Текст книги "Зубы Дракона"

Автор книги: Эптон Билл Синклер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 43 страниц)

Ланни позвонил в рекламное агентство, и там сообщили, что молодой человек уже там не работает. Он позвонил в художественную школу и узнал, что эта студентка уже не учится. Ни в одном месте он не услышал доброжелательного тона или дополнительной информации. Он предположил, что если бы молодые люди бежали за границу, то они бы, конечно, сообщили об этом в Бьенвеню. Если они должны «спать на открытом воздухе» в Германии, то что им делать? Могут ли они выходить только ночью, или они должны иметь какой-то камуфляж? Он был почти уверен, что они будут жить среди рабочих. У них никогда не было много денег, и без работы, вероятно, им не обойтись без помощи товарищей рабочих.

VI

Как добраться до подполья! Ланни мог припарковать свой автомобиль, но он не мог припарковать свой акцент, манеры и модные маленькие рыжеватые усы. И прежде всего, его одежду! Старой он не имел. А если купить поношенную, то как бы он выглядел, входя в отель де люкс? Для него стать обитателем трущоб будет почти так же сложно, как и для обитателя трущоб стать плейбоем миллионером.

Он проехал мимо здания, где раньше находилась школа для рабочих. Сейчас на флагштоке над дверью весел большой флаг со свастикой. Нацисты устроили здесь районный штаб. Тут информации не получишь! Ланни поехал в район, где жили Шульцы. Шестиэтажные многоквартирные дома, обычный «трущобный» рабочий квартал, какие он видел в Европе. Народ старался оставаться в помещении как можно дольше. Наступили холода, и приоконные ящики с цветами были убраны внутрь.

Он проехал мимо дома, в котором он бывал у Шульцев. Ничто не отличало его от любого другого дома, кроме номера. Он проехал вокруг квартала и снова вернулся, и по внезапному побуждению остановил свою машину, вышел из неё и позвонил дворнику. Он уже делал одну попытку получить здесь информацию, но, возможно, он делал это не достаточно энергично.

На этот раз он попросил разрешения пройти и поговорить с женой дворника, и его неохотно приняли. Сидя на деревянном стуле на очень чистой кухне, но с сильным запахом свинины и капусты, он старался подружиться с подозрительной женщиной из народа. Он пояснил, что является американским торговцем произведениями искусства. Что познакомился с талантливой художницей, у которой взял несколько работ. Эти работы удалось продать, и теперь он должен ей деньги и находится в затруднении, потому что не может ее найти. Он знал, что Труди Шульц была активным социалистом, и, возможно, по этой причине она не хочет афишировать себя. Но он является человеком далёким от политики, и Труди, и ее друзьям нечего его бояться. Он старался применить все свои знания по психологии в попытке завоевать доверие женщины, но всё было напрасно. Она не знала, куда уехали Шульцы и не знает никого, кто мог бы это знать. Квартира в настоящее время занята рабочим с семьей из нескольких детей. «Nein», а затем снова «Nein, mein Herr».

Ланни сдался, и услышал, как дверь в дворницкую захлопнулась позади него. Затем он увидел, спускающуюся по лестнице многоквартирного дома девчушку лет восьми или десяти, в заплатанном платье и с черным шерстяным платком вокруг головы и плеч. Внезапно по наитию он быстро сказал: «Bitte, wo wohnt Frau Trudi Schultz?»

Ребенок остановился и посмотрел. У неё были большие темные глаза и бледное от недоедания лицо. Он подумал, что она была еврейкой, и, возможно, на эту мысль его навёл ее испуганный взгляд. А, возможно, это было потому, что она никогда не видела таких людей около своего дома. «Я старый друг фрау Шульц», – продолжил он свою атаку.

«Я не знаю, где она живет», – пробормотал ребенок.

«А может, ты знаешь, кого-нибудь, кто знает? Я должен ей деньги, и она их ждёт». Он добавил на выдохе: «Я товарищ».

«Я знаю, где она бывает», – ответила малышка. «Это портновская мастерская Аронсона, вниз по дороге, в следующем квартале».

«Danke schon», – сказал Ланни и положил монетку в хрупкую ручку голодной на вид малышки.

Он оставил свою машину, где остановился, и нашел портновскую мастерскую, на которой весела вывеска на идиш и немецком. Он прошел мимо по другой стороне улицы, и снова пожалел о своём костюме, который бросался в глаза в этом районе. «Аронсон», вероятно, социалист. А, возможно, нет, и Ланни, войдя вовнутрь и задав вопрос о Труди, мог создать такие условия, последствия, которых он не мог себе представить. С другой стороны, он не мог ходить взад и вперёд перед дверями мастерской, не будучи замеченным. А у тех, внутри магазина, несомненно, были причины наблюдать, что творится снаружи.

Ему ничего не оставалось, как спуститься к углу и купить кулёк конфет, а потом вернуться и сесть на ступеньку через дорогу от магазина, но так, чтобы его частично укрыли перила. Сидя, он выглядел не таким высоким, а кулёк конфет делал его менее респектабельным. Кулёк также заинтересовал трех детей из многоквартирного дома. Когда он поделился своим сокровищем, которое они назвали Бом-Бом, они обрадовались его присутствию. Он спросил их имена, куда они ходят в школу, в какие игры играют, а они робко отвечали. Между тем он не сводил глаз с двери мастерской Аронсона.

Вскоре он осмелился спросить своих трёх пролетарских друзей, знают ли, Труди Шульц. Они никогда не слышали о ней, а он подумал, не сумасбродная ли это затея. Возможно, было бы более разумным, чтобы уйти, оставив записку. Не называя своего имени, только намек: «Друг, который продал ваши рисунки в Париже». Он хотел бы добавить: «Прогуляйтесь перед огромной белого мрамора статуей Карла III Толстого на Аллее Победы в двадцать два часа в воскресенье». Треть своего внимания он уделил обдумыванию этой программы, другую раздаче лакомства растущей толпе, и оставшуюся треть наблюдению за дверью с надписью «Аронсон: пошивочная мастерская, ремонт, восстановление».

VII

Дверь внезапно открылась, и из неё вышла молодая женщина, несущая большой бумажный пакет. Сердце Ланни застучало, и он передал почти пустой кулёк одному из своих маленьких друзей, и пошёл в том же направлении, что и женщина. Она была стройной, не так высокой, как Ланни, и одета выцветшее коричневое пальто, с шалью на голове и плечах. Он не мог видеть ее волосы. Будучи несколько позади нее, он не мог разглядеть ее лицо, но он думал, что узнал её походку. Он шёл за ней квартал или около этого, потом перешёл на ее сторону и подошел к ней сзади. Ее лицо стало бледнее и тоньше, чем, когда он видел ее в последний раз. Она выглядела пожилой женщиной. Но он не мог ошибиться в точёных чертах лица, которые так впечатлили его, выявив интеллект и характер. «Wie geht's, Trudi?» – спросил он.

Она вздрогнула, потом взглянул на него. Один взгляд, и она повернулась и спокойно пошла дальше. – «Извините, мой господин. Вы ошиблись».

«Но, Труди!» – воскликнул он. – «Я Ланни Бэдд». – «Мое имя не Труди, и я не знаю вас, сэр». Если у Ланни и были какие-то сомнения в ее лице, но он был уверен в ее голосе. В нём звучали достаточно глубокие тона, дающие ощущения сильных чувств, которые спокойные черты, казалось, пытались подавить. Конечно, это была Труди Шульц. Но она не хочет его узнавать, или быть узнанной.

Первый раз Ланни встретил социалиста со времени начала его попыток спасти семью Робинов. Он нарочно держался подальше от них. Рик предупреждал его, что может произойти с его собственной репутацией, а теперь вот он увидел это! Он шел рядом с этим преданным товарищем, и быстро говорил, потому что она может прийти к месту назначения и захлопнуть дверь перед его носом, или отвернуться и запретить ему следовать за ней. – «Труди, пожалуйста, выслушайте, что я должен сказать. Я приехал в Германию, чтобы попытаться спасти Робинов. Сначала я вызволил из тюрьмы Йо-ханнеса, я вывез его, его жену с Рахель и ребенком во Францию. Теперь я вернулся, чтобы попытаться найти Фредди и освободить его».

«Вы ошибаетесь, сэр», – повторила молодая женщина. – «Я не тот человек, о каком вы думаете».

– Вы должны понять, что я должен был иметь дело с людьми, пользующихся здесь властью, и я не мог сделать это, если бы не выражал взгляды, приемлемые для них. Я не имею права говорить об этом, но я знаю, что могу доверять вам, и вы должны доверять мне, потому что мне, возможно, потребуется ваша помощь. А я ничего не добился с бедным Фредди. Я старался изо всех сил, чтобы найти кого-нибудь из его старых друзей, но я не смог. Вы должны понять, что я не стал бы бросать свои дела и не приехал бы сюда, если я не был предан ему и его делу. Я должен доверять кому-то, и я полагаюсь на вашу честь, не говорить никому о том, что я вам сказал. Я только что узнал, что Фредди в Дахау – Она остановилась как вкопанная и ахнула: «В Дахау».

– Он там находится в течение нескольких месяцев.

– Откуда вы знаете?

– Я не вправе говорить об этом. Но я абсолютно уверен.

Она зашагала дальше, но он подумал, что она едва держится на ногах. «Это так много значит для меня», – сказала она, – «потому что Люди и Фредди были арестованы вместе».

– Я не знал, что Люди арестован. Что с ним случилось?

– Я ничего не слышала от него или о нём после того, когда нацисты пришли и вытащили их обоих от нашего дома.

– А что там делал Фредди?

– Он пришел, потому что заболел, и ему нужно было место отлежаться. Я знала, что это опасно для него, но я не могла прогнать его.

– Нацисты искали Люди?

– Мы ушли в подполье и занимались нелегальной работой. Я была вдали от дома в то время, и сосед предупредил меня. Нацисты разорвали все на месте на куски, как если бы они были маньяки. Почему вы думаете, они взяли Фредди в Дахау?

– Это долгая история. Фредди представляет особый случай, будучи евреем и сыном богатого человека.

Ланни показалось, что молодая женщина ослабела, возможно, от этого шока, возможно, от беспокойства и страха, может быть от недоедания. Он не мог предложить ей присесть на какую-либо ступеньку, потому что это привлечёт к ним внимание. Он предложил: «Позвольте мне понести этот пакет».

«Нет, нет», – ответила она. – «Все в порядке».

Но он знал, что это не было так, и на земле его предков мужчины не позволяют женщинам носить тяжести. Он сказал: «Я настаиваю», и считал, что он был вежлив, когда он взял пакет из ее рук.

Тогда он тут же понял, почему она не хотела, чтобы он сделал это. Груз выглядел, как пакет с одеждой, и был мягким, как такой пакет, но его вес был больше любой одежды, когда-либо сделанной. Он пытался угадать: что в пакете, оружие, или это было то, что товарищи называют «литературой»? Последнее было более в соответствии с природой Труди, но Ирма указала, что нельзя на это рассчитывать. Небольшое количество оружия может весить столько же, как большое количество печатной продукции. И всё будет в равной степени опасно в эти времена. И вот Ланни идёт с оружием, или с литературой, или с тем и другим вместе!

VIII

Они должны были продолжать идти и говорить. Он спросил: «Как далеко вам идти?»

– Далеко.

– У меня есть машина, и я мог бы взять её и отвезти вас.

– Там нельзя останавливаться автомобилю, и я не могу допустить вас на место.

– Но мы должны поговорить. Вы позволите, Ирме и мне где-то встретиться с вами и взять вас в автомобиль? Там мы можем поговорить спокойно.

Она шла, молча, ничего не говоря. Потом сказала: «Ваша жена не сочувствует нашим идеям, геноссе Бэдд».

«Она не согласна с нами вообще», – признал он: «Но она лояльна ко мне и к Робинам».

– «Никто не надёжен в такое время, как это, за исключением тех, кто верит в классовую борьбу». Они снова шли, молча. Затем молодая художница продолжила: «Мне трудно сказать, но на карту поставлена не только моя жизнь, но и других, с кем я связана клятвой. Я должна рассказать им о сложившейся ситуации, но я знаю, что они не согласятся, чтобы я встречалась с вашей женой, или позволить ей знать о наших делах''. Он был немного шокирован, узнав, что думают товарищи о его браке. Но он не мог отрицать право Труди принимать решение по этому делу.

«Ладно», – сказал он. – «Я не буду упоминать вас, а вы не говорите про меня. Я полагаю, что среди вашей группы может быть шпион».

– Это мало вероятно, потому что наши враги долго не ждут, когда получают информацию. Они очень эффективны, и не оставляют никаких шансов. Вам опасно ходить со мной.

– Я сомневаюсь, что для американца могут быть серьезные неприятности, но если станет известно, что я был в контакте с социалистами, это может стоить мне возможности спасти Фредди.

– Конечно, встречаться нам неразумно.

– Это зависит от того, что может случиться. Как мы можем найти друг друга в случае необходимости?

– Туда, где я нахожусь, вам приходить нельзя. Если мне будет нужно увидеть вас, я пришлю вам неподписанное письмо. Я читала в газетах, что вы проживаете в отеле Адлон.

– Да, но я уезжаю завтра или на следующий день в Мюнхен, где буду в отеле Фир Яресцайтен. Однако письма будут пересылаться».

«Скажите, геноссе Ланни», – воскликнула она напряженным голосом: «Как вы думаете, у вас есть возможность выяснить, находится ли Люди в Дахау?»

– Я не могу сказать сейчас ничего определенного, но может оказаться, что я смогу что-то сделать для вас.

– Вы видите этот угол впереди нас, запомните его, и если у вас будут какие-либо новости для меня, пройдите здесь в воскресенье ровно в полдень, я буду ждать вас, и я пройду за вами к вашему автомобилю, но не приходите, если у вас нет ничего срочного.

– Вы имеете в виду, что будете приходить к этому углу каждое воскресенье?

– Пока остаётся шанс получить от вас информацию. Когда вы покинете Германию, я могу написать вам Жуан-ле-Пен.

«Ладно», – сказал он. И вдруг, внезапная мысль пришла к нему в голову: «Вам нужны деньги?»

– «У меня всё в порядке».

Но он знал, что пропагандистам всегда нужны деньги. Он не вынимал свой бумажник, что было бы подозрительно. Он сунул руку под пальто и свернул несколько банкнот в рулон. А потом сунул их в карман поношенного коричневого пальто. Он становился специалистом по распространению незаконных средств. То, что он дал ей, для социал-демократов, нелегальных или легальных, составит целое состояние. Он оставил ей объяснять, как она получила его.

Когда он вернулся в отель, Ирма сказала: «Ну, ты, должно быть, нашел несколько интересных картин!»

Он ответил: «Пару Менцелей, я думаю, стоит показать Золтану. Но произведения братьев Марисов меня разочаровали».

IX

Период выставки Дэтаза в Берлине совпал с избирательной кампанией во всем Германском рейхе. Несомненно, это была самая странная избирательная кампания с момента, когда впервые находчивость родилась в человеческом мозгу. Гитлер уничтожил все другие политические партии и все законодательные органы двадцати двух германских земель. Убийствами и лишением свободы он уничтожил демократию, представительное правление, религиозную терпимость и все гражданские права. Но, будучи по-прежнему жертвой «комплекса законности», он настоял на том, чтобы немецкий народ поддержал то, что он сделал. Голосовать за то, что голосование не имеет смысла! А Рейхстагу заявить, что у Рейхстага нет власти! Полностью демократическое отречение от демократии!

Ланни подумал: «Существовал ли когда-нибудь с начала мира такой сумасшедший? Случалось ли когда-либо, что вся нация сошла с ума?»

Живя в центре этого огромного института невменяемости, Лан-ни Бэдд старался сохранять равновесие и не стоять постоянно на голове. Если было что-нибудь, что он не мог понять, его нацистские друзья были готовы объяснить, но там не было ни одного немца, от которого он мог услышать здравое слово. Даже Хьюго Бэр и его друзья, которые планировали «вторую революцию», все были верными гитлеровцами, объединяясь в том, что они считали возвышенной демонстрацией патриотизма. Даже члены светского общества не осмеливались проявить здравый смысл, кроме легкой улыбки, или взмаха ресницами, но так слабо, что нельзя быть уверенным, что это было на самом деле. Опасность была реальной даже для важных лиц. Только несколько дней спустя все увидели, как Герцог Филипп Альберт Вюртемберг угодил тюрьму за то, что забыл отдать свой голос в этом потрясающем национальном референдуме.

Гитлер поднял этот вопрос в середине октября, когда англичане в Женеве осмелились предложить «испытательный срок» в четыре года до разрешения Германии перевооружиться. Ответом фюрера на это был отзыв немецких делегатов из Лиги Наций и с Конференции по ограничению вооружений. При этом он обратился к немецкому народу с одним из своих красноречивых манифестов, которые он с удовольствием составлял. Он рассказал, как он любил мир и как он был готов разоружиться, если другие страны будут делать то же самое. Он говорил с ними о «чести». Он, автор Mein Kampf. А они ему верили, тем самым доказав, что они были именно тем, чем они, по его словам, были. Он провозгласил, что немецкий народ хотел иметь «равные права». И, только что лишив их всех прав, он задал им от имени правительства этот торжественный вопрос:

«Принимает ли немецкий народ политику своего национального Кабинета, как это закреплено здесь, и готов ли он заявить об этом, чтобы его заявление стало выражением его собственной точки зрения, его собственной воли и его святой поддержки?»

Таков был «референдум», прошедший месяцем позже. Кроме того, должны были состояться новые выборы в Рейхстаг, только с одним списком кандидатов, общим числом в 686 избранников фюрера, и во главе с ведущими нацистами Гитлером, Герингом, Геббельсом, Гессом, Рёмом и так далее. Одна партия, один список, а один кружок, куда можно поставить крестик, говорящий «да». Там не было места для «нет», а пустые бюллетени были признаны недействительными.

Для такого рода «выборов» фатерланд держали в беспорядочной суете в течение четырех недель. А денег было потрачено больше, чем когда-либо было потрачено всеми сорока пятью партиями на любых предыдущих выборах в Рейхстаг. Представления и спектакли, марши и пение, вынос «знамен крови», церемонии в честь нацистских мучеников. Плакаты и прокламации, факельные шествия, почетные караулы и нацистские приветствия, радио трансляции перед людьми, собранными на открытых площадях. А нескольких отказавшихся слушать отправили в концентрационные лагеря. До сих пор время молчания соблюдалось, как отдание чести погибшим в годы войны. Но теперь по всей Германии остановилась работа, и люди стояли в молчании с обнаженными головами. Все заводы перестали работать, тридцать миллионов рабочих стояли, слушая голос Адольфа Гитлера, выступавшего в огромном зале завода Си-менс-Шуккертверке в Берлине. После этого они остались на рабочих местах и проработали час сверхурочно, так что только они, а не их работодатели, имеют право на честь и славу, принося жертву фатерланду!

X

В яркий и приятный воскресный день в середине ноября массы немецкого народа выстроились перед избирательными участками по всей стране и даже на чужбине, а также на судах в открытом море. Они проголосовали в тюрьмах и даже в концентрационных лагерях. В конце дня штурмовики арестовали ленивых и беспечных. Более сорока трёх миллионов бюллетеней были опущены, и более чем девяносто пять процентов проголосовали за Гитлеровский рейхстаг и за торжественный референдум в поддержку мира и свободы. Ирма читала об этом и на следующий день, и в последующие дни после этого. Она была чрезвычайно впечатлена этим и сказала: «Ты видишь, Ланни, немцы действительно верят в Гитлера. Он то, что они хотят». Когда она прочитала, что интернированные в Дахау проголосовали двадцать против одного за человека, который их там запер, она сказала: «Это, кажется, говорит о том, что не все так плохо».

Муж ответил: «Мне кажется, что это говорит, что всё намного хуже».

Но он знал, что не было никакого смысла пытаться что-то объяснить. Это приведёт только к спорам. Он учился держать свои несчастья в глубине своей души. Его жена хорошо проводила время в Берлине, встречаясь с блестящими и уважаемыми личностями. А Ланни оставалось мучить себя размышлениями о деятельности и вероятных судьбах небольшой группы конспираторов в берлинских трущобах!

Он догадывался, что они делают. Он представил себе небольшой ручной пресс в задней части ателье, где печатались листовки, возможно, информация о Коричневой книге и ее откровениях о поджоге рейхстага, пожалуй, отклики внешнего мира. Всё для того, чтобы подержать мужество товарищей во времена страшных страданий. Возможно, Труди носила такую «литературу» тем, кто будет её распространять. Все они работали в постоянной опасности для жизни. И Ланни подумал: «Я должен помогать им. Я тот, кто может действительно что-то сделать, потому что я могу достать деньги, доставлять им информацию извне и передавать сообщения их товарищам во Франции и Англии».

Но потом он подумал: «Если я это сделаю, я разрушу счастье моей матери, моей жены и большинства моих друзей. В конце концов, я, вероятно, разрушу мой брак».