Текст книги "Завет"

Автор книги: Эрик ван Ластбадер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 36 страниц)

– Не знаю, – проговорил Корнадоро. – Что до меня, я был вскормлен на ней. Кровь для меня, что молоко матери.

Камилла рассмеялась и, когда он положил руки ей на талию, умелым движением перехватила нож, уперев кончик лезвия в кожу на его беззащитном горле. Корнадоро рывком притянул ее к себе, и она негромко вскрикнула. Конечно, она никогда не воспользовалась бы ножом всерьез. Выпустить капельку крови здесь и там, просто чтобы почувствовать ее аромат, насладиться видом, – это только сильнее возбуждало обоих.

Лодка медленно покачивалась, то ли от легкой зыби на воде, поднимаемой проплывающими вдалеке моторками, то ли от их ритмичных движений. Оба отдались привычно нарастающей страсти. Корнадоро задыхался от вожделения, все убыстряя темп.

– Завтра утром, когда ты вернешься к отелю, – произнесла Камилла, – держись в тени, не показывайся им на глаза.

Он замер, захваченный врасплох ее словами.

– Но синьор Мюльманн сказал…

– Не тебе указывать мне, что сказал синьор Мюльманн.

– Он дал мне точные указания…

– Я тоже. – Камилла протянула руку и сгребла в кулак рубашку у него на груди. – Как ты поступишь, как разрешишь дилемму? Ты можешь выполнить либо его приказ, либо мой; третьего не дано. Так господин или госпожа? – Притянув Корнадоро к себе, она заставила его остановиться. – Кому ты предан больше?

Он судорожно пытался справиться с нарастающими спазмами в бедрах.

– Скажи мне, быстро, – выдохнул он, – кто выйдет победителем из этой войны?

– Войны, Деймон? – Камилла улыбнулась. – Ах, да, ведь ты же итальянец. У итальянцев это в крови – со времен цезарей, когда весь мир был в вашей власти… – Крепче стиснув пальцы, она вскинула голову, смотря на него без тени заинтересованности. – Спроси себя сам, как я могу выиграть эту войну? Я ведь всего лишь женщина… – Она выплюнула последнее слово, словно оскорбление.

Корнадоро смотрел на нее. Капли едкого соленого пота стекали по его лицу, глаза от них щипало.

– Тебе прекрасно известно, кто ты такая, – проговорил он глухим от еле сдерживаемой страсти голосом, – и мне это тоже известно.

– Так, значит, – ее голос был серьезен, почти мрачен, – ты сделал выбор?

– Я выбираю победу, – сказал он.

– Или битву до последней капли крови, – отозвалась она.

Он наклонил голову и прижался лбом к нежной коже у нее на груди. Камилла разжала пальцы. По его телу пробежала судорога; не в силах больше сдерживаться, он в последний раз дернулся и затих. Она ласково, словно ребенка, погладила его по шее кончиками пальцев.

Бутылка, стоящая на серебряном подносе, опустела. Лампы были погашены, но через незашторенные окна в комнату проникал мягкий свет, по стенам и потолку пробегали блики. Плеск воды слышался совсем рядом, так отчетливо, словно они плыли на лодке посреди океана. Взревел и снова умолк двигатель моторки, послышалась итальянская речь: привезли продукты для ресторана в отеле. Несколько минут – и все стихло, и снова остался только монотонный плеск.

Браво и Дженни лежали на кровати бок о бок, нагие, не касаясь друг друга, окруженные легким ароматом вина и воспоминаний.

Неожиданно Дженни тихонько прыснула.

– Что?

– Мне понравилось, как ты ревновал.

– Вовсе не ревновал, – отозвался он.

– Ну-ну… разумеется! Ни чуточки! – Она не удержалась, и с ее губ сорвался еще один смешок.

Снова ненадолго наступила тишина, нарушаемая лишь звуками ночной Венеции, украдкой проникающими через окна. Почему-то эти звуки успокаивали, создавали ощущение защищенности, словно унося их обоих далеко-далеко от окружающего суетного мира.

– И почему же это тебе понравилось? – наконец поинтересовался он.

– Угадай.

– Я чувствую себя пятнадцатилетним мальчишкой, – признался Браво в ответ.

Дженни дотянулась до него рукой и сжала пальцами запястье.

– Я боюсь, – проговорила она в темноту.

– Чего?

«Снова эта мгновенная перемена настроения», – подумал Браво.

– Того, что чувствую рядом с тобой. – Дженни тут же прикусила губу. Немыслимо. Она никогда не сможет ему признаться.

– Ничего, – сказал Браво. – Я понимаю.

Но он понимал только то, что она сама дала ему понять. Нет, тот случай из ее юности, когда мать отослала Дженни из дома, был подлинным. Она не лгала, но… Поделившись с Браво этой историей, Дженни намеренно увела его в сторону. Причины ее страха коренились совершенно в другом.

Браво, и не подозревавший об этих мучительных раздумьях, принял молчание Дженни за подтверждение своей догадки и на этом успокоился. Помедлив немного, он снова заговорил:

– Тот снимок…

– …который твой отец носил с собой в зажигалке? Я так и не поняла, почему ты…

– На этой фотографии – не я. – Браво потянулся, взял с ночного столика зажигалку, снова открыл ее и вытащил карточку. В полумраке лицо ребенка трудно было разглядеть как следует. Снимок казался призрачным и словно тускнел с каждым мгновением, – возможно, из-за того, что изначально черно-белая карточка была затем раскрашена от руки. – Это мой брат, Джуниор.

– Я не знала, что у тебя есть брат.

– Это неудивительно. Джуниора давно нет в живых.

– Браво… мне жаль.

– Это случилось много лет назад. Мне было как раз пятнадцать… – Он закрыл «Зиппо» и положил зажигалку обратно на столик. – Стояла зима, и мы отправились кататься на коньках. Джуниору в тот год исполнилось двенадцать лет. Кроме нас, там катались еще ребята чуть постарше, и я заметил девочку, которую уже встречал до этого пару раз. Она мне страшно нравилась, но я никак не мог набраться храбрости и хотя бы подойти. Знаешь, как это бывает.

– Да, – прошептала она, – знаю…

– Я увидел, что она смотрит на меня, и принялся выделывать двойные аксели и все такое прочее, чтобы произвести на нее впечатление, полагая, что шанса больше может и не представиться. А на коньках я, надо сказать, катался очень прилично, даже более чем. Пока я устраивал это представление, Джуниор, видимо, заскучал. Кто знает… в общем, он отбился от нас… заехал слишком далеко и провалился под тонкий лед.

Отчетливо, будто наяву, Браво снова услышал этот резкий зловещий звук, словно выстрел из винтовки, расколовший небо у него над головой. Страшный треск далеко разнесся в прозрачном холодном воздухе, ударил по барабанным перепонкам. С тех пор Браво не мог заставить себя ни забыть его, ни поделиться с кем-нибудь этим воспоминанием. В то самое жуткое мгновение он осознал, что человеческая жизнь не прочнее яичной скорлупы.

– Он так и не вынырнул. Я сорвал коньки и бросился в воду… Честно говоря, я не помню, что было потом. Вода была такая холодная… я, видимо, сразу потерял сознание от шока. Меня вытащили подбежавшие ребята. Придя в себя, я начал вырываться, пока не посинел от холода – хотел снова прыгнуть в полынью… потом двоим удалось скрутить мне руки, а третий уселся мне на грудь и все повторял и повторял, как заклинание: «Успокойся, парень, успокойся…»

Дженни беспокойно пошевелилась, словно, сочувствуя пережитой Браво трагедии, не могла больше лежать неподвижно.

– Я столько раз снова и снова в мыслях возвращался к этому дню, – продолжал он, – и до сих пор не могу отделаться от чувства, что, если бы они не оттащили меня, возможно, я спас бы Джуниора…

– Но ты ведь и сам понимаешь, что это не так. – Дженни приподнялась на локте и посмотрела на него сверху вниз. Глаза ее блестели от навернувшихся слез. – Должен понимать… Ты сам сказал, что сразу потерял сознание от холода. А твой брат был к тому же в тяжелых коньках, они тянули его вниз… Шансов не было.

– Шансов не было, верно… – Его голос замер, слившись с шорохом воды, тихо плещущейся у стен отеля.

– Ох, Браво, – прошептала она, – тогда ты и потерял веру, да?

– Он был моим младшим братом. Я должен был присмотреть за ним…

Она покачала головой.

– Тебе было всего пятнадцать.

– Достаточно много.

– Достаточно много для чего?

– Теперь все это кажется таким глупым, эгоистичным… И ведь все равно эта девушка никогда бы не обратила на меня внимания. Она была старше на три года.

– Разве мог ты понять это тогда? В твоей крови бушевали гормоны.

Он поднял на нее глаза.

– Ты правда так думаешь?

– Да. – Она положила руку ему на грудь, и чуть было не отпрянула, пораженная тем, как неистово колотилось его сердце. – Правда.

Спустившаяся ночь мало-помалу убаюкала их, и они заснули, обнявшись, среди неутомимо продолжающих свой бесконечный бег загадочно мерцающих бликов.

Глава 15

Их разбудил пробивавшийся в комнату слабый утренний свет или, может быть, мелодично выкрикивающие что-то лодочники. Звучные голоса разносились над водой, напоминая перезвон церковных колоколов. Выглянув в окно, Браво обнаружил, что на улицах вовсю кипит повседневная жизнь средневекового города. По каналу сновали туда-сюда лодки, катера, небольшие паромчики. Небо сливалось с гладью лагуны, граница была неразличима, – всюду бескрайняя, переливающаяся синева.

Дженни тоже подошла к окну, и они еще немного понаблюдали за тем, как вставало туманное утро на фоне глубоких цветов венецианских palazzi [29]29
  От palazzo(итал.) – дом, здание, дворец.


[Закрыть]– красной и желтой охры, коричневой умбры и нежно-розового, сияющих, точно сошедшее на землю солнце.

Приняв душ и одевшись, они спустились вниз и с облегчением выяснили, что Берио еще не приходил. Спешно покинув отель, они вышли на небольшую и очень живописную площадь, окруженную множеством пока закрытых магазинчиков. Браво повел Дженни в маленькое кафе на одной из ближайших боковых улочек. Внутри было сумрачно, под потолком сходились низкие балки, словно удерживая в этом месте дух давно ушедших эпох. Браво выбрал столик возле одного из маленьких окон с деревянными рамами, выходящих прямо на канал.

В ожидании завтрака Браво открыл только что купленную свежую газету и по своей привычке пробежал глазами содержание.

Подняв глаза от текста, он проговорил:

– Официальное сообщение из Ватикана. Папа болен гриппом.

– Если они опубликовали эту новость, значит, дела совсем плохи, – сказала Дженни. – Епископская клика наверняка давит на рыцарей все сильнее.

– И предоставляет им все большие средства и полномочия, – добавил Браво. – У нас совсем не осталось времени, Дженни.

Она хмуро кивнула.

– Нужно успеть добраться до сокровищницы раньше рыцарей.

Отложив газету, Браво протянул ей путеводитель «Мишлен» и назвал страницу. Венеция делилась на семь районов, sestieri, каждый по-своему неповторимый. Дженни раскрыла книжку в нужном месте: I Mendicoli, отдаленный от центра рабочий квартал района Дорсодуро, редко посещаемый туристами. Дословно название означало «бедняки», «нищие попрошайки». Когда-то здесь обитали рыбаки и ремесленники, действительно жившие крайне бедно.

Она углубилась в чтение, а Браво тем временем разглядывал монету, найденную в подводном сейфе залива Сен-Мало. Он поворачивал ее то одной, то другой стороной к свету, крутил, зажав между двумя пальцами, и улыбался, снова вспоминая, как отец обучал его собственной криптографической системе. Браво чувствовал огромную благодарность и за эти уроки, и за выработанную под контролем Декстера способность сосредотачиваться на решении задачи.

Дженни вопросительно взглянула на него.

– Что я должна найти?

– Переверни страницу, – велел Браво.

С другой стороны было фото церкви Сан-Николо, а под ним еще одно, с фрагментом росписи. «Святой Николай, покровитель бедняков. Джованни Баттиста Тьеполо», – прочитала Дженни.

– Это кусочек центральной росписи под куполом храма, – пояснил Браво. – А теперь взгляни на монету.

Она взглянула и убедилась, что на ней те же фигура и лицо святого Николая. Точная копия.

Браво перевернул монету. Надпись на лицевой стороне состояла из латинских слов. Mereo adsum tantus proventus.

– Я немного знаю латынь, – сказала Дженни. – Эта фраза не имеет смысла.

– Пока что нет, но в скором времени она его обретет. – Его улыбка становилась все шире. – Сначала я решил, что это настоящая старинная монета. Оказалось, ничего подобного. Это подделка, но такая искусная, что легко ввела меня в заблуждение. А фразу придумал мой отец.

Им принесли заказ, и оба набросились на еду, уничтожая содержимое тарелок так быстро, как только могли.

Браво скопировал бессмысленную латинскую фразу на клочке бумаги. Ниже приписал простенькое равенство: 54–46 = 8.

– На ребре монеты пятьдесят четыре бороздки, – объяснял он. – В классическом латинском алфавите двадцать три буквы. Умножаем это число на два, получаем сорок шесть. – Он указал на начало первого слова. – Для начала отец всегда использовал шифр, изобретенный Цезарем. Каждому символу приводится в соответствие другой, отстоящий на четыре шага. Альфа, таким образом, превращается в омегу, и так далее.

– Такой код очень просто разгадать, – заметила Дженни.

Браво кивнул.

– Но у нас еще есть уравнение. Начиная со второй буквы, шифр меняется. Ключ – уже не четыре, а восемь символов.

– То есть вторую букву в слове заменяем на восьмую от нее по счету?

– Точно, и дальше в том же духе. Третью букву заменяем на девятую, четвертую – на десятую.

– И что же написано на монете?

Браво, закончив писать, показал ей результат.

– «Кошелек нищего в шкафу для податей», – перевела она. – Ты понимаешь, что это значит?

– Думаю, нам нужно отправиться в I Mendicoli и выяснить это. – Он заплатил по счету, и они вышли из кафе.

Солнце уже поднялось высоко, и сырое утро становилось жарким. Школьники уже сидели на уроках, студенты-художники спешили на зарисовки мимо фантастических средневековых зданий, зажав под мышкой этюдники, в руках – мобильные телефоны, и безостановочно болтая.

– Боже… да ведь вода воняет, и еще как! – изумилась Дженни, когда они пересекали канал по мосту.

Браво рассмеялся.

– О да, аромат Венеции – это для ценителей! К нему нужно привыкнуть.

– Ну нет уж, увольте!

– Ничего, со временем, ручаюсь, ты изменишь мнение, – со смехом резюмировал Браво.

Он шел впереди, а Дженни время от времени останавливалась, словно в недоумении.

– В чем дело? Думаешь, я не найду дорогу? – спросил он наконец. – У тебя совершенно потерянный вид.

– У меня ощущение, что за нами следят. Обычно я ориентируюсь по отражениям в витринах магазинов или автомобильных зеркалах, но пока почти все витрины закрыты, а машин здесь, понятное дело, нет. Вода не годится. Крайне ненадежный способ, – из-за ряби и бликов все равно ничего толком не разглядеть…

Они продолжили путь, охваченные смутным беспокойством, окруженные со всех сторон запахами утренней Венеции. Ветерок с легким винным привкусом, мимолетное дуновение женских духов, специфический запах светлого истрийского камня – все эти ароматы были словно принесены с нормандского побережья на крыльях архангела Михаила. Но все перебивал вечный тяжелый запах разложения, исходящий от темно-зеленой воды. В Венеции даже среди бела дня, в ясную, солнечную погоду, вас не оставляло острое ощущение близости тайны. Бесконечно поворачивая, вы слышали чьи-то шаги, то приближающиеся, то удаляющиеся; неожиданно попадали из узенького переулка на одну из венецианских campo, старинных площадей, где разговаривали между собой приглушенными голосами старики, и одинокая фигура в черном, крадучись, в последний момент ускользала из поля вашего зрения.

Первая остановка была в районе Сан-Поло, где соединял берега Большого канала мост Риальто, построенный в 1172 году и до века девятнадцатого остававшийся единственной пешеходной переправой между право– и левобережной Венецией. Браво и Дженни ступили на мост, наблюдая, как по обеим сторонам канала начинали работу магазины: гостеприимно распахивались двери, раскрывались ставни, по бокам от входа и в витринах появлялись зазывные вывески.

Банк Венеции располагался сразу за Эрберией, старинным открытым рынком времен Казановы. Здесь продавали зелень и свежие продукты, каждое утро привозимые в Венецию с небольших островков, усеивавших воды лагуны. Острый запах пряных трав смешивался с пьянящим ароматом спелых апельсинов, спаржи, молодых артишоков – castradure и благоуханием только что срезанных цветов. Они пробирались по рынку через радостно гомонящую толпу. Дженни, охваченная необъяснимой тревогой, пыталась вычислить слежку, но в такой толчее все ее усилия были бесполезны. Оптовые торговцы уже уезжали, освобождая место для розничных продавцов.

Банк занимал роскошное старинное здание в византийском стиле, с галереями и многочисленными обрамленными колоннами узкими сводчатыми окнами; оно было отстроено заново после опустошительного пожара 1514 года. Как многие здания в Венеции, это отличалось богатством тонкой отделки, искусной работы каменными скульптурами и готическими угловыми камнями. Внутри мраморные стены поднимались к куполу, центр которого украшала великолепная мозаичная картина, изображающая венецианский флот под поднятыми парусами.

Браво что-то сказал худощавому господину средних лет за высокой стойкой, закрывавшей проход наверх, и тот передал ему бумажную форму, куда необходимо было внести исключительно номер счета. Браво не понадобилось даже вписывать свое имя, только расшифрованные цифры из записной книжки отца.

Служащий забрал форму и удалился. Он отсутствовал минуты три, не больше. Вернувшись, он открыл дверцу на стойке и пропустил Браво, – но не Дженни. Вежливо и почтительно, но при этом твердо он произнес:

– Надеюсь, вы понимаете, синьорина. Устав банка запрещает доступ к ячейке кому-либо, кроме держателя счета. Видите ли, это вопрос безопасности.

– Я все понимаю, синьор, – улыбнулась Дженни и, обратившись к Браво, добавила: – Я подожду на улице. Поищу нашего приятеля. – Она имела в виду Берио, подозревая, что он все-таки тайком следовал за ними.

Браво кивнул.

– Я скоро вернусь.

Служащий повел его по мраморному полу к лестнице, ведущей в небольшой вестибюль. Они поднялись наверх. Массивная дверь в депозитарий была открыта. Ну конечно, это ведь Венеция. Банковские хранилища здесь размещались не внизу, в подвалах, а наверху, так что им не страшны были регулярные наводнения.

Они прошли в маленький кабинет, один из шести, что располагались по левую руку от входа в холл. Здесь служащий оставил Браво на короткое время, а затем вернулся, держа в руках продолговатый металлический ящичек. Он поставил его на стол перед Браво и сказал:

– Я буду ждать вас снаружи, синьор. Когда закончите, позовите меня.

Он вышел из комнатки, бросив на прощание взгляд через плечо.

Некоторое время Браво молча смотрел перед собой, представляя отца на этом самом месте. Декстер сидел здесь, на этом самом месте, а на столе стоял ящичек с открытой крышкой… Браво протянул обе руки и сжал ящик, как будто металлические стенки до сих пор хранили живое тепло от прикосновений отца. Потом откинул крышку.

Дженни стояла возле входа в банк, укрывшись в тени галереи, и смотрела на залитую солнцем улицу. С деланно скучающим видом прислонившись к одной из колонн, она потягивала из небольшого стаканчика апельсиновый сок, купленный на рынке прямо с лотка. Терпкий вкус свежевыжатого сока был превосходен, но все остальное ей решительно не нравилось. Рыская взглядом по многолюдной площади, Дженни не могла избавиться от ощущения нависшей угрозы. Глухо болели виски, словно невидимый призрак Декса упорно пытался втолковать ей что-то важное.

С каждым днем ей все труднее давалась эта работа. Зачем она только согласилась? Впрочем, ответ был очевиден: об этом попросил Декстер, а отказать ему она не могла. Разве он не доказал, что лучше самой Дженни знает, что ей нужно? Видимо, с его точки зрения лучше всего для нее было защищать Браво. Но реальность зачастую обнаруживает мало общего с любыми логическими построениями. Жизнь наносит нечестные удары. Вот Браверманн Шоу, черт возьми, и оказался таким ударом в поддых. «Так больше продолжаться не может. Когда я решусь рассказать ему? – спросила Дженни у самой себя. – Смирись, – тут сама же и ответила она. – Ничего не выйдет. Расскажешь, и все рухнет у тебя на глазах в ту же самую секунду. Ты потеряешь его навсегда…»

– Нашла Берио?

Она вздрогнула, приходя в себя, и резко обернулась.

– Гм… нет, но это не значит, что он не околачивается где-нибудь поблизости, наблюдая за нами.

– Ну, в конце концов ему ведь приказали охранять нас.

Теперь они направлялись по узким улочкам в Дорсодуро, оставив позади шум толпы. Звуки шагов эхом отражались от стен домов и камней мостовых, призрачные отблески воды пробегали по стенам зданий, искажая цвета.

– Что было в банковской ячейке? – спросила Дженни.

– Сто тысяч долларов.

Она тихонько присвистнула.

– Ничего себе.

– И еще… вот это. – Быстро оглядевшись, Браво извлек «Сиг-Сойер-П220». – Он заряжен патронами 38-го калибра.

У Дженни округлились глаза.

– Черт, да с этой штукой можно выиграть войну!

– Полагаю, именно поэтому он и лежал в ячейке, – ответил Браво, убирая оружие.

– Ты… умеешь им пользоваться? Может быть, лучше я его возьму?

– Дженни, я с сотни шагов попаду в яблоко на твоей голове. – Он рассмеялся. – Можешь быть уверена, отец позаботился об этом. Практики у меня было предостаточно…

На фоне многих других зданий Венеции, по праву гордящейся своими архитектурными чудесами, церковь Сан-Николо казалась совсем скромной и незамысловатой. Основанная в шестом веке генуэзскими переселенцами, она до сих пор всем своим видом напоминала об их исключительной бедности. В четырнадцатом веке церковь более чем своевременно подреставрировали, восстановив в том числе уникальное тройное окно. В пятнадцатом веке пристроили живописную галерею. Но в целом церковь почти не изменилась за прошедшие века.

– Храм, расположенный в тихой заводи бедняцкого квартала, слишком далеко от течения парадной религиозной жизни Венеции, обходили своим вниманием меценаты и богатые прихожане, – рассказывал Браво, пока они с Дженни шагали по узкой улочке. – Постепенно церковь Сан-Николо превратилась в прибежище фанатиков, стекавшихся сюда для умерщвления плоти.

– Но как тогда она вообще сохранилась до сегодняшнего дня?

– Хороший вопрос. Отчасти благодаря средствам, пожертвованным женским монастырем Санта-Марина Маджоре. Монастырь расположен здесь же, рядом с Сан-Николо. По крайней мере, именно на эти деньги церковь реконструировали в четырнадцатом веке.

– Это наверняка обошлось в целое состояние, – заметила Дженни. – Хотела бы я расспросить тех монахинь, как они умудрились провернуть такое великое дело.

Внутри церковь была прекрасна строгой, холодной красотой; роспись кисти Тьеполо, изображающая святого Николая, внушала невольное благоговение. Они стояли под центральной апсидой, увенчанной византийским карнизом седьмого века. В этот ранний час они были почти единственными посетителями церкви, но снова и снова слышали далекое эхо приглушенных голосов, напоминающее плеск воды в каналах, шорох открываемых и закрываемых дверей, шелест шагов по каменному полу.

Браво остановил проходившего мимо священника.

– Простите, святой отец, вы можете что-нибудь сказать об этой монете?

Священник был глубоким стариком, лицо его изрезали многочисленные морщины, и обветренная кожа напоминала искусно выделанную шагрень. Длинные, абсолютно седые волосы и борода остро нуждались в расчесывании, так что он напоминал скорее не служителя церкви, а одного из тех самых нищих, в честь которых получил название квартал. Несмотря на солидный возраст их обладателя, живые черные глаза смотрели на Браво пронзительно, словно заглядывая в самую душу. Священник долго буравил его изучающим взглядом, а потом улыбнулся и взял в руки протянутую монету. По этим рукам никакой наблюдатель не догадался бы о возрасте святого отца: они выглядели так, словно священник был по меньшей мере втрое младше. Собственно говоря, преклонный возраст выдавали лишь морщины на его лице. Прочие печально известные приметы старости начисто отсутствовали.

Священник бегло осмотрел лицевую сторону монеты, затем перевернул ее ловкими, как у фокусника, пальцами, кивнул сам себе и поднял взгляд на Браво. В глубине его глаз, освещенных изнутри неведомым знанием, плескался то ли смех, то ли удовлетворение.

– Пожалуйста, подождите здесь, синьор, – попросил он, склонив голову.

Забрав монету, святой отец исчез за одной из колонн. Наступила тишина. В лучах света кружились оседающие пылинки, солнечные зайчики яркими пятнами рассыпались по мраморному полу, вызывая в воображении охапки свежих цветов на рыночной площади. Мимо, шагая точно в унисон, словно повинуясь заповеданному им Господом неслышному ритму, одна за другой прошествовали три монахини, спрятав руки под черными одеяниями.

– Уверен, что стоило отдавать ему монету? – спросила Дженни.

– Честно говоря, не знаю, – сказал Браво. – Но что сделано, то сделано.

Двое священников, один худощавый и повыше ростом, другой пониже, плотный и круглый, точно винный бочонок, приблизились к ним со стороны северного нефа, о чем-то тихо беседуя. Лица их были низко опущены и оставались в тени.

– Я пойду за ним. – Дженни неожиданно дернулась, и удивленные священники остановились, перешептываясь. Браво схватил девушку за руку. Немного постояв, служители повернули обратно и ушли, растворившись среди теней.

– Послушай, Браво…

Он приложил палец к губам.

– Когда речь идет о безопасности, командуешь ты, без вопросов. Остальное предоставь делать мне самому, ладно?

Она отступила, вспыхнув от гнева. Браво видел, что Дженни испытывает тревогу из-за того, что вынуждена уступить ему контроль над ситуацией, и понимал, что она все еще сомневается в его интуиции, в мотивах его поступков и – что было хуже всего – в силе его духа. Неважно, что они с нею были близки, – между ними по-прежнему зияла пропасть недоверия. Словно обоюдная страсть была всего лишь преходящим миражом… Браво был так счастлив вчера вечером, когда они оказались в Венеции. Он чувствовал, что стоит на пороге чего-то, к чему стремился всю жизнь, чего-то настолько серьезного и важного, что он наконец освободился бы от чувства вины, преследовавшего его со дня смерти Джуниора. Но теперь Браво внезапно увидел себя со стороны, словно явь незаметно перешла в сон, – неведомо где, неведомо когда… Окружающий мир потерял всякую определенность, под ногами был тонкий лед, еще немного – и он потеряет равновесие и провалится в обжигающе холодную темную воду…

Придя в себя, Браво, к собственному ужасу, обнаружил, что они с Дженни смотрят друг на друга с откровенной яростью в глазах.

– С дядей Тони ты бы не стал так разговаривать, – прошипела она.

– Стал бы! Хочешь – верь, хочешь – нет. Двое могут принимать решения, только если один из них мертв!

Перефразировав знаменитое высказывание Франклина, [30]30
  «Трое способны хранить тайну, если двое из них мертвы» ( Бенджамин Франклин).


[Закрыть]Браво разрядил обстановку, чего и добивался. Он почувствовал, что Дженни расслабилась.

– Хорошо. Просто помни, что я забочусь о тебе, – прошептала она.

Из тени под огромным церковным окном вынырнул еще один священник и жестом поманил их к себе.

– Мое имя – отец Мосто. – На ладони у него лежала золотая монета. Среднего роста, с шапкой коротких прямых черных волос и темной, цвета кофе со сливками, кожей, священник, вполне вероятно, был родом из Кампаньи, южной области Италии вокруг Везувия. Возможно, не обошлось и без примеси африканской или турецкой крови. Не будучи особенно высоким и крупным, он производил внушительное впечатление благодаря широким плечам и крепкому торсу. Глаза подозрительно взирали на мир с заросшего густой бородой широкоскулого лица.

– А ты – Браверманн Шоу, – утвердительно проговорил он, перехватив монету большим и указательным пальцами. – Сын Декстера.

– Верно. – Браво взял протянутую монету.

– Твой отец оставил мне фотографию, – кивнул священник. – Идем со мной, нам нужно поговорить.

Дженни направилась было следом, но отец Мосто поднял ладонь.

– Это касается только нас с хранителем. Впрочем, можете подождать за дверью, если хотите.

Глаза Дженни вспыхнули.

– Декстер Шоу поручил мне охранять его сына. Я последую за ним.

На лице священника отразилось смятение. Затем он отрезал:

– Это невозможно. Соблюдайте установленный порядок. Ни одному другому стражу не понадобилось бы напоминать о существующих правилах!

– Но, святой отец, – вмешался Браво, – Дженни права. У меня нет от нее секретов. Мы можем смело говорить при ней.

– Нет. Это недопустимо. – Священник сложил руки на груди. – Совершенно недопустимо.

– Но это воля отца и моя собственная. – Браво пожал плечами. – Впрочем, если вы настаиваете, мы просто повернемся и уйдем…

– Нет, ты не можешь так поступить, – на щеке отца Мосто начал слабо подергиваться мускул, – и прекрасно понимаешь, почему.

– Понимаю, – откликнулся Браво, – и все-таки сделаю это, уж поверьте.

Отец Мосто смотрел на него с нарастающим раздражением.

Браво повернулся и зашагал прочь, Дженни рядом с ним.

– Браверманн Шоу! – воскликнул священник. – Возможно, ты не слишком хорошо знаком с традициями ордена. Женщинам не место…

Браво даже не обернулся. Некоторое время святой отец провожал их взглядом. Потом снова заговорил, и на этот раз в его голосе сквозили умоляющие нотки:

– Не делай этого, прошу тебя! Это… противоречит древним обычаям!

Браво обернулся.

– Может быть, пришла пора уточнить, что такое традиция, а что – бездумное повторение отжившего? Какие правила имеют смысл, а какие – никогда его не имели?

Священник угрюмо смотрел на Браво, и лицо его было чернее тучи. Он едва заметно переступал с места на место маленькими, словно у девушки, ногами.

– То, что ты делаешь, чудовищно. Я не могу на это пойти. Ты подрываешь…

– Ничего я не подрываю, святой отец, – мягко сказал Браво. – Я просто предлагаю вам другой подход к решению вопроса. В точности так же поступил бы на моем месте мой отец.

Отец Мосто в задумчивости запустил пальцы в бороду, неприязненно глядя на Дженни.

– Как же ваша прославленная христианская кротость, святой отец? – совсем тихо спросила она.

Браво вздрогнул, испугавшись, что этими словами она разрушила кропотливо, с таким трудом налаженный хрупкий мир. Но, взглянув на отца Мосто, он увидел, что выражение его лица едва заметно смягчилось. Как и все люди, святой отец был неравнодушен к лести. К тому же Дженни выбрала для своей реплики психологически удачный момент. До отца Мосто, наконец, дошло, что она не так покладиста и далеко не так глупа, как он полагал. Браво не мог не восхититься тонкостью этого хода. Значит, все это время Дженни напряженно следила за разговором, отмечая малейшие нюансы, и подала голос в то единственное мгновение, когда святой отец готов был уступить и нуждался лишь в легком поощрении. Браво захотелось убедиться в своем предположении. Позже, когда будет время, он спросит у нее самой…

На лице отца Мосто отобразилось сложное выражение – смесь покорности судьбе и облегчения.