Текст книги "Зубы Дракона"

Автор книги: Эптон Билл Синклер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 43 страниц)

Ланни отвечал: «Было бы разумно думать, что там может быть сокровенная часть сознания, которое выживает в течение некоторого времени, как скелет переживает тело». Но он увидел, что старому джентльмену это объяснение не понравилось, и поспешил добавить: «Может быть, время не является фундаментальной реальностью, может быть, все, что когда-либо существовало, до сих пор существует в какой-либо форме вне нашего понимания и досягаемости. Мы не знаем, какая реальность на самом деле, это только наше восприятие её. Может быть, мы достигаем бессмертия для себя, желая его. Бернард Шоу говорит, что птицы вырастили крылья, потому что они хотели летать, и им нужно было летать».

Командор английского ордена Бани и кавалер французского ордена Почетного легиона никогда не слышал о книге Бернарда Шоу «Назад к Мафусаилу», и Ланни рассказал ему о метабиологической панораме. Они говорили о мудреных предметах, пока не стали похожи на падших ангелов Мильтона, блуждающих в потерянных лабиринтах. Так продолжалось, пока Ланни не вспомнил, что должен был сопровождать свою жену на званый обед. Он оставил старого джентльмена в гораздо более счастливом расположении духа, но чувствовал себя виноватым, думая: «Я надеюсь, что у Робби нет больше акций ему для продажи».

IX

Ланни нашел свою жену одевающейся, и, пока он делал то же самое, она рассказала ему кое-какие новости. – «Дядя Джесс был здесь».

«В самом деле?» – ответил Ланни. – «Кто видел его?»

– Бьюти была в городе. Я немного с ним поговорила.

– Что он делает?

– Он поглощен своей избирательной кампанией.

– Как же он смог выкроить время, чтобы приехать сюда?

– Он пришел по делу. Он хочет, чтобы ты продал часть его картин.

– О, мой Бог, Ирма! Я не могу продавать такие вещи, и он это знает.

– Разве они не достаточно хороши?

– Они в порядке в некотором смысле, но они непримечательны. Тысячи художников в Париже делают тоже самое.

– Разве они не могут продать свои работы?

– Иногда они продают, но я не могу рекомендовать картины, если я не знаю, что они обладают особым достоинством.

– Они мне показалось, довольно симпатичными, и я думаю, они могли бы понравиться многим другим.

– Ты имеешь в виду, что он принес картины с собой?

– Целое такси. У нас было весь день шоу, и Коминтерн, и что-то, что это – диаграмматизм?

– Диалектический материализм?

– Он говорит, что он мог сделать из меня коммуниста, если не было моих денег. Но, тем не менее, он пытался получить их от меня.

– Он просил у тебя денег?

– Он может быть плохой художник, дорогой, но он очень хороший коммерсант.

– Ты купила у него картины?

– Две.

– Ради Бога! Сколько ты ему заплатила?

– Десять тысяч франков за штуку.

– Но, Ирма, это абсурд! Он за всю свою жизнь никогда не заработал и половины на своей живописи.

– Ну, это сделало его счастливым. Он брат твоей матери, и я хотела сохранить мир в семье.

– Действительно, дорогая, ты не должна была делать такие вещи. Бьюти это совсем не понравится.

«Мне гораздо проще сказать, да, чем нет», – ответила Ирма, глядя в зеркало своего туалетного столика, пока горничная заканчивала ее прическу. – «Дядя Джесс вроде совсем неплох, ты знаешь».

«Где картины?» – спросил муж.

– Я временно положила их в гардеробную. Не задерживайся сейчас, или мы опоздаем.

– Позволь мне один только взгляд.

«Я не покупала их, как предмет искусства», – настаивала она – «Но они мне нравятся, и, возможно, я повешу их в этой комнате, если они не покоробят твои чувства».

Ланни достал полотна и установил их на двух стульях. Это был стандартный продукт, который Джесс Блеклесс выпускал регулярно каждые две недели по одной штуке по выбору. На одной был маленький беспризорник, а на другой – старый разносчик угля. Обе картины были сентиментальными, потому что дядя Джесс действительно любил этих бедных людей и изображал их так, чтобы они вписывались в его теории. У Ирмы не было таких чувств, но Ланни учил ее разбираться в живописи, и, несомненно, она пыталась. «Они так плохи?» – спросила она.

«Они не стоят этих денег», – ответил он.

– Это всего лишь восемьсот долларов, а он говорит, что у него ничего не осталось на счету, он все вложил в кампанию. Знаешь, Ланни, не может быть не так уж плохо иметь твоего дядю депутатом Палаты.

– Но каким депутатом, Ирма! Он устроит международный скандал. Я, должно быть, говорил, что он пошёл в рабочие районы и работает там против социалистов.

«Хорошо», – дружелюбно сказала молодая жена: «если хочешь, я помогу социалистам тоже».

«Ты будешь запрягать две лошади в карету, одну спереди, другую сзади, и гнать их в противоположных направлениях».

Ирма никогда не была слишком остроумной, но теперь она вспомнила о «Шор Эйкрс» и сказала: «Ты знаешь, я всегда платила людям за тренировку своих лошадей».

X

Альфред Помрой-Нилсон младший учился в школе в Англии. Он приехал в Бьенвеню на пасхальные каникулы. И он, и Марсели-на продолжили общение с точки, на которой они закончили полтора года назад на борту яхты Бесси Бэдд. Они оба готовились к этому общению, и в то же время, делая много важных открытий о себе.

Дочь Марселя Дэтаза и Бьюти Бэдд ещё не достигла четырнадцати лет и находилась в том возрасте, «когда ручей и река встречаются, а женственность и детство быстро проходят[74]74
  Генри Лонгфелло, Девичество.


[Закрыть]». Как чемпион по прыжкам в воду на краю трамплина с напряженными мышцами, с утончённой грацией, готовой ринуться вперед, так она преподносила себя у бассейна моды, развлечений и многочисленных видов успеха. Она смотрела в него, как зачарованный зритель, и теперь была готова стремительно в него нырнуть. Гораздо раньше, чем кто-либо из членов ее семьи это осознавал или хотел. Это был ее секрет. Это был смысл её трепещущегося сердца, пылающих щек, манеры волнения. Она не могла ждать, чтобы начать жить!

Марселина любила свою мать и обожала своего статного и модного сводного брата. Она смотрела с благоговением на цветущую Юнону, которая недавно вошла в ее жизнь в окружении золотой ауры. О ней говорили все, её фото печатались в газетах. Одним словом, королева плутократии, того светского общества, которое Мар-селину учили считать beau, grand, haut, chic, snob, elegant, et d'elite⁸?. Она собиралась выставить себя напоказ в нем, и не пыталась изменить свое мнение. Мужчины начали поглядывать на нее, и она не могла этого не заметить или не знать, что это значит. Ведь об этом шли разговоры среди всех изящных дам, окружавших её с момента, когда она начала понимать смысл слов? Эти дамы старились и были на выходе. А Марселина собиралась войти, настал ее черед!

И вот теперь этот английский парень, почти ровесник, как она сама, и назначенный на семейном совете стать ее партнером жизни. Может быть и так, но сначала надо решить несколько проблем. Сначала необходимо было определить, кто будет босс в этой семье. Альфи был серьезен, как и его отец; очень добросовестным, более сдержанным, чем это казалось естественным для столь молодого человека, и измученный тайной гордостью. Марселина, с другой стороны, была импульсивной, темпераментной, разговорчивой и так же гордой по-своему. Каждый из этих характеров тайно боялся другого. Естественная эксцентричность отношения юноши к девушке и девушки к юноше подчёркивали их различия и нарушали их самооценку. Презирал ли он ее, когда молчал? Дразнила ли она его, когда смеялась? Раздражение вызывалось высокомерием с обеих сторон.

По английскому обычаю два мальчика тузят друг друга на ринге, пока один не выбьет другого с ринга. Теперь оказывается тоже самое в войне полов. Рик сказал: «Лучше решить это сейчас, чем позже». Он давал советы только тогда, когда его спрашивали, и бедный Альфи согласился даже с отцом. Мужчина должен уметь справляться со своими женщинами!

Зато Марселина бежала, плача, к маме. Бьюти попыталась объяснить ей своеобразный английский темперамент, который старается показаться холодным, но на самом деле это не так. Краткосрочные каникулы подходили к концу, и Бьюти посоветовала дочери быстро помириться. Но Марселина воскликнула: «Я думаю, что они ужасные люди, и если он не исправит свои манеры, я не хочу больше иметь ничего общего с ним». Французы и англичане воюют с 1066 года.

XI

Как ни странно, человек из Айовы стал международным посредником. Парсифаль Дингл никогда не вмешивался в ничьи дела, но говорил о любви к Богу. И, возможно, это было совпадением, что его красноречие усиливалось, когда он знал, что два человека были в ссоре. Бог был все, и Бог это любовь. Бог был жив, и Бог был здесь. Бог знал, что мы делаем, говорим и думаем. И когда мы сделали что-то не правильно, мы сознательно отрезаем себя от Него и разрушаем свое собственное счастье. Это было духовный закон. Бог не будет наказывать нас, мы наказали себя сами. И если мы смирились перед Ним, мы достойны друг друга. Эта серия мистических утверждений, казалось, пришла, как сообщение из лучшего мира.

Все это было учением, знакомым предкам каждого из этих молодых людей. Возможно, эти идеи должны были быть забыты, чтобы снова стать актуальными. Так или иначе, для Марселины и Альфи этот странный господин стал инициатором или первооткрывателем впечатляющих учений. Румяный и розовощекий джентльмен с седыми волосами и акцентом из прерий. Однажды, когда он хотел помыть руки на борту яхты, он использовал то, что он назвал «блюдо вавш». Альфи подумал, что смешнее сочетания слов он никогда не слышал. Но, видимо, Бог не возражал против акцента штата Айова, ибо Бог пришел к нему и сказал ему, что делать. Когда думаешь о Боге, не где-то в небе на престоле, а о живущем в вашем сердце, части себя, существующей непостижимым образом. То потом вдруг оказывается, что глупо ссориться с кем-то, кто был другом семьи, даже если не вашим будущим супругом! Лучше забыть об этом, по крайней мере, во время игры в теннис.

Бьюти думала, как очень удобно иметь духовного целителя в семье! К ней пришла мысль: «Я недостойная женщина, и я должна стараться быть похожей на него, любить всех и ценить их за их лучшие качества. Я действительно должна пойти в школу Ланни, встретиться с некоторыми из этих бедных людей и попытаться найти в них то, что он в них находит». Она размышляла об этом во время примерки дорогостоящего вечернего платья, которое ей отдала Ирма после двух или трех выходов в нём. Её проводят на приём в доме бывшей баронессы де ля Туретт, где она будет слушать сплетни о цирковом наезднике, женившемся на пожилой миллионерше и резвившемся на этом побережье удовольствия. Дамы рвали ее репутацию в клочья, а Бьюти наслаждалась их жестоким мастерством, забывая о том, что Бог слышит каждое слово. Сложный мир, как трудно быть хорошим в нём!

КНИГА ТРЕТЬЯ Дуй, ветер! Дуй, пока не лопнут щеки!

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Для женщины любовь и жизнь – одно

I

Предательство английского рабочего движения поразило Эрика Вивиан Помрой-Нилсона, как раскаленный добела нож, вонзённый в его тело. Он размышлял над этим и анализировал причины. Зрительные образы предательства наполнили его душу. И в результате вышла драма под названием The Dress-Suit Bribe[76]76
  Взятка борзыми щенками, дословно: Взятка парадным костюмом.


[Закрыть] Название не литературное, достойное и беспристрастное, а боевое название, пропагандистское название.

Центральным персонажем был сын шахтера, который сбежал из шахты, став секретарем своего профсоюза. Его жена, школьный учитель, была несколько выше его по социальному статусу. Детей у них не было, потому что рабочее движение стало их ребенком. В начале спектакля его только что избрали членом парламента. Другие персонажи и эпизоды воскрешали его первые дни рвения и идеализма. Но затем зрители видели, как он погружается в не совсем этические детали партийной политики, в интриги в борьбе за власть, в оплату прошлых обязательств в надежде получить больше.

Образ женщины из праздного класса в пьесе, без сомнения, был списан с Розмэри, графини Сэндхэйвен, старой любви Ланни. Она была одной из тех женщин, причастных к феминистскому движению, которые не позволяли себе глубокой любви, потому что она мешала их независимости и наслаждению своей значимостью и аплодисментами. Она была властной женщиной. По пьесе она собирается соблазнить рабочего лидера не в интересах своей партии тори, а только из-за удовольствия поиграть с человеком, подчиняя его своей воле. Она пыталась учить его тому, что она назвала здравым смыслом, говоря не просто о любви, а о политике и всех делах этого мира, в котором они жили. Она не обращала внимания на разбитое сердце жены, которую считала никчемным и лишним человеком. Ну а если в процессе она разрушила профсоюз, то это было случайным достижением.

Это было «выгодная» роль для актрисы. И Рик по предложению Ланни наделил персонаж американской матерью, достаточно распространенное явление в лондонском обществе. Это сделало роль возможной для Филлис Грэсин. Старая подружка Ланни играла главные роли в двух пьесах, которые «провалились» на Бродвее не по ее вине, а самостоятельно. Так что она находилась в удручённом состоянии. И когда Ланни написал ей о спектакле Рика, она сразу телеграфировала, умоляя прислать ей сценарий. Роль была написана для неё, хотя бы из-за следов американского акцента.

Ланни с энтузиазмом принял пьесу, оговаривая каждую сцену со своим другом, как до, так и после её изложения на бумаге. Ирма и Бьюти прочитали её, к ним присоединились Эмили и Софи, ну и, конечно, жена Рика. Эти дамы советовались, вносили полезные предложения о том, как ведут себя и чувствуют представители высшего света. Так пьеса стала своего рода семейным предприятием, и это дало гарантию полного соответствия текста с атмосферой высшего света и местным колоритом. После того, как Эмили прочитала весь сценарий, она предложила внести в постановку пять тысяч долларов на тех же условиях, как и все остальные, и Софи, экс-баронесса, от неё не отстала.

Постановка пьесы будет дорогостоящей из-за атмосферы денег, передаваемой ею. Образы рабочих или профсоюзных лидеров стоят недорого, но если нужно играть канцлера казначейства, то придется глубоко залезть карман. Рик, у которого в то время был значительный опыт, оценил общую сумму в тридцать тысяч долларов. Эта цифра звучала очень знакомо для Ланни, потому что столько же стоила первая постановка, где играла Грэсин. Сумма, за которую она бросила его. Теперь его очередь стать «Ангелом». Ангелом высшего, небесного порядка, которому ничего не нужно, кроме игры на сцене.

II

Пьеса была закончена в начале апреля, и семья отправилась на север с Альфи, возвращающимся в школу. Ланни и Ирма довезли мать и отца до Парижа на несколько дней раньше. Золтан Кертежи был уже там, и они хотели увидеть весенний салон глазами эксперта. Хотелось также посмотреть спектакли, представляющие интерес для специалистов, таких, какими они собирались стать. В это время Франция была в разгаре яростной избирательной кампании, и, когда ваш дядя собирается в палату депутатов, вам интересно увидеть шоу. Ганси и Бесс согласились приехать и дать концерт в пользу его предвыборной кампании, так что это было своего рода воссоединение семьи.

Венгерский эксперт по искусству был, как обычно, спокоен и любезен. Он только что вернулся из поездки на Средний Запад, где, как ни странно это может показаться, есть еще миллионеры, получающие доходы и желающие купить то, что они называют «Художественной живописью». Ланни показал Золтану фотографии Детазов, которые были еще в кладовой, кроме трёх проданных по ценам, которые помогли постановке The Dress-Suit Bribe. Ирма настаивала на внесении своей доли денег не потому, что она понимала в пьесах, а потому, что она любила Ланни и хотела выполнять его желания.

У неё появилось терпимое отношение политическим митингам. Если Ланни хотел идти, она будет сопровождать его и пытаться понять французский язык, кричавший в дико восторженных тонах. Джесс Блэклесс баллотировался в качестве кандидата в одном из промышленных пригородов, которые окружали Париж широкой красной полосой. По французскому законодательству кандидат не должен быть жителем своего региона, но должен был обладать там недвижимостью, так красный кандидат купил самый дешевый пустырь, какой мог найти. Он тщательно обрабатывал свой избирательный округ, выступая перед группами рабочих каждую ночь в течение нескольких месяцев подряд, участвуя в заседаниях комитетов и даже посещая избирателей в их домах, он делал все для вытеснения социалистических кандидатов, отклонившихся от «линии Москвы». Ирма не понимала этих технических деталей, но она не могла не придти восторг, видя вновь приобретенного дядю в центре внимания на сцене, произносящего речь, которая приводила толпу в безумный восторг. Её также не могли не волновать выступления Ганси Робина, игравшего для рабочих чужой страны, которые принимали его, как товарища и брата. Если бы только эти люди не были такими страшными на вид!

III

Все это поставило Ланни в своеобразное положение. Он присутствовал на встрече дяди, но не хотел, чтобы он выиграл, и говорил ему об этом. После они направились с группой своих друзей в кафе, где ужинали, спорили и пререкались до утра. Шумное и переполненное место в табачном дыму. Ирму водили в такие притоны в Берлине, Лондоне и Нью-Йорке для того, чтобы она знала, как живёт интеллигенция. Этот притон был «богемным», и, конечно, там было всё по-другому. Ей было грех жаловаться, что ее брак был не в состоянии обеспечить ее приключениями.

Рядом с миллионершей сидел светловолосый молодой русский, говоря с ней на английском, что делало легче их общение. Он только что приехал из Советского Союза, того места, о котором она слышала столько ужасных историй. Он рассказал ей о пятилетке, которая близится к завершению. Уже каждая часть её программы была перевыполнена. Колхозы посеяли этой весной больше зерна, чем когда-либо прежде в истории России. Это означало совершенно новую эру в анналах человечества. Молодой незнакомец был настолько уверен, что Ирма испугалась, предвидя гибель мира, в котором она была воспитана. По разговорам с другими она поняла, что он был важным человеком, агентом Коминтерна, возможно, посланным, чтобы увидеть, как идёт кампания за правильную линию партии. Возможно, он был перевозчиком «московского золота», о котором шло так много разговоров!

Через стол сидели Ганси и Бесс. Они подробно рассказывали человеку из Коминтерна о положении в Германии. Там только что прошли выборы в рейхстаг различных земель, две экстремальные партии добились огромных успехов. Средние партии провалились, а вместе с ними и их точка зрения. Ганси рассказал о битвах против коммунистов на улицах немецких городов, которые велись на протяжении последних двух-трех лет. У их противников были деньги и оружие. Ганси стал свидетелем битвы средь бела дня в Берлине. Отряд штурмовиков маршировал со своими знаменами со свастикой под флейту и барабан и, дойдя до кооперативного магазина, забросал камнями его витрины. Люди из магазина выбежали наружу, и завязалась драка с применением ножей и дубинок. Еврейский скрипач не остался, чтобы увидеть результат. «Я не думаю, что я должен использовать свои руки, чтобы избивать людей», – сказал он извиняющимся тоном.

«Бедный Ганси!» – подумала Ирма. Он и Фредди были подавленны, узнав, что их отец имел дело со всеми сторонами гражданской войны в Германии. Нацисты использовали пулеметы фирмы Бэдд для убийства рабочих. Как фирма «Р и Р» не могла не знать об этом? Мальчики не ссорились с отцом. Но их спокойствие исчезло, и задавали себе вопрос, могут ли они продолжать жить в этом доме.

Также Ирма подумала: «Бедный Ланни!» Она видела, как ее муж метался между воюющими сторонами. Красные были вежливы с ним в этой толпе, потому что он был племянником Джесса, а также потому, что он платил за ужин, эту обязанность он взял на себя без колебаний. Он, казалось, чувствовал, что он должен оправдывать себя за то, что был человеком, который не умеет драться, и даже не может ненавидеть всем сердцем.

Тем не менее, он не смог сдержать аргументов. Когда кандидат коммунистов в палату депутатов включил свой граммофон, говоря, что социал-демократы были большим препятствием на пути прогресса, чем фашисты, Ланни ответил: «Если вы так говорите, дядя Джесс, то может быть вы будете сотрудничать с фашистами?»

Граммофон ответил: «Да или нет, но они помогут разбить капиталистическую систему».

«Иди и скажи это Муссолини!» – издевался Ланни: "Десять лет вы имели дело с ним, и что вы получили?»

– Он знает, что приближается к концу.

– Но мы говорим о капитализме! Вы изучили доклады о размерах дивидендов Фиата и Ансальдо?

Словесная перепалка продолжалась. А Ирма подумала: «О, дорогой, как я не люблю интеллигенцию!»

Но результаты выборов не могли не впечатлить её, и Жесс Блок-лесс, так называли его избиратели, оказался впереди при подсчёте голосов в его округе. В следующее воскресенье пройдет второй тур выборов, в котором две первые кандидатуры, среди которых оказались красные и розовые, будут бороться между собой. Дядя Джесс пришел к Ирме и тайно просил о выделении средств, и она дала ему две тысячи франков, которые стоили ей семьдесят девять долларов. Так уж произошло, что кандидат от Социалистической Партии был другом Жан Лонге и пришел к Ланни и получил в два раза больше. Но, несмотря на это, Жесс Блок-лесс получил на несколько сотен голосов больше, а Ланни – награду в виде дяди, члена Палаты депутатов Французской Республики. Многие молодые люди сделали бы состояние на такой связи, но все, что Ланни мог бы ожидать от этого, были многочисленные счета из ресторанов, где выигравшие потребляли еду и вино в больших количествах.

IV

Помрой-Нилсоны вернулись в Лондон, где Рик стал постановщиком, режиссером и бизнес-менеджером. Бэдды и Робины отправились с визитом в поместье «Буковый лес», куда только что вернулась Эмили Чэттерсворт. Ганси и Бесс играли для нее. А позже, в то время как Бесс и Ланни разыгрывали фортепианные дуэты, Ирма разыскала хозяйку, чтобы попросить у нее совета о проблемах своего розового мужа и его красного дяди.

Миссис Чэттерсворт была всегда широких взглядов в вопросах политики. Она позволяла своим друзьям и гостям верить в то, что они выбрали, и говорить об этом, и как salonniere довольствовалась тем, чтобы только удержать спорящих от ссор. Теперь, по ее словам, мир меняется, и со времен войны становится все труднее для мужчин, а также для женщин удерживать политические дискуссии в пределах вежливости. Всё началось с российской революции, которая была очень грубым делом. «И надо было принимать ту или иную сторону», – отметила Эмили. – «И какую сторону не выберешь, то не сможешь терпеть любого на другой стороне».

Ирма заявила: «Проблема Ланни в том, что он готов терпеть любого, и поэтому его тащат в разные стороны».

«Я наблюдал за ним маленьким мальчиком», – ответила ее подруга. – «Он казался очень добрым, желающим познать людей и понять их. Но, как и любая добродетель, она может быть доведена до крайности».

Уши Ланни сгорели бы, если бы он мог слышать, как эти две женщины разбирали его по косточкам, потом пытались сложить их вместе в соответствии со своими предпочтениями. Мудрая и добрая Эмили, которая способствовала его женитьбе, хотела не только создать этот брак, но и сохранить его в целости. И она пригласила молодых людей остаться у неё на некоторое время, чтобы она могла вникнуть в эту проблему. Необходимы внимание и такт, указала она молодой жене, мужчины упрямые существа и не любят, когда ими манипулируют и лавируют. Терпимость Ланни к красным и розовым коренится в его сочувствии к страданиям, и Ирма любила бы его меньше, если бы у него отсутствовали эти качества.

«Я не против того, что он раздает деньги», – говорила Ирма. – «Если бы только он не встречался с этими ужасными людьми, ведь их так много!»

– Он интересуется идеями, а они, видимо, в наше время приходят из низших слоев. Тебе и мне они могут не нравиться, но это факт, что они есть и лезут из всех щелей. Возможно, разумнее, признать их несколько за раз…

Ирма была готова к любым неприятностям, чтобы только понять мужа и держать его в довольстве. Она пыталась разобраться в идеях, но хотела, чтобы идеи были безопасны и были связаны с музыкой, искусством, книгами, пьесами, но не с политикой и свержением капиталистической системы. «То, что он называет капиталистической системой», – так она выразилась, но это было бы тактической ошибкой признать, что такая вещь существует. «Я убедилась, что ему никогда не будут интересны мои друзья в Нью-Йорке», – пояснила она. – «Но он, кажется, находится под впечатлением от людей, которых он встречает в вашем доме, и если вы покажете мне, что делать, я сделаю, что смогу, чтобы завести знакомства с ними, пока не стало слишком поздно. Я имею в виду, если он будет и дальше общаться со своими социалистами и коммунистами, то нормальные люди не захотят иметь ничего общего с ним». «Я сомневаюсь, что это произойдет», – сказала Эмили, улыбаясь. – «Они будут его терпеть из-за вас. Кроме того, они делают скидку на американцев, ведь мы считаемся эксцентричными людьми, а французы находят нас забавными, также как Ланни находит своих красных и розовых».

V

Мужу ничего не рассказали об этом разговоре, ни о других такого рода, которые последовали. Но он почувствовал уже не в первый раз в своей жизни женские руки, указывающие ему одно направление и закрывающее другое. Нет, это были не женские локти, ткнувшие его под ребра, а мягкие обнимающие руки. Чувство тепла, и, возможно, контакт губ или шепотом сказанные слова: дорогой и милый и интимные имена домашних животных, которые будут выглядеть глупо в печатном виде и звучать также для любого, кроме выбранного человека. Никогда не: «Давай не пойдём туда, дорогой», но вместо этого: «Давай пойдём сюда, дорогой». И всегда «сюда» было связано с музыкой или картинами, книгами или пьесами, но не со свержением так называемой, якобы, или гипотетической капиталистической системы.

Под руководством Эмили Ирма решила, что совершала ошибку, препятствуя деятельности Ланни, как эксперта в области искусства. Казалось глупым, пытаться заработать больше денег, когда у неё было их так много, но предрассудки мужчин следует уважать. Они просто не хотят брать деньги у женщин, это вопрос их престижа заработать, по крайней мере, на карманные расходы. Ирма решила, что Золтан Кертежи оказывал отличное влияние на ее мужа. Раньше она смотрела на него как на своего рода обслуживающий персонал высшего ранга, но теперь решила обходиться с ним, как с другом.

«Давай останемся в Париже на некоторое время, дорогой», – предложила она. – «Я очень хочу иметь представление о картинах, и было бы здорово получить разъяснения от Золтана».

Ланни, конечно, был тронут этим актом покорности. Они пошли на выставки, которым, казалось, в Париже не будет конца.

Кроме того, в частных домах тоже были коллекции, а Золтан обладал магическими ключами, открывавшие двери этих домов для него и его гостей. Довольно скоро Ирма обнаружила, что она может получать удовольствие, глядя на красивые произведения искусства. Она обращала внимание и пыталась понять вопросы, которые объяснял Золтан: формы гор или очертания деревьев, которые делали сбалансированной композицию ландшафта. Контрастные цвета интерьера. Способ размещения фигур и расположение линий, приводивших глаза зрителей к центральному элементу картины. Да, это было интересно, и если это нравилось Ланни, то его жене будет нравиться тоже. Брак был лотереей, как она слышала, и нужно наиболее эффективно использовать то, что вытащили.

VI

«В доме Захарова на авеню Гош есть несколько радостных и ярких картин Бушера», – отметил Ланни. – «Вряд ли он там, но слуги знают меня, так что нет сомнений, что нас пустят».

И вот трое стоят перед белокаменным особняком с застекленными цветочными ящиками у окон. Трясущийся старый дворецкий все еще был на службе, и великолепные портреты все еще висели в гостиной, где сэр Бэзиль жег личные документы и поджёг дымоход. Дворецкий сообщил, что его хозяин был в замке и теперь редко приезжал в город. Но никто не знал, когда он может приехать, и по старому обычаю, который царил здесь до сих пор, каждый вечер готовился полный ужин из многочисленных блюд для хозяина и нескольких гостей. Если после определенного часа он не приезжал, слуги ели то, что хотели, отдавая остальное бедным. Любимые цветы герцогини «Библоэм» и «Биззар» по-прежнему цвели в саду уже пятнадцать лет после того, как она показала их Ланни. «У них есть свой собственный вид бессмертия», – говорила она. Эти слова повторила ему старая полячка в нескладном платье, жившая в многоквартирном доме на Шестой авеню в Нью-Йорке рядом с подвесной железной дорогой и ревущими поездами, проходящими мимо окон.

В Балэнкуре были старые мастера, которые стоило посмотреть. Ланни позвонил и договорился о встрече и приёме себя, жены и друга. Они приехали в радостный солнечный день, и командор английского ордена Бани и кавалер французского ордена Почетного легиона сердечно принял компанию. Он нашёл жену Ланни любезной, а любой одинокий старик ценит внимание красивой молодой женщины. Он показал им своих Давида, Фрагонара, Гойю, Энгра и Коро. Они тоже обладали своего рода бессмертием, магической силой, пробуждающей жизнь в душах тех, кто смотрел на них. Захаров говорил Ланни, что устал от них, но теперь оказалось, что огонь высокой оценки молодежи заставил вспыхнуть потухшую золу его собственной оценки.

Венгерский эксперт никогда не пропускал случая сказать что-нибудь стоящее о живописи, а Захаров не преминул признать, что то, что он сказал, было верно. Они поговорили о ценах, которые представляли интерес для них обоих и были важными для Золтана, никогда не знаешь, что может выйти из такого контакта. Ланни сказал: «Это человек, который научил меня почти всему, что я знаю об искусстве». Золтан, вспыхнув от удовольствия, ответил: «Я слышу это от пасынка Марселя Детаза!»

Они поговорили об этом художнике, о котором Захаров слышал. Он задавал вопросы, и в его сознании вспыхнула идея. Возможно, это был способ получить больше времени мадам Зыжински! Купить Детаза!

Чай был подан на террасе перед замком. Прекрасный вид на сады и дальний лес, и когда Ланни прокомментировал это, Захаров сказал: «Моя жена выбрала это место, и я купил его у короля Бельгии Леопольда».

Дальше он не рассказывал, но Ланни знал историю, и по дороге в Париж развлекал своих пассажиров щекотливыми деталями. Король бельгийцев высокий, великолепный персонаж, носивший большую стриженную квадратом белую бороду, имел обыкновение бродить по улицам и переулкам Парижа в поисках подходящих частей женского тела. Шестидесятипятилетний монарх случайно наткнулся шестнадцатилетнюю обитательницу одного из известных домов полусвета города и послал сводницу купить ее. На некоторое время он взял ее пожить в Венгрии, где безумно влюбился в нее, и привез ее обратно в Париж. Купил для неё этот великолепный замок. Ему не понравился интерьер, и он перестроил его большую часть. Убрал потолок спальни своей дамы и сделал её двухсветной, как в церкви. Портьеры на четырех окнах рядом с кроватью стоили двадцать тысяч франков. Покрывало из английских кружев ручной работы стоило сто десять тысяч довоенных франков! Ее ванная комната была из массивного порфира, а ванна из серебра. В подвале был бассейн с золотой мозаикой. Ланни никогда не принимал ванну здесь, и ему было интересно, сохранила ли добродетельная герцогиня Маркени это византийское великолепие.