Текст книги "Зубы Дракона"

Автор книги: Эптон Билл Синклер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 43 страниц)

ГЛАВА ВОСЬМАЯ Дать и разделить

I

В декабре Ирма и Рахель завершили свой потрясающий подвиг, сохранив соглашение друг с другом и со своими семьями. Теперь они были физически и морально свободны. Состояние двух крепких младенцев было отличным, указывая, что Руссо и Ланни были правы. Мало-помалу ненасытных малышей научили пить молоко реальных коров, а не его имитацию. Они почувствовали вкус фруктовых соков и мякоти чернослива, кожура с которого была тщательно удалена. Наконец, молодые мамы могли сыграть партию в бридж без перерыва в середине игры.

Марселина с гувернанткой вернулись в Жуан в конце яхтенного круиза, а ее мать обещала присоединиться к ней на Рождество. Попрощавшись с семьей Робинов, Бьюти и ее муж отправились по железной дороге с ребенком, в сопровождении мисс Севэрн, няни и мадам. Приглашение Ланни и Ирме от графа Штубендорфа было возобновлено, а Курт написал, что они должны обязательно его принять. Проживание в замке будет не только более приятным для Ирмы, но это будет преимуществом для Мейснеров иметь старого друга в качестве гостя Его превосходительства. Ланни отметил это с интересом и объяснил своей жене: что было бы снобизмом в Америке, в Силезии называлось верностью. Армии Наполеона никогда не дошли до этих земель, здесь по-прежнему преобладала феодальная система, и титул был реальностью.

Штубендорф в это время был в Польше, поезд остановили, багаж и паспорта проверили. Сама деревня была немецкой, и только беднейшая её крестьянская часть была польской. Это делало ситуацию напряженной, но ни один немец не считал это положение постоянным, а только временным явлением. Что думали поляки, Ланни не знал, потому что он не мог разговаривать с ними. В Берлине он показал своей жену карикатуру в юмористической газете, изображавшей Польшу в виде огромного борова, на котором скакал французский офицер, крутивший хвост существа, заставляя его скакать. Размахивая саблей, он показывал, почему он спешил. Не совсем рождественское настроение!

Ирма Барнс Бэдд изучила феодальную систему и обнаружила, что она не так уж отличается от систем южного побережья Лонг-Айленда. Её встретили у поезда на лимузине, у себя дома было бы тоже самое. Пятиэтажное замок не привёл ее в трепет, потому что её жилище было выше и в два раза шире. Леди, радушно принимавшая ее, была, конечно, не выше или шире, чем миссис Фанни Барнс, и не могла более гордиться чистотой своей крови. Но принципиальные отличия, конечно, были, во-первых, сыновья и дочери этой прусской семьи работали больше, чем любые молодые люди, которых Ирма когда-либо знала; и, во-вторых, были церемонии и форменная одежда, указывавшие титул и статус. Ирма уделила им пристальное внимание, и ее муж подумал, что она собирается ввести их у себя в Новом Свете.

Посетив отчий дом в Коннектикуте, Ланни обнаружил, что, будучи женатым на богатой наследнице, он поднял свой социальный статус, и теперь он наблюдал то же явление здесь. Лица, которые на протяжении многих лет не обращали на него особого внимания, вдруг обнаружили, что он был человеком блестящих достоинств. Даже семью Мейснеров, которых он знал и любил, с тех пор, как он был маленьким мальчиком, по-видимому, охватило благоговение. Если раньше у него стояла кровать в маленькой комнате Курта, то теперь ему были предоставлены роскошные хоромы в замке. Слуги и арендаторы все снимали шапки перед ним, и он больше не слышал графские идеи в изложении герра Мейснера, а получал их из уст первоисточника.

Было жаль, что эти идеи больше не производили на него впечатления, как они это делали в предыдущие годы. Граф был типичным Юнкером, активистом партии националистов. Его линия поведения была ограничена интересами своего класса. На него не повлиял факт, что его имущество было теперь в Польше, это было временное явление, и скоро будет исправлено. Он поддержал тарифы на продукты питания, так что немецкий народ заплатит больше землевладельцам. Он хотел, чтобы на его землях добывали уголь, но не хотел платить шахтерам столько, чтобы они могли покупать у него продукты питания. Он хотел стали, химикатов и других продуктов промышленности, что требовало большого количества работников, но он осуждал их за попытку высказать свое мнение относительно условий их жизни, да и вообще, стоит ли им жить.

II

К счастью, не нужно было тратить много времени, обсуждая политику. Можно было его провести в компании с музыкой, танцами и за пиршеством. Если страна не может продать продукты с прибылью, их надо съесть дома, что каждый старался сделать, и было удивительно, как хорошо им это удавалось. Современные представления о диетологии, как Наполеон, не проникли в феодализм Верхней Силезии. Это был тот же режим, который испугал Ланни, когда он первый раз приехал в Штубендорф. Предварительный завтрак с Dresdener Christstollen⁶⁶, своего рода булочкой, обсыпанной сахаром, с изюмом внутри; в половине одиннадцатого «завтрак с вилкой», когда нужно съесть несколько видов мяса, не помешав аппетиту за обедом. В послеобеденный чай подавали только кофе, а затем был огромный ужин из восьми или десяти смен блюд, который обслуживали с максимальной формальностью лакеи в атласных ливреях. Наконец, после карт, или музыки с танцами, было немыслимо ложиться спать на пустой желудок. Это означало шесть приемов пищи в день, что делало молодых людей энергичными и крепкими, но когда они входили в средний возраст, их шеи становились, как у быка, щеки, как у пеликана, а глаза почти закрывались жирными веками.

Ланни сделал очень быстро одно открытие: это была жизнь, для которой была создана его жена. Никто не кричал на нее, никто не путал ее разум странными идеями. Все относились к ней как к уважаемой персоне, и находили её очаровательной и даже замечательной. Мир, в котором существует спокойствие и уравновешенность; мир, который не нуждается в изменениях! Графиня стала ей второй мамой, и её пригласили посетить так много знатных фамилий, что ей, возможно, надо было бы провести здесь всю зиму, не тратя свои деньги. Одной из особенностей феодальной системы была скука большинства ее членов в своих имениях, и они всегда были готовы принять гостей, естественно, определенного статуса. Они все имели ломящиеся кладовые, с множеством слуг, умеющих поставить еду на стол. Приходите и наслаждайтесь!

III

Ланни действительно хотел провести время со своим близким другом детства. Курт жил теперь со своей семьей в каменном доме на окраине села Штубендорф, где все здания принадлежали Его превосходительству. Ланни впервые встретился с кроткой и преданной молодой женой Курта и тремя маленькими белокурыми «арийцами», произведенными в соответствии с рецептом Шикльг-рубера. Ирма присутствовала при первом посещении в порядке любезности, а также из любопытства, потому что она слышала, что этот замечательный Komponist⁶⁷ был любовником Бьюти Бэдд в течение восьми лет. Кроме того, она много слышала о приключениях Курта в Париже во время мирной конференции, и воспринимала его романтической фигурой.

Курт не сильно изменился за четыре года с тех пор, когда Ланни его видел в последний раз. Война его преждевременно состарила, но с тех пор он, казалось, не менялся: серьёзный и довольно тихий человек, который решил говорить с миром через свое искусство. Он поклонялся классическим немецким композиторам, особенно «трём Б». Каждый из них написал несколько композиций для фортепиано в четыре руки, и в ходе многих лет другие их произведения были аранжированы в эту форму, так что теперь их было больше сотни. Ланни заказал полную коллекцию у одного из дилеров в Берлине. Не часто можно сделать рождественский подарок, который доставит столько удовольствия другу! Эти двое хотели побыть вместе, не вставая даже для приема пищи. Ирма не могла себе представить, как могут человеческие пальцы выдержать такую нагрузку при ударах по клавишам, и как человеческие уши могут воспринимать так много звуков. Она должна была напоминать им о встрече в замке. После чего Курт сразу вскочил, Его превосходительство не должен ждать, даже Баха, Бетховена и Брамса.

В обмен на своё содержание и жилище Курта был обязан играть для своего покровителя, а также собрать, репетировать, и дирижировать небольшим оркестром для особых случаев, таких, как этот рождественский визит. Он делал это со скрупулезной точностью, как это делал молодой Гайдн для князя Эстергази в Вене. Это была не обременительная работа, последние годы Его превосходительство приезжал лишь в редких случаях. Для своих людей, живущих под поляками, он сделал официальное заявление. Это было Рождественское приветствие, но с тихой несгибаемой верой, что Бог вернет их на родину. Deutsche Treue und Ehre[56]56
  немецкие добродетели – «честь» и «верность» (нем.)


[Закрыть] приобретают особое значение для тех, кто живет в изгнании.

Это было то, что национал-социалистическое движение означало для Курта Мейснера. Он и его молодая жена слушали с жадным интересом, как Ланни рассказывал о своей встрече с Адольфом Гитлером. Затем герр Мейснер попросил, чтобы эту историю рассказали его семье, а затем владыка замка захотел, чтобы это услышали его друзья. Они забросали Ланни вопросами, какой теперь была программа Ади. Ланни, конечно, знал, что у них на уме. Действительно фюрер нацистов отбросил бредовую социалистическую болтовню, с которой он сделал карьеру? Можно ли его считать оплотом против ужаса большевизма, который кажется настолько реальным людям, живущим на восточной границе Германии? Оставит ли он помещиков в покое и посвятит себя перевооружению страны? Заставит ли он союзников вернуть Штубендорф и другие потерянные земли, коридор, и колонии? Если немцы в изгнании могут быть уверены в этом, то они могли бы поддержать его, или, во всяком случае, активно не выступать против него.

IV

Курт сочинил симфонию, которую он назвал Das Vaterland[57]57
  родина


[Закрыть]. Он и его обожаемая жена переписали партии для оркестра из двадцати инструментов, и Курт нанял музыкантов из близлежащих городов, конечно, за счет графа. Они были тщательно вымуштрованы и теперь играли новую работу перед высокопоставленной компанией в ночь на Рождество. Это было высшей точкой визита Ланни и всего его пребывания в Германии. В детстве он взял Курта Мейснера за образец всего благородного и вдохновленного. Ланни предсказал для него светлое будущее, и почувствовал, что его предсказания оправдались, увидев, как собрались все hochgeboren Herrschaften[58]58
  высокородные господа


[Закрыть] из собственного района Курта, чтобы оказать ему честь.

Во время пребывания композитора в Бьенвеню его работа была полна горечи и возмущения, но, приехав домой, ему, по-видимому, удалось найти мужество и надежду. Он не писал программной му-зыки[59]59
  музыка, вызывающая образы


[Закрыть], а Ланни не спросил, что новая работа должна была означать. В самом деле, ему бы не ответили. Большая часть музыки звучала, как военная, и можно было предположить, что она предназначалась для нацистов. Музыка выражала пришествие избавителя, она рисовала немецкий народ, поднимающийся и марширующий к своему мировому предназначению. В ее кульминации, она больше не могла держать темпа марша и переходила в танец. Огромные толпы шли, ликуя, в будущее, бесконечные компании молодых людей и девушек, таких же героических и патриотических, каких тренировали Генрих Юнг и Хьюго Бэр.

На самом деле музыка ничего не говорила, каждый слушатель был свободен представить свою собственную историю. Ланни решил включить юношей и девушек из всех земель в эту могучую танцевальную процессию. Он вспомнил, как они чувствовали себя в Хеллерау в те счастливые дни прежде, чем война отравила умы народов. Тогда интернационализм не был Schimpfwort[60]60
  бранным словом


[Закрыть], и было возможно, слушать симфонию Шуберта Си-мажор и представлять, как в триумфальном шествии участвуют евреи и русские, молодые мужчины и девушки из Азии и даже из Африки.

На Ирму произвёл большое впечатление восторженный прием, который получила эта музыка. Она решила, что Курт великий человек, и что Бьюти должна гордиться тем, что у неё был такой любовник, и тем, что избавила его от расстрела во Франции. Она решила, что было бы изысканно иметь личный оркестр, и спросила мужа, как создать оркестр в Бьенвеню. Они могли бы поддержать какого-нибудь молодого гения.

Ланни знал, что его жена постоянно думает о своего рода карьере, как истратить ее деньги, чтобы получить его одобрение. А также, что это было трудно сделать, поскольку лучше не иметь салона вообще, чем иметь второсортный. Видные деятели, которые часто посещают такие мероприятия, могут ожидать, что хозяйка не просто читала их книги но, и понимала их. Не достаточно слишком любоваться ими. На самом деле они, пожалуй, смотрят на вас сверху вниз, пока вы не сможете найти ошибок в их работах.

Теперь Ланни должен был заметить, что музыкальные гении склонны быть непредсказуемыми, и безопаснее узнавать о них через их работы. Их нельзя найти по объявлению, как дворецкого или шеф-повара. А гении могут напиться, или связаться с горничной? Ланни добавил, что такого вдохновенного художника, как Курт Мейснер, будет найти трудно. Ирма заметила: «Я думаю, что они водятся не только в Германии, где все так много работают!»

V

Среди гостей, с которыми они познакомились в замке, был дядя хозяина, граф Ольденбург из Вены. Мейснеры сказали им, что этот лысый старый Силен был в трудном финансовом положении, и всегда останется в нём, вследствие задумки государственных мужей в Париже, раздробивших Австро-Венгерскую империю на мелкие кусочки и оставивших город с почти двухмиллионным населением без поддержки прилегающих территорий. Граф был джентльменом старой школы, который научился танцевать вальсы старшего Штрауса, и еще слушает их в своем воображении. Он пригласил Ирму и Ланни к себе в гости, тактично заметив, что у него есть ряд прекрасных картин. Так как это было по пути домой, Ланни предложил: «Давай остановимся и посмотрим».

Их приняли в величественном мраморном дворце на Рингштрассе, и прием американских туристов прошел на должном уровне, несмотря на сокращение обслуживающего персонала, прошедшего из-за возмутительного закона, только что принятого администрацией города. Закон увязывал размер налога с количеством слуг, причем для мужчин он был два раза выше, чем для женщин! Ведь социалистическое правительство должно было найти какой-то способ, чтобы продолжить существовать. У города были большие производственные мощности, но некуда было экспортировать свои товары. Все маленькие государства, окружавшие его, повысили тарифные барьеры, а все усилия по таможенному союзу ни к чему не привели. Соглашение о торговле с Германией, казалось, было бы самым очевидным, но все знали, что Франция воспримет это, как акт войны.

Идеальная ситуация с точки зрения молодого специалиста по искусству с американскими долларами в банке! Пожилой аристократ, их хозяин, окруженный кредиторами, быстро дал ответ на предложение Ланни назвать цену на небольшую картину Яна ван Эйка, представляющую Царицу Небесную в пышных одеждах, которые она, возможно, теперь носит, но, можно сказать с уверенностью, что она никогда не видела их во время своего пребывания на земле.

Среди знакомых Ирмы на Лонг-Айленде была наследница пищевой промышленности. Так как люди всегда будут есть, даже если им будет нечего делать, Бренда Спратт все еще получала дивиденды. Она была очарована знаниями Ланни старых мастеров в Европе и его сделками по их приобретению. Поэтому теперь он послал ей телеграмму, информируя её, что она может получить уникальное художественное сокровище в обмен на 480 000 банок спагетти в томатном соусе по оптовой цене в три доллара за ящик в сорок восемь банок. Конечно, в телеграмме Ланни не указал все это. Он просто хотел подразнить Ирму по поводу плутократии Лонг-Айленда. На следующий день он получил ответ, сообщивший ему название банка, где он мог получить деньги. Подлинный триумф человеческой души над телом, бессмертного над смертным, и который, кстати, обеспечивал Ланни Бэдда карманными деньгами на всю зиму. Он предложил своей жене ответить, зарабатывал ли ее отец когда-либо столько денег в день в возрасте тридцати одного года.

Обременённые налогами важные персоны Вены прибежали встретиться с американской наследницей и рассказать ее блестящему молодому мужу, какие старые мастера были у них в наличии. Ирма, возможно, танцевала бы до рассвета каждую ночь, и Ланни мог бы сделать достойное состояние, передавая культуру в землю своих отцов. Но он предпочел встречу с социалистическими писателями и партийными лидерами и их рассказы о страданиях и борьбе в этом городе, который был похож на голову без тела. Рабочие были в подавляющем большинстве социалистами, но крестьяне сельских районов были католиками и реакционерами. Чтобы добавить беспорядков, гитлеровцы усердно рассказывали сельской деревенщине и городским хулиганам, что все их беды происходят из-за еврейских спекулянтов.

Муниципальное правительство, несмотря на ближайшее банкротство, смело выполняло программы переселения и других общественных услуг. Это было то, о чем мечтал Ланни, о мирном и организованном обобществлении промышленности. С большим энтузиазмом он захотел провести всё свое время пребывания в Вене в посещении домов рабочих и беседах с людьми, проживавших там. Дружелюбные и хорошо воспитанные люди рано ложились спать, чтобы сэкономить свет и топливо, и успешно старались добиться демократии. Их доходы были ничтожно малы, и, когда Ланни услышал рассказы о детской смертности, недоедании среди детей и ценах на молоко, завышенных спекулянтами, это всё портило удовольствие от величественных банкетов в особняках с историческими названиями. Ирма заявила: «Ты не позволяешь себе веселиться, поэтому мы могли бы с таким же успехом поехать домой».

VI

Молодая жена вскоре узнала, что в Бьенвеню было не лучше. Мир стал прочно связан невидимыми, но не менее мощными узами, так что, когда цены на кукурузу и свиней упали в Небраске, рухнули цены на цветы на Мысе Антиб. Ланни объяснил это явление: люди, которые продавали кукурузу и свиней в Чикаго, больше не давали своим женам деньги на покупку импортных духов, поэтому ведущая отрасль Мыса разорилась. Лиз, которая вела дом в Бьенвеню, осадили племянницы, племянники и двоюродные братья, просившие их принять в обслуживающий персонал семьи Бэдд. Но персонала было уже в два раза больше, чем для тех же целей на Лонг-Айленде. Но на юге Франции знали, как разделять работу, и там ещё никто не умер от перенапряжения. Теперь, чтобы взять новых работников, стало деликатной проблемой, потому что это были деньги Ирмы, и она имела право на решение. А она заявила, что слугам не следовало бы беспокоить своих работодателей о неудачах своих родственников. Это означало, что Ирме еще предстояло много узнать о жизни во Франции!

Туристы не приехали, и «сезон» шёл вяло, настолько вяло, что он начал заканчиваться прежде, чем начаться. Владельцы отелей испугались, торговцы товаров класса люкс оказались под угрозой разорения, и, конечно, бедные заплатят за всё. Ланни знал об этом. Он помогал социалистической воскресной школе, где слышал рассказы, которые портили ему аппетит, мешали ему наслаждаться музыкой и тревожили его жену, потому что она знала, что было в его мыслях. Ей не следовало тратить деньги на одежду и приемы в то время, когда многие дети голодали.

Но что можно было бы сделать по этому поводу? Платить слугам, или, во всяком случае, их кормить, но если им нечего делать, то безделье их бы развратило. Кроме того, как можно высоко держать цены на продукты питания, почти ничего не покупая? Отец и дяди Ирмы крепко вбили в неё постулат, чтобы процветать, надо тратить. Но у Ланни, казалось, была другая идея: надо купить дешевые продукты и отдать их бедным. Разве это не развратит бедных и не сделает из них паразитов? Ирма видела, что происходит с кучей «товарищей» на Ривьере, которые практически жили за счёт Бэддов, и редко говорили «спасибо». И, кроме того, что должно было стать с теми, кто производил более дорогие продукты? Они должны были их съесть?

Жизнь компромисс. В воскресенье вечером Ланни спускался в Старый город Канн, чтобы объяснить издержки конкурентной системы группе из тридцати или сорока пролетариев: французов, провансальцев, лигурийцев, корсиканцев, каталонцев и даже одного алжирца. А в понедельник вечером он сопровождал жену и мать в поместье «Семь дубов» и аккомпанировал певцу из Парижской оперы на одном из вечеров Эмили. Во вторник он провёл целый день в подготовке к обеду с танцами на Бьенвеню с цветным джаз-бандом, венецианскими фонарями и электрическим освещением всех газонов. Самые светские и титулованные люди посетили это мероприятие, чтобы высказать почтение дочери Дж. Парамаунта Барнса. Да, были еще некоторые, кто имел деньги и был успешен в своих экономических начинаниях! Люди, которые предвидели бури и вложили своё состояние в ценные бумаги. Люди, владевшие стратегическими отраслями промышленностями, такими, как производство консервов со спагетти для миллионов людей, которые жили в городах в крошечных квартирах и не знали, как сделать томатный соус!

VII

В эту зиму Робби Бэдд приехал с визитом. Он проводил какую-то странную сделку и встречался с бывшим командиром немецкой подводной лодки, который поступил на службу китайского мандарина. Этот последний был свергнут и теперь хотел пулеметы фирмы Бэдд, чтобы вернуться. Он получил поддержку нескольких банкиров во Французском Индокитае, но те не хотели покупать французское оружие, опасаясь огласки этого со всех сторон сомнительного дела. Но Робби объяснил с улыбкой, что в эти дни надо брать деньги, где можно. Нет никаких шансов сейчас продать любой из мирных товаров в Европе!

Он рассказывал те же самые истории в трудные времена, которые его сын слышал в Берлине и Вене. Во всех американских городах были очереди безработных за бесплатным питанием, и на углах улиц можно было увидеть мужчин, а иногда и женщин, которые топали ногами и протягивали замерзшими руками яблоки. Цены на яблоки до того упали, что это был способ, чтобы от них избавиться. Никель за штуку. Мистер, не поможете бедному парню на чашечку кофе? Не было никакого учёта безработных, но все соглашались, что их число быстро растет, и ситуация была ужасной. Робби поблагодарил Бога за великого инженера, которому он помог быть избранным в президенты. Этот озабоченный человек твердо стоит как скала, настаивая на том, что Конгресс должен сбалансировать бюджет. Если это будет сделано, бизнес поднимется. Так было всегда, и должно быть.

Робби погасил половину долговых расписок, которые он дал Ланни, Бьюти и Марселине в обеспечение денег, которые он получил от них во время паники на Уолл-стрите. Он вложил сто пятьдесят тысяч долларов на имена всех трёх в государственные ценные бумаги США, и теперь пытался убедить их перевести эти ценные бумаги в акции. Они обсуждали этот вопрос в течение часа или около того, сидя перед пылающим огнем кипарисового дерева в гостиной дома. Бьюти колебалась, но Ланни сказал: «Нет», и повторил это снова и снова.

«Посмотри, где сталь теперь!» – воскликнул отец.

«Но», – утверждал молодой человек: «ты говорил то же самое, когда был здесь в прошлый раз. Ты был уверен, что сталь не покатится вниз».

Он взял своего отца в турне по цивилизованному миру. Где государство, у которого есть деньги, чтобы купить американскую сталь? Великобритания, Франция, Германия, все могут произвести больше, чем продать, а малые страны продолжают существовать только из-за опасений своих кредиторов потерять деньги. Здесь был Робби, сам человек, занимающийся сталью, который скатился до торговли с китайскими мандаринами и южноамериканскими революционерами! Россия отчаянно хотела сталь, но ей пришлось научиться самой делать сталь, потому что она не имела иностранной валюты, и никто не доверял ей. «И ты говоришь, что сталь будет расти!», – воскликнул сын.

Робби не мог ответить и ничего изменить. Он знал, что Ланни получал свои идеи из розовых и красных газет, который хранил у себя в кабинете, чтобы не травмировать своих родственников и друзей. Все эти газеты по определению были заинтересованы в катастрофе, и поэтому они не могут быть правы. Но если это так, что станет с миром Робби? Он предупредил: «Делайте, что хотите, но заметьте, что я вам говорю, если только Гувер сможет удержать инфляционные тенденции, то мы увидим такой бум, которого никогда не было в мире прежде».

VIII

Ланни вернулся к очарованию исследования детского развития. Поистине изумительная вещь наблюдать, как распускается крошечный организм в определённом порядке и в соответствии с графиком. У них была книга, в которой говорилось, что и когда ожидать. И стало событием, когда малышка Фрэнсис сказала своё первое слово за две полных недели раньше срока, все испытали еще большее возбуждение, когда она сделала свои первые усилия, чтобы встать на ноги. Все, и друзья, и слуги, согласились, что они никогда не видели краше этой маленькой девочки. Ланни, с его творческим темпераментом, принялся размышлять о том, что из неё может получиться. Она будет расти и станет красивой молодой женщиной, как и ее мать. Можно ли научить ее большему, чем знала ее мать? Наверное, нет; она будет иметь слишком много денег. Или же она? Был ли какой-то шанс заставить ее делать какую-нибудь полезную работу?

Он думал то же самое и о своей сводной сестре, которая созревала раньше времени под теплыми лучами солнца юга Франции и в удовольствиях его светского общества. Марселина собиралась стать Бьюти, как ее мать. Как она не могла не знать этого? С раннего детства она познакомилась с созданием красоты и атрибутами отображения красоты: с лосьонами, косметическими кремами, косметические пудрами и макияжем, все находилось в таких красивых коробочках, бутылочках и других вместилищах, что от них нельзя было оторваться. Одежда создавалась для демонстрации красоты, а зеркала – для её изучения. Разговоры велись о её воздействии на мужчин, для которых она и была создана. Самосознание, секс-сознание было самим дыханием существования этого молодого создания, которое замерло с волнением, инстинктивно зная, что приближается критический период ее жизни. Чопорная мисс Аддингтон была обеспокоена о своей подопечной, но Бьюти, которая сама была такой же, принимала всё более легко. Ланни, тоже был не по годам развит в этом возрасте, и поэтому мог понять ее. Он будет пытаться научить ее мудрости, чтобы смягчить ее мирские желания. Он будет говорить о её отце, стараясь повлиять его примером на её жизнь. Его картины делали живым его присутствие, но, к сожалению, Марселина не знала его, как бедного художника на Мысе Антиб, работавшим в испачканных краской вельветовых штанах и старой голубой кепке. Она знала его, как человека renomme[61]61
  с репутацией (фр.)


[Закрыть], как источник дохода и предмет спекуляций. Его пример подтверждал её убеждение, что красота и известность были одним и тем же. Её наслаждением было привлекать внимание других лиц. Важных лиц, если это возможно, но даже кто-то был лучше, чем никто!

IX

Среди этой странной неоднородной семьи Парсифаль Дингл продолжал жить своей тишайшей жизнью. Он твердо верил, что нельзя спорить с людьми. Единственно, что было можно, это подать пример, и быть уверенным, что в свое время он будет иметь эффект. Он не принимал участия в каких-либо спорах, и никогда не высказывал своего мнения, если его не просили. Он ничего не просил для себя, потому что, по его словам, все было в нем. Он ходил вокруг здесь и там и был другом цветов, птиц и собак. Он много читал, часто закрывая глаза. Трудно было понять, молится он или спит. Он был добр ко всем и лечил богатых и бедных без различия. Слуги почитали его, как какого-то святого. Его слава распространилась, его просили прийти и исцелить того или иного человека. Врачи негодовали на это, то же делало и местное духовенство. Это не было санкционировано и было грубым нарушением приличий.

По крайней мере, час каждый день мистер Дингл проводил с мадам Зыжински, и часто Бьюти была с ним. Духи завладели умами этой пары, и влияние другого мира распространилось через это на небольшое сообщество. Бьюти начала спрашивать у духов советы, и следовать им во всевозможных вопросах. Они сказали ей, что наступили опасные времена, и нужно быть осторожным с деньгами. Дух Марселя сказал ей это, а так же дух преподобного Блэклесса, так он называл себя. Бьюти никогда не принимала его советы, пока он был жив, но предполагалось, что он стал сверхмудрым в потустороннем мире. Экономность была тем, что от неё хотел Ланни, и он чувствовал себя в долгу перед духами. Будучи разговорчивым человеком, Бьюти рассказала своим друзьям о своих «советчиках», и Бьенвеню получило более странную репутацию, чем когда-либо, даже когда оно было излюбленным местом художников, покупателей оружия и внебрачных пар.

Ланни время от времени пытал счастья на сеансах. Характер его общения с духами претерпел изменения. Мари отошла на задний план, и ее место заняли Марсель и пра-пра-дядя Эли Бэдд. Эти два друга его детства рассказали ему многое о себе, и много общались между собой в том месте, где они обитали. Просто их так представлял себе Ланни после их смерти. И он подтвердил свою идею, что получал во время сеансов искусную реконструкцию содержания своей собственной памяти. Время от времени появлялся какой-то факт, который он раньше не знал. Но он обосновывал это тем, что, возможно, он уже слышал это, но забыл. Он много разговаривал с обоими своими бывшими родственниками, и, конечно, не мог помнить каждую деталь.

Его теория была подтверждена тем фактом, что он получил сердечное письмо от мистера Эзры Хэккебери, которому удалось удержаться от банкротства в городке Рюбенс, штат Индиана. Он сообщал об ужасных временах, но надеялся, что люди по-прежнему будут иметь мыло на кухне. Эта надежда подкреплялась в виде ежемесячных отчетов о продажах, а тем временем мистер Хэккебе-ри играл в метание подков за сараем, как и в старые добрые времена, и спрашивал, поддерживает ли Ланни свою квалификацию в данной области. Когда Ланни написал о том, что ему рассказали духи, Эзра ответил, что с ним было, как было с Марком Твеном: отчет о его смерти был преувеличен. За время общения с Тикемсе Ланни зафиксировал несколько случаев ошибок вождя в различии живых от мертвых, и Ланни сделал из этого факта вывод, который его удовлетворил, в то же время он не обращал внимания на ряд других фактов, которые его не удовлетворяли. В этом поведении у него имелись примеры многих ведущих деятелей науки.