Текст книги "Мир приключений 1964 г. № 10"

Автор книги: Еремей Парнов

Соавторы: Север Гансовский,Александр Насибов,Евгений Рысс,Николай Томан,Игорь Росоховатский,Михаил Емцев,Александр Кулешов,Александр Ломм,Юрий Давыдов,Леон Островер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 68 страниц)

– Ну, у него, может быть, и не получилось, – соглашается Анатолий Георгиевич. – А вот у одного нашего молодого ученого получается кое-что.

– Что-то я не читал и не слышал об этом ничего, – сомнительно покачивает головой Виктор Захарович.

– Об этом нет пока никаких публикаций и вообще официальных сообщений. Однако кое-чего в этой области он действительно добился.

– Позвольте представить вам этого молодого ученого, – торжественно произносит Михаил Богданович, кладя руку на плечо Ильи. – Это мой внук, Илья Андреевич Нестеров! Прошу любить и жаловать. А о том, чего ему удалось достигнуть, он сам вам лучше нас с Анатолием Георгиевичем расскажет.

17

Уже вторую неделю в новом здании цирка идут какие-то работы по осуществлению эксперимента Ильи. Ирина Михайловна не очень понимает, что именно там делается, но знает, что Илья занят теперь только этим. Похоже даже, что дела у него идут успешно.

Успокаивает ее, однако, не это, а то обстоятельство, что Андрей Петрович знает о замысле сына. Попытка Ильи сделать вид, что он ушел с туристами, не удалась. Совершенно исчезнуть из дома оказалось невозможным, ибо ему понадобилось множество вещей, которые находились либо в его комнате, либо в институте отца. Предвидеть все это заранее он, конечно, не мог, так как необходимость в них возникала лишь по мере того, как шла работа над воспроизведением его эксперимента в условиях цирка.

Первые два дня ему приносил кое-что из дома Михаил Богданович (сам Илья обосновался у Левы Энглина). Но почти всегда оказывалось, что дед доставлял ему либо не совсем то, что было нужно, либо вообще не находил необходимых справочников и иных книг. Отыскать же блокноты его и тетради с какими-то записями вообще было непосильным делом для Михаила Богдановича.

А когда на третий день понадобилась измерительная аппаратура, имевшаяся лишь в институте Андрея Петровича, Илья решил выйти из “подполья” и во всем признаться отцу.

Андрей Петрович и сам, конечно, уже догадывался кое о чем, и признание сына не было для него абсолютной неожиданностью. Выслушав Илью, он долго молчал, потом произнес почти равнодушно:

– Тебе известно мое отношение к твоему эксперименту, Илюша, но ты теперь вполне самостоятельный ученый и сам отвечаешь за свои действия.

– А что ты имеешь в виду под ответственностью, папа? – спросил Илья, соблюдавший во время этого разговора необычайное спокойствие.

– Не уголовную, конечно, – хмуро усмехнулся отец. – У серьезного ученого есть и иные виды ответственности.

– Ты, наверное, имеешь в виду необходимость теоретического обоснования моего эксперимента? Этим я действительно не смогу заниматься в цирке, но ведь и в твоем научно-исследовательском институте тоже иет пока такой возможности. А сидеть без дела я не могу. Явление антигравитации в моем эксперименте устойчиво, а аппаратура не слишком сложна, вот я и решил повторить его в условиях цирка и не вижу в этом ничего зазорного. Кстати, цирковые артисты и сами пытались предпринять кое-что в этом направлении. У воздушных гимнастов Зарнициных, например, родилась даже идея уменьшения своего веса с помощью электромагнитов…

– Я тоже не вижу ничего зазорного в том, что ты хочешь помочь циркачам, – холодно произнес Андрей Петрович. – И не собираюсь тебе это запрещать. Но и помогать тебе без ведома Академии наук не имею права. И не в этом только дело. Я вообще считаю несвоевременным практическое применение твоего эффекта где-бы то ни было. Впереди ведь десятки проверок и уточнений этого явления, а ты…

– Но где же все это? – нетерпеливо прервал Андрея Петровича Илья. – Где эти проверки и уточнения? Неизвестно даже, когда еще это будет. А к воспроизведению моего эксперимента в цирке я и не собираюсь тебя привлекать. Это моя личная инициатива. И даже, пожалуй, не столько моя, сколько самого цирка. А от тебя я прошу лишь одного: помоги мне измерительной аппаратурой и кое-какими не очень дефицитными материалами.

Андрей Петрович, не отвечая, долго прохаживался по своему кабинету, потом произнес примирительно:

– Ладно, кое-чем помогу.

А у Ирины Михайловны свои заботы – подготовка нового номера Зарнициных. Кое-что они уже придумали, но ведь это работа почти вслепую до тех пор, пока не станут реальными те новые условия, в которых придется им совершать свои полеты. Неизвестно даже, как приноровятся Зарницины к состоянию полуневесомости. Быстро ли освоятся с ним или придется переучиваться, заново овладевая силами инерции, играющими столь важную роль в воздушном полете? Ведь окончательно еще неизвестно, какова будет потеря их веса.

И все-таки Ирина Михайловна уже готовит новый номер Зарнициных. У нее еще нет пока точного его рисунка, а лишь эскиз, ориентировочный контур, основой которого служат многочисленные наброски Елецкого и Мошкина. Буйная фантазия Юрия обуздана в них свойственным Антону чувством изящества и пластики. И лишь это придает им некоторую реальность.

– Ах, Юра, Юра! – вздыхает, глядя на его альбомы. Маша. – Вы, наверное, думаете, что мы и вправду станем настоящими птицами.

– Но ведь это же не чертежи ваших полетов, Машенька, – защищает Елецкого Мошкин. – Это темы, идеи ваших полетов, а они не могут быть бескрылыми. Крылышки подрежет им потом то поле тяготения, в котором вам придется работать. А пока можно и помечтать.

Но Машу радует уже и то, что фантастические рисунки эти по душе ее братьям. Кажется даже, что они всерьез верят в воплощение их в том полете, который скоро позволит им осуществить антигравитационный эффект Ильи Нестерова.

– Тут, во всяком случае, нам все ясно, – кивая на рисунки Юрия, говорит Алеша. – А представляешь, каково было бы нам строить свой будущий номер по абстрактным эскизам Митро Холло? Его фантазия разыгралась бы, конечно, не в жалких границах воздушного пространства под куполом цирка, а в необозримых просторах Галактики или даже Метагалактики.

– Ну вот что, дорогие мои, – решительно вмешивается в разговор Ирина Михайловна, – давайте-ка спускаться на землю. Полюбовались рисуночками Юры и хватит. Прикидывайте теперь, что из них осуществимо. А еще лучше было бы, если бы вы и сами что-нибудь придумали…

У Михаила Богдановича все еще не ладится дело. То ли он слишком много времени уделял эксперименту внука, то ли не очень глубоко продумал свою пантомиму, только не дается она ему, не получается так, как хотелось бы. Да сейчас личный номер Михаила Богдановича и не имеет уже особенного значения, хотя его можно было бы включить в любую программу, как вообще всякий хороший номер. Мелькает даже мысль: “А не показать ли пример другим, отказавшись от своей пантомимы и придумав что-то более отвечающее общему замыслу новой программы?”

Сделать это, однако, нелегко, ибо законченного сценария представления пока еще не существует. Более того, вообще неясно, как создавать этот сценарий – в соответствии с новой аппаратурой или писать его, не связывая с ней?

В самом общем виде у главного режиссера есть, конечно, какой-то план. Он замыслил грандиозную пантомиму – “Завоевание космоса”, с опытами в лабораториях, атомными взрывами, полетами в космических ракетах и освоением чужих планет. Нашелся и писатель, взявшийся сочинить сценарий на эту тему. Какой-то научный фантаст, мыслящий категориями галактик. Первый вариант сценария он даже успел уже набросать и прочесть его Анатолию Георгиевичу. А когда спросил главного режиссера о его мнении, тот только руками развел.

– Это, дорогой мой, явно не для нас, – добавил он потом, чувствуя, что автор не привык к языку жестов и нуждается в более ясном ответе. – Это для хорошо оснащенной и не стесненной в средствах киностудии. И не менее, как на три серии.

– Я могу и сократить.

– Нет, все равно не осилим.

– А жаль, – сокрушенно вздохнул автор. – Такой бы был аттракцион! У меня для его оформления и художник уже имеется.

– Митро Холло? – насторожился Михаил Богданович.

– Да, он. Как это вы догадались?..

– Космос – это его стихия, – ответил за Михаила Богдановича главный режиссер. – И все-таки это нам не подходит, даже с таким художником, как Митро Холло.

Анатолий Георгиевич хотя и вел эту беседу в ироническом тоне, но сама идея космического представления казалась ему очень заманчивой и он долго не хотел с нею расставаться. Но вот сегодня приходит к нему Михаил Богданович и поражает его почти так же, как и автор сценария “Завоевание космоса!”

– А что, Анатолий Георгиевич, если мы поручим это дело Елецкому и Мошкину? – совершенно серьезно предлагает он.

– Надеюсь, вы не сценарий имеете в виду? – переспрашивает главный режиссер, не допуская и мысли о том, что такое серьезное дело можно доверить этим фантазерам.

– Как раз именно сценарий.

– Ну, знаете ли… – только и может произнести в ответ главный режиссер.

– Напрасно вы такого мнения о них, – укоризненно качает головой Михаил Богданович. – Они очень толковые ребята.

– Не спорю с вами по этому поводу – вполне возможно, что они действительно очень толковые. Добавлю даже от себя – Елецкий бесспорно талантлив как художник. Но ведь вы рекомендуете их мне как литераторов! Или я не так вас понял?

– Именно так, Анатолий Георгиевич. Мошкин и есть литератор. Вернее, он искусствовед. Очень интересно мыслящий, широкообразованный человек. Вдвоем с Юрой они уже набросали что-то… А цирк они не только любят, но и хорошо понимают всю его специфику. Почему бы вам не посмотреть, что там у них получается?

– Посмотреть можно, пожалуй, – не очень охотно соглашается Анатолий Георгиевич. – Только ведь едва ли…..

– А вы не настраивайте себя так скептически раньше времени, – советует Михаил Богданович. – Давайте лучше поедем завтра к Елецкому.

18

К Елецкому приезжают они вместе с Ириной Михайловной и застают у него Мошкина с Зарнициными.

– Все уже в сборе, значит? – весело говорит Михаил Богданович. – Ну что ж, тогда начнем, пожалуй.

– Прошу всех к столу, – немного смущаясь, приглашает их Юрий. – Я чаю вам сейчас…

– К черту чай! – перебивает его Антон Мошкин. – Если идея будет одобрена, организуем что-нибудь посерьезнее. Тебе слово, Юра.

Зарницины устраиваются на диване, остальные садятся за стол. Юрий, заметно нервничая, прохаживается по комнате.

– Конечно, я не такой уж большой знаток цирка… – не очень уверенно начинает он.

Но его снова перебивает нетерпеливый Антон:

– О том, какой ты знаток, будет видно из последующего. Не трать зря время на это.

– А вы не сбивайте его, – хмурится Маша.

Юрий благодарно ей улыбается и сразу становится спокойнее.

– Ну, в общем, идея такова: создать представление под девизом “В созвездии “Трапеции”. Такого созвездия, кажется, нет на небе…

– Ну и что ж, что нет? – перебивает его Мошкин. – Зато оно появилось под куполом цирка с тех пор, как возникло цирковое искусство. Не случайно ведь фигура гимнаста на трапеции стала символом многих цирков мира.

– Так вот, – продолжает Юрий, – под этим названием и хотели бы мы показать отдельные этапы развития цирка вплоть до наших дней… А также И его будущее.

Прервав свою речь, он торопливо перебирает альбомы, разложенные на столе. А Анатолий Георгиевич, прослушав это вступление, уже почти не верит в успех замысла молодых художников. Он представляется ему унылым обозрением, лишенным единого сюжета и стройности.

– Я набросал тут кое-что для наглядности, – протягивает ему один из альбомов Елецкий. – На первом эскизе странствующий балаган с убогим осликом, шарманщиком и двумя юными гимнастами. За их выступлением наблюдает антрепренер. Ему явно нравится их работа. Он берет их в труппу большого цирка. А вот большой цирк. Тут укротители, наездники, клоуны, акробаты. Все это в быстром темпе должно мелькать на манеже. А по куполу круговая кинопанорама, изображающая публику тех лет… Переверните страничку, там есть наброски всего этого. А потом типичный для буржуазных цирков смертный номер. Его исполняют уже знакомые нам бродячие гимнасты. Они работают под куполом цирка без сетки. В стереофонических динамиках звучит музыка, похожая на реквием… Труднейшие номера! Может быть, тройное сальто-мортале или два с половиной сальто-мортале с пируэтом, исполнявшееся когда-то мексиканскими гимнастами Кадонас в кинофильме “Варьете” с участием Эмиля Яннингса. А потом падение, катастрофа… Рев толпы в динамиках… Полицейские свистки…

Теперь Анатолию Георгиевичу все это уже не кажется скучным. Он уже представляет себе, какое захватывающее повествование могут составить эти разрозненные сценки. Какими звуковыми и световыми эффектами можно их оформить, какими деталями обогатить.

– А потом пламя революции, – не вытерпев, продолжает за Елецкого Антон Мошкин. – Фрагменты из цирковых пантомим тех лет: “За красный Петроград”, “Махновщина”. Воссоздание образов знаменитых цирковых артистов: Дуровых, Лазаренко, Труцци, Эйжена, Бим-Бомов… И не обязательно все на манеже. Многое можно снять на пленку и демонстрировать на куполе цирка. Осуществление антигравитационного эффекта Ильи Андреевича даст нам возможность освободить купол от значительной части подвесной аппаратуры и превратить в огромный экран. А сочетать действие на манеже с демонстрацией кинопленки можно по принципу чехословацкой “Латерны магики”.

Все это время Анатолий Георгиевич, сосредоточенно листавший альбом Елецкого и казавшийся равнодушным ко всему тому, что говорили молодые энтузиасты, встает вдруг с дивана и решительно произносит:

– Стоп! Вы меня убедили! И даже не столько вашими речами, сколько рисунками Юры. Тут есть за что ухватиться. Особенно в разделе “Цирк будущего”. В нем есть, однако, очень уязвимое звено – зависимость всего аттракциона от осуществления эффекта антигравитации. А что если он не осуществится?

Анатолий Георгиевич вопросительно смотрит на Елецкого и Мошкина, будто от них зависит осуществление этого эффекта.

Отвечает ему Маша.

– Он осуществится, Анатолий Георгиевич! – произносит она с такой убежденностью, что не только главный режиссер, но и братья ее невольно улыбаются.

– Ну что же, если так, то я буду только рад этому, – заключает Анатолий Георгиевич.

19

К концу января сценарий циркового представления, написанный Елецким, Мошкиным и Анатолием Георгиевичем, утверждается наконец и принимается к постановке.

В новом здании цирка уже готовы все четыре манежа. Один из них, как и обычно, находится наверху, в центре зрительного зала, а три в нижнем (подземном) помещении. Специальными механизмами они тоже поднимаются вверх, меняясь местами. Собственно, это даже не манежи, а площадки, приспособленные для ледяных ревю, водяных пантомим и конных номеров.

Главный режиссер решает начать репетиции новой программы на двух нижних манежах одновременно. До премьеры времени мало, конечно, но Анатолий Георгиевич объездил многие цирки и пригласил для участия в новой программе тех артистов, номера которых подходили по сценарию. Их нужно было лишь несколько видоизменить в соответствии с сюжетом задуманной постановки.

У Анатолия Георгиевича нет теперь ни одной свободной минуты. Нужно ведь побывать и на съемках отдельных фрагментов представления, которые будут демонстрироваться на куполе цирка. Необходимо прослушать и музыку. Ее пишет молодой, очень талантливый композитор. Много времени отнимает и художественно-производственный комбинат, готовящий костюмы.

И вот в это напряженное время является к нему в кабинет Митрофан Холопов, развязный и наглый, как всегда.

– Над новыми ревью мозгуете, Анатолий Георгиевич?

– Да, замышляем кое-что, – нехотя отвечает ему главный режиссер.

– Ходят слухи, будто нечто космическое?

– Куда нам до космоса, – притворно вздыхает Анатолий Георгиевич.

– А Зарницины? Одна Маша чего стоит! Но и их нужно уметь подать. Тем более, что космос – это, как я понимаю, у вас условность.

– Как сказать, – неопределенно произносит Анатолий Георгиевич.

– А я бы сказал, как подать, – самоуверенно усмехается Холопов. – И я бы мог помочь вам в этом. Меня сейчас один кинорежиссер обхаживает, но я бы с большой охотой…

– Нет-нет, спасибо! – поспешно прерывает его Анатолий Георгиевич. – Мы уж как-нибудь и сами…

– Смотрите, чтобы потом не пожалеть. На киностудии тоже ведь готовится съемка кинокартины из цирковой жизни. Им сейчас очень нужны циркачи, и я могу переманить к ним Зарнициных.

– Не думаю, что вам удастся это, – пренебрежительно машет рукой Анатолий Георгиевич.

– А я уж постараюсь, – почти угрожающе заявляет Холопов. – Не знаю, как Маша, а братья ее не очень-то дорожат вашим цирком. А без них и Маше грош цена.

– Ну знаете ли, Холопов!..

– Ага, не нравится? Я так и знал, что это вам не понравится. Ну так знайте же, что я не пожалею сил, чтобы переманить Зарнициных в кино. Сегодня же сделает им предложение кинорежиссер Лаврецкий, авторитет которого, надеюсь, вам известен.

В Маше Анатолий Георгиевич никогда не сомневался. Он знал, что она не мыслит своего существования вне цирка, но братья ее действительно ведь собираются на физико-математический. Их, пожалуй, нетрудно будет переманить… Все это не на шутку беспокоит теперь главного режиссера цирка, и он решает поделиться своими тревогами с Михаилом Богдановичем.

– Вот уж не думал, что вы примете всерьез слова этого трепача, – смеется старый клоун. – Да Зарницины спят и видят теперь этот полет в пространстве с пониженной гравитацией. Не заметили вы разве, как они к нему готовятся?

– Но ведь от Холопова всего можно ожидать.

– Да, этот тип постарается, конечно, подложить нам свинью. Он действительно околачивается теперь на киностудии. За Зарнициных, однако, я ручаюсь. Их он ничем не возьмет. Так что за главный номер нашей премьеры можете быть спокойны.

Но именно этот-то главный номер премьеры – “Космический полет Зарнициных”, – олицетворяющий цирк будущего, и заботит теперь Анатолия Георгиевича более всего. Он целиком ведь зависит от осуществления антигравитационного эффекта Ильи Нестерова. Казалось бы, что нет пока повода к беспокойству: работа по монтажу аппарата завершена строго по графику и вот уже второй день ведется его испытание. Эффект антигравитации хотя еще и не достигнут, но похоже, что все идет благополучно. Во всяком случае, никто из группы Ильи Нестерова не выражает ни малейших признаков волнения. И все-таки Анатолия Георгиевича что-то тревожит… Это чувство почти не покидает его все последние дни. Особенно ему не по себе сегодня на репетиции Зарнициных. Понаблюдав некоторое время за их полетом, он подходит к Ирине Михайловне.

– Вы на меня не обидитесь, если я выскажу вам одно опасение? – негромко спрашивает он.

– Я знаю, что вы имеете в виду, Анатолий Георгиевич, – не поворачиваясь к нему, отзывается Ирина Михайловна. – Я и сама уже не первый день с тревогой думаю об этом. Все может быть: Анатолий Георгиевич… Во всяком случае, нужно быть готовыми к этому.

– Но ведь их новый номер не осуществится тогда, – говорит главный режиссер, показывая на мелькающих в воздухе Зарнициных. – И ведь какой номер!

Ирина Михайловна лишь тяжело вздыхает в ответ.

– А может быть, придумаем что-нибудь? Жаль ведь…

– Что же можно придумать? – разводит руками Ирина Михайловна. – Многое вообще окажется неосуществимым, а то, что удастся сохранить, нужно непременно страховать. А это значит – снова предохранительная сетка и лонжи, от которых мы так мечтали избавиться.

Они молчат некоторое время, погруженные в раздумье, потом Анатолий Георгиевич решает:

– Будем спасать, что возможно. Готовьтесь к этому, Ирина Михайловна.

20

С воспроизведением антигравитационного эффекта и в самом деле не ладится что-то. Найдены, правда, отдельные недостатки в монтаже и изготовлении некоторых деталей аппаратуры. Незначительные ошибки обнаружены и в математических расчетах. На устранение всех этих погрешностей уходит около недели. Но и после этого никакого антигравитационного эффекта в установке Ильи Нестерова не возникает…

Илья думает, надо бы посоветоваться с отцом, но Андрей Петрович вообще ведь не очень верит в его удачу. Он все еще считает всю эту затею с постановкой такого эксперимента в цирке не очень серьезной.

Дав Илье измерительную аппаратуру и кое-какие материалы, он ничего больше не предпринимает, чтобы помочь ему. Даже встречаясь с ним дома вечерами, не спрашивает, как идут дела.

А Илья сидит теперь с заведующим цирковым конструкторским бюро и угрюмо перелистывает чертежи своей установки. Виктор Захарович Миронов хотя и сочувствует ему, но ничем не может помочь. Ему тоже кажется, что в аппаратуре Нестерова выверены все мельчайшие ее детали и что с технической точки зрения замысел Ильи воплощен в почти идеальную конструкцию.

Надо бы, однако, утешить чем-нибудь молодого ученого, но чем?..

– Давайте-ка отложим все это до завтра, – предлагает он наконец, так и не придумав ничего более утешительного. – А завтра на свежую голову…

Но тут в дверях конструкторского бюро появляется Лева Энглин, отсутствовавший весь день.

– Что приуныли, друзья? – весело произносит он. – Не понимаете, в чем у вас загвоздка? Дайте-ка сюда схему установки, я покажу вам, где в ней ошибка.

Илья резко поворачивается к Энглину. Смотрит на него с явным недоверием.

– Я не шучу, Илья, – повторяет он. – Это всерьез. Я обнаружил довольно грубую ошибку. Она в этих вот блоках, – стучит он указательным пальцем по схеме. – Их нужно переделать. Необходимо изменить и сечение пьезокристаллов. Вот я тут все подсчитал, – протягивает он Илье несколько листов бумаги, густо исписанных графическими знаками и цифрами.

Склонившись над схемой, разостланной на барьере манежа, Илья придирчиво сверяет свои расчеты с расчетами Энглина. А Лева, стоя за его спиной, продолжает:

– Сам-то я, может быть, и не обнаружил бы этой ошибки, если бы не указал мне на нее Аркатов…

– Какой Аркатов? – порывисто оборачивается к нему Илья.

– Академик Аркатов, какой же еще.

– Ты решился, значит…

– А почему же не решиться? – прерывает его Лева Энглин. – Почему, спрашиваю, не решиться, если почтенного академика Аркатова встретил я в нашем институте в обществе твоего отца? Мало того, он лично демонстрировал Аркатову твою антигравитационную установку.

Все в самом деле было так, как сообщил Илье Лева Энглин. Неведомо каким образом, но Аркатову стало известно, что Илья Нестеров собирается повторить свой эксперимент на цирковой арене. Новость эта, однако, не очень удивила его. Во всяком случае, после разговора с Андреем Петровичем, которому академик тотчас же позвонил, он сказал своему секретарю:

– А знаете, я, пожалуй, поступил бы точно так же на его месте.

В тот же день он без предупреждения заехал в научно-исследовательский институт и попросил Андрея Петровича продемонстрировать ему эксперимент Ильи.

– Достаточно ли устойчив этот эффект частичной потери веса? – спросил он Нестерова.

– Полагаю, что достаточно, – ответил ему директор института.

– А зона его действия? Каковы ее границы?

– Строго ограниченные.

– Вы понимаете, почему я задаю вам эти вопросы?

– Да, Виталий Николаевич. Вы боитесь…

– Я ничего не боюсь, дорогой мой Андрей Петрович! – весело перебил его Аркатов. – Я не из тех ученых мужей, которые… Ну да и… в общем, вы меня понимаете. Так что пусть Илья Андреевич продолжает, раз уж начал. Конечно, цирк не совсем то место для эксперимента, но ведь мы же вообще не предоставляем ему никакой возможности для повторения его опыта. И вы думаете, ему удастся это?

– Почти не сомневаюсь, но ведь не это сейчас самое главное. Главное – это изучение достигнутого им эффекта, теоретическое обоснование его, а разве цирк подходящее место для этого?

– Я уже сказал вам, что не совсем, – рассмеялся Аркатов. – Но вы его не расхолаживайте. Пусть завершает установку. Это и нам сможет потом пригодиться. В таком масштабе, как в цирке, его эксперимент у вас в институте ведь не поставишь. Каков размер цирковой арены, знаете? Ай-яй-яй! А еще в семье циркачей живете! Любой мальчишка это знает. Тринадцать метров диаметр их арены, дорогой мой Андрей Петрович! Такой же он и в цирках всего мира. Это у них, если хотите, своя “мировая постоянная”, подобно таким нашим константам, как постоянная Планка или скорость света. Так что не стоит отказываться от их плацдарма.

– Но ведь для изучения эффекта антигравитации совсем не обязательны такие масштабы, – все еще упрямится Андрей Петрович.

– Как знать, как знать, – задумчиво покачал головой академик. – Нужно ведь думать не только о теоретическом обосновании этого эффекта, но и о практическом его применении. И притом не только в цирке. Я уже разговаривал с вице-президентом. Думаю, что не сегодня-завтра вы получите официальное распоряжение заняться изучением эксперимента вашего сына со всей серьезностью. Но, повторяю, в цирке пусть все идет своим чередом. Помогите им даже чем возможно.

Сообщение Левы Энглина воскрешает Илью. Пробежав глазами его расчеты, он с лихорадочной поспешностью начинает набрасывать эскизы каких-то новых деталей своего аппарата.

– А я на вашем месте не стал бы так торопиться, – кладет ему руку на плечо инженер Миронов. – Если не возражаете, займемся завтра вместе.

Илья крепко жмет ему руку.

…Затаив дыхание все напряженно смотрят на измерительные приборы, установленные в центре манежа. Их стрелки все еще неподвижны.

Илья Нестеров приглушенным голосом командует:

– Переключите реостат еще на два деления, Виктор Захарович!.. Еще на одно!

А стрелки по-прежнему недвижны, будто припаяны к нулевым делениям шкал.

– Вы все уже выжали? – спрашивает Илья у Миронова.

– Остались последние два деления, Илья Андреевич.

– Включайте тогда до отказа!

И тут на одном из приборов стрелка вздрагивает вдруг. Вздрагивает, но дальше не идет…

– Ну что ты скажешь, Лева? – порывисто оборачивается Илья к Энглину. – Видел ты, как она дрогнула?

– Да, видел, – взволнованно отзывается Энглин. – И уже почти не сомневаюсь в успехе. Нужно только снова все пересчитать. В чем-то есть еще неточность. Догадываюсь даже в чем. Выключайте установку. Виктор Захарович.

И они снова все пересчитывают и выверяют, но никаких ошибок уже не находят больше.

– Может быть, отложим до завтра? – спрашивает Миронов, взглянув на часы.

– Мы, конечно, все устали, но я все-таки останусь и поработаю еще немного, – упрямо произносит Илья. – Тебе, Лева, тоже пора отдохнуть.

Миронов вопросительно смотрит на Леву. Энглин, сделав вид, что не расслышал слов Ильи, снимает пиджак и засучивает рукава рубашки.

– Давайте-ка попробуем сразу включить полную мощность, – обращается он к Миронову.

– Ну вот что тогда, – останавливает его Виктор Захарович. – Устроим пятнадцатиминутный перерыв и поужинаем. У меня, кстати., есть кое-что. Сейчас схожу к себе в бюро и принесу…

– Зачем же ходить? – прерывает его появившийся в проходе Михаил Богданович. В руках у него чемоданчик. Он кладет его на барьер манежа и торжественно открывает крышку. – Вот, пожалуйста, угощайтесь!

– Ты у нас, дед, просто маг и волшебник! – весело потирает руки Илья. – Перекусить действительно не мешает.

А спустя несколько минут все снова занимают свои места у пультов управления и измерительных приборов.

– Включайте, Виктор Захарович! – командует Илья.

И опять вздрагивает стрелка. Двинувшись слегка вверх по дуге шкалы, она, однако, снова возвращается к нулю.

И вдруг на манеж выскакивает Михаил Богданович. Он высоко подпрыгивает несколько раз и безо всякого трамплина делает двойное сальто-мортале.

– Видимо, стрелки заело в ваших приборах! – радостно кричит он и бросается обнимать внука. – Поздравляю тебя с победой, Илюшка! И всех вас тоже, дорогие мои!