкан в Перу помог Годунова скинуть. Но люди этого времени даже не думали об этом. Не знали не гадали. Три года без лета для них был бич Божий.

Но теперь каждый из этих семерых знатных родов хочет ситуацию в свою пользу повернуть. Выкроить как можно больше выгоды для себя. Или, глядишь – царька своего посадить. Управляемого.

Вот и вся идея борьбы за власть и Смуты, которую она породила.

Продолжил говорить, фамилии называя.

– У Мстиславских свой план. Князь Иван Федорович с Шуйским о татарах сговорился.

Глаза Григория стали злыми. Думаю, он догадывался, что не так просто степные орды идут на Русь, видел серебро, которое Шеншин вез, и которое мы отбили. Да и я говорил на советах об этом, обвинял. Понимал подьячий, что и как. Только когда я это сказал конкретно. Упомянул о людях, причастных конкретно, в очередной раз ярость у него в душе вспыхнула.

– Так вот. Мстиславские ведут свою игру. Обхитрить хотят Василия, свергнуть, воспользовавшись тем, что войска уйдут к Смоленску, и посадить… – Смотрел на них, больше на Шеншина, но… Ответа он не знал, это видно было. Из них всех только мне про Рюриковну ведомо пока что. Продолжил – Своего кандидата посадить. Силой татарской.

Перевел дыхание, продолжил:

– Третьи Оболенские. Лыков Оболенский за Мстиславского стоит, но думаю, свою игру творит. Остаются Романовы…

– Господарь. – Подал голос Войский. – Романов-то…

– Да, говори, что Романов?

Я знал, что Филарет в Тушинском лагере сидит в статусе их патриарха. По истории писано, что не по своей воле, а пленником. Только вот так получается всегда, что книги пишут победители. А Романовы одержали свою победу, посадили на трон своего человека. Могли ли хронисты исказить участие отца царя в Смуте так, как это нужно было для красоты истории? Вопрос сложный. Вполне могли, но вот сделали или нет – неясно.

– Филарет Романов, он же патриархом у Дмитрия в Тушине был.

– Когда ты уезжал, еще бы?

– Да, господарь. Был.

– И как он там, по своей воле или по принуждению?

– Сложно сказать, воевода. Он же патриарх. К нему всяческий почет. А вот по воле или без, здесь не скажу.

Черт, не помог мне бывший лекарь Марии Мнишек разобраться.

– Аремий? Ты что скажешь?

– Отбили его. В Москве он, господарь. – Простонал, делая вид, что невероятно напуган моей речью посол.

– Хорошо. Верю тебе. – Я кивнул ему, история действительно подтверждала данный факт, я только дат не помнил. Но по идее сходилось. Лагерь пал, патриарх ушел в Москву. – Идем дальше. Осталось трое. Воротынские, Голицыны и Шереметьевы. И каждый из них свою игру играет. Свои силы у каждого.

Замолчал, повисла тишина.

– А теперь, собратья, по порядку пойдем, кто за кого и что. С кем и о чем договориться можно, а кого лучше сразу на кол сажать. – Ощерился по-волчьи.

– Господарь. – Подал голос Шеншин. – Про Оболенского, Лыкова сказать хочу. Важное!

Я уставился на него.

– Говори!

Глава 17

Шеншин трясся. Делал ли вид, или ему по-настоящему было настолько страшно и совершенно некомфортно находиться рядом со мной и говорить, пока что я не понимал. Слишком хорошим он оказался актером. Дипломат Смутного времени, что ни говори. Не зря ему доверили ответственную миссию и столько серебра и золота для татар.

– Говори. – Я снизил тон. – Раз сказал Аз, давай уже и Буки.

– Борис Михайлович Лыков-Оболенский, он же зять Филарета Романова.

Я приподнял бровь. Да, не так хорошо я историю Смуты знал, как хотелось бы. Про Семибоярщину читал, помнил этих господ. Но вот их взаимоотношения друг с другом – здесь сложнее. К тому же до нас спустя четыреста лет дошла уже сильно искаженная ангажированными исследователями информация.

Хорошо, что есть люди, которые подсказать могут, как оно здесь все устроено.

Получается, этот Борис, что должен доставить в Серпухов Феодосию, является правой рукой Мстиславского. А еще он не может не быть связан с Филаретом, патриархом воровского лагеря. Родня как-никак! На Руси династические браки играли важную роль.

Знает ли Романов о Рюриковне? Если так задуматься, конечно, знает. Не может он этого не знать. Почему Мстиславский доверяет Оболенскому при таком родстве? Скорее всего, потому что Романов, как это говорится – «в теме».

Знает ли об этой девушке Лжедмитрий?

И весь его близкий круг? Ляхи, авантюристы?

Тут все сложнее, конечно. Зависит от того волей там сидит Романов или нет. И как они взаимодействовали в Тушине. Насколько доверительные беседы вели. Черт, как же все сплетено в клубок настоящий.

Ладно, Игорь, давай распутывать дальше.

Сейчас выходит так!

Условно Мстиславский и подле него Лыков-Оболенский с Романовыми. Мальчишка, будущий царь той истории, которую я знаю – вполне мог сгодиться, как кандидат в женихи. Он молодой, она молодая – вот и пара. Михаил Романов и Феодосия Рюриковна.

Почему такого не случилось в реальной истории?

Видимо, кто-то обыграл данную ставку. Девушку, скорее всего, убили. Или, в лучшем для нее случае, уничтожили доказательства ее причастности к роду. Все же они были, насколько я понимаю, достаточно сомнительные. Ее похитили, подменили при рождении. Как давно? Восемнадцать лет прошло. Не один, не два. Целая жизнь! Повитуха сказать сможет все что угодно. Да, господь бог, кто ее помнит, бабку эту? Ну, будет свидетелей пять. Их же и купить можно. Как Феодосия могла… Точнее нет, как люди могли доказать, что Феодосия действительно дочка Федора Ивановича?

В обычной ситуации – никак.

А в Смуту. Дело иное.

Важный момент. Борис Борисович Жук, у которого я письма забрал и допрашивал с пристрастием верил в кровные узы. Когда узнал, что померла, она, кричал громко и бесновался. Раз один такой был, подчиненный у Мстиславского, значит, и иные нашлись бы.

Поверили.

– Значит так. – Проговорил я задумчиво. – Выходит, что Мстиславский, Романов и Лыков-Оболенский это, вроде как, одна партия. Так?

– Господарь, не знаю, что вы в слово «партия» вкладываете. – Проговорил раболепно Артемий. – Но, эти боярские рода да, друг друга держатся. У князя я этих людей видел.

– Мстиславский заговор готовит, так?

Лицо Шеншина исказилось, он побледнел, покраснел…

– Ты же уже мне это говорил, Артемий. – Я недовольно хмыкнул. – И про Скопина мы с тобой еще в Воронеже все решили. Мстиславский стоит за его смертью. И Василия он спихнуть хочет. Так⁈

– Так, господарь… Только…

Я чувствовал, что Григорий просто буравит меня взглядом. Вся эта информация прилично так выбивала его из колеи. Он же простой подьячий сейчас сидел и слушал о делах государственной важности, о заговорах. Это не бумажки перебирать, а в интригах самых грязных копаться.

И без того постоянно недовольное лицо подьячего сейчас выражало чувство какой-то невероятной безысходности и обреченности. «Что я здесь делаю»?

Терпи, служилый человек. Мы с тобой таких высот достигнем. Ух.

– Только что? – Задал Шеншену вопрос.

– Да… Господарь… Там считай все кто подле него, все Василия убрать хотят. Неугоден он… Боярам. Кто-то больше, кто-то меньше. Но, считай, господарь, все.

Вот как.

Истина ли это или мнение человека, служившего одному из заговорщиков.

Если правда, то выходит и хорошо, и плохо. Да и бояре, убрав его, поймут, как были неправы. Ведь не убей они раньше Дмитрия – ничего не получится с занятием трона. Воренок резко превратится в единственного законного русского царя, который воюет с интервентами. Как это и случилось в реальной истории после пострига Шуйского.

И если бы не глупейшая ситуация с касимовскими татарами, возможно, бы история повернулась иначе. Лжедмитрий второй взошел бы на престол, как Царь, освободитель земель от интервентов ляшских, татарских и шведских.

Вот те раз. Какой расклад.

Тут поверишь в то, что касимовских татар подговорили, подкупили на убийство. Чтобы иного кандидата, а именно польского Вазу продвинуть. Неважно младшего или старшего – отца или сына. Ну очень странная же история, которую в учебниках не пишут. Смерть Лжедмитрия выглядит какой-то глупой шуткой. Как мог человек, вращающийся в кругах самых настоящих упырей, поступить ну настолько глупо?

Доверить свою жизнь человеку, который обвинял его и не был надежен.

Не бывает так, когда интриги плетутся. Случайности неслучайны.

– Так, идем дальше. – Проговорил я медленно. Слишком много мыслей было в голове. – Из бояр за Лжедмитрия выходит Трубецкой только, Дмитрий, так? И Филарет Романов у него в непонятном статусе в Тушине патриархом был?

Шеншин кивнул.

– Остальные что? – Здесь я вспомнил про еще одну очень важную фигуру. – Что патриарх Гермоген?

– Старик… – Шеншин сбился, поправился. – Патриарх, он верен Шуйскому. Единственный из всех, полагаю. Ну, из бояр, что ты, господарь, назвал. Ну и войско. Войско тоже пока царю верно. То, что Скопин умер, веру, конечно, подкосило. Но не все поверили в то, что отравили его. Умер, бывает тако, от болезни. А кто поверил, сомневаются, кто виновен. Всем этот выс…

Он осекся, уставился в пол.

Выскочка получается. Герой, который стал неугоден. Если я такими темпами двинусь к Москве, не ровен час и мне кубок с какой-то гадостью поднесут. Смертельные яды в это время – штука не простая, редкая. Но для достойного человека, уверен, найдут. Осторожнее надо с пищей быть. Чем дальше, тем больше. С Ванькой на этот счет поговорить, чтобы проверено все было.

– Получается так. – После паузы промолвил я. – Войско уходит, Шуйского свергают. Так?

– План такой был. Только ждать нужно.

– Чего?

Шеншин затрясся.

– Да ты здесь уже на десять казней наговорил. Давай уже не кривляйся. – Буравил его взглядом. – Говори.

– Если Шуйского свалить, а Дмитрий жив будет, не выйдет же ничего. – Он вжался в лавку еще сильнее.

Верно мыслишь. Я об этом уже подумал, чуть ранее. Значит, бояре это как-то хотели учесть. И тут картинка стала складываться.

– Татары?

– Да, они. Только ведь теперь…

Ага, выходило, что мы прилично так сломали весь план Мстиславского на переворот в кремле. Татары должны были разбить ослабевшие силы Лжедмитрия и убить его самого. Хитро.

Только в истории все не так вышло.

Получилось по-иному. И очень плохо, если так задуматься. Оказывается, был шанс, что Смута завершится в десятом году. Хотя… Завершится ли? Может, новый виток бы начался и все по новой. Вообще, страна бы рухнула, не выстояла.

Но вышло так.

Войско не просто из Москвы ушло, а умудрилось быть разбито малыми силами ляхов. Катастрофа! А еще татары запоздали. У них свои планы были и мысли, как всегда. Шуйского свалили раньше, чем убит был Лжедмитрий. И вся конструкция заговора блока Мстиславских рухнула.

А могло бы выйти интересно. Чертовски! Кого бы тогда на престол поставили?

Ладно, не о том.

Сейчас фактор иной – татар нет. Лжедмитрий ослаблен. И есть ли уверенность у заговорщиков в Москве, что удастся им его ликвидировать, а меня остановить. А если нет? Если я и вправду на престол мечу? Получается, уже три силы будут за трон биться. Как минимум. Те, кто Шуйского спихнут, Лжедмитрий и я. А есть же еще силы, что пока в стороне.

– Давай дальше, Шеншин. – Продолжил расспросы. – Что про Ляпунова скажешь?

– Так, чего говорить. Хитрый лис он. Одной рукой с Трубецким, что за Лжедмитрия переписку ведет. Другой, знаю, с Голицыными они сговариваются. Людей его в Москве, рязанских, много.

– И что твой господин?

– А что? – Артемий не понял вопроса.

– Ну так Ляпуновы и Голицын конкуренты выходят, по свержению Шуйского.

– Господарь, тут не знаю. Не вели казнить.

Борьба за трон не только с самой властвующей особой, но и между кланами. Кто столкнет первым, кто решающий удар нанесет. Что-то такое я припоминал. В истории, известной мне, не Мстиславский скинул Шуйского. Видимо, поражение при Клушино смешало все карты князю Ивану Федоровичу. И другая «кремлевская башня» сыграла на опережение.

– Выходит, Голицыны свою игру ведут?

– Господарь. – Проговорил неуверенно Шеньшин. – Все свою игру ведут. Верить никому нельзя, господарь.

Это ты верно подметил.

– Даже тебе?

Он опешил, отшатнулся, промямлил.

– Мне… м-м-м-ожно, господарь.

Я громко рассмеялся, что вызвало у него еще большее удивление.

Знал бы он, что мы только что разыграли чуть измененную фразу из известного советского телесериала. Ох, на самом деле я чувствовал себя сейчас не просто разведчиком и шпионом, который пытается скрыться от врага. А пожалуй, больше Мюллером. Раскрутить весь этот ком интриг. Черт! Как же нелегко понять кто за кого.

Особенно, когда не можешь с этими людьми говорить. А еще лучше допросить с пристрастием!

– Итак. Ляпуновы, Василий Голицын, это еще одна партия. Причем Прокопий ведет переписку с Трубецким у Лжедмитрия. Так?

Вопрос был риторический. Выходило, что так.

Собравшиеся молчали. Я взглянул на Войского. Глаза его были круглы, удивлены до крайности. Григорий сопел негодующе, но молчал.

– Артемий, что Воротынские и Шереметьевы? Осталось двое и ты свободен.

– Шереметьев, Фёдор Иванович три года, как на Волге воевал. – Проговорил Шеншин.

Да действительно, вспомнилось мне, что Астрахань он вроде как года три назад привел к согласию под руку Василия. И Царицын, тоже.

– Вернулся со Скопиным. В Москве сейчас.

– Шуйскому верен?

– Господарь… – Шеншин пожал плечами. – Вряд ли настолько, чтобы поддержать во время заговора. Но из всех, насколько знаю, он наиболее близок к Гермогену. А тот все же за Василия стоит.

Патриарха понять можно. Измучилась Русь Смутой, порядок нужен и стабильность. Здесь неважно, какой царь, кто, лишь бы был – свой православный. Видимо, позиция сейчас у этих людей такая. Но при случае, уверен, отвернутся они от Шуйского.

Ведь в семибоярщине был. Голоса против смещения Василия не поднял.

– Последний, Воротынский.

– Сложно, господарь. Тут все. Дело в том, что Иван Михайлович женат на сестре жены Василия Шуйского. Родственники получается. И Василий ему многое поручал. Только…

– Только?

– Здесь в Ельце Воротынского били. Под Троицким его болотниковцы тоже бивали. И под Тулой. Вроде родич, а побед не приносит. Может, невезение, может умысел злой.

Хитро сказал.

И точно вспомнилось. Про Воротынского мне еще отец настоятель монастыря этого рассказывал. Что все вокруг Ельца нарыто войсками этого воеводы. Три поражения подряд. Все возможно, конечно. Но как-то нехорошо это говорит о талантах человека как полководца. Либо, как заметил Шеншин, свидетельствует о том, что он не так верен, как хочет казаться.

Свою игру ведет?

– Однако. – Продолжил Артемий. – Насколько знаю я, он с Гермогеном тоже близок. А вот с Шереметьевым не ведаю. Господарь.

– Ясно. Получается, у нас есть третья партия Гермогена, которая вроде бы и Шуйскому близка. Но, как ты, Артемий говоришь, тоже не прочь заменить его иным крепким русским царем. Шереметьев и Воротынский.

– Не уверен я, в этом, господарь.

Да ты вообще ни в чем не уверен, если тебя послушать.

– Кто, что добавить еще хочет, собратья? – Я поднялся, навис над столом.

Григорий вздохнул, глянул на меня, выдал.

– Господь бог, всемогущий. Думал ли я, что услышу такое. Игорь Васильевич, мы же сейчас такую крамолу тут развели. На всех людей, что при дворе. Самых что ни на есть бояр родовитых. В кого не ткни, то воевода, окольничий, постельничий, сокольничий и прочий приближенный к царю Василию человек. У них за плечами сотни, а может, тысячи людей, холопов и просто верных подчиненных. – Он сокрушенно помотал головой. – Что со всем этим делать, Игорь Васильевич. – поднял на меня усталые глаза. – Скажи, воевода, господарь, что? Как разобрать? Они же нас…

– Спокойно, Григорий Неуступыч. Спокойно, собрат мой. – Улыбнулся я ему по-волчьи. – Мы же не просто так здесь все это проговорили.

– Дивлюсь я с тебя. Столько узнать. Как спать-то теперь? И… Скажешь еще не говорить это никому.

– А зачем бойцам простым. Да даже сотникам и полутысячным нашим все это знать? Им приказы мои выполнять надо, а не о политике думать.

– А мне зачем. – Он сокрушенно головой покачал.

– Тебе? Григорий. Ты же моя правая рука.

Он уставился на меня. Покачал головой, но ничего в ответ не сказал.

– Игорь Васильевич. – подал голос Войский. – Я добавить ничего не могу. О людях этих слышал. О них вся земля Русская слышала. Только самые дремучие холопы, пожалуй, не знают эти фамилии. И что мы с ними делать-то будем. Мы же, выходит, с ними воевать идем? Так.

Только поняли это?

Я ухмыльнулся недобро, провел рукой по лицу. Задумался.

А вы что решили? Что все просто? Войско собрал, в Москву пришел, Земский Собор собрал и ладно? Там клубок такой, что не распутаешь просто так. Без крови, смертей и казней. Опереться об одного, свалить другого, а потом третьего и в итого того, кто за тебя был, потому что он такой же – как и они. О себе только думающий, выходит. А не о благополучии земли Русской.