Текст книги "Маленькая леди и принц"
Автор книги: Эстер Браун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)
ГЛАВА 10
Знания о Париже я черпала в основном из старых фильмов – «Американец в Париже», «Париж, когда там жара», «День Шакала» (любимый Нельсона). А выходные с Джонатаном проводила примерно в той же обстановке.
Он жил в старинном здании, в Маре. Его дом прятался за таинственными воротами без таблички с фамилиями. По окрестностям Джонатан поводил меня незамедлительно, первым же делом показал, что буквально в двух шагах от нас раскинулась площадь Вогезов – огромная площадь семнадцатого века, на которой когда-то проходили парады, а теперь мамаши в пуховиках возили коляски с отпрысками, одетыми в точно такие же пуховики.
Намного больше, чем площади, меня восхищали парижские бутики и узкие улочки. Я даже составила список местечек, которые мне особенно полюбились,– их можно было рекомендовать и клиентам. В перечень входили очаровательные медно-стеклянные кафе на левом берегу Сены, где всякий посетитель выглядел как писатель или философ, пестрый блошиный рынок Ванв и книжные лавки в Латинском квартале. Восхитительного в Париже – хоть отбавляй. Даже метро тут не чета скромной лондонской подземке (о нью-йоркском лабиринте, где нет ни одного названия, только цифры, не стоит и упоминать): каждая станция – настоящий дворец в стиле ар-нуво. В Париже так и хочется без конца лакомиться лимонным пирогом, потягивать у полированных стоек эспрессо с каплей молока, щеголять в узких брючках или разъезжать на скутере, точно в фильме Трюффо.
Однако найти брюки, в которых я не походила бы на кеглю, было невозможно, а купить скутер Джонатан отказался. Мало-помалу романтика наших парижских встреч сходила на нет, ведь помимо прочего Джонатан только и знал, что возить меня по жилым районам, и любоваться мне оставалось лишь очередными воротами из кованого железа и загадочным садиком позади дома или довольствоваться бутиком с единственной кожаной сумкой в витрине. Я не раз говорила Джонатану, что найти магазин, где я могла бы выбрать сумку по своему вкусу, в состоянии и сама. Он смеялся, опять вспоминал о делах и тащил меня в следующий престижный жилой квартал.
В понедельник я вернулась на «Евростаре» домой. Привезла хорошенький чайный сервиз с блошиного рынка (1950 год, антиквариат!), французские мини-багеты для Нельсона и чудесное, почти летнее, майское тепло.
Мое настроение еще больше поднялось, когда я остановилась у газетного лотка на углу, просмотрела свежие журналы и обнаружила, что «ОК!» и «Хеллоу!» поместили на последних страницах – правда, довольно скромно, с самого краю – фотографии Ники и статьи о его щедром благотворительном жесте.
– Увидела кого-нибудь из знакомых, красавица? – полюбопытствовал парень-продавец, когда я заулыбалась, прочтя фразу «Принц Николас Холленбергский на благотворительном вечере, проведенном компанией «Под парусами», поведал публике, что всем сердцем любит море, и великодушно предложил в качестве главного лотерейного приза путешествие на своей фамильной яхте».
– Да! – ответила я, просияв. – Себя!
Я показала продавцу страничку. Фотография была маленькая, но на ней уместились и я, стоящая рядом с Ники, и Нельсон с Леони. Глаза у всех получились стеклянные, лбы блестели, однако Ники выглядел, как и подобает принцу-благотворителю. Смотрел прямо в камеру и улыбался привычной улыбочкой.
– Вот это да! – протяжно произнес парень. – Правильно говорят: фотографии искажают действительность.
– Да это я просто неудачно встала,– сухо объяснила я, но тут догадалась, что за меня он принимает темноволосую Леони.
– А светленькая – кто такая? – с большим интересом спросил продавец. – Конфетка! А?
– Угу.
Я поспешно закрыла журнал, схватила «Татлер» и коробку низкокалорийного печенья, расплатилась и пошла прочь.
В офисе я первым делом переоделась в костюм для работы, потом сварила кофе и уселась изучать журналы. На одном из снимков красовались Роджер и Зара. Ее не обошли вниманием, потому что она одна из всей нашей компании была поистине необыкновенно красивой. Особенно поражали ее «модельные» скулы. И поношенный Роджеров пиджак. Впрочем, я не могла не признать, что, гладко выбритый, наш общий приятель смотрится вполне сносно. О Чандере и Свинке в статье тоже упомянули, само собой назвав их настоящими именами и не забыв о громких титулах. На фотографии и тот и другая сидели со скучающе-презрительными физиономиями. На других снимках я заметила нескольких известных игроков в крикет и некоторых маминых знакомых.
Когда я рассматривала людей на задних планах и гадала, знаю ли я толстяка с двойным подбородком, зазвонил телефон.
– Алло? – произнесла я, надеясь, что услышу голос Джонатана.
Никто не ответил.
– Агентство «Маленькая леди»,– сказала я более официальным, но дружелюбным голосом .– Добрый день!
Молчание.
– Алло? – повторила я, впрочем не особенно удивляясь.
Многие клиенты звонили мне в страшном смятении. Одни – потому что были вынуждены скрываться от еще не вполне бывших подруг, другие – потому что в их стиральной машине застрял галстук, третьи – потому что отчаялись найти общий язык с новым электроприбором.
– Алло? – опять сказала я.
– Мелисса? – произнес удивленный голос.
Я отложила ручку.
– Привет, Эмери.
Манера моей младшей сестрицы вести телефонные разговоры поражала воображение. Когда отвечали на ее звонок, она всегда крайне изумлялась и нередко не могла вспомнить, с кем ей взбрело пообщаться.
– Долго болтать я не могу,– проговорила Эмери бойче, чем можно было ожидать. – Сейчас я в саду. У нас тут дурдом.
– Дурдом?
– Ну, нам никак не договориться, а мне нужно… В общем, Мелисса, пожалуйста, приезжай!
В былые времена это считалось нормой. До того как я открыла собственное агентство и прочно встала на ноги, родственнички изводили меня звонками и вечно требовали, чтобы я явилась домой то повесить новые шторы, то утихомирить взбешенного уборщика. Однако прошли те мрачные дни, когда я, как послушная собачка, неслась домой по первому зову.
Впрочем, бросать сейчас трубку я тоже не намеревалась.
– Что стряслось на сей раз?
– Папа все талдычит: надо придумать ребенку имя! С няней Эг они разругались прямо у детской кроватки, а мама вместо животных для Аллегры вяжет уродливые малюсенькие кофточки. Вчера я видела, как она примеряла такую на Храбреца, будто на манекен.
– Ну и что тут особенного, Эм? – спросила я. – По-моему, все как раз таки в норме. Объединитесь с няней Эг в одну команду. Она тебя всегда любила.
Из трубки послышался фирменный вздох Эмери.
Однако даже он на меня не подействовал.
– А Уильям где? – спросила я. – Пусть и он тебя под держит!
– Ему пришлось улететь в Чикаго по срочным делам. К тому же они с папой поскандалили из– за… Я толком ничего не знаю. Уильям, кажется, пристрелил, кого не должен был…
Бедняга Уильям. Ходил на охоту, чтобы раздобыть еды. Меня охватил приступ жалости, однако я велела себе не сдаваться. В конце концов, было глупо устраивать пальбу. А у меня с заботами о Ники и необходимостью выискивать парижских тренеров да специалистов по маникюру совершенно не оставалось времени.
– Послушай, Эм, ты теперь мать,– сказала я. – И имеешь полное право отстаивать свою точку зрения. Прояви твердость! В конце концов, пошуми!
– Я попыталась.– Голос Эмери задрожал. Я ясно увидела, как ее прозрачно-голубые глаза наполняются слезами. – Но вышло почему-то слишком странно… Меня после этого чуть не вырвало. Я знала, что так и будет. Приезжай хотя бы на один вечер! Ну пожалуйста, Мел! Мы как раз планируем обсудить, как отметим крестины. Папа все носится со списком гостей, измучил нас до невозможности!
Я взглянула на странички ежедневника. Себастьяну Огилви следовало растолковать единственное: что красные джинсы вышли из моды еще в начале девяностых. Убивать на него много времени я не собиралась. Поэтому могла уйти из офиса часа в три – при условии, что Габи согласится обсудить список блюд во время ланча, а не вечером…
– Ты могла бы сделать вид, что захотела проведать Храбреца,– произнесла Эмери слишком торопливо для представительницы Ромни-Джоунсов, которой отведена роль эфирного создания, чуждого интриганству. – Я скажу, что позвонила тебе, поскольку он отказывается от корма. Или что-нибудь в этом роде. Пожалуйста! А рано утром поедешь в Лондон и в десять будешь на работе. И потом, – добавила она, явно собираясь воспользоваться козырной картой,– ты мне просто нужна. Я мечтаю, чтобы рядом оказалась сестра. Аллегра заезжает, только чтобы наорать на маму. И она совсем не то! Малыш ее боится как огня.
Последовало непродолжительное молчание. Мне представилась Аллегра, порхающая с дьявольским видом по детской, точно злодейка из сказки.
– Пожалуйста!–дрожащим голосом повторила Эмери.
– О господи,– простонала я, тая, как окаченный волной замок из песка. – Ладно. Только скажи миссис Ллойд, чтобы приготовила на ужин что– нибудь вкусное! Не желаю с дороги переругиваться с папой над тарелкой жидкого куриного супа!
– Вот здорово! – воскликнула Эмери вмиг повеселевшим голосом. Связь прервалась.
Ненавидя себя за слабость, я приготовила еще кофе и достала из верхнего выдвижного ящика коробку с дивными французскими конфетами, которыми я утешалась после особо неприятных встреч и телефонных разговоров. Конфеты были не простые, а диетические, я запаслась ими, следуя совету самой Соланж («Лакомься с умом, Мелисса». Неодобрительный взгляд на мой живот. «Вот в чем главная проблема британцев. Набивают желудок разной гадостью».) Работа у меня была столь нелегкая, что верхний слой конфет я успела уничтожить почти весь.
Немного успокоившись, я снова сняла трубку и набрала рабочий номер Нельсона с намерением сказать ему, чтобы к ужину он меня не ждал.
– А я задумал приготовить уэльские отбивные из баранины! – разочарованно воскликнул Нельсон. – Может, просто позвонишь домой из кухни, скажешь, чтобы переключились на громкую связь, и успокоишь их всех по телефону?
– Нет,– убитым голосом ответила я. – Тогда они будут хором кричать на аппарат. И потом, если я съезжу сейчас и придумаю какой-нибудь выход, тогда не придется терять уйму времени в будущем.
– Выход тут можно придумать один,– сказал Нельсон. – Несколько недель подряд транслировать жизнь вашей семьи в прямом телеэфире. Тогда зрители дружно проголосуют – и Ромни-Джоунсов навек отправят в космос.
– Ты еще далеко не все знаешь,– пробормотала я, с ужасом представляя себе, какими страстями грозят обернуться крестины. Отец непременно пригласит всех родственников, перед которыми жаждет повыставляться. Имя же им – легион. – Я только на ночь. Завтра утром вернусь. Поэтому, может, не будешь готовить отбивные сегодня? Чтобы не пропадали?
– А они и не пропадут,– весело проговорил Нельсон. – Я пригласил на ужин Леони.
– Леони? – Мое сердце сдавило странное чувство, по-видимому ревность. Меня дома не будет, а Нельсон устроит себе романтический вечер. – Ты не говорил, что она приедет…
– А что, должен был?
– Гм, конечно не должен,– ответила я. –Просто я не думала, что вы до такой степени подружились…
– Я решил, что над о получше ее узнать до того, как мы отправимся в путешествие,– произнес Нельсон невозмутимым тоном. – По-моему, ты не очень-то довольна, хоть на прошлой неделе по собственной воле взяла на себя роль купидона.
– Да нет, я довольна. Если отбивных будет много, может, позовешь еще и Роджера? – торопливо произнесла я.
– Может,– несколько странным голосом ответил Нельсон. Он помолчал. – Ты что, не хочешь, чтобы я приглашал Леони? Но почему? Неужели– ревнуешь?
– Нет! Нет! – воскликнула я. – Нет, что ты. Просто мне показалось, что с ней немного», скучно. Вот и все. В любом случае ты волен приглашать на ужин кого угодно. Я вернусь завтра, так что, если парочка отбивных останется, будет замечательно! – чересчур бойко произнесла я и положила трубку.
Габи, явившаяся ко мне во время перерыва на ланч, чтобы поговорить о канапе и прочих закусках, приняла новость о Нельсоне и Леони с нескрываемым возмущением.
– Леонизер Скрудж приедет на ужин? – воскликнула она. – Да поможет Нельсону Господь Бог! Готова поспорить, они будут целый вечер разглагольствовать о кредитных картах, а потом битый час пререкаться с таксистом, чтобы он отвез ее домой за минимальную плату.
– Надо понимать, ты не воспользовалась ее советами? И не стала копить деньги на пенсию?
– Нет! – выпалила Габи, открывая журнал для невест. – И пусть Нельсон передаст ей, что проводить медовый месяц на острове Мэн вместо Барбадоса я тоже не намерена! Там вовсе не «та же романтика». Не поеду никуда, где есть «Скай спортс», а то Аарона будет не оттащить от ящика.
– Хмм… Мне казалось, Леони Нельсону подходит во всех смыслах. Она ведь не транжирка, у нее хорошая должность, она привлекательная, без богатейских заскоков, не любительница бестолковых телепередач… В ней есть все, что я бы хотела видеть в половине Нельсона. Так почему же я не радуюсь?
Я замолчала. Габи взглянула на меня.
– Не волнуйся, Мел. Как только она намекнет, что Нельсон мог бы экономить на его обожаемом оливковом масле и остальных вкусностях, без которых ему никак, он в два счета ее бросит.
– Да я ведь и не волнуюсь,– сказала я. – Просто хочу… чтобы он чаще знакомился с девушками и выбрал для себя самую подходящую.
– Самую подходящую? Ты правда этого хочешь?
– Естественно, правда! Ему нужна необыкновенная подруга. Он этого заслуживает.
Габи таинственно расширила свои карие глаза.
– Да, все верно, Мелисса.
Она вновь уткнулась в журнал и продолжила делать пометки о йоркширских пудингах.
Я вышла из машины – и поразилась неестественной тишине. По-моему, родительский дом встречал меня безмолвием лишь в те вечера, когда мама устраивала суши-вечеринки и гостей увозили в сельскую больницу с поголовным пищевым отравлением.
– Привет! – воскликнула я, входя в дом.
Мой голос прокатился эхом по безлюдной прихожей. Я взглянула на столик, где пестрели выпуск «Харперс», на который подписывалась мама, несколько писем из банка, рекламные проспекты и прочие бумаги. Странно! Обычно почту расхватывали, не успевал почтальон опустить ее в ящик
Мое внимание привлек голубой конверт. Точно такие же покупали для Джонатанова бухгалтера. Я взяла письмо и прочла надпись. М. Ромни-Джоунс.
Непонятно, подумала я. Почему его отправили сюда, а не по нашему новому парижскому адресу? Может, это по вопросу налогов?
– Мелисса!
Я резко повернулась и увидела прямо у себя за спиной папу. К его груди была пристегнута замшевая кенгурушка. В ней малыш Эмери одновременно с часто моргающим дедом открывал и закрывал блестящие круглые глазенки. Рос он не по дням, а по часам. Его запястья и коленки стали очаровательно пухлыми, будто на них надели браслетики. Картину портило лишь то, что кроха была явно без ума от деда-интригана.
У обоих были одинаковые, немного расплющенные красные носы, что вообще пугало. Создавалось впечатление, что отец нашел свою уменьшенную копию.
– Папа! – произнесла я. – Привет!
Тут я заметила возникшую на верху лестницы Эмери. Увидев папу, она помрачнела и бесшумно исчезла.
– А где все остальные? – спросила я. – Мне показалось…
– Письмо адресовано тебе? – размахивая пальцем перед моим носом, спросил отец.
Я взглянула на конверт.
– Гм… оно от Джонатанова бухгалтера. Тут написано «М. Ромни-Джоунс», так что я подумала…
– Эсквайру,– сказал отец, выхватывая у меня письмо и засовывая его в кенгурушку, за спинку ребенка. – М. Ромни-Джоунсу, эсквайру. Не видишь? Должны были приписать еще и «члену парламента». Идем.
Он зашагал прочь, не успела я спросить, какого черта от него нужно бухгалтеру Джонатана.
– Полагаю, ты не откажешься от чашки чая. Выглядишь прескверно. Небось, устала в дороге?
Я проглотила обиду и пошла вслед за отцом в столовую. Его показная забота могла означать единственное: старый лис задумал попросить меня об одолжении. Значит, следовало держать ухо востро.
– Я приехала узнать, вовремя ли Храбрецу сделали прививки,– объяснила я. – Задерживаться не собира…
– Задерживайся сколько хочешь,– сказал папа, уютно усаживаясь в своем кресле. Детские ножки трогательно выставились вперед, но мое желание потискать малыша как рукой сняло, когда отец наклонил голову и произнес: – Нам надо кое-что обсудить.
Я сглотнула, раздумывая о письме. Может, оно от Джонатанова юриста и касается брачного соглашения? Что ж, хоть романтичного в этих делах мало, без них тоже не обойтись.
– Надеюсь, ты знаешь, что наступает вторая стадия кампании по продвижению моей книги,– произнес папа таким тоном, будто речь шла о произведении – призере Букеровской премии. – Мне потребуется помощь семьи.
– А, да,– быстро ответила я. – Я получила расписание, но, к сожалению, в те дни, которые ты указал, буду в Париже, поскольку…
– Я говорю не о тебе, Мелисса,– перебил меня папа. – А о принце, с которым ты встречаешься. – Если бы он приехал к нам на крестины, моя популярность подскочила бы в несколько раз. Мы с Эмери подумываем, не попросить ли его стать крестным отцом мальчика.
– Я с ним не встречаюсь! – запротестовала я. – И потом, нельзя же так – использовать его лишь для того, чтобы повысить свою популярность. Но самое главное, думаю, Ники из тех парней, которых к младенцам и подпускать нельзя!
Я и представить себе не могла Николаса в качестве крестного отца.
Папа взглянул на меня, потом на малыша и подался вперед.
– Не думай, что я позову его за бесплатно,– произнес он. – Как по-твоему, какая награда его устроила бы?
Я округлила глаза.
– Награда?
– Неблагодарность,– злобно пояснил отец. – Какой суммы ему будет достаточно? Честное слово, Мелисса, порой мне кажется, что ты с луны свалилась!
Не успела я вымолвить и слова, как распахнулась дверь и в комнату влетела мама, преследуемая Аллегрой. Увидев меня, мама скроила фальшивую улыбочку, какими спасалась в минуты разного рода недоразумений перед репортерами, и снова переключилась в режим ярости.
– Если он пытается навязать тебе свои бредовые идеи, не слушай его! – прокричала она, указывая на отца пальцем. – Решение должна принять Эмери, а не он!
Она уселась в кресло напротив папы и уставилась на него таким злобным взглядом, что мне показалось, отцовские волосы вот-вот загорятся. Аллегра опустилась на диван. Я заметила, что она держит в руках клубок ниток и вязальные спицы.
– Может, я пока наберу петли, а, мам? – спросила она.
– Набери! – выпалила мама. – Тогда я хоть не вгоню спицы в вашего отца!
– Да успокойся ты, Белинда,– проговорил папа обиженным голосом. – Пощади эти маленькие ушки.
Он нежно опустил ладони на детскую головку.
– А Эмери где? – спросила я.
– Не знаю, дорогая. – Мама выхватила у Аллегры спицы и принялась вязать, задыхаясь от гнева. На лице Аллегры заиграла самодовольная улыбка. – После ланча она пошла прилечь. С тех пор мы ее не видели.
– А няня Эг?
– Работает приложением к детской,– сказала Аллегра. – И, пользуясь удобным случаем, к Эмери, к кухне, ко всем нам. Старая чокнутая карга! Проклятая командирша!
– Ясно. – Я хлопнула руками по коленям. – Итак…
Мы уставились друг на дружку. В воцарившейся тишине было слышно, как тикают часы. Я задумалась, на какую можно переключиться тему, чтобы не разжечь новый скандал.
– Как-то чудно называть его просто Малыш Макдональд,– весело произнесла я. – Эмери уже придумала имя?
Тут на меня будто обрушилась прорвавшая плотину бурная река. К многоголосому крику подключился лай Храбреца и Дженкинса, спавших за шторой у окна.
– …не тебе решать, Мартин! Если Эмери хочет современную церемонию, так и будет…
– …нелепо, безответственно… чего еще ожидать!
– …все равно что назвать собаку Тигром…
– …Мартин – прекрасное имя…
– …для старика – может быть!..
– …следите за чертовыми дворнягами, тогда не придется поливать шторы освежителем воздуха..
– …что думает Уильям?
Внезапный звонкий хлопок в ладоши заставил всех, включая собак, вмиг умолкнуть. На пороге, уперев руки в бока, стояла няня Эг. У нее за спиной, точно школьница, понурив голову, маячила Эмери. Судя по всему, даже тот факт, что ей удалось опять втиснуть свои мальчишески худенькие бедра в любимые джинсы «Эрнест Сьюн», ничуть ее не радовал. Выглядела Эмери так, будто три дня кряду крутилась в сушильном барабане.
– Пора кормить дите, мамаша! – провозгласила няня Эг, с вытянутыми вперед руками устремляясь к нам. – Дедуля, я его забираю.
– Меня не очень-то радуют все эти «бабули-дедули». – Мама содрогнулась. – Пусть лучше зовет его Мартином.
– Нет,– ответила няня Эг.
Ей пришлось напрячь голос, поскольку ребенок уже разражался воем и вмиг побагровел, не желая отрываться от дедовой груди.
Папа довольно заулыбался.
– Принимай, мамаша! – скомандовала няня Эг, вручая извивающегося и орущего младенца испуганной Эмери. – Через полчаса собираемся здесь же,– объявила она всем остальным. – Мамаша устраивает обед, а потом отправится бай– бай.
Она устремила горящий взгляд на собак, единожды свистнула, и, к моему великому удивлению, оба пса, поджав хвосты, поплелись к выходу. Дженкинс сокрушенно опустил голову и подметал зонами пол.
Боже! Неудивительно, что Эмери меня вызвала.
Кое-что переменилось, и определенно к лучшему. На холодильнике теперь была дверная цепочка, поэтому, пока Храбрец не научился ее снимать, продовольственные запасы миссис Ллойд оставались в целости и сохранности.
Едва мы собрались сесть за стол, приехала бабушка. Я задумалась: неужели Эмери позвонила и ей? Когда принесли блюдо из лосося и бутерброды, в столовую вошла и сама «мамаша».
– Только-только из доильного зала! – объявила Аллегра. – Наша персональная корова!
– Заткнись, Аллегра. – Эмери скользнула на свое место за столом. – Лучше быть молочной коровой, чем наркоконтрабандисткой!
Я взглянула на нее с удивлением; изумилась и Аллегра. Материнство определенно придало Эмери твердости.
– Ну что же, дорогие, теперь, когда мы все собрались, пора обсудить вопрос о крестинах, я имею в виду, об имени.
Мама бросила на меня взволнованный взгляд.
– Не понимаю, что тут обсуждать,– спокойно произнесла Эмери, беря бутерброд.
– Я не позволю крестить моего первого внука, как маленького хиппи! – проревел отец. – И категорически против этого шутовского лесного веселья!
– Никто не просит тебя шутовски веселиться,– сказала Эмери. – Просто наденем на мальчика венок.
– Венок! – воскликнула бабушка. – По-моему, чудесная мысль!
– Может, в первую очередь решим, как его назвать? – быстро предложила я.
– Мартином! – заявил папа. – Прекрасное фамильное имя.
– Вовсе оно не фамильное, дорогой,– возразила мама. – Всего лишь твое. Фамильное у Энтони, потому что он самый старший.
Папа был младшим из четверых братьев. Старшему, Энтони, достались скромные титулы, дяде Гилберту – мозги, дядя Тибальт переселился в Австралию и занялся фермерством, а папа (благодаря стечению обстоятельств столь хитрому, что для него самого оно осталось загадкой) получил этот дом. Остальные добровольно отказались от родового гнезда – кому охота иметь дело с дырявой крышей, ненадежным фундаментом и старой мебелью? Отец, дабы отомстить братьям и утешить оскорбленное самолюбие, поднапрягся и стал членом парламента.
– Что это за имя – Энтони? – пропыхтел папа. – Женщине – да, подошло бы. Или, скажем, парикмахеру, или тренеру по теннису.
– Я составила список,– сказала Эмери. – И Уильям тоже. Сегодня утром он прислал мне его по электронной почте, это уже третий вариант. Взгляни.
Она протянула мне лист бумаги, и я принялась читать вслух:
– Танги, Парсифаль, Бэзил, Гаскойн, Птоломей и… Джаспер.
Мама, папа, бабушка и Аллегра сидели с перекошенными лицами. Эмери невозмутимо жевала.
– Значит,– сказала я,– это твои варианты? А Уильяму по вкусу Остин, Алонцо, Дрейк, Беккер, Лайл и Джимми.
– Дрейк! Мне это нравится! – вскрикнул папа, пронзая воздух ножом для масла. – Добавьте еще Черчилля, Уинстона, Баннистера, Редгрейва, Исамбарда, Кингдома и Брунеля!
– Эмери, а сама ты к какому имени склоняешься? – спросила я.
– Парсифаль хорошо звучит,– ответила моя младшая сестра. – В честь дедушки Бленнерхес– кета. Сокращенно – Перси.
– Очень мило,– пробормотала мама. – Правда же, мам? Папа бы обрадовался.
– Гм, да,– сказала бабушка. – Но для маленького мальчика… по-моему, это имя не слишком подходит. Перси!
– А мне кажется, он даже похож на папу,– не без гордости заметила мама. – Согласен, Мартин?
– О! Еще как! Тем, что у него лицо постоянно красное? – предположил отец. – И нос? Или страстью есть и спать?
– Может, выбрать что-нибудь другое? – многозначительно произнесла бабушка.
– Я не против Остина,– сказала Эмери.
– Прекрасно! Хочешь дать своему сыну имя старого доброго английского производителя автомобилей? – Отец ненатурально улыбнулся.
– Нет,– ответила Эмери. – Просто мы с Уильямом как-то замечательно отдохнули в американском городе с таким же названием. Парсифаль Остин – по-моему, ничего лучшего и придумать невозможно.
– Серьезно? – спросила я. – Ты уверена?
Принимать твердые решения Эмери было несвойственно.
Ее лицо сделалось, как обычно, рассеянным.
– Еще мне очень нравится Улисс.
– Нет, дорогая. Для такого имени надо быть слишком неотразимым. Выбери что-нибудь более приемлемое.
– Над моим именем вы не особенно ломали голову! – злобно воскликнула Эмери. – Если бы ты хоть на секунду задумалась о моем будущем, тогда бы меня не звали всю жизнь Борд! [2]2
Emery board! (англ.)– наждачная пилочка для ногтей.
[Закрыть]
Мы все постарались сдержать улыбки. Бедняжка Эмери, не отличавшаяся особой сообразительностью, одно время была уверена, что получила кличку Борд из-за плоской груди, и отчаянно набивала лифчик ватой до тех пор, пока кто-то не объяснил ей, в чем соль шутки. Впрочем, тогда ей было уже семнадцать, и звали ее в ту пору все больше Гольфом.
– Если бы твой папа на крестинах был более трезв,– многозначительно глядя на отца, принялась объяснять мама,– и четко изложил священнику свои пожелания, ты носила бы имя Эмили Джейн. Мне очень нравилось это сочетание.
– А если бы твоя мама была чуточку повнимательней,– парировал папа,– она бы, наверное заметила, что священник нам попался – беспросветный тупица! Ему объясняй, не объясняй все равно ни черта не понял бы!
– На мне было тридцать два шва! – вскрикнула мама. – А ты влил в себя ящик «Дом Периньона»!
Ничего подобного я еще не слышала. Знала одно: папа ждал мальчика, а когда снова родилась девочка, отказался участвовать в выборе имени.
– Что? – требовательно спросила Эмери, глядя то на мать, то на отца. – Получается, вы даже не собирались так меня называть?
– В некотором смысле,– сказал папа, дожевывая бутерброд. – Впрочем, твое имя не такое уж плохое. А что? Давайте назовем паренька Перси! Это слово напоминает мне о безобразных стихах Уосдейлмира. И о нелепом столе, на котором он заставлял нас играть после ужина в теннис. В ушах так и звучит его голос: «Бей половчее, Дайли!»
Бабушка бросила на стол салфетку.
– Не будет он Парсифалем, и точка!
Странно, что она так взбунтовалась. Дедушка давно умер, а вдовствовать у бабушки получалось очень даже весело. Впрочем, наверное, эта беседа всколыхнула в ее сердце горькие воспоминания.
– Придумала! – воскликнула я. Мне пришла блестящая мысль. – Если тебе, Эмери, так хочется назвать сына в честь кого-то всеми нами любимого, можно взять другое отличное имя.
Все в изумлении уставились на меня.
– Кличку твоего самого первого домашнего питомца!
Все наши собаки были похоронены на специальном небольшом кладбище, в лесу. На каждой могилке, как и полагается, стоял надгробный камень. Вокруг мама посадила шиповник.
– Боджер? – Эмери наморщила нос. – Нет, не могу, Мел. Идея неплохая, но как-то это будет странно.
– Боджер был котом, дорогая, так что он не считается. – Мама повернулась ко мне. В ее глазах блестели слезы любви и скорби. – Мелисса имеет в виду Катберта!
– Катберт! – все вместе, включая папу, прокричали мы, приходя в неописуемый восторг.
Берти был самым первым нашим бассет-хаундом. Когда он умер, вся наша семья неделю носила траур, а похоронили мы его вместе с его любимой корзинкой, одеяльцем и полуфунтом ароматного чеддера.
– Замечательная мысль! – воскликнула бабушка. – Берти Макдональд! Не имя, а просто прелесть!
– Об остальном пусть позаботится Уильям,– успокаиваясь, решила Эмери.
Наутро я встала немыслимо рано, чтобы успеть вернуться в Лондон до часа пик Остальные домашние еще крепко спали – я в этом не сомневалась.
Я на цыпочках спустилась по лестнице и пошла к кухне – хотела выпить чашечку кофе на дорожку – и вдруг заметила за дверью мелькание теней. На миг я почти поверила в смехотворные мамины россказни – якобы в доме водится дух обесчещенной рыцарем служанки.
Оказалось, никакой это не дух. А всего лишь няня Эг.
– Как рано ты встала,– прошептала я, опуская на плиту чайник.
– А куда деваться? – протрубила няня, не заботясь о спящих. – В шесть сорок пять пойду будить мамашу, чтобы сцедила молоко, а в семь надо кормить мальчонку!
– В шесть сорок пять? – изумленно переспросила я. – Но ведь Эмери вчера упала без задних ног!
– Ну что за выражения! – проворчала няня Эг. – Королева бы сказала «утомилась».
Я проглотила слюну, стараясь прогнать мысль о том, что няня Эг и правда из надежной семейной опоры превратилась в придиру и командиршу.
– Может, пусть лучше немного отдохнет? Например, до половины восьмого? – спросила я, мило улыбаясь. – Она в самом деле ужасно устала. А малыш спокойно спит. Зачем его будить?
– Мамаша и ребенок не должны сбиваться с графика. Настало время вставать и кушать. Позднее они оба мне еще спасибо скажут,– заявила няня Эг, насыпая в тарелку сухарей.
– Надеюсь, это не для Эмери? – спросила я, с ужасом глядя на них. – Ей ведь полагается что– нибудь более– питательное. Давай я на скорую руку приготовлю французских бутербродов? Я научилась, когда работала на базе отдыха. У меня получается…
Няня Эг уставилась на меня с явным неодобрением. Она умела смотреть по-разному, а я прекрасно отличала взгляд разочарованный от, например, испепеляющего, которого в детстве боялась больше всего.
– Мелисса, няне лучше знать. Для меня сейчас существуют только мамаша и дите, всех остальных будто нет дома. Чего катастрофически не хватает вашей семье, так это порядка!
Она схватила тарелку с сухарями и стерилизатор с бутылочкой и направилась к выходу.
У меня перед глазами возникла картинка: бедной Эмери дают команду подняться с теплой постельки. Будят и малыша, который не так давно уснул. Ему это наверняка придется не по вкусу.
Не знаю, когда я успела принять это решение, но меня вдруг будто ветром сдуло с места. Я подскочила к двери и загородила ее собою.
– НяняЭг,– сказала я дружелюбным, но твердым голосом. – Если пытаться навести в этом доме порядок совершенно без подготовки, все посходят с ума. Не нужно им столь резких перемен. Пожалуйста, не буди Эмери до половины восьмого, ладно?
