Текст книги "Мир приключений 1964 г. № 10"

Автор книги: Еремей Парнов

Соавторы: Север Гансовский,Александр Насибов,Евгений Рысс,Николай Томан,Игорь Росоховатский,Михаил Емцев,Александр Кулешов,Александр Ломм,Юрий Давыдов,Леон Островер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 68 страниц)

Глава четвертая
ЗАГОВОРЩИКИ ДЕЙСТВУЮТ

Следующие дни были полны совершенно невероятных переживаний. Четырем друзьям казалось, что весь аппарат горкомхоза, весь педтехникум, вся автобаза и весь конезавод уже догадались об их преступном, злодейском замысле. Что личный состав всех учреждений просто хочет поймать их с поличным и поэтому делает вид, будто бы ничего не знает. Всем четверым снились страшные сны. Их прорабатывали на общих собраниях, подчиненные смело выступали с резкой критикой по поводу нарушения начальниками советских законов. Вообще было очень страшно.

Поселок был небольшой. Хотя он и назывался городом, но, по чести сказать, не заслуживал этого названия. Четверо встречали друг друга по нескольку раз в день. Встречаясь, они отводили глаза в сторону, но потом пугались, что прохожие заметят, обратят внимание на то, что друзья не здороваются, предположат ссору, а это даст пищу для разных подозрений, спохватывались, радостно кланялись друг другу и улыбались.

Они боялись подозрений своих сослуживцев, подчиненных, даже просто прохожих, но больше всего они боялись друг друга. Каждый не знал, что придет в голову любому из трех его друзей. Может быть, друг захочет сделать карьеру, заслужить славу высокопринципиального человека, пойдет и сообщит о заговоре в милицию. По ночам они плохо спали, тяжело вздыхая, бормоча и ворочаясь во сне. Техника конспирации была продумана до мелочей. Итальянские карбонарии могли бы позавидовать великолепной технике, с которой сохранялась тайна четырех друзей. Они выходили на закате прогуляться по берегу озера и совершенно случайно встречались, и долго и громко беседовали на совершенно легальные темы, громко смеясь, делая вид, что кто-то из них сказал что-то очень смешное, и, убедившись в том, что все поверили в случайность встречи, в безобидность беседы, вдруг подозрительно оглядывались вокруг и начинали шептаться. Даже детям, игравшим на берегу, становилось ясно, что они говорят на секретные темы и что у них есть какая-то тайна, оглашения которой они боятся. Но четырем друзьям это не приходило в голову. Они были убеждены, что всех ввели в заблуждение и теперь можно шептаться спокойно.

А тем для тайного разговора шепотом было много. Конечно, ни один из четырех не говорил, что боится предательства кого-нибудь из трех друзей, но так как боялись все четверо, то все понимали друг друга. Была разработана сложная система совершения преступления, при которой риск предательства был сведен до минимума. Решено было, что все выезжают порознь, каждый на своей лодке, все пристают к маленькому островку, в сущности говоря, к голому камню на огромной шири озера. Все брали с собой удочки: смотрите, любуйтесь, мы выехали на разрешенный законом лов. Таким образом, если кто-нибудь из них даже сообщил бы рыбнадзору или милиции о готовящемся преступлении, то никаких улик не оказалось бы. Когда на островке они убедятся, что никакой опасности нет, тогда, оставив три лодки привязанными к колышкам, все пересядут в четвертую, моторную, и направятся в заповедный залив.

Было много споров и разговоров о том, как забрасывать сеть, как вытаскивать, как делить потом рыбу, как ее взвешивать, как ее отвозить домой, что говорить дома.

Все четверо обычно выезжали на рассвете в воскресенье, а тут надо было выехать с вечера в субботу. Как это объяснить жене? Жены знакомы друг с другом, не покажется ли им странным, что все четверо вдруг одновременно нарушают традицию. Решено было сообщить, что Андрей Петрович дал всем троим друзьям почитать недавно вышедшую брошюру, в которой сказано, что лучше выезжать на лов с вечера. Поэтому все четверо и решили переменить режим. С рыбой тоже было все сочинено очень умно. Решили ее всю свалить в заброшенный сарай, ключ от которого находился у заведующего горкомхозом. Весы должен был накануне туда принести Василий Васильевич, в распоряжении которого находились весы для взвешивания новорожденных жеребят на конезаводе. Это был дьявольский план, разработанный до мелочей. Величайшие бандиты мира, американские гангстеры, итальянские браво могли бы позавидовать блистательной разработке плана преступления. И все-таки нервная лихорадка трепала всех четырех.

Ложась в постель, каждый ясно себе представлял, что в эту минуту трое его товарищей, раскаявшись, ощутив свою вину перед государством и решив выйти сухими из воды, сидят. у дежурного по милиции и, глядя на пего честными, искренними глазами, рассказывают подробности плана, объясняя, что они, трое, только по слабости склонились к преступлению, а четвертый, тот, которого здесь нет, – настоящий преступник, твердо решившийся нарушить закон.

Каждый из четырех кричал во сне и, проснувшись, в ужасе спрашивал жену, слышала ли она, что он кричал и какие произносил слова.

Жены перепугались. Они тоже тайно собирались и совещались о причинах, которые привели их мужей в такое явно ненормальное состояние. Они боялись сказать об этом кому-нибудь, потому что каждая предвидела, что ее мужа могут уволить с работы как психически ненормального. Одна только жена Андрея Петровича Садикова тайно от остальных жен пошла к районному психиатру и, на всякий случай приложив ко рту ладонь, тихим голосом рассказала ему о том, что с ее мужем происходит нечто непонятное. В результате в пятницу, как раз накануне решающих событий, Андрей Петрович, вернувшись домой, застал у себя районного психиатра, с которым был еле знаком и который фальшивым голосом объяснил, что он проходил мимо и решил зайти к своему дорогому другу Андрею Петровичу, а потом таким же фальшивым голосом начал спрашивать, какой нынче год, и какое число, и сколько будет четырнадцать, помноженное на восемьдесят пять.

Андрей Петрович перепугался ужасно. Во-первых, он действительно не мог перемножить эти числа, но не потому, что был сумасшедшим, а просто потому, что был слаб в математике, так же как и по всех других областях науки. Все-таки, вспомнив школьные уроки, с карандашом и бумажкой он вывел правильный итог, а насчет числа и года ответил совершенно точно, убедив психиатра, что сажать в сумасшедший дом его еще рано. Когда психиатр ушел, он обрушился на жену и пригрозил ей разводом.

Вообще весь город был взволнован. Четыре почтенных, уважаемых человека загадочно перемигивались, шептались, передавали друг другу какие-то мешки, завернутые в старые газеты, и вообще вели себя так странно, что было ясно: что-то произошло.

Пошли слухи. Одни говорили, что на конезаводе вскрыты злоупотребления и директора должны снять и отдать под суд, но почему-то пока это держится в секрете, и знают об этом только четыре человека. Другие утверждали, что все дело в автобазе, где продавали на сторону бензин, и эти четверо вскрыли преступные действия, сообщили об этом в центральные органы и теперь ждут ответа. Одна сплетница утверждала, что все это вздор и что на самом деле все четверо решили одновременно бросить свои семьи и уехать в другой город, где их ждут молодые красавицы, с которыми они будут кутить по ресторанам.

Все это была такая чепуха и такой очевидный вздор, что ни милиции, ни рыбнадзору, где сидели серьезные, думающие о своем деле люди, не приходили в голову никакие подозрения.

Таким образом, несмотря на крайне странное поведение всех четырех, подлинный секрет остался сохраненным и все клонилось к тому, чтобы задуманное преступление было не раскрыто и не наказано.

А суббота приближалась. Мешки для будущего лова были подготовлены и сложены в условном месте. В одном из мешков была спрятана сеть. Мотор был проверен, лодки тщательно осмотрены. Жены примирились с тем, что мужья уйдут на ловлю в ночь с субботы на воскресенье. Детям была обещана замечательная уха, и было условлено, что у Василия Васильевича будут варить уху не вечером, как обычно, а на обед. На песчаном берегу озера в десять часов вечера собрались четыре заговорщика. Все они делали вид, что не знают друг друга и совершенно друг с другом не знакомы. Каждый из них столкнул с берега свою лодку, каждый из них, топая кирзовыми сапогами, побежал по воде и вскочил в лодку. Трое вставили уключины и налегли на весла. Четвертый раз пять заводил шнуром мотор, и те, кто гребли веслами, обогнали его, но на шестой раз мотор неожиданно заработал, и он обогнал всех трех.

Островок, на котором условились встретиться, был крошечный. Он состоял из острого камня метра два высотой и полосы песка метров пять длиной и метра полтора шириной. Валентин Андреевич, владелец моторной лодки, пристал первый, вытащил лодку на песок и начал бояться. Почему-то остальных лодок не было видно. Может быть, они поехали в рыбнадзор, может быть, сейчас придет сторожевой катер, может быть, сейчас его спросят: “Ну, а зачем же у вас мешки, а почему у вас сеть?” Да мало ли что могут спросить у человека, собирающегося нарушить закон! Он вздрогнул, когда в песок врезалась лодка Андрея Петровича. Они не стали разговаривать. Оба сидели на камне, и оба боялись. Потом в темноте раздалось негромкое ржание. Это ржал Василий Васильевич, который, как известно, работал на конезаводе, знал, как лошади ржут, и хотел дать понять товарищам, что прибыл он. Потом в темноте раздался голос, сказавший загадочную фразу:

– Бросаю персидскую княжну в набежавшую волну.

Это Степан Тимофеевич Мазин подавал сигнал, что он прибыл на место.

Каждый привез с собой колышек, каждый вколотил его в песок.

Потом вчетвером возле острого камня они устроили короткое совещание. Все разговаривали приглушенными голосами. Выяснилось, что все подготовлено: и сеть, и мешки, и ключ от сарая. Тогда тихо погрузились в моторную лодку, взяли пару весел – на моторе нельзя было подходить к самому заливу. Хоть дети и дети, а все же могли услышать.

Моторная лодка, негромко фырча, понеслась по озеру.

Надо сказать, что теперь наконец четыре товарища перестали подозревать друг друга. Теперь виновниками были они все и никто из них не мог предать остальных. И все-таки было страшно. Озеро молчало, луны не было, вода была черной, черное было небо, и, что таится в этой темноте, предугадать никто не мог. Им виделись катера, которые гонятся за ними, люди, охраняющие богатства озера, с пистолетами в руках. Они думали, как спрятаться, укрыться, защититься от них. Им не виделся только маленький одинокий мальчик, с трудом загребающий веслами, безоружный и страшно боящийся четырех взрослых мужчин.

Этой опасности они не предвидели, а если бы и предвидели, она не показалась бы им страшной, хотя это и была единственная реальная, настоящая опасность.

Валентин Андреевич сидел на корме и управлял мотором. Остальные давали советы.

Снежные вершины светились даже в этой глубокой темноте. По ним они определяли направление.

Не доходя километра до залива, они выключили мотор. Андрей Петрович сел на весла, Валентин Андреевич – на руль. Всем стало спокойно – в ночной тишине мотор мог бы быть слышен издалека.

Негромко плескали весла, негромко поскрипывали уключины, но кругом было так тихо, что казалось, даже эти негромкие звуки разносятся чуть ли не по всей шири озера. Друзья снова начали волноваться.

– Неужели вы не можете тише грести! – сказал возмущенно Степан Тимофеевич.

– Уключины надо было смазать, – прошипел Василий Васильевич.

– Об этом должен был подумать хозяин лодки, – парировал Садиков, налегая на весла.

И хозяин лодки, Валентин Андреевич, заметил спокойно и нравоучительно:

– Если мы будем ругаться и спорить, нас будет на три километра слышно.

Друзья замолчали. Снова негромко плескали весла, негромко поскрипывали уключины и громко стучали сердца у всех четырех.

– Левее, тут рыбопункт, – прошептал Андрей Петрович.

Им послышался негромкий собачий вой.

– Собака услышала, – трепеща от ужаса, сказал Василий Васильевич.

– Ерунда, – сказал Валентин Андреевич. – Просто, наверное, блохи ее кусают.

Почти в полной темноте они все-таки различили берега заповедного залива и верно направили лодку.

Лодка вошла в залив, прошла еще метров сорок и остановилась. Четыре рыбака начали закидывать сеть. Они все говорили шепотом. Слышались отдельные голоса, не имевшие определенного смысла и выражавшие только чувства участников этого безумно смелого предприятия:

– Давай, давай. Снижай медленнее. Отпускай. Кто сядет на весла?

Валентин Андреевич сказал:

– Я ведаю мотором, на весла пусть сядет кто-нибудь другой.

– Хорошо, – сказал патетически Василий Васильевич. – Я сяду на весла.

Он сел на весла. Валентин Андреевич по-прежнему сидел на руле. Лодка плавно двинулась, неторопливо волоча за собою сеть по заповедному заливу, в котором действительно было много форели. И сеть действительно забирала одну за другой великолепных крупных рыб, и сеть тяжелела, и лодка медленно шла, и кругом было тихо-тихо, и только слышался монотонный тихий плеск воды, в которую опускались и из которой выходили весла.

– Странно, – сказал Андрей Петрович. – Неужели тут такое сильное эхо?

– Да, – сказал Василий Васильевич, – мне тоже кажется, что шум весел отдается необыкновенно отчетливо.

– Подождите, – сказал Андрей Петрович, – перестаньте грести. Давайте прислушаемся.

Василий Васильевич перестал грести, и все четверо стали вслушиваться в тишину.

Как ни странно, но несмотря на то, что Василий Васильевич уже не греб, в тишине, в мертвой ночной тишине слышался звук весел.

– Странно, – сказал Степан Тимофеевич. – Если мы не гребем, так кто же гребет?

Почти одновременно они различили неясный силуэт лодки, почувствовали толчок, когда борт чужой лодки столкнулся с бортом их лодки, и услышали очень взволнованный и, очевидно, детский голос:

– Объявляю вас задержанными как браконьеров!

– Это кто? Андрей Сизов с рыбопункта? – спросил Василий Васильевич тонким женским голосом, чтобы быть неузнанным.

– Да, это Андрей Сизов с рыбопункта, – ответил мальчишеский голос.

– Понимаешь ли ты, что нас четверо взрослых мужчин, а ты мальчишка? – спросил Степан Тимофеевич Мазин.

– Да, понимаю, – ответил мальчишеский голос.

Глава пятая
ЧЕТВЕРО НА ОДНОГО

Андрей очень боялся. Он понимал, что затеял предприятие почти безнадежное. В самом деле, что может сделать он, мальчишка, с несколькими взрослыми мужчинами? Он слышал, что у настоящих браконьеров есть и ружья, заряженные пулями, которыми можно убить медведя, а у некоторых – и пистолеты, и что, когда дело касается сохранения тайны, они отстреливаются и не останавливаются перед убийством.

По правде сказать, очень ему хотелось лежать в постели и слушать, как мирно посапывает Клаша, и не обращать внимания на то, что подвывает Барбос.

Что же заставило его бросить постель, дом, и маленькую сестру, и тепло, и покой, и безопасность; что же заставило его в темную, безлунную ночь выйти из дома и, напрягая все силы, спихнуть лодку в воду и торопиться в залив, где были неведомые враги, наверное, сильные, наверное, жестокие и беспощадные?

Трудно сказать. Есть в человеческой душе чувства, которые объяснить трудно, но которые живут и определяют поведение человека, которые называются благородством, честностью, мужеством и без которых, наверное, человек мало чем отличался бы от коровы или свиньи.

И чувства эти действуют на человека и в старости, и в юности, и в восемьдесят лет, и в двенадцать лет.

Так или иначе, лодка шла в темноте по озеру, и Андрей, щуря глаза, вглядывался вперед и старался, чтобы весла не плескали. По как он ни всматривался в темноту, ничего не было видно. Он напряженно вслушивался в тишину и долго тоже ничего не слышал, а потом услышал, как тихо плещет вода под веслами, и понял, что браконьеры здесь, и когда всмотрелся по направлению звука, то увидел неясный силуэт лодки и людей, которые что-то делали, шепотом переговариваясь, и понял, что они опускают сеть.

И тут Андрей совсем испугался. При чем тут ружья, пули, пистолеты! Достаточно одного удара веслом, чтобы он, Андрей, свалился в воду, и лодка с незаконно добытой рыбой ушла. Потом ищи, доказывай, отчего погиб молодой Сизов. Может быть, он даже браконьерствовал и сам погиб в результате несчастного случая. Тогда ляжет позор на семью Сизовых, и несчастье, гибель сына, будет вызывать не сочувствие, а осуждение.

Андрей начал грести назад и уже твердо решил, что вернется сейчас домой, ляжет в постель, укроется одеялом, запрет двери на все запоры, и иди доберись до него. Тем более он же мальчик, он не обязан ловить браконьеров. Его дело нехитрое: учись, получай пятерки или в крайнем случае – четверки. Когда вырастешь – с тебя спросят, а сейчас… как же можно с ребенка спрашивать!

Все это было так убедительно, что Андрей отошел от туманного силуэта лодки назад метров на пятьдесят, а потом вдруг остановился и энергичными гребками послал лодку вперед, потому что вдруг с огромной силою взыграло в нем то удивительное чувство, которое отличает человека от коровы или свиньи.

В это время люди, бывшие в той лодке, которая еле только проглядывалась в темноте, все продолжали шептаться и действовать, и Андрей, глаза которого к темноте уже привыкли, понял, что они вытаскивают сеть, и разглядел, что их было четверо, и стал еще сильнее грести, потому что подумал: “Вытащат они сеть, и рыба, может быть, задохнется, погибнет”. Он подвел свою лодку вплотную к браконьерской, ударился своим бортом об их борт и сказал тоном, уверенным и властным:

“Объявляю вас задержанными как браконьеров!”

Дальше был разговор, который мы уже изложили в предыдущей главе.

С точки зрения логики, весь выигрыш был на стороне четырех взрослых мужчин. Их было четверо. И каждый из них был в десять раз сильнее маленького Андрея, который совсем недавно перестал увлекаться солдатиками, который совсем недавно запомнил, где в окончании “ться” надо ставить мягкий знак, а где не надо, который еще до сих пор путался в нехитрой теореме о том, что сумма углов треугольника обязательно равна двум прямым.

Да, противники были гораздо сильнее его. Но, с другой стороны, были некоторые преимущества и у Андрея. Все-таки он говорил своим собственным голосом и открыто назвал имя свое и фамилию, а Василий Васильевич, человек ответственный и почтенный, говорил почему-то женским голосом да еще говорил неумело, так что за женщину принять его было никак не возможно, но зато было совершенно ясно, что он страшно испуган, растерян и не знает, что делать.

Именно поэтому, вероятно, Андрей вдруг почувствовал, что он сильнее этих четырех мужчин. Крепко схватив рукою борт их лодки, он решительным голосом сказал:

– А ну-ка, давайте проедем со мной в рыбнадзор.

Четверо мужчин рассмеялись, потому что действительно с точки зрения логики это была совершеннейшая нелепость. Как это мальчишка, сопляк, школьник отведет четырех здоровых мужчин в рыбнадзор! И все-таки в смехе четырех здоровых мужчин звучала неуверенность.

Положение создавалось очень странное. С одной стороны, любой из четырех мог свалить Андрея одним взмахом руки. С другой стороны, не могли же они утопить или убить ребенка. Люди они были маленькие и боязливые. На такое преступление, как браконьерство, они решились, и то, как мы знаем, с волнениями и колебаниями, но уж на убийство, конечно, никто из них пойти не мог. Они были все-таки люди почтенные, каждый из них заслужил некое общественное положение, которым очень дорожил, которым очень гордился. Кроме того, все они понимали, что если произойдет убийство, то все пойдет совсем по-другому. Тут уж приедут настоящие следователи, начнутся допросы, сличение показаний, тщательный анализ улик, и, конечно, эти опытные следователи докажут по десяткам мельчайших подробностей, которые им, четверым рядовым работникам, никогда в жизни не предусмотреть, факт злодейского убийства.

Андрей Сизов был безоружен перед четырьмя взрослыми мужчинами, но, как ни странно, четверо здоровых, взрослых мужчин были тоже безоружны перед двенадцатилетним мальчиком.

Положение действительно создалось нелепейшее.

Разумеется, выход из этого нелепейшего положения нашли зрелые мужчины. Была короткая перекидка фразами. Еле слышным шепотом, намеками, которых Андрей не мог понять, словами, которых он не мог расслышать, четыре соучастника условились о дальнейшем развитии преступных действий.

Следует отметить, что руководящая роль принадлежала в этом Василию Васильевичу. Он хотя и говорил женским голосом, чем несколько снизил героический образ вожака, но все-таки в его душе таилась дерзость и смелость, не свойственные всем остальным.

Четверо здоровых мужчин, тихо перешептываясь, взяли Андрея за руки и перетащили в свою лодку. Андрей закричал “караул”, но озеро было очень большое, и район Волошихинского рыбопункта населен был очень мало. Отчаянный вопль попавшего в плен Сизова услышал только Барбос, который в ответ завыл печально и безнадежно, Стрела, отозвавшаяся ржанием, смысл которого понять было нельзя, да Клаша, которая крепко прижимала к груди жирафа и вскочила, трясясь от волнения, но быстро успокоилась, решив, что ей это послышалось.

Второго крика не было. Андрей Петрович зажал своему тезке рукою рот, и четверо преступников начали обсуждать, что делать дальше.

– Связать! – сказал Валентин Андреевич Коломийцев, который, как владелец мотора, чувствовал, что на него падает большая доля ответственности.

Началась суетня. В темноте, отрывая веревки, никак не могли найти узлов, а если и находили, то не могли их распутать. Кто-то сказал “Нож!” – кто-то вытащил нож. В результате долгой и бестолковой суеты добыли кусок веревки. Никто не знал, как надо связывать. Все помнили по приключенческим романам, что человека в таких случаях связывают, но как это делается, никто толком не знал. Во-первых, все четверо читали мало, во-вторых, невнимательно, потому что думали о служебных делах. Да и авторы приключенческих романов мало занимались этими подробностями, очень существенными в практической жизни.

Андрей читал больше, чем четверо его противников. Поэтому он помнил, что связанные жертвы напрягают мышцы, чтобы потом ослабить их и постепенно развязать узлы.

Наверное, минут двадцать тянулась эта возня, но наконец Андрей был обвязан веревками, примерно так, как бывает закутан пеленками полуторамесячный ребенок.

– Кляп! – сдавленным голосом сказал заведующий горкомхозом.

Все помнили, что обезоруженному и связанному противнику положено засовывать в рот кляп, но, во-первых, никто не знал, что такое, собственно, кляп, потому что авторы приключенческих романов почему-то тоже опускают объяснения по этому поводу, а во-вторых, не было никакого подходящего материала. В конце концов, после споров и переругиваний, Степан Тимофеевич Мазин вытащил косынку, которой он обычно повязывал голову во время рыбной ловли, чтобы лысину не напекло солнце, и этой косынкой Андрею завязали рот.

Теперь можно было считать, что противник окончательно побежден и обезврежен. Но, как это ни странно, положение от этого не улучшилось. Ну обезврежен – ладно. А дальше что делать? Противник лежит беспомощный на дне лодки. Победители могут продолжать свою деятельность, они вытащат сеть, выгрузят рыбу, отойдя от залива на веслах, запустят мотор, придут в условное место, где есть запертый сарай и приготовленные весы. Но мальчишка-то будет все равно с ними. Не могут же они всю жизнь держать его связанным. Потом его надо кормить. Наконец, раньше или позже его хватятся и начнут искать. Вообще получалась какая-то ерунда.

Надо сказать, что Андрей в это время испытывал противоречивые чувства. С одной стороны, ему было необыкновенно интересно оказаться как раз в том положении, которое постоянно описывается в приключенческих романах, но никогда не случается в жизни, как подсказывал ему пусть небольшой, но хорошо усвоенный опыт. С другой стороны, ему было все-таки очень страшно. Он понимал, конечно, что его противники растерялись и сами не знают, что делать, но кто знает, что им придет в голову. В конце концов, нож у них есть, он же слышал разговор о ноже и понимал, что веревку отрезали ножом. Удивительно неприятно быть зарезанным, как поросенок. Наконец, с третьей стороны, ему было просто очень неудобно лежать.

Было трудно дышать. Косынка пахла сырой рыбой, и это было противно, веревки натирали кожу. Хотелось подвигаться, а это было невозможно. И в то же время Андрею нравилось то, что он, как настоящий мужчина, пошел защищать государственное добро и хотя пока что многого еще не добился, но доставил преступникам немало неприятностей.

Преступники сидели на корме лодки и, близко склонив головы друг к другу, разговаривали.

– Надо положить его связанного в его собственную лодку и лодку отпихнуть. Он же никого из нас не знает. Лиц не видно, а говорили мы или чужими голосами, или шепотом. Тут не опознаешь. – Так предлагал Андрей Петрович Садиков.

Предложение это всем понравилось.

– Правильно, – сказал Валентин Андреевич. – Давайте лодку.

В темноте началась возня. Все четверо шарили руками и искали борт сизовской лодки. Но лодки не было. Тихая была погода, слабый был ветерок, а все-таки, пока продолжалась борьба браконьеров с Андреем Сизовым, лодку куда-то унесло. Может быть, она была и недалеко, да ведь разве в темноте разглядишь. Нащупать ее, во всяком случае, не удалось.

Все четверо чертыхались, обвиняли друг друга в неосмотрительности и легкомыслии, но это все равно не могло ничему помочь.

– Хорошо, – сказал Василий Васильевич. – Вытащим его на берег. Пусть полежит до утра. Но только я ставлю одно условие – сеть-то моя, и у меня ее видели, я ее и заведующему почтой показывал, и из рыбаков кое-кому. Это же улика. Так что надо сеть уничтожить. Черт с ней, с этой форелью! Подумаешь мне рыба! Сазан, между прочим, не хуже. А вегетарианская пища, говорят, даже полезнее. Но только расходы поровну. Сеть стоила пятьдесят рублей. Стало быть, на нос по двенадцать с полтиной. Даете слово, что отдадите?

– После получки отдам, – сказал твердо Степан Тимофеевич.

– И я после получки, – хором сказали Андрей Петрович и Валентин Андреевич.

– Тогда, значит, так, – мужественным тоном сказал Василий Васильевич. – Мальчишку сейчас выносим на берег и оставляем связанным. Сами отходим на километр на веслах, а потом запускаем мотор и едем на середину озера. Там накладываем в сеть камни и бросаем на дно. А форель выпускаем. Черт с ней, с форелью! Дурацкая, между прочим, рыба!

Следует заметить, что весь этот разговор велся тишайшим шепотом. Так что Андрей слышал только взволнованную интонацию собеседников, а слов не различал.

Решение было принято, и надо было приступать к исполнению.

Вооружившись ножом, Андрей Петрович стал искать веревки, на которых держалась сеть. Сеть следовало освободить от рыбы, вытащить из воды, свернуть, прикрыть на всякий случай чьей-нибудь курткой, потом вынести на берег этого проклятого парня, который погубил все предприятие, и потом направиться, набрав, конечно, на берегу камней, куда-нибудь в центр озера и там бросить сеть на дно. Никому уже не хотелось даже и думать о жареной, вареной, соленой и копченой форели. Черт с ней, с этой форелью! От нее всяких неприятностей не оберешься. Прийти бы спокойненько домой, проснуться от уютного звонка будильника, съесть чего-нибудь мясного или мучного и отправиться не торопясь на работу.

Снежные склоны на восточном берегу озера стали понемногу светлеть, но до рассвета еще оставалось достаточно времени. Важно вытащить мальчишку на берег, а сеть можно утопить и утром. Кто увидит, что делают в центре озера четыре человека, выехавшие в воскресный день покататься на моторной лодке?

Все несколько успокоились. Форели, конечно, не будет, да и кому она нужна, эта форель, но по крайней мере все выйдут сухими из воды.

И вдруг раздался отчетливый громкий шепот Андрея Петровича. Непонятно было, зачем он говорит шепотом. Андрею этот шепот был отчетливо слышен, и он разбирал каждое слово, а больше скрываться было не от кого.

– Товарищи, – сказал Андрей Петрович, – сети нет!

Кто его знает, как это получилось? Обрезали ли в суматохе веревки, когда искали, чем связать Андрея, или, может быть, веревки перетерлись, когда борт сизовской лодки терся о борт лодки Валентина Андреевича. Но, так или иначе, сеть, принадлежавшая Василию Васильевичу, которую знали и видели многие люди, сеть с незаконно выловленной форелью уплыла. Раньше или позже ее выбросит на берег, люди, которым она попадется на глаза, представят ее начальству – и все четверо будут уличены в преступлении.

– Конечно, сеть принадлежит мне, – сказал Василий Васильевич, – но имейте в виду, что один отвечать за всех я не согласен! Когда сеть опознают, я назову всех соучастников. Это я говорю откровенно. Я человек прямой и обманывать вас не буду.

Остальные трое молчали.