Текст книги "Зубы Дракона"

Автор книги: Эптон Билл Синклер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 43 страниц)

X

Кроме мамы, единственным человеком, которому Йоханнес Робин открыл свои заботы, был Ланни Бэдд, который всегда был мудр не по годам, доверенное лицо в возрасте четырнадцати лет, советник и консультант в возрасте девятнадцати лет. Ланни свёл Йоханнеса со своим отцом, и наслушался их схем, знал все входы и выходы в их коммерции. Он знал, что Йоханнес продавал пулеметы фирмы Бэдд нацистским агентам, которые использовали их на улицах Берлина в открытой войне с коммунистами. Йоханнес просил Ланни никогда не говорить об этом ребятам, и Ланни обещал. Что они будут делать, если бы они узнали об этом? Они могли бы отказаться жить дольше в берлинском дворце, или от поездки на яхте, стоимостью в сто долларов в час. Бесс, возможно, даже не позволила дать яхте своё имя. Так Яша Рабинович стоял перед своей персональной Стеной Плача. Ой, ой!

Он был в положении, слишком знакомым для представителей своей национальности, проживших две тысячи лет в диаспоре в окружении врагов, заставляя их играть друг против друга, хитро их умиротворяя. Йоханнеса подняла к власти его проницательность, как спекулянта. Он знал, кому платить за внутреннюю информацию, и как отделить истину ото лжи. Сделав огромные деньги на крахе немецкой марки, он скупил компании, которые были на грани банкротства. Чтобы владеть ими и заставить их работать в эти дни государственного вмешательства в бизнес, нужен был своего рода союз с политиками, а это означало платить им деньги, что было близко к коррупции, и становилось со временем всё ближе. Это означало не просто знать людей, которые были у власти, но и прогнозировать, кто будет у власти на следующей неделе, и делать с ними дела.

Так случилось, что Йоханнес помогал поддерживать коалиционное правительство республики и в то же время поддерживал несколько амбициозных нацистов. Кто мог бы сказать, что может произойти под тяжестью нависшего национального банкротства? Зная, что его дети сотрудничали с красными и постоянно клянчили деньги – кто был их получателем, не трудно было догадаться. Йо-ханнес давал им щедрые суммы, зная, что они будут передавать их для их «дела». Еще один вид страхования! Но не позволяйте любой из этих групп знать, что вы даете другим, потому что они находятся в смертельной войне, каждый против двух других.

Все это означало тревожные дни и бессонные ночи. И мама, от кого ничто не спрячешь, спрашивала: «Зачем всё это? Почему нам нужно так много денег?» Ей было трудно понять, что нужно получить больше, чтобы защитить то, что имеешь. Она и дети прилагали усилия, чтобы оторвать папу от всего этого. Последние три лета они заманивали его в яхтенные круизы. В этом году из-за двух молодых мам они начали раньше и надеялись держать его подальше все лето.

Но оказалось, что в Берлине накапливались проблемы: бизнес проблемы, политические проблемы. В различных портах Йоханнес получал пачки писем, запирался со своей секретаршей и диктовал длинные телеграммы. К Советскому Союзу у него были претензии: письма могут быть вскрыты, а телеграммы не доставлены. За них было заплачено, но не было уверенности, что они дойдут до места назначения. Все было в руках чиновников. Кругом были бюрократизм, волокита и канцелярщина. Боже, помоги бедным людям, которые должны были жить в таком мире. Йоханнес, человек быстрых решений, пахарь поля своего, строитель своей дороги, не мог оставаться в Одессе и попросил всех отказаться от посещения красивого Сочи. «Недалеко от Стамбула так же есть грандиозные дворцы, но там хоть работает международный телефон!»

XI

Бесси Бэдд взяла обратный курс, и в Стамбуле её владелец получил много телеграмм, которые его обеспокоили. Яхте пришлось ждать, пока он не послал ответы и не получил ещё больше ответов на ответы, и в конце концов владелец заявил, что не может продолжать круиз. Были серьезные неприятности у одного из банков, которые он контролировал. Он сам должен принять решение на месте и не мог доверить это подчиненным. Он сделал ошибку, уехав в такое беспокойное время! Крах на Уолл-стрите потряс всю Европу, и его последствия проявлялись мало-помалу. Йоханнес извинился перед своими гостями и вылетел в Вену, а оттуда в Берлин.

Сейчас самолеты летали каждый день между всеми большими столицами Европы. Вы просто садились в самолёт, и не почувствовав полёта, через несколько часов выходили из него и шли по своим делам. Ни малейшей опасности. Но маму мучили мысли о громах и молниях, поражающих Яшу, и о многих других вещах, могущих привести к аварии. Они ждали в Стамбуле, пока не пришла телеграмма, сообщившая, что путешественник прибыл в безопасности в свой собственный дворец, и что Фредди здоров и счастлив и шлёт всем приветы.

Теперь было слишком поздно для посещения побережья Африки, наступил сезон дождей, было жарко и вылетели комары. Им было хорошо на яхте, и они не стали сходить на берег. Молочная ферма процветала. В просторных холодильниках было достаточно свежих продуктов для двух молодых мам, а они, в свою очередь, обеспечивали ими своих детей. Бабушки порхали над местом действия в таком трепетном волнении, что заставляли подумать о крыльях колибри. Действительно, казалось, что до этого там никогда не было двух младенцев в мире и никогда не будет снова. Бабушки, мамы, дети и обслуживающий персонал сформировали закрытую корпорацию, тайное общество, женскую организацию, созданную женщинами и для женщин.

Это была машина, которая работала, как часовой механизм, и маятником в нём была авторитетная мисс Севэрн. Её взяли только для ухода за маленькой Фрэнсис, но она была так образована, так прекрасно оснащена, что внушила благоговейный страх семейству Робинов. Она была голосом современной науки, оставляя за собой последнее слово в области ухода за младенцами. Не менее важным были её английские манеры, она была Британией, которая правила морями и большинством их берегов. Она была власть, и никто не смел ей перечить. Что было запрещено для одной бабушки, нельзя было делать и другой. Что приказывалось делать няньке маленькой Фрэнсис, было приказано сделать няне маленького Йоханнеса. Так, в конце концов, Иерусалим попал под британский флаг. Рахель предоставила навсегда все полномочия мисс Севэрн, и последняя руководила всем предприятием.

Каждое утро Марселина делала уроки в каюте мисс Аддингтон. Мистер Дингл в своей каюте размышлял и творил свои старые молитвы. Мадам Зыжински в своей – раскладывала пасьянсы или, возможно, давала «сеансы». А Ганси, Бесс и Ланни оставались в салоне. Первые два отрабатывали свою интерпретацию какого-то великого скрипичного классика, а Ланни критически слушал, пока они играли один и тот же пассаж много раз, пытаясь добиться того или иного эффекта. Что имел в виду Бетховен при повторении этого ритмического рисунка? Здесь он написал сфорцандо, но он часто так писал, когда он имел в виду тенуто, выразительный акцент, чтобы расширить звук, но будьте осторожны, это трюк, который может стать плохой привычкой, показухой. Они спорили до хрипоты, но всегда, в конце концов, склонялись перед мнением Ганси. Тот обладал даром, был гением, который жил музыкой в душе. Иногда их души сливались в одну, и это был их звездный час.

Этим молодым людям никогда не было скучно даже во время самого продолжительного яхтенного круиза. Они взяли свое искусство с собой, сокровищницу очарования, комплекс изобретательности, вместилище наслаждений, которые нельзя опустошить. Ланни играл на пианино всю свою жизнь, но теперь обнаружил, что только скользил по поверхности глубокого океана. Теперь он проанализировал научно то, чем прежде наслаждался эмоционально. Ганси Робин получил тщательное немецкое обучение и прочитал ученые книги по гармонии, акустике, истории музыки. Он изучал личности композиторов и пытался представить их своей аудитории. Он не хотел превратить Моцарта в Бетховена, или Глюка в Листа. Он разучивал самые трудные вещи Паганини или Венявского, но не будет играть их на публике, пока он не сможет найти в них душу. Гимнастика для пальцев была уделом для других.

XII

Каждый день после полудня, если погода была в порядке, судно бросало якорь, и все пассажиры, кроме мамы Робин, выходили на палубу в купальных костюмах. За борт опускали трап, и пассажиры строем спускались вниз окунуться в воду. На чрезвычайный случай стоял матрос со спасательным поясом, привязанным веревкой. Все матросы были хорошими пловцами, но знающий своё дело капитан Моллер не давал им никаких шансов и всегда сам был на страже. Когда пассажиры уставали, они поднимались на борт, и яхта возобновляла плаванье. Рояль на небольших резиновых колесиках выкатывали из салона, и Ганси и Бесс давали концерт под открытым небом. Рахель пела, а иногда вела всех в хоре. Наступали сумерки, «сумерки веков и песни»[11]11
  Лонгфелло. Рассказы придорожной гостиницы.


[Закрыть]

У Ланни была только одна беда в этом круизе – игра в бридж. Бьюти и Ирме приходилось играть не за деньги, а на очки, для того, чтобы что-нибудь делать. Эти дамы умели читать, в том смысле, что они умели складывать буквы в слова, но не знали, как погрузиться в книгу или как понять её содержание. Их клонило в сон, когда они пытались делать это. Они просили других людей рассказать им, что было в книгах. Ирма, по крайней мере, всегда была в состоянии оплатить эти услуги. Теперь она вышла замуж за бедняка и поняла, что это означает его обязанность составлять ей компанию. В детстве Ирма Барнс слышала стишок о том, что у каждой Джилл должен быть свой Джек.

Ланни на самом деле был не прочь сыграть в бридж. Только было много других более интересных вещей. Он хотел продолжить исследование детского развития, имея два объекта изучения на борту. Он хотел узнать историю мест, которые посетил, где творил великий ум или умер мученик. Но Бьюти и Ирма были готовы взять пять взяток без козырей в то время, как яхта проходила место битвы при Саламине. Они обе считали Ланни невнимательным к другим, если он отказывался играть на четвертой руке, потому что хотел записать свои замечания после последнего сеанса с мадам Зыжински. Ланни думал, что нужно делать соответствующие записи и их индексировать, чтобы сравнивать заявления Тикемсе на разных сеансах. У него были книги Ости и Гелея, ученых, которые пытались создать теории этих явлений. Он считал их более важными, чем труды Кульберстона по правилам игры в бридж.

Ирма убедила Рахель подготовить себя к жизни бомонда, и Лан-ни помогал ей в этом. Он уделял время и Марселине, ей скоро должно было исполниться тринадцать. А она уже была самой совершенной маленькой светской леди, какую можно было себе представить. Даже на борту яхты она проводила много времени перед зеркалом, изучая свои прелести и стараясь их приумножить. Конечно, она должна быть готова к защите себя от этих гарпий, которые вскоре будут пытаться лишить ее карманных денег. После прохождения курса наук Марселиной, Ланни мог считать, что больше был ей не нужен, и вернулся к разучиванию с Бесс в четыре руки фортепианных сочинений Листа: Патетического концерта, удивительного феномена, превратившего два пианино в оркестр, Фантазию Дон Жуан, самое восхитительное из его сочинений. Ганси вошёл в то время, как они играли, и сказал, что они действительно должны выступать на концертной сцене. Памятный день для двух скромных любителей.

XIII

Бесси Бэдд остановилась в гавани Канн, и компания вернулась в Бьенвеню на несколько дней. Бьюти пожелала обновить свой гардероб. Она устала носить одни и те же вещи. Ланни пожелал возобновить запас грампластинок, ведь слушатели устали слушать одни и те же композиции. Кроме того, были кипы поступивших журналов и писем с новостями от друзей. Ланни открыл одно от отца, и воскликнул: «Робби едет в Париж. Он сейчас там!»

«О, Боже!» – воскликнула жена. Она знала, что будет дальше.

– Я действительно должен увидеть его, Ирма. Прошло восемь месяцев.

– Именно так давно я не видела свою мать.

– Конечно, если бы твоя мать была в Париже, я бы предложил поехать вместе.

– Но мне будет так ужасно одиноко на яхте, Ланни!

– Я возьму самолет и присоединюсь к вам в Лиссабоне через три или четыре дня. Ты знаешь, Робби был в кризисе, и я должен выяснить, как он всё уладил.

Ирма сдалась, но не без внутреннего бунта. Она переживала такое тяжелое испытание, и люди должны были делать все возможное, чтобы облегчить его для нее. Насильственное превращение из баловня Бродвея, объекта всех корреспондентов, любимицы обозревателей и цели прожекторов в изгнанницу, почти в арестантку на все эти месяцы! Кто-нибудь когда-нибудь оценит это? Оценит ли ее дочь? По наблюдениям Ирмы за детьми она предположила, что дочь, вероятно, не оценит.

Она подумала нанять пару автомобилей для перевозки половины молочной фермы в Париж. Но нет, это нарушит все договоренности с замечательной мисс Севэрн. Ребенок может поймать микроб на улицах в переполненном городе. Гораздо безопаснее в море, где воздух был полон озоном. И была Рахель, с которой Ирма решила быть вместе, зная, что ей будет трудно, она хотела ограничить себя.

«Другое дело», – сказал Ланни: «Золтан Кертежи должно быть в Париже и, возможно, поможет мне продать картину или две».

«О, Боже!» – воскликнула жена. – «Ты все еще хочешь забавляться этим бизнесом?»

– Немного денег пригодилось бы для Бьюти и меня.

– Я не думаю, что это нужно тебе, Ланни. Нет смысла в твоем беспокойстве заработать деньги, когда они есть у меня. Если у тебя есть что продать, пожалуйста, дай мне это купить!

Они говорили об этом много раз. Робби не мог позволить себе посылать Бьюти обычную тысячу долларов в месяц, Ирма настаивала, чтобы заменить его. Она хотела, чтобы жизнь Бьенвеню шла так же, как раньше. Деньги ничего для неё не значили, она любила, чтобы люди вокруг нее были счастливы. Она пошлет деньги на счет Ланни в Каннах, чтобы потом не думать, не говорить, не вспоминать об этом. Для неё было трудно понять, что ее мужу может на самом деле нравиться зарабатывать несколько тысяч долларов, продавая картины Марселя, или старых мастеров. И еще труднее было для Ланни объяснить, что он иногда хотел бы делать другие вещи, чем только развлекать обожаемую молодую жену!

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ Я духов вызывать могу

I

Из окон отеля «Крийон» Ланни Бэдд мог разглядеть довольно большой пласт истории: в начале Первой мировой войны солдаты стояли лагерем на площади де ля Конкорд. В течение войны там над головой летали вражеские самолеты, и по ним велась зенитная стрельба. После перемирия там размещался большой парк трофейных немецких пушек, а первого мая кирасиры саблями разгоняли толпу. В отеле жили и работали несколько сотен американских миротворцев, все они были добры к очень молодому секретарю переводчику и старались просветить его. Беда была только в том, что они так сильно отличались друг от друга, что у Ланни ум за разум заходил и до сих пор не отошёл.

Теперь отель вернулся к своему обычному состоянию частного предприятия, в которое Робби Бэдд горячо верил и которое был готов поддерживать независимо от расходов. В связи с его стесненными обстоятельствами он мог бы вполне найти менее дорогое место, но это означало признать своё поражение и деклассировать себя. Нет, он по-прежнему европейский представитель фирмы Бэдд, так же, как и прежде, ищет крупных сделок и уверен, что в скором времени Европе опять понадобится американское оружие. Выше голову! Сделайте объектом шуток потерю пяти или шести миллионов долларов. Всем известно, что это не с каждым случается, и что вы ещё что-то из себя представляете.

Здесь он уютно устроился в многокомнатном номере, с отдельным помещением для Ланни. Рано утром на столе уже стояли виски с содовой и льдом, а маленькая портативная пишущая машинка и разбросанные бумаги были на другом столе. Ему было за пятьдесят, но выглядел он моложе, чем в Нью-Йорке во время паники. У него были опять румяные щеки и хорошо упитанный внешний вид, слегка дородный, но он все еще бодр и готов завоевывать мир. Он был уже весь в делах, в городе была румынская закупочная комиссия и пара советских агентов. Робби шутил, что подружился с «товарищами». Благодаря помощи Ланни он знал, как «говорить на их языке». Он имел в виду, не то, что он мог говорить по-русски, но что он мог вести переговоры на красном жаргоне.

Ланни рассказал новости о Динглах и Робинах, а Робби, в свою очередь сообщил о семье в Ньюкасле. Глава рода Бэддов в возрасте восьмидесяти трех лет вёл дела удивительным образом, требуя каждую деталь о деятельности компании, он руководил бизнесом по телефону, сидя в своем кабинете. Эстер, мачеха Ланни, чувствовала себя хорошо. «Я действительно думаю, что она стала счастливее после краха», – сказал муж. Он не добавил: «Я сдержал свое обещание и ушёл с рынка». Ланни знал, что он не нарушал обещаний.

Они поговорили об Уолл-стрите, о том, что «маленький бычий рынок» всё-таки возбудил смесь надежды и страха, но в настоящее время считался «нервным возбуждением». Когда яхта Бесси Бэдд начинала свой круиз, рынок был на подъеме, и Робби в письме повторил свою старую формулу: «Не надо недооценивать Америку». Теперь акции снова пошли вниз, бизнес совсем дошел до ручки, выросла безработица, но Робби должен сохранить в себе мужество, вся Америка должна была вытащить себя за волосы. Самой популярной песней на тот момент была: «Счастливые дни снова наста-ли»¹5.

II

Они обсудили Йоханнеса Робина и его дела, в которых Робби был глубоко заинтересован. Он собирался посетить Берлин в этой поездке в Европу: тонкое изменение в отношениях двух компаньонов, ибо раньше Йоханнес приезжал в Париж, чтобы увидеть Робби. Еврейский спекулянт был на вершине успеха, не потеряв ни капли из своего состояния. Он никогда не повторит ошибку Робби Бэдда, который слишком оптимистично смотрел на этот мир, а Йо-ханнес сделал большую часть своих денег, ожидая неприятностей. Теперь он передал через Ланни, что готов помочь Робби, но руководствуясь одним и тем же разумным пессимизмом.

«Он славный малый», – заявил Робби на английский манер. Он, конечно, понимал, что его старый компаньон не сможет повредить ему, хотя бы, потому что Ганси и Бесс сделали их родственниками. Кроме того, Йоханнес был одним из тех евреев, которые желают общаться с гоями и готовы щедро платить за это.

Ведя длинные разговоры с финансистом на борту яхты, Ланни мог рассказать, что было у того в голове. Тот считал, что Германия приближается к своему концу. Она не в состоянии больше платить репарации, даже если бы хотела. Налоги достигли своих пределов, иностранный кредит иссяк, и Йоханнес считал, что у Германии нет шансов избежать нового витка инфляции. Правительство некомпетентно, и с ним очень дорого иметь дело, это, конечно, был вежливый намек на коррупцию, но финансист предпочитал придерживаться своей терминологии. Выборы были назначены на конец лета, и это будет жестокой кампанией. Рано или поздно различные фракции дойдут до боя, и это не улучшит финансовую ситуацию. Йоханнес свёртывал паруса и готовился к непогоде. Он выводил некоторые свои активы из страны. Те, что он держал в Германии, были в основном в отраслях, которые производили продукцию на экспорт.

Ланни рассказал отцу о молодых Робинах и нынешнем состоянии их политических болезней. Судьба сыграла странную шутку с бизнес ассоциацией, известной как «Робин и Робби». Выигрыш участника Робина был хуже, чем у участника Робби: в составе Робинов были два красных и два розовых, в то время как у Робби был только один красный и один розовый, но он видел их не очень часто. Тактичный Робин никогда не упоминал, что инфекция пришла со стороны Робби. Йоханнес знал, как его коллега ненавидел и презирал Джесса Блэклесса, человека, который посеял революцию в умы Ланни, а затем Ганси и Фредди, соблазнив их чувствительные, идеалистические чувства, уведя их от идеалов своих отцов.

Робби хотел узнать об Ирме, и, как она и Ланни поладили. Для него это было очень важно. Отец узнал в октябре прошлого года, что удобно иметь за спиной состояние Барнсов. Он надеялся, что Ланни не собирается лишаться этих преимуществ. Ланни сообщил, что он и Ирма ладили лучше, чем такие же молодые пары, которых он знал. Ирма хотела многого, и большинство из того, что интересовало его, для неё ничего не значило, но они были влюблены друг в друга, и они нашли в ребенке источник удовлетворения. Робби заметил, что трудно получить все, что хотел от брака, но можно примириться со многим, когда с браком приходит большое состояние. Ланни подумал, что это не самый благородный взгляд на святые узы супружества, но все, что он сказал, было: «Не волнуйся, мы разберемся».

III

Одна из целей Робби было увидеть Захарова. Новая Англоаравийская нефтяная компания сумела пережить панику, но Робби и его соратникам дома нужны были деньги, и им было необходимо найти покупателя на свои акции. Несомненно, старый паук знал все об их тяжелом положении, но Робби делал хорошую мину при плохой игре. Как обычно, он спросил, хотел ли его сын пойти вместе с ним, и, как обычно, сын «ни за что не пропустил бы этот визит». Он никогда не откажется от возможности помочь отцу в его отношениях с ушедшим в отставку оружейным королем Европы.

Робби позвонил старику домой и узнал, что тот был в своем поместье, Шато де Балэнкур в департаменте Сена и Уаза, недалеко от Парижа. Робби направил телеграмму, и получил приглашение на следующий день. Он заказал автомобиль через отель. Они доехали до усадьбы, которая когда-то принадлежала королю Бельгии Леопольду. Теперь в Европе появился новый вид королей, и одним из них был бывший пожарный из Константинополя. Привратник открыл для них ворота, и они покатили по усаженной деревьями аллее, и около дверей были приняты слугой из Восточной Индии в национальном костюме. Все слуги были индусами. Престарелый король хотел тишины и тайны. И один из способов обеспечить это, было иметь в качестве слуг муравьев, которые понимали только несколько простых команд. Одна из замужних дочерей Захарова жила вместе с ним, и больше никто не посещал короля за исключением тех, кого король приглашал.

Посетители были сопровождены в гостиную, обставленную в расточительном французском стиле. На стенах были картины, в своё время Ланни приглашали посмотреть их, так что теперь он воспользовался случаем. Через непродолжительное время появился хозяин. Его согнутые плечи, казалось, согнулись ещё больше, чем когда Ланни наблюдал его в нательной рубахе, когда тот жег свои частные бумаги в гостиной своего парижского дома и устроил пожар в трубе. Теперь он носил вышитую темно-бордовую домашнюю куртку, и его седые усы и бородка были аккуратно подстрижены. Он стал почти полностью лысым.

«Ну, итак, мой мальчик?» – спросил он Ланни.

Тридцатилетний Ланни чувствовал себя вполне взрослым, но понял, что не сможет произвести впечатление взрослого на того, кто был на девятом десятке. «Я посмотрел ваши картины», – сказал он. – «У вас прекрасный Энгр».

– Да, но я смотрю на него много лет.

– Картины должны быть, как старые друзья, сэр Бэзиль.

– Большинство моих старых друзей ушли, и младшие заняты своими делами. Они-то мне и рассказали, как вы устроили свою судьбу.

Это был намек на Ирму, и не совсем деликатный. Но Ланни знал, что этот старик был помешан на деньгах. Герцогиня, его подруга, пыталась тактично вылечить его от этого дефекта, но без успеха. Ланни не удивился, когда Захаров добавил: «Ведь Вы больше не будете иметь дело с картинами, Ну?»

Ланни улыбнулся и ответил: «Я получаю много удовольствия от этого».

На выходе Робби отметил это замечание старика, сказав, что если Захаров знал, что за спиной Ланни состояние Барнсов, то можно ожидать более высоких цен за акции Новой Англо-аравийской нефтяной компании!

Они уселись, был подан чай, Робби принесли виски с содовой. В ходе встречи собеседники обсудили состояние дел в Европе и Америке, и Ланни внимательно их слушал, как он всегда делал. Тот, кто находил удовольствие в покупке и продаже картин старых мастеров, мог бы поучиться приёмам, которые здесь применялись. Командор английского ордена Бани и кавалер французского ордена Почетного легиона был вежлив и учтив, с легким порицанием, как если бы он говорил: «Я очень старый человек, и было бы не справедливо, если вы этим воспользуетесь». Его мягкий голос ласкал вас, его улыбка искала вашего расположения, но в то же время его голубые глаза смотрели с опаской.

Его называли «Загадкой Европы», и, несомненно, во всех его делах в области политики и финансов было много загадок. Но Ланни больше не видел каких-либо тайн в нём, как личности. Старый плутократ выбился наверх методами, которые сейчас не хотел вспоминать. Он интриговал и угрожал, подкупал и обманывал, давал обещания и нарушал их. Тайными интригами и нахальными методами он захватил в собственность те великие учреждения, в которых нуждались различные страны Европы, чтобы вести свои войны. Но в то же время он оставался в душе греческим крестьянином, жившим среди жестоких угнетателей турок. Он боялся тысячи вещей: своих собственных воспоминаний, людей, которым помешал и разорил, ябедников, шантажистов, убийц, красных и прежде всего, тех, кому он помог создать Европу. Человек, который хотел продавать вооружения, который хотел, чтобы все народы мира тратили свои доходы на вооружения. Но который не хотел, чтобы вооружения были пущены в ход, по крайней мере, там, где он мог бы их услышать! Необъяснимо стрельба продолжалась, Европа, казалось, катилась от плохого к худшему, и разговор Захарова показал, что он не доверял никому во власти и не имел никаких надежд.

Озлобленный, грустный старик, он чувствовал, что его силы уходят, и прятался от опасностей. Он скоро уйдет. Беспокоило ли его, куда он уйдёт? Или что станет с его имуществом? Он оплакивал свою любимую испанскую герцогиню, носившую много имен. Видел ли он возможность воссоединения с ней? У Ланни было, что сказать ему по этому вопросу, но он должен был ждать, пока два коммерсанта завершат поединок умов.

IV

Это был Робби Бэдд, кто искал этой встречи, и кто мог бы сказать, зачем она ему была нужна. Захаров, ожидалось, будет серьезно заинтересован в рассказе Робби о состоянии Уолл-стрита и великого американского финансового мира. Посетитель был оптимистичен и уверен, что тучи скоро рассеются. Ланни знал, что его отец искренне верил в это. Но поверит ли Захаров в искреннюю веру отца? Нет, грек думал, что продавец Робби играл в оптимиста. Потенциальный покупатель Захаров был пессимистом.

Наконец, Робби счел нужным взяться за дело. Он объяснил, что его отец был очень стар, и заботы о предприятии Бэддов вскоре лягут на плечи Робби. Предприятие Бэддов в значительной степени прекратило производство вооружений. Сейчас оно делало все, от иголок до грузовых лифтов. Робби уже не будет иметь времени путешествовать. Короче, он и его друзья искали, кому продать акции Новой Англо-аравийской компании по разумной цене.

Такие вот дела. Пессимизм Захарова излучал все оттенки последнего круга ада Данте. Мир был в самом ужасном состоянии. Арабы были на грани объявления джихада и были готовы уничтожить каждого европейца на их огромном, пустынном и жарком полуострове. Сам Захаров был слабым стариком, его врачи сделали ему последнее предупреждение, он должен избегать всякого рода ответственности и напряжения. Короче говоря, он ничего не мог купить, и любом случае у него не было денег в наличии.

Полный отказ. Но Ланни уже был знаком со словами левантийского коммерсанта, и знал, что до последней минуты Захаров не раскроет свою истинную цель и желание, даже до тех пор, пока его два гостя не возьмут в руки свои шляпы, может быть, даже когда они будут уже за дверью. Между тем гости не должны показывать, что они всё знают, не должны выдавать своё разочарование. Они должны продолжать беседу, как будто если бы беседа на самом деле для них ничего не значила, как будто если бы Робби Бэдд пересек океан только из за голубых глаз Захарова, или, возможно, для того, чтобы только взглянуть на прекрасную картину Энгра.

Настало время для Ланни поговорить о картинах, посмотреть на которые он был когда-то приглашен. Он спросил, может ли он прогуляться по комнате, и командор и кавалер поднялся со своего места и пошел с ним, указывая на различные детали. Ланни спросил: «Я хотел бы узнать стоимость картин, это мой бизнес». Вопрос не вызвал отказа, совсем наоборот. Старик назвал цены, которые знал, как свои пять пальцев: сто тысяч франков за этого Фрагонара, сто пятьдесят тысяч за Давида. «Довоенных франков», – добавил он.

Они вошли в большую библиотеку, великолепную комнату с балконом с тяжелыми бронзовыми перилами вокруг неё. Затем они осмотрели столовую, в которой был поразительный Гойя. Портрет аномально высокого и худого испанского дворянина в одежде из блестящего шелка с большим количеством кружев и драгоценностей. «Предок моей жены», – заметил старик. – «Она не проявляла интерес к предкам, она относилась к ним скептически».

Настал случай, которого ждал Ланни. – Кстати, сэр Бэзиль, вот что может вас заинтересовать. Вы когда-нибудь пробовали какие-либо эксперименты с медиумами?

– Вы имеете в виду спиритуалистов? Почему вы спрашиваете?

– Потому что что-то странное происходит в нашей семье. Мой отчим заинтересовал мою мать этим вопросом, и в Нью-Йорке они нашли женщину из Польши, с которой проводили сеансы, и она дала им такие убедительные результаты, что мы привезли ее на Ривьеру, и она стала своего рода членом нашей семьи.

– Вы думаете, что она приносит вам сообщения от… Тут старик остановился, как будто не решаясь сказать мертвых.

– Мы получаем бесчисленные сообщения от тех, кто утверждают, что они духи, и они говорят нам удивительные вещи, мы не можем понять, откуда эта старая и плохо образованная женщина из Польши могла получить такие сведения.

– «Мне говорили, что существует обширная система мошенничества в этом области», – сказал осторожный грек.

– Я знаю, сэр Бэзиль, и если бы эта была хитрая женщина, я, возможно, мог бы подумать об этом, но она тупая и совершенно непредприимчивая. Как она могла узнать, что герцогиня любила тюльпаны, и какие сорта она показывала мне?

«Что?» – воскликнул хозяин.

– Она упомянула сорта «Библоэм» и «Биззар», и говорила о «Туркестане», хотя она и не связывала это слово с сортом тюльпана. Она даже дала мне очень хорошее описание сада вашего городского дома, и номер пятьдесят три. Она пыталась назвать Авеню Гош, но могла назвать только начальную букву».

Ланни никогда раньше не видел таких эмоций, которые проявил этот осторожный старик. Очевидно, была задета секретная пружина. «Садитесь», – сказал он, и они взяли три стула из столовой. – «Это действительно так, Ланни?»