Текст книги "Маленькая леди и принц"
Автор книги: Эстер Браун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)
– Мам, я знаю, что мой вопрос прозвучит странно, но… – Я прикусила губу. – Вы с папой счастливы? Я имею в виду, вместе?
– Дорогая, я говорю тебе двадцать лет подряд: мы не разведемся. Слишком недешевое это удовольствие!
– Но…
– У вас неприятности с Джонатаном? – вскрикнула мама.
Порой она, как бабушка, очень проницательна.
– Да,– ответила я, обнимая сумку.
– Что-нибудь серьезное?
Я помолчала, представляя себе, что думает о маме клиентка, сидящая в соседнем кресле.
– Да.
– Дорогая, не могла бы ты немного подождать? – Я чуть не выронила трубку, решив, что мама обращается ко мне, но тут стихло громкое жужжание. – Спасибо. Скажи Марио, что я на минутку отлучусь. Мелисса,– произнесла мама лишь самую малость потише,– я скажу тебе то, что говорила Эмери и Аллегре, когда они только собирались замуж. Да, у нас с папой не самый счастливый брак. Однако мы до сих пор вместе, потому что знаем друг о друге все – самое лучшее и самое худшее. Папа бывает невыносим. А иногда он – само очарование. Так или иначе, он всегда такой, каким хочет быть. И я тоже. По моему мнению, в этом и заключается секрет счастливых брачных союзов. В противном случае ничего не получится. Это как удалять воском усы: если притворишься кем-то другим единожды, будешь вынуждена играть эту роль всю оставшуюся жизнь.
У меня в ушах до сих пор звучали слова «само очарование».
– А, да,– добавила мама, вдруг о чем-то вспомнив,– и не забывай проверять корзину с грязным бельем. Бывает, там оказываются чужие интимные вещи.
– Спасибо,– пробормотала я несчастным голосом.
– Надеюсь, все образуется, дорогая,– продолжала мама. – Сама знаешь, Джонатан нам всем очень нравится.
– Знаю.
В том-то и состояла добрая половина проблемы. Джонатан был моим первым бойфрендом, которого приняла семья.
Отец до такой степени проникся к Джонатану симпатией, что уже прибирает к рукам мое агентство, напомнила я себе. Во всяком случае, пытается.
– Домой в ближайшее время не собираешься? – с надеждой в голосе спросила мама. – Эмери очень хочет с тобой поговорить. По-моему, как это ни печально, они совсем не ладят с няней Эг. И потом, надо решить насчет крестин…
– Не знаю,– ответила я, вешая сумку на плечо. Мои мысли были заняты отнюдь не домашними проблемами. – Ну, до скорого, мама, мне пора бежать. Надо заказать билет на поезд.
Я торопливо пошла назад в агентство мимо белых зданий Белгравии. С каждым ударом каблучка об асфальт решимости во мне прибавлялось. Однако, едва переступив порог офиса, я от неожиданности попятилась. Пол был устлан несчетными десятками бархатно-красных роз. Посреди цветочного моря стоял Джонатан.
ГЛАВА 18
– Привет,– сказал он, запуская руку в рыжие волосы. – Ждать целую неделю оказалось для меня невыносимой пыткой. Надеюсь, ты не возражаешь?
Я еле переводила дыхание, и не только потому, что по лестнице поднималась почти бегом.
Это было очень в духе Джонатана – розы, неожиданное появление, попытка повторно завоевать мое сердце.» Однако я поймала себя на мысли, что больше раздосадована, чем приятно ошеломлена. Он приехал, будто чтобы застать меня врасплох в моем собственном агентстве. Я же нуждалась не в широких романтических жестах, а в обстоятельной беседе. Которая должна была состояться сотню лет назад.
– Нет, конечно, я не возражаю. Кофе будешь? – машинально произнесла я.
На лице Джонатана отразилось удивление.
– Что? А, да. Кофе. Не откажусь.
Включая кофеварку, я старалась привести в порядок мысли. Не заметить, что Джонатан потрясающе выглядит, я не могла. Костюм сидел на нем идеально, волосы были аккуратно подстрижены. А я, как назло, не вымыла утром голову.
– Если бы я знала, что ты приедешь, привела бы в порядок и себя, и офис,– сказала я, стараясь говорить непринужденно.
– И то и другое выглядит замечательно, как всегда,– ответил Джонатан, осматриваясь. – Когда я здесь и когда вижу тебя за хлопотами, меня охватывает тоска по прошлому. – Он перевел на меня взгляд серых глаз. – Впрочем, с тех пор все, конечно, изменилось.
– Гм… и да и нет. – Я искоса взглянула на него. – Пожалуйста, присядь.
Джонатан шевельнул бровью и убрал из кресла стопку бумаг и принесенные Габи образцы краски и обоев.
– Затеваешь ремонт? – спросил он, кивая на верхний обойный листок.
– Да,– сказала я.
– Можешь обозвать меня Шерлоком Холмсом, но, если бы ты собиралась переехать в Париж, строила бы другие планы,– заметил он.
– У меня свой бизнес,– ответила я, ставя перед ним чашку на блюдце. – Обстановку в офисе непременно следует периодически обновлять.
– Может, перейдем к главному, а, Мелисса? – Джонатан взял меня за руку и потянул к себе так, что я вдруг очутилась у него на коленях и почувствовала сквозь хлопковую ткань рубашки его тепло. – Я скучал по тебе. И очень переживал, что мы поссорились. Не знаю, что я должен сделать или сказать, чтобы вернуться к прежним счастливым временам. Намекни – и сразу и услышишь, и увидишь.
Когда он обнял меня, сердце в моей груди сжалось и подалось вперед, будто его потянули за ниточку. «Сколько же во мне упрямства!» – подумала я. Откуда оно, черт возьми? У меня есть мужчина, невообразимо романтичный, независимый и… безупречный. Все предыдущие ему и в подметки не годятся. И он любит меня! Чего мне еще нужно?
Однако где-то глубоко внутри я твердо знала, что нуждаюсь в другом, и игнорировать этот приглушенный сигнал тревоги больше не могла.
– Скажи, что возвращаешься ко мне,– тихо произнес Джонатан, приподнимая мой подбородок и заглядывая мне в глаза. – Пожалуйста! Я купил тебе билет. Первого класса. Давай начнем сначала, с чистого листа?
Я смотрела на него и, хоть мое сердце разрывалось от боли, думала: в этом-то и состоит основная беда. Неужели Джонатан правда полагает, что двумя сотнями роз и билетом первого класса в один конец можно устранить ворох давних проблем? Неужели считает, будто все так просто?
– Джонатан, мне нелегко об этом говорить… – начала я.
Он перебил меня.
– Если дело в работе, я кое-что придумал…
– Нет, не в работе,– твердо ответила я, и Джонатан на миг замер. – Дело в нас.
– Ага,– произнес Джонатан, явно страшно волнуясь. – Тогда давай поговорим.
Я обхватила рукой его мужественный подбородок. Щетинка только-только начала пробиваться. К горлу подступал ком, я чувствовала, что вот– вот заплачу. Казалось, я катаюсь на американских горках и сейчас неминуемо полечу вниз.
– Я все это время не могла думать ни о чем другом. Размышляла только о тебе, о себе и о нашем будущем.
– Я тоже,– ответил Джонатан.
– И… – я собралась с духом,– все никак не могу представить себе это будущее. Я прямо вижу, как мы ездим по ресторанам, устраиваем шикарные вечеринки и прогуливаемся по площади Вогезов. Но самые обычные, повседневные вещи, хоть убей, не могу вообразить.
– Это для тебя так важно? Скучная повседневность?
Злобы в его голосе не было, только удивление.
– Да! – Я погладила обнимавшую меня руку.
– Обычные повседневные вещи… А поточнее можно?
Я задумалась, подбирая примеры.
– Не могу представить себе, что мы сидим в воскресенье с похмелья и просматриваем свежие газеты. Или, все перемазанные, в старой одежде, вместе красим стены в детской. Одним словом, чувствуем себя в присутствии друг друга совершенно свободно, может, даже молчим. И не стараемся гнать друг перед другом картину.
Я замолчала, ища подходящие слова – такие, чтобы ни Джонатан, ни я не почувствовали себя виноватыми.
– Когда я с тобой, мне кажется, я просто снимаюсь в кино. Про ту сторону лондонской жизни, где все дышит дороговизной и сверкает. Моя же настоящая жизнь – что-то вроде комедийного телешоу. Малобюджетного, с перерывами на рекламу. Мне необходимо расслабляться, иной раз даже бездельничать, а ты это ненавидишь. Ты влюблен в какую-то часть меня, но я не могу быть такой непрерывно. Если стану пересиливать себя, закончу, как пить дать, серьезным нервным срывом, а ты полностью разочаруешься во мне. Я в этом не сомневаюсь. Понимаю, мои речи звучат довольно странно, потому что до недавних пор у нас все шло как по маслу. Но по-моему, лучше остановиться теперь же, пока не скопилось множество горьких воспоминаний. Мне очень жаль, Джонатан…
– Нет. Боже мой! Мелисса… Пожалуйста, не мучай меня опять всей этой Милочкиной ерундой.
Из его груди вырвался приглушенный стон.
– Да нет же, я совсем о другом,– настойчиво произнесла я, сознавая, что он меня не понимает. – Я всегда Мелисса, но быть собранной и идеально ухоженной для меня не так-то просто. На это требуются силы. Мне нравится быть такой однако это работа. Тебе нужна женщина, которая бы взяла на себя ответственность за твой новый бизнес и вместе с тем блистала в ресторанах и на приемах. Я не такая. Переделать меня невозможно, как невозможно заставить тебя любить тихие загородные прогулки или, например, слюнявых собак. – Я вымучила грустную улыбку.– Наверное, я не очень справедлива и где-то эгоистична, но я слишком сильно тебя люблю и не хочу видеть, как ты разочаруешься во мне.
– Давно ты пришла к таким выводам? – спросил Джонатан с болью в голосе. – И почему ни слова не говорила об этом раньше?
– Я старалась отмахиваться от этих мыслей,– призналась я. – Честное слово, мне безумно тяжело причинять тебе страдания, но так будет лучше.
– Может, у тебя появился… другой мужчина? – спросил Джонатан, и его лицо потемнело.
Мне показалось, что он мысленно добавил «как у Синди?».
Я покачала головой.
– Нет, Джонатан, никто у меня не появился. Клянусь.
– Или тебя так сильно рассердили мои планы насчет агентства?
Я помолчала. Следовало быть с ним предельно честной.
– Да… из-за этого я тоже сильно расстроилась. Теперь же думаю, что это стало своего рода сигналом тревоги. Я вдруг остановилась и во всем разобралась. И поняла: все шло не так, как хотелось бы…
Джонатан поднес к губам мою руку и нежно поцеловал каждый суставчик. Последовало тягостное молчание – нам обоим требовалось время, чтобы переварить мои слова. Я чувствовала себя ужасно и вместе с тем на удивление спокойно.
– Спасибо, что так открыто поговорила со мной,– наконец произнес Джонатан. – Я всегда ценил твою честность. В тебе столько… благородства. Знаю, я по натуре чересчур сдержан. Может быть, в этом и заключается наша главная проблема. Но, надеюсь, ты знаешь, как я люблю тебя? Как не любил никого и никогда…
Он поднял на меня глаза, обычно такие спокойные и блестящие, и я увидела в них незнакомое выражение мольбы, а еще слезы. Сознавать, что причина его предельного страдания – во мне, было до жути больно.
– Ты уверена, что не в моих силах что-либо изменить? – спросил Джонатан.
Я кивнула, чувствуя, что, если произнесу сейчас хоть слово, разревусь, ведь слезы стояли и в моих глазах.
– Надеюсь, мы не будем… – Джонатан кашлянул. – Да, ты права. Лучше нам разойтись так же красиво, как мы встретились. Но я надеюсь остаться для тебя близким другом.
Я обняла его и прохныкала:
– Джонатан, я мечтаю, чтобы ты всегда оставался моим дорогим и близким другом! По-другому просто не может быть…
– Значит, все не настолько страшно,– ответил он, по-моему тоже плача.
Через полчаса Джонатан ушел, а я до вечера просидела в своем кресле, глядя на стену, не обращая внимания на телефонные звонки и не в силах ни пошевелиться, ни остановить слезы, которые бесшумно текли и текли по моим щекам. Потом наступили сумерки, в офисе стало темно.
Около семи раздался негромкий стук в дверь. Я даже не поднялась на ноги. Дверь медленно отворилась, и на пороге появился Нельсон в белых спортивных брюках. Я совсем забыла, что дала обещание поснимать его на камеру во время игры в крикет, чтобы потом он мог проанализировать допущенные ошибки.
Увидев мое распухшее от слез лицо, розы на полу и кучу скомканных бумажных платочков на столе, Нельсон мгновенно догадался, что произошло, и на его лице отразилась неподдельная боль. Он без слов пересек офис двумя большими шагами и обнял меня. Его нежная забота и этот простой жест были настолько трогательны, что у меня из тайного запасника хлынул новый поток слез. И я долго-долго выла о романтических коктейльных вечеринках, о завтраках в Джонатановом Нью-Йоркском доме, о сюрпризах, которые я старательно готовила ко дню его рождения, о благовоспитанных рыжеволосых детях, которым было не суждено появиться на свет. И о том, что, даже если люди любят друг друга, это не всегда влечет за собой долгую и счастливую совместную жизнь.
Нельсон только гладил меня по голове. Наконец я икнула и замолкла.
– Пойдем, Мел,– успокоительно пробормотал он, помогая мне встать с кресла. – Поехали домой.
Меня и саму убивала мысль о расторжении помолвки, а для моих родителей, я знала, эта новость грозила стать настоящим ударом. Отец, когда в моей жизни появился Джонатан, начал обращаться со мной как со взрослой, а мама от моего жениха вообще была без ума.
Но рассказать им о нашем расставании следовало. К тому же мне не терпелось открыто побеседовать с папой.
Мама заметила, что у меня на пальце нет кольца невесты, не успела я переступить порог родительского дома.
– Решила отдать кольцо ювелиру, чтобы почистил бриллиант, да, дорогая? – осторожно поинтересовалась она.
– Нет,– ответила я. – Я его вернула. К сожалению, мне пришлось расторгнуть помолвку.
– Дорогая моя! – Мама опустилась в кресло, чуть не наткнувшись на спицы, которые в нем лежали. Под спицами темнело нечто вроде сипухи, исполненной в натуральную величину, только с плавниками. – Почему же? Что случилось?
– Мы с Джонатаном… не могли быть друг с другом самими собой. Даже ты сказала, что это очень и очень важно. – Я тоже села в кресло, предварительно проверив, нет ли в нем вязаной живности. – Вряд ли я смогла бы сделать его счастливым. Скорее, заставила бы страдать, а от этого страдала бы и сама.
– Мне очень-очень жаль, дорогая. Не желаешь по пять капель? – обеспокоенно спросила мама. – Мне, пожалуй, не помешает.
Не успела я ответить, как она наклонилась к богато украшенной подставке для цветов, достала изнутри хрустальный графин со скотчем и два стакана и налила нам обеим не по пять капель, а до самых краев.
– Ни о чем не спрашивай,– сказала она, извлекая кубики льда из коробки для салфеток. – Няня Эг замучила нас всех, включая папу.
– Ничего себе.
Я сделала глоток скотча. Мне предстояло начистоту потолковать с отцом, а он, судя по всему, был в дурном настроении, поэтому я и согласилась выпить. Для храбрости. Следовало дать ему понять, что у меня по каждому поводу, особенно в отношении моего собственного бизнеса, имеется свое твердое мнение. Я хотела, чтобы папа осознал: он не прав. И чтобы окончательно прекратил относиться ко мне как к ребенку. Казалось, это крайне важно для моей дальнейшей жизни.
– А где все? – спросила я. – Что-то слишком тихо.
– Папа в своем кабинете, читает бедному Берти Пелэма Гренвила Вудхауза. Эмери где-нибудь прячется от няни Эг. А бабушка сегодня утром улетела на вертолете в Ниццу. – Мама скорчила рожицу. – А ведь этой взлетно-посадочной площадкой, которой твой отец так гордится, никто никогда не пользовался. Но Александр, увидев, какая она запущенная, даже бровью не повел и был очень мил.
– Вертолет хоть не повредили? – спросила я, гадая, что бы по этому поводу сказал Ники.
Мама подавилась скотчем и закашлялась.
– Как будто нет. Ответь же, ты уверена, что поступила правильно, отвергнув Джонатана? Может, все дело лишь в предсвадебном волнении? – с надеждой в голосе спросила она.
Я покачала головой.
– К сожалению, нет.
Мама наклонилась и потрепала меня по колену.
– Ты у меня смелая девочка. Мне и самой пару раз приходилось так поступать. Это ужасно страшно. Наверняка у тебя были веские основания для столь серьезного поступка?
– Да, были,– ответила я, догадываясь, что мама в курсе папиных и Джонатановых неосуществившихся намерений. – Мыслимо ли это? Я почувствовала себя игрушкой в руках дельцов!
Мама нахмурила брови, насколько позволял ботокс. То есть между бровями появилась едва заметная складочка.
– Успокойся, дорогая. Бабушка не хотела…
– При чем здесь бабушка?
– Но ведь ты порвала с Джонатаном, потому что теперь встречаешься с Николасом, я правильно понимаю?
– Что? – Я округлила глаза. – Нет! Конечно нет! Неужели ты не знала? Папа и Джонатан планировали расплодить таких агентств, как мое, по всей стране и…
– Ну да, создать целую сеть очаровательных помощниц для мужчин. В чулках и с изюминкой. Да ведь это потрясающая идея! Ни о чем более толковом я не слышала много-много лет!
Я резко повернула голову и увидела на пороге папу с Берти в кенгурушке. Носы у обоих были розовые, а губы слегка влажные.
Я стиснула зубы. Мне хотелось немного настроиться на беседу с отцом, но он поторопил события, явившись собственной персоной. К тому же с приятной улыбочкой на губах. Было понятно, что первую часть нашего разговора он не слышал.
– Ага. А я-то думаю, когда они появятся? – весело произнес папа. – Дай-ка я угадаю: ты приехала, чтобы оговорить конкретную сумму, причитающуюся вашему семейству, так? Значит, Джонатан доверил тебе право вести переговоры? В принципе, я его понимаю. В конце концов, это агентство создала ты, моя дочь! И с каким успехом ведешь дела! Только должен сразу предупредить: расчетами будем в любом случае заниматься мы, мужчины. А ты, наша красавица, возись со своим гардеробом.
– Мартин… – прошептала мама, делая запрещающие жесты.
Меня опалила ярость. Именно этот покровительственный тон и пренебрежение в один прекрасный день разозлили меня настолько, что я отважилась открыть агентство.
– Да будет тебе известно, мы с Джонатаном расстались. Главным образом из-за этого дельца, которое вы с ним намеревались обтяпать без моего ведома. Ты на подобное способен, я давно знаю. Но вот Джонатан! Узнав, что он проворачивает подобные махинации за моей спиной, я приняла окончательное решение!
Добавлять, что к разрыву нас привели и другие немаловажные причины, сейчас было не самое подходящее время. Весь гнев и страдания, копившиеся во мне последнее время, вдруг хлынули наружу, точно раскаленная лава из вулкана. Я не желала отвлекаться на посторонние вещи, пока не выскажу все.
– Ты всю жизнь принижал мое достоинство и пользовался мной. Теперь же, когда я создала нечто такое, чем могу по праву гордиться, я не позволю тебе вмешиваться в мои дела! Если ты надеешься, что я выйду замуж за человека, с которым ты благополучно споешься, и что вы приберете к рукам плоды моих трудов, а меня сделаете девочкой на побегушках, значит, ты понятия не имеешь, кто такая твоя дочь!
– Да ведь я же делал это для тебя, глупая ты женщина! – проревел папа. – Подумал, нельзя бросать ее одну, нельзя позволять, чтобы ею крутил как хотел, этот сладкоречивый агент по недвижимости! – Он выглядел глубоко оскорбленным. – Я мечтал помочь тебе!
Я немного смутилась, однако не сдалась.
– Не хитри! Когда это ты что-нибудь делал ради кого-то, кроме себя? В любом случае нормальным людям не требуется защита от семейных уз! К тому же Джонатан был прекрасно посвящен в твои планы. Он намеревался воспользоваться тобой, а ты – мной!
Папа выглядел так, будто столкнулся с невиданной наглостью. И теперь прикрывал ушки Берти. Наверное, я уже не говорила, а кричала. Но останавливаться еще не собиралась.
– Большинство отцов любят дочерей без каких бы то ни было условий. Ты же обращался с нами как с идиотками с самых первых дней…
Папа поднял руку. Я, решив, что он хочет попросить прощения, тотчас умолкла. Отец прищурился.
– Что ты сказала?
Я снова взбесилась.
– А чего ты недопонял? Того, что пользуешься мной? Или того, что не должен совать нос в мои дела?
– Того, как Джонатан собирался воспользоваться моей суммой.
– Мартин! Да как ты можешь? – прокричала мама. – Сейчас же извинись перед Мелиссой!
Я сидела, хлопая ресницами, а папино лицо принимало выражение наигранного раскаяния. Впрочем, нет, присмотревшись внимательнее, я решила, что огорчен папа вполне искренне. Но причиной, скорее всего, служил провал его хитроумного плана.
– Мелисса, дорогая, мне очень жаль, что ты в таком расстройстве. И очень жаль, что была вынуждена расторгнуть помолвку. – На мгновение его взгляд наполнился сочувствием, но в следующую же секунду наружу вырвалось то, о чем он в самом деле сожалел. – И как же этот прохиндей собирался меня надуть, а?
У меня задрожали руки, колени и голос.
– Неужели это для тебя важнее, чем мои чувства? Ты… ты настоящее чудовище!-
Папа вздохнул и снисходительно посмотрел на меня.
– Мелисса, дорогая моя девочка, это же бизнес. Советую тебе научиться не смешивать его ни с чем другим, а то никаких нервов не напасешься.
Я пронзила его исполненным ненависти взглядом.
– Мне тридцать лет. Я давно не твоя маленькая девочка! Если бы ты не таскал за собой повсюду малыша Эмери,– проревела я,– клянусь, я бы выплеснула тебе скотч в физиономию!
Я вскочила и почти в слезах устремилась прочь из комнаты. Папа, глядя на маму широко раскрытыми от изумления глазами, посторонился, давая мне дорогу. Проходя мимо, я в неожиданном порыве схватила его за дурацки начесанные волосы и дернула. В моей руке остался клок, похожий на шерсть облезлой лисицы.
К моей великой радости, Берти вдруг залился ревом, да таким, остановить который явно было непросто.
Живи я в идеальном мире, тотчас выскочила бы вон, села в машину и, празднуя победу, умчалась. Или, если бы перед домом меня ждал «бентли», я уселась бы на заднее сиденье и попросила Рэя отвезти меня назад в Лондон. При нынешнем же раскладе, после почти целого стакана скотча, мне пришлось задержаться дома. Я решила отсидеться где-нибудь на верхнем этаже.
Прогуливаясь по коридору под неусыпными взорами представителей Ромни-Джоунсов и портретами совершенно посторонних людей (их покупали на аукционах, чтобы не пустовали места картин, которые папин дед тайно продавал, чтобы подлатать крышу), я мало-помалу успокаивалась.
Во всяком случае, ты все высказала, думала я. И больше не придется таскать этот груз. Значит, все не так уж и плохо.
По давно забытой привычке я направилась на чердак. Мы с Эмери частенько ускользали туда в детстве, чтобы спокойно поиграть в дартс и не видеть остальных обитателей дома. Я не особенно удивилась, обнаружив там сестру. Она читала журнал «Хит», пила горячий шоколад и курила сигарету.
– Не бойся, это всего лишь твоя сестра,– поспешила объявить я, когда Эмери вскочила на ноги и попыталась спрятать и первое, и второе, и третье.
– Выглядишь ужасно,– сказала она с прямотой, больше свойственной Аллегре.
Как выяснялось, с рождением Берти у меня появился не только племянник, но и новая сестра. С Эмери будто сдернули покров неопределенности, и из-под него вышла она настоящая, довольно крепкий орешек.
– Лучше угости шоколадом,– проворчала я.
– Серьезные проблемы? – спросила она.
– Можно сказать, да.
Я поведала ей обо всем, что случилось.
– А знаешь, мне кажется, в определенном смысле папа действительно делал это ради тебя, задумчиво протянула Эмери. – Тебе он об этом никогда не говорил, но нам с Аллегрой все уши прожужжал о том, что ты единственная из нас троих смогла твердо встать на ноги, зарабатываешь деньги. – Она задумалась. – Мы же для него –две лежебоки. Живем не с мужьями, но на их денежки.
Я решила, что она неудачно пытается пошутить.
– Что?
Эмери тряхнула у меня перед лицом своими длинными волосами.
– Да нет, ничего особенного. Забудь. А может, он просто решил устроить для тебя нечто вроде запасного брачного соглашения? Обезопасить твой бизнес своим вмешательством? Знаю, мои слова звучат странно, но ведь в этом весь папа. Другим он никогда не был. Разве не так?
– Обезопасить мой бизнес? От Джонатана? Мне снова захотелось плакать.
– Впрочем, откуда мне знать? – сказала Эмери, пуская в ход более привычную тактику уклончивости. – Может, чтобы больше об этом не думать, послушаешь меня? Моя жизнь в последнее время – сплошной кошмар…
Я отведала шоколада и устроилась на старом диване «Честерфилд», а Эмери затянула длинную– длинную и весьма печальную песню о бывших женах Уильяма, о папиных экспериментах над Берти, о нескончаемых попытках Аллегры заставить маму вязать мутантов и о тяготах материнства в целом.
– Няню Эг я уже готова придушить, честное слово, Мел. А папа не хочет от нее избавляться, потому что мучить ее во сто раз приятнее, чем любое другое живое существо. Это он так говорит.
– Где она сейчас? – спросила я.
– У нее сегодня полдня выходных. Наверное, покупает себе новую метлу. – Эмери отправила в рот еще одну ложку шоколада, и я забрала у нее чашку. – Можешь себе представить: сегодня утром она отняла у меня i Рod. Заявила: радиоволны вредны для ребенка. А он мне нужен,– добавила она, обращаясь, как казалось, больше к себе, нежели ко мне. – Мне нужны песни про дельфинов.
– Пойдем заберем его. – Я поднялась с дивана и отряхнула пыль с юбки. – Пошли,– повторила я, глядя на неимоверно большое темное пятно, образовавшееся в том месте, где я сидела. – Сейчас ведь самый подходящий момент.
– Что с тобой происходит? – требовательно спросила Эмери.
Я поджала губы.
– Во мне проснулся бесенок.
В детстве нам не позволялось даже заглядывать в комнату няни Эг. Поэтому, несмотря на то? что в течение пятнадцати лет она пустовала, точнее, считалась комнатой для гостей, на цыпочках приближаясь сейчас к ней, мы по привычке боязливо втянули головы в плечи.
– Думаешь?.. –прошептала Эмери, поворачиваясь ко мне.
У меня еще не прошел боевой запал после столкновения с папой. И потом, явовсе не боялась няню Эг, особенно когда ее не было дома.
– Ради бога, успокойся! – выпалила я, распахивая дверь.
В розово-белой комнате царил неестественный порядок. На трюмо, на строго отмеренном расстоянии друг от друга, отдыхали несколько щеток, на тумбочке лежала единственная книга – «Как за одну неделю приучить ребенка к горшку». Даже тапочки и туфли с распорками были составлены у камина крайне аккуратно. Такую же немыслимую чистоту, судя по фотографиям, поддерживают в своих жилищах серийные убийцы.
– Где, по-твоему, он может быть? – прошептала Эмери.
– Наверное, она его куда-нибудь спрятала,– ответила я, принимаясь выдвигать ящики трюмо. – Куда, по ее мнению, никто не посмеет заглядывать? Туда, где она хранит трусы.
– Мел,– начала Эмери. – А ты уверена, что…
– Да,– отрезала я. – Она не имеет ни малейшего права отбирать у тебя вещи. Ты замужняя женщина, мать! И находишься в собственном доме!
Среди аккуратно свернутых панталон «Слогги» ничего лишнего я не заметила. Но когда стала шарить на полке с набором почти одинаковых блузок «Маркс и Спенсер», нащупала что-то твердое и с торжествующим видом достала папку-коробку для хранения документов.
– Вот, держи,– сказала я, протягивая находку сестре. – Загляни внутрь. Может, там прячется и водонепроницаемый плеер Аллегры, и твой диск с суперхитами.
Эмери достала папку, открыла ее, и у нее отпала челюсть.
– Мел! – воскликнула она.
Я торопливо поправляла блузки, чтобы у няни Эг не возникло подозрений.
– Что?
– Моего iPod-а тут нет!
Я посмотрела на кровать, куда села Эмери. Она листала какую-то тетрадь. В глазах отражался ужас.
– Что там? В чем дело?
– Тут все… про нас! – Эмери потрясла тетрадью. – Обо всем, что мы делаем или делали когда-то! О том, сколько стаканов папа опрокидывает за вечер! Где мама прячет «викодин»! И почему Аллегру исключали из школ! – Она отложила первую тетрадь и взяла вторую. – А здесь… О боже! Китти Блейк! Я же с ней училась! Я и подумать не могла, что она… Батюшки! Так вот почему она общалась лишь со своим пони!
– Что?
Я перелезла через кровать и заглянула в раскрытую папку.
Там хранилась целая пачка фотографий, сделанных в дни рождения в «Макдоналдсе», снимки детей в уродливых маскарадных костюмах, распечатки электронных писем, компьютерные диски с разнообразными надписями типа «детский наблюдатель». Словом, масса всего такого, что при определенном стечении обстоятельств может сыграть роль важных улик.
Я ахнула.
– Подлая дрянь! Судя по всему, она годами собирала компромат! Многих из этих людей я тоже прекрасно знаю!
Эмери взглянула на меня, бледная от ужаса.
– Не исключено, что мы же и рекомендовали им няньку.
Я бегло просмотрела тетради.
– Но когда она успела поработать на всех, кто тут есть?..
Мне на глаза попалась фотография Годрика Понсонби и его сестры Элтред. Потом – Бобси Паркин с пластинками для исправления зубов, из-за которых она походила на точилку для карандашей.
Бобси никогда в жизни не упоминала при мне имени няни Эг, хотя большинство девочек, с которыми я училась в школе, так любили своих нянь, что поддерживали с ними отношения, даже став взрослыми.
Ничего не понимая, я принялась тщательнее исследовать содержимое папки и выяснила из писем, что у няни Эг была настоящая сеть нянь– информаторов, причем по всей стране.
Господи! Я понятия не имела о том, что у отца Бобси был незаконнорожденный ребенок в ЮАР. Сама она, разумеется, об этом помалкивала.
– Мел, ты только взгляни! – на выдохе произнесла Эмери, показывая мне пачку бумажных листков. – Она все записывает! «Эмери склонна к пассивно-агрессивным состояниям. Я даю ей…»
Ее голос резко стих, когда хлопнула парадная дверь и папа заорал:
– Всего лишь одну, маленькую! И потом, он уже достаточно подрос, слышишь, ты, фашистка! Старая перечница!
Мы застыли, окруженные вещественными доказательства ми.
– Вернулась,– выдохнула Эмери. – Что делать?
Я напрягла мозги.
– Складывай все назад. Она пока не собирается от нас увольняться. А нам надо хорошенько обо всем поразмыслить.
Дрожащими руками мы быстро вернули письма в конверты, собрали тетради и фотографии.
– Мамаша? А где мамаша? – затрубила на весь дом няня Эг. Голос звучал все ближе. – Ей давно надо быть в кровати! Вместе с дитем! А ему пора слушать сказку!
– Берти не любит рано ложиться спать, ты чокнутая старая курица! – пробормотала себе под нос Эмери, когда мы, как могли тихо, выскальзывали из комнаты.
К сожалению, мы недооценили возможности няни Эг. Она взбежала по лестнице слишком быстро для человека ее габаритов и возраста. Мы столкнулись с ней прямо перед дверью.
– Что это вы там делали? – прогремела она.
– Я хотела поставить тебе цветы,– быстро нашлась я. – Эмери заглянула в комнату, потому что подумала: вдруг у тебя уже стоит букет?
Эмери издала шипящий звук и глупо улыбнулась. Конечно, напрасно.
– Как мило с твоей стороны, Мелисса! Цветы, конечно, помогут мне прийти в себя после кошмарной лондонской суеты!
– Угу,– неопределенно промычала я. Мы с Эмери уже шли прочь по коридору.
– Почему ты сразу ей все не высказала? – воскликнула Эмери, едва няня Эг скрылась за дверью. – Дурочка! Сама же видела, что она о тебе…
