Текст книги "Аутодафе"

Автор книги: Эрик Сигал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 35 страниц)

57
Тимоти

Тим не осмеливался звонить из конторы прихода. И даже из дома отца Ханрэхана, поскольку сестра Элеонора, многие годы ведавшая его хозяйством, в любую минуту могла войти.

Чувствуя себя виноватым, он купил в киоске номер «Тэблет» и расплатился пятидолларовой купюрой, попросив продавца дать ему сдачу серебром.

– Что, отец мой, в игральные автоматы собрались?

– Угадали, мистер О’Рейли.

Да, даже ближайшим телефонным автоматом не воспользуешься – того и гляди, попадешься на глаза кому-нибудь из прихожан.

В отчаянии он доехал на метро до Фултон-стрит, нашел там офисное здание с установленными возле него таксофонами и вошел в будку, так чтобы его было не видно и не слышно.

– Алло, Тим? Рад тебя слышать.

– Спасибо, Ваше Преосвященство, что нашли время ответить на мой звонок.

– Что за глупости, Тим! Ты же знаешь, я всегда рад с тобой поговорить. Вообще-то, должен сказать, это телепатия: я как раз собирался тебе позвонить. Что у тебя случилось?

– Ваше Преосвященство, – начал Тим, – я… Это очень трудно объяснить…

– Тим, не нравится мне твое настроение. Надеюсь, ты не растерял… веры? Здесь, в Бостоне, священники разбегаются так, будто в соборе пожар.

– Нет, нет, – поспешил заверить Тим. – Но я не могу вам объяснить всего по телефону. Можно мне приехать и поговорить с вами лично?

– Конечно. Завтра же с утра выделю тебе время, если ты сам к этому времени успеешь.

– Благодарю вас, Ваше Преосвященство.

Тим облегченно вздохнул.

Резиденция кардинала находилась в Брайтоне на холме. По римским меркам, ее едва ли можно было назвать грандиозной, но в сравнении с царившей прежде пуританской атмосферой она выглядела даже роскошной.

Тим нервно ждал на скамье в конце длинного коридора с мраморным полом. Прошло минут десять, прежде чем распахнулись высокие двери красного дерева и секретарь кардинала, смуглый широкоплечий кубинец, жестом пригласил посетителя войти. Неожиданно за его спиной возникла солидная фигура самого Малрони. Он от дверей окликнул Тимоти:

– Входи, мой мальчик! Добро пожаловать в край бобов, трески и «Ред Сокс».

Он обнял Тима за плечи и повел в уютный небольшой кабинет, оглядываясь на священника-кубинца.

– Отец Хименес принесет нам чаю, а мы пока можем начать. Я бы пригласил тебя на ленч, но мне предстоит обед с ректоратом богословского факультета Бостонского колледжа, на котором я должен буду отстаивать свои позиции в ответ на их вымогательства. Я подумал, лучше я избавлю тебя от этого бремени, пока сам кардиналом не станешь.

Его Преосвященство откинулся на спинку кожаного кресла, почти такого же красного цвета, как его мантия, и сказал:

– Так, так, мой мальчик, впервые вижу тебя в таком мрачном настроении. Что-то тебя тревожит. Рассказывай, что случилось.

Накануне Тим всю ночь провел в раздумьях, какой придумать предлог, какую сочинить историю, и, конечно, если понадобится, то и солгать, чтобы только уговорить кардинала перевести его из Бруклина.

– Занятно, Тим, – заметил Малрони. – Помню тебя еще розовощеким семинаристом. Потом ты стал ученым священнослужителем в Риме, но меня всегда поражало, что ты нисколько не меняешься внешне. А сейчас я вижу на твоем лице тень. Из чего заключаю, что ты в тяжелом кризисе. И, что бы ты мне ни говорил давеча по телефону, миссия пастора тебя вдруг разочаровала. Я прав?

– Нет, Ваше Преосвященство, – выпалил Тим, – ни в коей мере. Просто…

Он никак не мог договорить эту фразу, но вдруг принял для себя решение, что, несмотря на риск, сказать правду будет лучше всего.

– Дело в женщине…

Прелат закрыл лицо руками и невнятно произнес:

– Отец Небесный, так я и знал!

– Нет, вы не так поняли, – перебил Тим. – Я хочу сказать – была одна женщина… Она жила в моем приходе…

– И?

– Но это было задолго до моего посвящения в сан, – с жаром сказал Тим. – Я тогда был в семинарии и… да, Ваше Преосвященство, я с нею согрешил. – Он чуть помолчал и добавил: – Я тогда любил ее всем сердцем.

Кардинал вскинулся:

– А теперь?

– А теперь я снова там, где могу ее увидеть. Это невыносимо…

– Она замужем? – перебил прелат.

Тим кивнул.

– И я наверняка знаю, что у нее есть ребенок, по крайней мере один.

– Так, хорошо. Ты с ней говорил?

– Нет, я ее видел только издали. Но от этого у меня…

– Болезненные воспоминания? – допытывался прелат. В голосе его слышалось сочувствие.

– Да, именно. Боюсь, я больше не могу оставаться в Сент-Грегори, иначе я просто сойду с ума.

На счастье, в дверях появился отец Хименес. Он нес поднос с чаем и сдобным печеньем. Секретарь поставил поднос на стол кардинала, и тот улыбнулся.

– Спасибо, Роберто, можешь там и оставить.

Секретарь почтительно склонил голову и быстро исчез.

Кардинал опять повернулся к Тимоти. Синие глаза его протеже излучали тревогу. Старик улыбнулся.

– Отец Хоган, если честно, я уже начал подумывать, не подвергает ли Господь испытанию твердость моей веры. Но теперь, слава Богу, ты меня укрепил.

– Я не очень вас понимаю, Ваше Преосвященство.

– Видишь ли, Тим, с тех пор как я удостоился архиепископского трона в Бостоне, я все время искал повод организовать твой перевод сюда, дабы я не в телескоп мог наблюдать за восхождением твоей звезды. И буквально несколько дней назад мне представилась идеальная возможность.

Он помолчал и скорбным голосом пояснил:

– Единственное, что меня огорчает, это то, что подоплека довольно печальная. Тебе в Григорианском университете не приходилось встречаться с парнем по имени Мэтт Риджуэй?

– Пару раз виделись. Он был на два курса старше, и мне всегда нравились его статьи в «Латинитасе». У него такое чувство юмора! Не говоря уже о великолепном знании языка.

– Ты себе и представить не можешь, какие он творил чудеса в наших школах! – продолжал кардинал. – Я его назначил директором по классическим языкам, и он исколесил все Содружество вдоль и поперек, распространяя, если можно так выразиться, благую весть о Евангелии. – Прелат вздохнул. – Такой был одаренный молодой человек!

– Был, Ваше Преосвященство? Он что, заболел?

– Сказать откровенно, – по-прежнему скорбно произнес Малрони, – его уход есть симптом некоей болезни внутри самой Церкви. Он вздумал жениться. Говорит, не в силах выносить одиночества. И должен тебе признаться, я могу его понять.

– Да, Ваше Преосвященство, – отозвался Тим, вдохновленный внезапным личным поворотом в разговоре.

– Я прилагаю все усилия к тому, чтобы Мэтта отпустили в Риме. Но это сделать очень непросто. Я думаю, что все члены курии, не говоря уже о Его Святейшестве, несколько «ошарашены» многочисленными случаями отступничества, воспоследовавшими за решением Иоанна XXIII «приоткрыть окно».

Так или иначе, Тим, дело в том, что архиепископство Бостонское осталось без директора по классическим языкам и без достойного кандидата на его место. Уверен, ввиду этого начальство будет благосклонно к просьбе о твоем незамедлительном переводе. Как скоро ты мог бы сюда перебраться?

– Я могу обсудить это с отцом Ханрэханом? Я бы не хотел создавать ему лишних проблем, он этого не заслужил.

– Конечно, Тим. Но я уверен, что мой старинный друг и преемник, епископ Бруклинский, подыщет ему другого помощника, и ты уже к Четвертому июля приступишь к своим новым обязанностям. Тогда мы сможем устроить двойной праздник.

Кардинал взглянул на часы:

– Ого, если я опоздаю, то никогда не смогу защитить Веру от этого злосчастного ректората!

Перед тем как сесть в самолет, Тим позвонил отцу Джо, чтобы поделиться с ним своей радостью. Но в конторе прихода сказали, что священник уже ушел домой.

В этот момент объявили о завершении посадки. Он поспешил на борт, чувствуя, что с души его сняли большой камень.

58
Тимоти

Домой Тим добрался в начале девятого. С порога он понял, что случилось нечто ужасное.

На столе была только одна тарелка, рядом, как статуя, сидела старушка сестра Элеонора. Ее лицо выражало большую тревогу.

– Что случилось, Нелл? Где отец Джо? Заболел?

– Нет, нет, – ответила та. – Но ему пришлось спешно уехать, чтобы совершить последнее таинство – кажется, теперь это как-то иначе называется.

– Да, это называется «соборование», – быстро подсказал Тим. Он был охвачен нетерпением. – Так кто умирает-то?

Монахиня внезапно побелела.

– Я не знаю. Кто-то с пневмонией. – Она явно нервничала. – Имени я не уловила.

Тим догадался, что она что-то утаивает.

– Говорите, кто! – потребовал он.

Испуганная сестра выпалила:

– Ваша мать, отец Тим. Он уехал к вашей матери. В клинике сказали, она просила прислать именно его.

Его мать?

Если, как уверяли Такк и Кэсси, его мать не способна к рациональному мышлению – и даже не может узнать собственного сына, – то как она умудрилась на смертном одре сохранить такую ясность ума, чтобы вспомнить отца Ханрэхана и послать за ним?

Тим помчался к конторе прихода и стал судорожно искать в столе ключи от казенного микроавтобуса, одновременно расспрашивая отца Диаса, по какой дороге быстрее доехать до приюта «Маунт Сент-Мери». Затем он выскочил на улицу, взобрался на сиденье, с минуту повозился с ключом зажигания и рванул с места.

Тим вдавил педаль в пол и всю дорогу безумно гнал. Он вел себя почти как самоубийца, так, словно боялся, что то, что ему предстоит узнать, настолько круто изменит его жизнь, что ее с таким же успехом можно лишиться и по дороге.

Через полтора часа, заехав на заправку, Тим вдруг увидел на парковке стоящий по соседству с кафе «Говард Джонсон» старенький «Пинто» Ханрэхана. Оставив заправщика заливать ему бак, Тим с безумными глазами бросился к священнику, который в этот момент потягивал чай, стараясь успокоить нервы.

Тим решил, что сейчас не время для церемоний.

– Так, Джо, – начал он с места в карьер, – больше вы мне не лгите! Почему меня никогда не пускали к матери? Дальше мы поедем вместе, и вы мне расскажете все.

Ему пришлось собрать остатки воли, дабы не схватить старого священника за грудки.

Не прошло и нескольких минут, как они опять были на трассе. Машину вел Тим, а Джо Ханрэхан взволнованно говорил:

– Видишь ли, Тим, у нее были галлюцинации. Она говорила такие вещи, от которых у человека может разорваться сердце.

– Вы хотите сказать, что вы эти речи сами слышали?

– Да, – кротко признался Ханрэхан. – Это же мой долг священника.

– А как насчет моего сыновнего долга?

– Твой долг был жить своей жизнью, мой мальчик.

– То есть все эти годы вы меня обманывали! – вспылил Тим.

Ханрэхан поджал губы.

Они съехали с трассы, и дорога пошла серпантином вверх. Минут через десять они уже будут у клиники.

И тогда Тим получит ответ на все вопросы.

Каменные колонны, железные ворота. Табличка со следами надписи в две строки: «Лечебница «Маунт Сент-Мери».

Тим был охвачен таким волнением, что никак не прокомментировал жалкий эвфемизм для богадельни. Сейчас все его мысли были об одном. После стольких лет страданий он наконец оказался там, куда рвался все свое детство.

Троица монашек, в числе которых явно была и матушка-настоятельница, дожидались их у дверей.

– Отец Джозеф! – поприветствовали они Ханрэхана. В голосах монашек одновременно слышались беспокойство и любовь.

– Добрый вечер, сестры. Мне жаль, что мы встречаемся по столь печальному поводу. Ах да, познакомьтесь, это мой новый помощник, отец Тимоти.

Две монашки из трех не придали особого значения факту присутствия Тима. Зато третья, судя по всему – новенькая, лет двадцати с небольшим, еще не научилась воспринимать священников исключительно как пастырей божьих, а не как мужчин.

Две монашки повели Ханрэхана по темному коридору, а третья с Тимом отстали на несколько шагов. Молодая женщина шепнула:

– Отец мой, пожалуйста, не обижайтесь на меня, но ваши глаза поразительно похожи на ее.

– Да, – тихо ответил тот, – я ее сын.

– Я так и подумала, – шепотом продолжала монахиня. – Маргарет так часто о вас говорила!

Говорила? Он чуть не закричал. Но вслух спросил:

– Что именно?

– Ну, – начала девушка, – вы, наверное, знаете, у нее бывают галлюцинации. При всем моем уважении к вам, вас не назовешь Мессией.

– Нет, конечно, – едва слышно согласился Тим. – А что-нибудь осмысленное она говорила?

Сестра зарделась.

– Называла вас «красавцем». Говорила о ваших глазах.

«Надо же, видела меня каких-то несколько дней, а до сих пор помнит мое лицо», – подумал Тим.

– Сестра, а какой у нее диагноз?

– А вы разве не в курсе? – Новенькая была озадачена. – Понимаете, если исходить из истории болезни – а ее уже двадцать пять лет наблюдают, – то чаще всего повторяется слово «шизофрения».

– А что еще есть в ее карте? – быстро спросил Тим, видя, что отец Джо с сестрами свернули за угол.

– Ну, например, что в последнее время ее состояние ухудшилось из-за прогрессирующего старческого слабоумия. И конечно, сейчас эта ужасная пневмония… У нее очень высокая температура. Боюсь, вы очень расстроитесь, когда ее увидите.

– Я готов, – ответил Тим, глядя в пространство. Он умолчал о том, что готовился к этой минуте всю свою жизнь.

В конце длинного безмолвного коридора на темный линолеум легла полоска света. Свет лился из открытой двери палаты. Отец Ханрэхан и две старшие монахини уже вошли к больной.

Страх пробирал Тимоти до мозга костей. Молодая монашка это уловила и ободряюще тронула его за рукав.

Ту, что предстала взору Тимоти, едва ли можно было назвать личностью. Это было какое-то призрачное видение. Морщинистое лицо с впалыми щеками обрамляли клочья спутанных седых волос. Единственным, что еще жило на этом лице, оставались глаза.

Его глаза.

Не обращая внимания на капельницы, женщина с силой вцепилась в металлические прутья по бокам кровати. Она билась в страшном влажном кашле.

Потом глаза их встретились.

Маргарет Хоган уперлась в Тима окаменевшим взором. Безумная умирающая женщина в один миг поняла, кто вошел в ее жизнь перед самым ее концом.

– Ты… Тимоти, – прохрипела она. – Ты мой сын.

Он чуть не умер от разрыва сердца.

Потом ее сознание вновь помутилось.

– Нет, ты архангел Гавриил, или Михаил, или Илия… Ты пришел взять меня на Небеса…

Тим попытался жестом привлечь внимание отца Ханрэхана. Он хотел от него подтверждения того, что даже сейчас, на пороге собственной смерти, Маргарет Хоган была способна узнать своего сына.

Насколько это все было бы проще шестнадцать лет назад, когда Такк Делани с такой жестокостью выбил из него всякую надежду повидаться с нею!

Все, видно, сговорились его к ней не пускать.

– Я бы хотел, чтобы вы нас оставили наедине, – негромким, но твердым голосом попросил Тим.

Не понимая, что происходит, матушка-настоятельница попробовала возразить:

– Но ведь ее духовник – отец Ханрэхан…

– А я – ее сын, – невозмутимо объявил Тим.

Старик знаком приказал сестрам выйти из палаты.

Тимоти вдруг остался наедине с женщиной, давшей ему жизнь.

– Маргарет, – начал он, изо всех силах стараясь держать себя в руках, – мы можем поговорить?

Она посмотрела невидящим взглядом.

– Я пришел вас соборовать.

– То есть совершить елеосвящение?

– Да, – кивнул Тим.

Отец Ханрэхан оставил на столике свой саквояж, и сейчас Тим вынул оттуда столу и накинул себе на плечи. Держа в руке флакончик с елеем, он сел подле кровати, гадая, как долго продлится внезапное прояснение ее рассудка. Она снова забилась в кашле, лишь усилив его опасения.

Он попробовал исполнить роль пастора. С сыновней он уже опоздал.

– Маргарет Хоган, я готов выслушать твою исповедь, – тихо сказал он.

Движения старой женщины были машинальными. Она перекрестилась и пробормотала:

– Благослови меня, отец, ибо я согрешила. С моей последней исповеди прошло триста лет…

О Боже, подумал Тим.

Она принялась бормотать что-то об ангелах, ведьмах и демонах. Говорила, что она мать Спасителя.

Тим прикрыл глаза рукой, делая вид, что слушает, а на самом деле сдерживая слезы.

Затем, как луч солнца посреди бури, на нее вдруг снизошло озарение.

– Ты не настоящий священник. Ты мой мальчик, ты просто нарядился священником. Ты мой Тимми, правда же?

Как ни парадоксально, его больше потрясло это прояснение ее рассудка, чем ее безумие. Он постарался ответить как можно спокойнее:

– Да, мама, я Тимоти. Но я уже вырос.

– И стал священником? – По ее лицу скользнула тень сомнения. – Мне никто не говорил, что мой малыш стал слугой Господа. – Она молча воззрилась на него.

«Сейчас или никогда. Это мой единственный шанс».

– Мама, а кто был мой отец?

– Твой отец?

Тим кивнул и настойчиво попросил:

– Пожалуйста, постарайся сосредоточиться. Скажи мне, кто это был.

Она посмотрела на него и улыбнулась.

– Как кто? Конечно, Иисус!

– Иисус? – Надо как-то вернуть ее к реальности! Он попытался придать своему голосу убедительность: – Это не мог быть Иисус. Иисус сидит по правую руку от Господа. Постарайся подумать! Я понимаю, это было так давно…

– О да! – Она кивнула. – Очень, очень давно, и я многое забыла. Не могу вспомнить. Нет, нет, я точно знаю: это был Моисей.

– Моисей?

– Конечно. – Взгляд у нее опять стал безумным. – Да, да, я теперь вспоминаю. Ночью ко мне приходил Моисей. И сказал, что у меня будет сын.

– Сын? – переспросил Тим. – И этот сын – я?

Она снова взглянула на него.

– Нет, ты же священник! Ты пришел дать мне последнее причастие, чтобы я опять могла очутиться в объятиях Моисея и увидела своего младенца Иисуса.

У Тима что-то екнуло в груди. «Ну, почему мне не удается до нее достучаться? Добиться от нее правды?»

Неожиданно она сказала:

– Благословите меня, отец, ибо я согрешила. Я согрешила с…

Закончить фразу ей не удалось. Она откинулась на подушки и замерла. Дыхание ее остановилось.

Как в тумане, Тим исполнил обряд до конца. Совершил помазание елеем и отпустил усопшей ее грехи.

– Именем Отца… Сына… и Святаго Духа.

Затем он встал и еще раз посмотрел на мать. Наклонился, поцеловал ее в лоб, постоял и наконец отвернулся.

59
Тимоти

– «Смиренно просим Тебя, о Господи, о душе рабы Твоей Маргарет, которую ныне призвал Ты от мира сего, и предаем ее прах земле, из которой она и вышла…»

– Аминь, – сказал Тимоти, и голос его утонул в негромком хоре людей, стоящих у могилы Маргарет Хоган.

Их было немного. Только сын да сестра с мужем и двумя дочерьми. Третья дочь, Бриджит, теперь была замужем и жила в Питтсбурге. Она не сочла нужным ехать в такую даль, чтобы присутствовать на похоронах человека, с которым даже не была знакома.

Когда все бросили на гроб Маргарет по горсти земли, отец Ханрэхан прочитал из Евангелия от Иоанна:

– «Да не смущается сердце ваше». – И закончил словами Иисуса, обращенными к Фоме: – «Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только чрез Меня».

Священник сделал знак к окончанию службы, и все двинулись к воротам кладбища. Дул пронизывающий ветер.

Тим остался у могилы матери и говорил с ней, умершей, как еще совсем недавно разговаривал с ней живой, обращаясь к воображаемой личности.

Догнав остальных, он услышал, как Такк Делани, раздобревший лысый дядька, выговаривает отцу Ханрэхану:

– А почему надгробных речей не было? – В голосе его звучало раздражение.

– Мне жаль, Такк, но так хотел ее сын.

Такк оглянулся на Тима, а тот строго произнес:

– Я не хотел выслушивать здесь фальшивые речи. Здесь уже столько было лжи, что я боялся задохнуться.

– Вот как, Тимми? – пожурил офицер Делани. – Это так теперь у нас священников учат?

Его перебил отец Ханрэхан:

– Оставьте его!

Они молча дошли до запыленного лимузина, дожидавшегося у ворот. Тим подождал, пока все усядутся.

– Тим, садись! – позвал дядюшка. – По радио дождь обещали. Кроме того, если мы поспешим, до пробок проскочим.

– Отлично! – желчно заметил Тим. – Никогда себе не прощу, если вы попадете в пробку. Вы поезжайте, я потом на метро приеду.

Он захлопнул дверь и успел расслышать, как дядька дает указания шоферу: «Поехали. Я вам покажу короткую дорогу».

Тим вернулся к могиле матери. В нескольких метрах от свежего холма стояло большое надгробие некоего «Эвана О’Коннора, любящего мужа, отца и деда». Предусмотрительная родня О’Коннора поставила у могилы каменную скамью, на которой можно было присесть, подумать и помолиться за бессмертные души предков.

Тим задумчиво смотрел на могилу матери. «Ты унесла свою тайну с собой, Маргарет Хоган. Теперь мне ее никогда не узнать».

Он горько улыбнулся и сказал:

– Ради нас обоих, пусть это будет архангел Гавриил. Или даже сам Иисус. Или Моисей…

И вдруг он содрогнулся от ужасной догадки.

Моисей. Ведь в ее жизни был один Моисей! Нет, этого не может быть. Даже подумать об этом – уже богохульство.

И все же…

Он вдруг припомнил один момент из своего детства: ему четырнадцать лет, он сидит в столь памятном ему кабинете, и благочестивый старец рассказывает: «После смерти моей жены председатель синагоги Айзекс нанял ее убирать у меня в доме…»

Разве не человек по имени Моисей Луриа произнес эти слова?

Тим судорожно соображал и подсчитывал в уме. Если он ничего не путает – а Господь свидетель, сейчас он больше всего хотел бы ошибиться! – то Эммон Хоган отсутствовал именно в тот год, когда Моисей Луриа носил траур. Все сходится до мелочей. Самым ужасным образом.

Моисей Луриа овдовел вполне молодым человеком. Как бы он ни горевал, он все же был мужчина. И моя бедная мать, с ее юной красотой… И невинностью…

Возможно, перед этим человеком она испытывала благоговейный трепет. Наверняка испытывала. Он был слуга Господа, пускай даже и другого. А с его красноречием он вполне мог вызвать в ней сострадание к своему одиночеству.

На кладбище спускались сумерки. Тим устремился к метро, гоня мысли прочь.

Стараясь не думать о том, что он, священнослужитель, посвятивший себя любви к Иисусу Христу, может оказаться сыном раввина Моисея Луриа.