Текст книги "Братство смерти"

Автор книги: Эрик Джиакометти

Соавторы: Жак Равенн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

56

Париж, улица Святого Иакова, 21 марта 1355 года

Тело лежало на полу, вымощенном плитами. Лицо было накрыто серым льняным полотном.

– Мы ждем королевского лекаря, Робера Аркура, – сказал Парей. – Конечно, решать ему, но полагаю, что надо делать вскрытие.

Удивленный Фламель остановился в двух шагах от трупа.

– Но я думал, что рыться в теле христианина – это грех.

– Когда это делают первыми – да. Но когда просто следуют за другими…

Парей быстро снял полотно, скрывавшее черты лица палача.

Оно оказалось сплошной раной.

Фламель смотрел на кровоточащее лицо и искал глаза. Парей перехватил его взгляд.

– Вы их не найдете.

– Но не могли же они испариться!

– Тем не менее они исчезли. То ли их выкололи, то ли растворили в…

Он показал пальцем на два гноящихся отверстия, откуда исходил зловонный, становившийся все более сильным запах.

– Словно кто-то хотел нам дать понять, что палачу не хватало прозорливости, – рассуждал вслух начальник стражи.

– Господь принял его душу, – ответил Фламель, – но это ужасное зловоние не свойственно даже мертвым. А потом, – его голос стал ослабевать, – а потом все это… эта жидкость с какими-то зернами, вытекающая из ушей, – это не плоть, даже разлагающаяся, и не…

– Не кровь. Я достаточно видел мертвых на полях сражений и знаю это. Но одна вещь меня беспокоит. Действительно ли это палач?

Никола снова посмотрел на труп.

– Нет, поистине, я ничего не могу утверждать.

Раздосадованный начальник стражи едва заметно улыбнулся. Он собирался задать еще один вопрос, когда распахнулась дверь и на пороге появился высокий человек, одетый в черное.

– Мсье, вижу, что вы находитесь в приятном обществе.

Иронический голос лекаря сразу же заставил мужчин отойти от трупа.

– Мессир лекарь, мы пытались опознать тело, – ответил Парей. – Посмотрите, в каком состоянии его лицо.

Робер Аркур презрительно взглянул на труп.

– А вы посмотрели, в каком состоянии его ногти?

– Нет, я не понимаю…

– Не спорьте! Посмотрите!

Ги де Парей нагнулся к трупу и схватил его за руку.

– И что же вы видите? – спросил лекарь, доставая из кожаного мешка инструменты причудливых форм.

– Под каждым ногтем есть черная корка.

– Грязь, по вашему мнению? Извлеките ее!

Начальник королевской стражи казался растерянным. Он не привык получать приказы. Но с человеком, который мог в любое время входить в спальню короля без доклада, не спорят.

– Но как?

– Зубами!

Предусмотрительно отойдя в сторону, Фламель наблюдал за происходящим, спрашивая себя, не сон ли это.

– Сделали?

– Да, – неуверенно ответил Парей.

– Хорошо. Чего вы ждете? Теперь жуйте.

– Не могу сказать…

– Вкус едкий?

– Скорее да.

– Жуйте коренными зубами.

– Это отвратительно.

– Делайте, что я вам говорю! Рассыпается?

– Да.

– А теперь глотайте.

Ги де Парей запротестовал.

– Но почему?

– Потому что это не грязь и это не причинит вам ни малейшего вреда. – Аркур посмотрел на труп, кожа которого начала синеть, а потом добавил: – К тому же некоторые античные авторы это рекомендуют.

– Рекомендуют что? – прервал его изумленный Ги де Парей. – Сегодня утром нам и без того хватает тайн!

– Пить человеческую кровь.

Начальник стражи, выругавшись, принялся плеваться.

– Вы сумасшедший!

– Нисколько. Вы спросили меня, палач ли это.

– И что?

– Я констатировал, что у него черные ногти. Учитывая его… скажем, ремесло, у меня возникла одна гипотеза. Просто надо было проверить, человеческая ли это кровь, оставшаяся после его работы.

– Вы заставили меня проглотить кровь жертв этого?.. – возмутился офицер короля.

Лекарь пожал плечами.

– Следовало проверить. А это можно сделать только на вкус. Другого способа нет. Но успокойтесь, вы блестяще выдержали испытание. Речь действительно идет о теле палача.

Забившись в угол комнаты, Никола Фламель наблюдал за ними.

– Мэтр Фламель, – голос Парея обрел прежнюю властность, – там внизу секретарь записывает показания свидетелей. Вы же именем короля поступаете в мое распоряжение. Вам сейчас принесут перья и пергамент.

– Я… но для чего?

Однако Ги де Парей не слушал его. Он повернулся к лекарю.

– Мессир лекарь, вижу, вы принесли свои инструменты?

– Да.

Начальник стражи подошел к телу Жеана Артуса и посмотрел на него.

– Так вскройте же его!

57

Париж, Пале-Рояль, наши дни

Дождь лил как из ведра, словно все тучи неба собрались над одним вполне определенным местом, чтобы беспрерывно орошать его водой. Машины ехали медленно, а пешеходы бежали в надежде спрятаться от водяных потоков. И только японцы, одетые в одинаковые пластиковые непромокаемые плащи, восхваляющие японское солнце, несгибаемо стояли под дождем возле огромной витрины магазина, где продавались духи и сумки по сниженным ценам.

Марка сразу же пожалел, что не взял с собой зонтик. Он поймал такси и поехал ко входу во дворец, построенный для семьи герцога Орлеанского. Пробежав несколько метров, отделявших его от кафе, он промок до нитки.

На дворцовых галереях толпились туристы, рассматривавшие витрины роскошных магазинчиков, а также случайные прохожие, ждавшие, когда закончится потоп.

Комиссар еще издали заметил Брата Толстяка, выделявшегося в толпе благодаря своему телосложению. На нем был грубый темный плащ, который в прошлом веке мог бы произвести настоящий фурор во французском гестапо. Полицейский, державший в руке сигару, подал ему знак.

Антуан быстро направился к нему. Холодная, промокшая насквозь одежда вызывала неприятные ощущения. Брат Толстяк протянул комиссару руку, которую тот пожал, выругавшись про себя. С тех пор как они познакомились, его коллега признавал только масонское рукопожатие. Застарелая привычка, от которой ему следовало бы избавиться.

– Золото! Марка, золото!

– Золото? Правда? – ответил Антуан. – Ты уверен, что эксперты не ошиблись?

Толстяк отпустил его запястье и взял под локоть, словно намеревался куда-то вести. Комиссар напрягся. Он ненавидел фамильярности, особенно тех, кому не доверял.

– Я тебе уже сказал. Из осторожности они сделали повторный анализ. Трупы привезли из морга и вновь осмотрели. Это золотая пыль, ничтожные, но достаточно заметные следы.

– Это, конечно, удивительно, но, разумеется, всего лишь совпадение. Это никак не вяжется с убийствами.

– Послушай, я назначил встречу с одним из наших братьев, торгующим золотом в Пале-Рояле. Он один из крупнейших специалистов на бирже. Я послал ему результаты и хочу услышать его мнение.

Антуан покачал головой. В конце концов, ему тоже было полезно узнать мнение специалиста.

– А что говорят эксперты из лаборатории о наличии золота в ранах трупов?

Брат Толстяк, едва поспевавший за Марка, перевел дыхание, прежде чем ответить.

– Они выдвинули два предположения. Либо шпага убийцы соприкасалась с золотым порошком и он осыпался в момент проникновения шпаги в плоть, либо убийца посыпал раны жертв, вытащив шпагу. Но второе предположение явно за уши притянуто.

Пока Брат Толстяк говорил, Марка размышлял, пытаясь выстроить полученную информацию в логическую цепочку, но напрасно.

– А какое ко всему этому имеет отношение специалист, к которому мы направляемся?

– Ты меня плохо слушал. Эксперты утверждают, что найденное золото отличается удивительной, редкой чистотой. Ничего общего с тем золотом, которое поступает в продажу. Если наш убийца имел дело с этим веществом, мы сможем получить сведения о его происхождении. Ну вот мы и пришли!

Они остановились в глубине галереи возле запертого запасного выхода. Уголок, куда никогда не заглядывают случайные клиенты.

Эта витрина шириной всего два метра, если считать и дверь с проржавевшими петлями, не привлекала особого внимания. Покрытая патиной почерневшая деревянная рама, старая табличка с надписью «Продажа и покупка золота», непрозрачные занавеси придавали этому месту неприглядный вид.

У закрытой двери не было ручки. Справа на уровне лица небольшой домофон с единственной фамилией «Канселье», выведенной золотыми буквами, соседствовал с глазком камеры наблюдения.

– Сразу и не скажешь, что твой специалист имеет дело с золотом, – съязвил Марка.

– Не надо судить по внешнему виду, дорогой брат…

Полицейский улыбнулся и позвонил. Почти сразу раздался щелчок и дверь открылась. Она вела в большую комнату с белыми стенами, гораздо более просторную, чем можно было предположить, глядя на витрину.

Им навстречу, встав из-за письменного стола, вышла роскошная девица смешанного евроазиатского происхождения. Ее черные как смоль волосы были собраны на затылке в причудливый шиньон. Жемчужно-белую кожу оттеняла ярко-красная туника, застегнутая от воротника до щиколоток и плотно облегавшая безукоризненные формы тела.

– Я помогу вам снять плащи, прежде чем вы войдете в кабинет мсье Канселье, – проворковала она на французском языке, окрашенном едва уловимым акцентом.

Мужчины покорно согласились. Комиссару показалось, что на лице Толстяка промелькнула улыбка сатира, однако он воздержался от комментариев. Молодая женщина повесила плащи на вешалку, казавшуюся копией творения Джакометти, [12]12
  Альберто Джакометти (1901–1966) – швейцарский скульптор, живописец и график, один из крупнейших мастеров XX века.


[Закрыть]затем жестом показала на узкую лестницу в глубине кабинета.

– Извольте следовать за мной.

Они миновали два лестничных пролета и оказались перед бронированной дверью, наверху которой были вмонтированы в стену две камеры наблюдения. Дверь открылась. Мужчины вошли вслед за дамой. Антуан не мог поверить своим глазам.

Золото. Золото. Повсюду золото.

Просторная комната, в которой они очутились, занимала не меньше сорока квадратных метров. Стены были покрыты темно-золотым лаком, а на потолке переливались более светлые золотые оттенки. С этим морем золота резко контрастировала мебель черного дерева. Пол был вымощен плитками из черного мрамора с золотыми прожилками.

Антуан подумал, как отреагирует его сын, верный фанат Джеймса Бонда, когда он расскажет ему о посещении дома неизвестного отпрыска Голдфингера.

Рядом с письменным столом, покрытым черным китайским лаком, на двух темных металлических подставках возвышалась трехметровая картина. Полотно было пропитано шероховатой золотистой грунтовкой. Марка узнал работу Кляйна, [13]13
  Ив Кляйн (1928–1962) – французский художник-новатор, одна из наиболее значительных фигур послевоенного европейского искусства.


[Закрыть]входившую в серию, оригиналы которой он видел в прошлом году на выставке в Бобуре.

Им навстречу стремительно вышел мужчина, высокий, стройный, белокурый, лет пятидесяти.

– Я Эдмон Канселье. Добро пожаловать в мою скромную обитель. – И, обернувшись к женщине, добавил: – Принесите нам, пожалуйста, прохладительные напитки.

Мужчина воздержался от ритуального рукопожатия. Стальной взгляд его голубых глаз пронизывал Марка насквозь. Он показал на левое канапе, обитое черным бархатом, и два таких же кресла, стоящих вокруг маленького столика, сделанного, казалось, из одного куска золота.

– Садитесь. Признаюсь, что информация, полученная в полицейской лаборатории, заинтриговала меня. Степень чистоты просто поражает. У меня есть покупатели, которые готовы отдать целое состояние за образцы подобного рода.

Марка выбрал одно из кресел. У него не было никакого желания делить канапе со своим крупным коллегой. Он скрестил руки и обратился к специалисту:

– Не могли бы вы выразиться точнее?

Секретарша поставила на стол огромный поднос с бокалами и шампанским. Мужчина подал ей знак. Она откупорила бутылки и разлила напиток по бокалам.

– Прежде чем ответить, я хочу проверить ваши знания об этом металле. Что вам известно о золоте, мсье Марка?

– Немногое, только то, что на протяжении тысячелетий множество мужчин погибло, стремясь завладеть им, и что женщины всего мира преклоняются перед ним.

Он увидел, как Толстяк буквально расстрелял его взглядом.

– Забыл еще одну вещь. Оно льстит тщеславию человека, – добавил Марка, которого раздражал высокомерный тон хозяина.

Мужчина едва заметно улыбнулся.

– Вы правы… Но разве в этом мире не все есть тщеславие? Однако я придерживаюсь иной точки зрения на этот драгоценный металл. Видите ли, для меня на земле нет ничего более благородного, чем золото. Этот металл не растворяется в воде, не окисляется на воздухе, не ржавеет. Он символизирует солнце во всех цивилизациях, которые когда-либо существовали на земле. Атом золота обладает ровно семьюдесятью девятью протонами. Подумать только, одним протоном больше, и золото стало бы ртутью, одним протоном меньше – платиной! Итак, предлагаю выпить за эти семьдесят девять протонов, благодаря которым мы сегодня собрались, – сказал он, поднимая бокал.

Мужчины выпили по глотку. Эдмон Канселье продолжил:

– Подводя итоги, скажу, что золото, которое находится в торговом обороте, имеет разные характеристики и оценивается, в зависимости от степени чистоты, в каратах, каждый из которых соответствует одной двадцать четвертой массы сплава. Есть четыре разновидности. Двадцать четыре карата – самое чистое золото, но, увы, слишком ковкое и поэтому непригодное для продажи в таком состоянии. Его сплавляют с другими металлами, например медью и серебром, чтобы получить три других категории: восемнадцать, четырнадцать и девять карат.

Брат Толстяк снял с распухшего пальца свое обручальное кольцо и протянул его эксперту.

– Не скажете ли мне так, на глазок, сколько здесь карат? Мужчина взял кольцо, подбросил на руке и посмотрел на него на свет. Затем твердо заявил:

– Дорогой друг, мне очень жаль, но это самая низшая категория, девять карат.

И с сокрушенным видом отдал кольцо.

– Но как вы это определили, не проводя анализов? По цвету? – спросил ошеломленный Антуан.

Мужчина вновь улыбнулся.

– Нет. Если вы внимательно посмотрите на кольцо нашего друга, то обнаружите на нем небольшое клеймо. Листочек клевера, то есть девять карат. Морской гребешок означает четырнадцать карат, а голова орла – восемнадцать карат.

– Давайте вернемся к нашему золоту, – обиженно проворчал Толстяк.

– А вот это действительно странно. Результаты анализов свидетельствуют, что это золото, чистота которого превышает двадцать четыре карата. Это просто невероятно.

– Не знаете, находилось ли прежде подобное золото в торговом обороте?

Взгляд мужчины стал еще более пронизывающим.

– Знаю. Об этом написаны целые трактаты. Это «золото тысячного утра».

Марка и его коллега почти одновременно поставили бокалы на стол.

– Поясните, пожалуйста.

Немного смущенный, Эдмон Канселье отвел глаза.

– «Золото тысячного утра». Легендарное золото алхимиков.

58

Париж, мастерская Никола Фламеля, 21 марта 1355 года

Едва узнав об убийстве палача, дама Пернель спряталась у себя дома. Прижавшись к двери, она прислушивалась к голосам, раздававшимся на улице. Никола не последовал примеру своей жены. Несомненно, его станут допрашивать. Однако вовсе не это беспокоило даму Пернель. Ее мучило то, что, проснувшись, она нашла кровать пустой.

Она подошла к камину. В очаге остался лишь тонкий слой углей. Усталым жестом она подбросила охапку сухого хвороста и стала раздувать огонь. Вскоре эти механические движения успокоили ее. Смутная тревога, охватившая ее на мгновение, уступила место раздумьям. Мысли еще путались, но постепенно вырисовывалась четкая гипотеза.

Почти бессознательно она перевела взгляд вправо, на колпак над камином, туда, где находилась дверь, ведущая в подвал.

Дама Пернель никогда не спускалась туда одна. Лестница была узкой, а влажные стены покрыты селитрой. Лишь только раз она сопровождала мужа, чтобы проверить винные бочки, стоявшие на земле, словно статуи. Именно тогда она заметила шкаф, в котором Никола прятал свои книги. С тех пор она больше не осмеливалась спускаться в подвал.

По правде говоря, она ненавидела это подземелье и не могла понять, как ее муж мог оставаться там целыми часами, все это потерянное время, читая при слабом свете светильника, тогда как за каждой стеной отбивали такт демоны. По крайней мере, так утверждали кумушки квартала, пытаясь объяснить странные звуки, исходящие из недр земли. Ведь подвалы Парижа соединялись между собой извилистыми ходами, потайными коридорами, скрытыми дверями, образовывавшими таинственный лабиринт, благоприятствующий проделкам дьявола.

Впрочем, находились смельчаки, которые наудачу спускались в эти меандры ада. Влюбленные, искавшие укромные уголки, еретики в поисках убежища, жадные искатели золота. И среди тех, кто выбирался на поверхность, всегда находились неисправимые болтуны. Одни утверждали, что нашли античные карьеры времен римского господства, другие рассказывали о неисчерпаемых подземных озерах, но все они испытывали страх во время своих похождений.

Дама Пернель перекрестилась. Шум на улице стих. Она словно зачарованная продолжала смотреть на дверь подвала, которую впопыхах забыл закрыть ее муж. Распахнутая дверь искушения.

Она снова перекрестилась. Ей было страшно. Страшно уступить своему желанию. Подняться, а затем спуститься в царство мертвых, поскольку – и она в этом не сомневалась – проклятые души устраивали там шабаш.

После эпидемии чумы и набегов англичан смерть превратилась в обыденное явление. Она была невидимой, но с ней сталкивались каждый день. Она могла быть воздухом, которым дышали, прохожим, которого встречали. В любой момент она могла прийти за вами и увести в траурный дозор, откуда никто не возвращался.

Даже священники говорили о смерти словно о живом существе. Читая проповеди, они описывали ее сидящей на черном коне, с лишенным плоти телом, держащей в руке острую косу, которой она без передышки сметала грешников и праведников, богатых и бедных. В эти времена, когда о праве забывали или глумились над ним, смерть играла роль высшего судии. И никто не мог уклониться от ее приговора.

Супруга Фламеля едва слышно прочла молитву. В ее снах часто появлялась смерть. Словно предчувствие. И всегда в виде молодой женщины, которая протягивала руку, чтобы ее пригласили танцевать. Но едва появлялся кавалер, как она превращалась в труп. Однако было слишком поздно. Под жуткий лязг костей она увлекала любовника в безостановочный похоронный танец.

И даже на стене кладбища Невинных младенцев художник изобразил эту пляску смерти. Там были скелеты с пустыми глазницами и выступающими костями, которые увлекали живых в противоестественную вакханалию, ведшую прямо в ад.

В камине зафыркал огонь. Дама Пернель взяла полено и бросила его на угли. Дождь из искорок осветил плиты, а голубоватые языки пламени слились, наполнив всю комнату светом. Дама Пернель снова взглянула на дверь подвала.

Она двинулась вперед, словно загипнотизированная.

Но оказавшись на лестнице, ведущей в ночь, она остановилась, охваченная ужасом.

Она не знала, что искал ее муж, но как только она откроет его тайну, она не сможет больше сомневаться. И даже надеяться.

Переступить порог значило войти в неизвестный мир, который вполне мог перевернуть всю ее жизнь.

Она спустилась на одну ступеньку. Мрак был наполнен тишиной. Густые чернила.

Она заколебалась. Но другой возможности узнать тайну ей не представится.

И дама Пернель начала спускаться.

59

Париж, Пале-Рояль, наши дни

– Только не говорите мне, что верите в этот вздор, – недоверчиво сказал Марка. – Алхимия была иллюзорным поиском, мечтой, уничтоженной химией и прогрессом. Мир не знает ни одного алхимика, добившегося успеха.

Эдмон Канселье смерил комиссара презрительным взглядом.

– Не стоит быть таким уверенным. Я удивлен, что такой масон, как вы, столь легкомысленно относится к этому серьезному вопросу. Многие ложи трудились над символикой алхимиков. Даже если не брать в расчет получение золота как самоцель, это ведь аллегория поисков собственного совершенства. Вы должны знать, что философский камень, который служит для получения алхимического золота, является также искусством, позволяющим преобразовать себя самого. В изучении человеческой природы средневековые философы продвинулись гораздо дальше, чем мы привыкли думать.

Марка с трудом сдержал улыбку.

– Сожалею, но я принадлежу скорее к братьям – наследникам духа века Просвещения. Для меня средневековье – это эпоха обскурантизма. Если братья проводят время в ложах, занимаясь серой, ртутью, несуразной символикой, это их проблема! Я уважаю их как братьев, но не более. Давайте лучше поговорим о том, как вы истолковываете результаты анализов.

Не говоря ни слова, Эдмон Канселье встал и направился вглубь комнаты, туда, где стоял черный лакированный шкаф в стиле китайской эпохи Мин. Он открыл дверцу и аккуратно вытащил тоненькую книгу в старинном переплете, украшенном множеством золотых завитков. В центре был выгравирован огромный солнечный диск в средневековом стиле. Он подошел к столу и бережно опустил книгу на него.

– Это фрагмент из Книги Адама, бесценный раритет. Полный вариант принадлежал Никола Фламелю, но он утрачен. Существовало всего лишь два экземпляра этого отрывка, но второй исчез во время Второй мировой войны. Я унаследовал эту книгу от деда, имя которого ношу. Он был последним алхимиком современного мира, мира торжествующего разума. Современники деда считали его сумасшедшим, но он продолжал искать золото высочайшей пробы.

– Я слышал о его работах в ложе, во время ритуального собрания, посвященного символике металлов, – заметил Брат Толстяк, пристально глядя на раритет.

– В этой книге посредством сложных аллегорий рассказывается о получении божественного золота бесподобной чистоты, золота, которого нет в природе. Совершенный алхимический манускрипт, который никто, кроме моего деда, не сумел расшифровать.

– Полагаю, он передал вам вкус к золоту и попутно колоссальное состояние, – съязвил Марка.

Мужчина вновь улыбнулся, не обращая внимания на нападки комиссара.

– Он умер в нищете, забытый всеми. Что касается меня, только торговля этим драгоценным металлом на мировых рынках позволяет мне жить, я бы сказал, комфортно. Однако вполне вероятно, что я унаследовал его страсть….

– Значит, он так и не нашел золота… Далеко же мы продвинулись, – добавил Брат Толстяк.

– Я этого не говорил, – резко оборвал его Эдмон Канселье. – В нищете, да. Но перед смертью он признался своему сыну, что какой-то незнакомец приходил к нему и представил доказательство, что усилия алхимиков не были напрасными. Он подарил деду небольшой самородок. Дед передал этот самородок, свое единственное достояние, сыну, а потом он перешел ко мне. Он перед вами.

Марка и Брат Толстяк вытаращили глаза. Канселье забавляло их изумление. Он показал пальцем на завитки переплета колдовской книги, расположенные в левом углу от солнечного диска. Легонько поддев ногтем, он сковырнул крупицу золота и помахал ею перед лицами полицейских.

– Лет десять назад, чувствуя близкий конец, мой отец передал мне колдовскую книгу и самородок, доставшиеся ему от деда-алхимика. Из любопытства я сделал анализ на самом совершенном оборудовании. Чистота золота была удивительной. Когда я рассказывал вам об измерениях в каратах, я подразумевал разделение на тысячные доли. Двадцать четыре карата, самое дорогое золото, соответствует по крайней мере девятистам тысячным золота, учитывая, что самое чистое природное золото – это 99,998 процентов.

– А знаменитый самородок?

– Тысяча тысячных золота, чего никогда не бывало. «Золото тысячного утра», согласно поэтической аллегории философов металла. Говоря более научно, речь идет об изотопе золота, обычно нестабильном. Впоследствии во время моих многочисленных поездок по миру я никогда больше не встречал золота подобного состава. Теперь вам понятно, как я был удивлен результатами анализов, которые вы мне передали.

– Это невероятно, – подвел черту Брат Толстяк, не отрывая взора от крупицы желтого металла.

– Не будет ли нескромным с моей стороны спросить, где вы нашли золото, которое затем послали на анализ? – мечтательно проговорил Канселье.

Марка и Брат Толстяк быстро переглянулись. Хозяин дома улыбался с безмятежным видом.

– Я буду молчать как мертвый, но понимаете ли вы сами, что значат для человечества результаты этого анализа и их последствия?

Антуан нахмурил брови.

– В данный момент это конфиденциальная информация. Но я не представляю, какими могут быть последствия. В лучшем случае тот, кто раскроет тайну, станет невероятным богачом и низвергнет с пьедестала пантеона миллиардеров Билла Гейтса, одного из самых крупных капиталистов мира. И индустрия роскоши получит еще одного клиента.

Эдмон Канселье выпрямился. С его лица, ставшего серьезным, мгновенно слетела маска равнодушия.

– Вы ничего не понимаете. То, что вы видите в этой комнате, утратит всякую ценность. Эти золотые украшения станут такими же пошлыми, как пластик или пивная бутылка. Считается ценным только то, что встречается редко. Это основной девиз нашего капиталистического мира. В настоящее время мировые золотые рудники ежегодно поставляют две тысячи пятьсот тонн золота – достаточное количество, чтобы отвечать требованиям ювелирной промышленности и индустрии в целом. И при этом курс золота остается довольно стабильным. Если найдется секрет алхимиков, значит, нас ждут колоссальные потрясения.

– Я не улавливаю вашу мысль, – признался Антуан.

– Мировая экономика частично зиждется на золотых запасах промышленно развитых стран, гарантов стабильности мировых валют. Даже если валюты не привязаны к курсу золота, они все равно оказывают друг на друга сильное влияние. Золото служит своего рода страховкой от любых рисков в случае серьезного кризиса или мировой войны.

Брат Толстяк застыл, словно охотничья собака, учуявшая незнакомый запах.

– Вы хотите сказать, что массовое появление золота на рынке мгновенно и автоматически нарушит равновесие?

– Совершенно верно. Курс начнет падать, провоцируя головокружительную девальвацию запасов и, следовательно, валют. Такое уже случалось в прошлом. Хаос в планетарном масштабе. Философская мечта алхимиков неизбежно приведет к экономической катастрофе.

– Но ведь золото всегда можно заменить другим металлом, – высказал предположение Марка.

– Функции гаранта стабильности можно возложить только на платину Ее курс составляет около двадцати семи тысяч евро за килограмм, то есть на одиннадцать тысяч евро больше, чем за килограмм золота. Однако потребуется много времени, прежде чем государства сформируют свои запасы, тем более что спекулянты сразу же начнут разогревать рынок платины, мешая государствам набивать сундуки. Более того, Европа, Соединенные Штаты и Азия пустятся в бешеную гонку, пытаясь сделать достаточные запасы. При этом, как вы понимаете, возникнет опасность конфронтации. Итак, я повторяю вопрос: где вы нашли это золото?

– На трупах, – вымолвил Брат Толстяк.

На этот раз пришла очередь Марка расстрелять его взглядом.

Эдмон Канселье встал и пристально посмотрел на загадочную картину Кляйна.

– Поверьте мне, ваши трупы ввергнут весь мир в ад.