Текст книги "Зубы Дракона"

Автор книги: Эптон Билл Синклер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 43 страниц)

– Бела Кун. Жаль, что он был евреем!

– Да, я признаю, что это очень плохо. Ты только что сказал мне, что не ты выдумал Mein Kampf, и не ты выдумал коричневорубашечников. Ну, и не я не выдумала Бела Куна, и не я изобрела Либкнехта и Красную еврейскую Розу, которые пытались сделать то же самое в Германии. Ни Эйснера, кто сделал это в Баварии, ни Троцкого, который помог сделать это в России. Я полагаю, что евреи пережили очень жестокое времена, и это делает их революционными. Но у них нет своей страны, и они не могут быть патриотами. Я не виню их, я просто привожу факты, как ты все время призываешь меня делать это.

– Я давно заметил, что тебе не нравятся евреи, Ирма.

– Мне сильно не нравятся некоторые из них, и мне не нравится кое-что в них всех. Но я люблю Фредди, и я люблю всех Робинов, хотя я отвергаю идеи Ганси. Я встречалась с другими евреями, которые мне нравятся…

«Короче говоря», – прервал разговор Ланни, – «ты принимаешь тех, кого Гитлер называет «почетными арийцами». Он был удивлен своей собственной раздражительностью.

– Это начинает походить на словесную перепалку, Ланни, и я думаю, что мы должны говорить доброжелательно об этой проблеме. Это не простая проблема.

«Я очень хочу этого», – ответил он. – «Но есть факт, который мы должны принять во внимание. То, что ты только что мне говорила, все есть в Mein Kampf, а аргументы, которые ты использовала, являются краеугольными камнями, на которых строится нацистское движение. Гитлер также любит некоторых евреев, но он не любит большинство из них, потому что, как он говорит, они являются революционерами и не патриотами. Гитлер также вынужден убирать идеалистов и либералов, потому что они служат «ширмой» для красных. Но ты видишь, дорогая, капиталистическая система разваливается, она больше не в состоянии производить товары или кормить людей. И нужно найти другие способы, как всё это сделать. Мы хотим сделать это мирно, если это возможно. Но, безусловно, не все, кто хочет сделать это мирно, согласятся заткнуться и молчать, из-за страха дать преимущество людям насилия!»

V

Они спорили ещё какое-то время, но из этого не вышло ничего хорошего. Они говорили об этом раньше много раз, но ничего не менялось. В течение четырех лет Ирма слушала внимательно, пока ее муж спорил со многими людьми, и если те не были коммунистами, то она почти всегда была на стороне этих людей. Это было, как будто призрак Дж. Парамоунта Барнса стоял рядом с ней и говорил ей, что думать. Его слова были: «Я тяжело трудился, и не зря. Я оставил тебе хорошее положение, и, конечно, его нельзя бросить!» В словах призрака никогда не было таких слов: «Кем бы ты была без твоих денег?» Вместо них были: «Дела не так уж и плохи, как утверждают паникёры, так или иначе, есть лучшие средства». Когда Ланни это раздражало, он спрашивал: «Какие средства?» Призрак короля коммунальных предприятий умолкал, а Ирма отвечала расплывчато, говоря о таких вещах, как время, образование и духовное просвещение.

«Не всё так просто с этим, дорогая», – сказал муж. – «Вопрос в том, что мы собираемся делать с Фредди?»

– Только ты можешь сказать мне, что определенного мы можем сделать!

– Но это не возможно, дорогая. Я должен поехать туда и попробовать всё, поискать новые факты и сделать новые выводы. Единственное, что я не могу сделать, это предоставить Фредди его судьбе. Ведь он не только мой друг, но и ученик, я учил его тому, во что он верит. Я посылал ему литературу, я показал ему, что делать, и он делал это, Так что у меня двойное обязательство.

– У тебя есть также обязательства перед своей женой и дочерью.

– Конечно, и когда они окажутся в беде, то эти обязательства станут первоочередными. Но с моей дочерью все в порядке, и, как и с моей женой. Я надеюсь, что она оценивает ситуацию так же, как и я.

– Ты хочешь, чтобы я снова поехала с тобой?

– Конечно, я хочу, но я пытаюсь быть честным, а не давить на тебя, я хочу, чтобы ты делала то, что считаешь правильным.

Ирма и так делала, что считала нужным, но не могла полностью примириться с готовностью Ланни предоставить ей это право. Каким-то образом эта готовность граничила с безразличием. «Женщина хочет быть желанной», – подумала она.

«Не глупи, дорогая», – попросил он. – «Конечно, я хочу твоей помощи. И, возможно, она сильно потребуется в некоторых случаях. Но я не могу тащить тебя против твоей воли, и с ощущением, что тебя заставляют?»

– Но меня ужасно донимает, быть в стране, где я не понимаю языка.

– Ну, почему бы тебе его не выучить? Если мы будем говорить друг с другом только на немецком, то ты будешь болтать на нем через неделю или две.

– Это то, что я делаю на английском языке, Ланни? Он поспешил обнять ее и сгладить ее взъерошенные чувства. Это был способ, каким они всегда урегулировали свои разногласия. Они по-прежнему горячо любили друг друга, и когда он не мог заставить себя думать так же, как она, то мог покрыть ее поцелуями и сказать ей, что она была для него самой дорогой в мире женщиной.

Результатом обсуждения было то, что она снова поедет с ним, но она имела право знать, что он собирается делать, прежде чем начнет это делать. «Конечно, дорогая», – ответил он. – «А как же еще я могу получить от тебя помощь?»

– Я имею в виду, что если я не одобрю, то имею право сказать тебе об этом и отказаться.

И он снова сказал: «Разве ты не всегда имела это право в нашем браке?»

VI

Йоханнес устроился в Нью-Йорке, где он выполнял поручения для Робби, и, кстати, пытался «немного заработать», что он всегда делал. Ланни позвонил своему отцу, который приехал, и все четверо собрались в гостиничном номере Йоханнеса и долго беседовали. Они обсудили каждую сторону проблемы и согласовали коды для общения друг с другом. Они согласились с Ланни, что если Фредди был пленником правительства, то министр-Президент Пруссии знал об этом. А значит ожидать от него какой-либо помощи нельзя, разве если он не захочет получить ещё денег. Йоханнес промолвил: «Ему, несомненно, сообщили о том, сколько денег у Ирмы».

Возможно, он ожидал услышать от Ирмы: «Я бы с удовольствием заплачу за всё». Но она промолчала.

Вместо этого, Робби заметил своему сыну: «Если кто-нибудь близкий к правительству узнает, что вы там находитесь из-за Фредди, то они почти наверняка организуют за вами слежку и попытаются помешать вам и доставить неприятности тем, кто помогает вам».

«У меня есть бизнес», – ответил Ланни. – «Я серьезно подготовлю его и буду использовать его в качестве прикрытия. Я телеграфирую Золтану и выясню, захочет ли он организовать выставку Дэтаза в Берлине осенью этого года. Это даст возможность широко объявить о моем приезде и познакомиться с разными людьми, а также предупредить друзей Фредди, как и где можно встретиться со мной. Все это займет время, но это единственный способ, который я смог придумать, чтобы работать в гитлеровской Германии».

Это была многообещающая идея, и она понравилась Ирме, потому что это было респектабельно. У неё сохранились отличные воспоминания о лондонской выставке картин Марселя. Это было связано и с романтическими событиями. Поспешный брак, оставшийся секретом от друзей. Она тогда чувствовала себя восхитительно озорной, потому что никто не был уверен, поженились ли они на самом деле или нет. Нью-Йоркская выставка тоже была забавной, несмотря на панику на Уолл-стрите.

Ланни предупредил, что перед отплытием они должны найти заказчиков, что займёт некоторое время. Если он будет расплачиваться американскими долларами за немецкие художественные сокровища, то даже наиболее фанатичные нацисты не смогут ему препятствовать. Ирма до сих пор рассматривала торговлю картинами, как торговлю арахисом с ручной тележки. Но теперь эта торговля стала частью мелодрамы, как будто бы она превращалась в жену торговца арахисом! Но на самом деле она не жертвовала своим социальным престижем. Никто из богатых и даже самых требовательных лиц не сможет себе представить, что дочь Дж. Парама-унта Барнса торгует вразнос картинами за деньги. Это было из любви к les beaux arts, тонкой и достойной страсти.

Когда Ланни телеграфировал клиентам, что он и его жена собираются в Германию, и хотели бы, обсудить вкусы клиента и его пожелания, то их приглашали на чай, и часто все заканчивалось в каком-то публичном месте в Бар-Харборе, Ньюпорте, в Беркшире и так до Гудзона.

Так что, когда молодая пара села на пароход до Саутгемптона, у них был отличный предлог для пребывания в Нацилэнде. Они плыли на немецком лайнере, потому что Ирма учила язык и хотела иметь языковую практику. Они высадились в Англии, потому что их автомобиль находился там, и потому, что Ланни хотел переговорить с Риком, прежде чем сделать решительный шаг. Золтан был в Лондоне, и ответил на телеграмму Ланни согласием. Он был проницательным человеком и знал о Фредди Робине. Ему не нужно было гадать, что они задумали. Но он был сдержан и не сказал ни слова.

Бьюти вернулась в Жуан, и, конечно, молодая пара хотела увидеть малышку Фрэнсис, а также обсудить всё с Робинами и познакомить их с кодом. По дороге они остановились, чтобы увидеть Эмили и получить ее мудрые советы. В яркую лунную ночь они прибыли в Бьенвеню среди мощного аромата апельсиновых и лимонных цветов. Kennst du das Land, wo die Zitronen bluht?[158]158
  Ты знаешь земли, где лимон цветет? Иоганн Вольфганг Гете, Миньона


[Закрыть] Ирме казалось, что она не больше ничего хочет, только остаться в этом райском саду.

В течение трех дней она была в восторге от их любимой дочери, обращая внимание Ланни на каждое новое слово, которое она узнала. Ланни реагировал должным образом, и задавал себе вопрос, что их малышка думает об этих двух загадочных и божественных существах, называемых мамой и папой, которые влетали в ее жизнь через долгие промежутки времени, а затем исчезали в рёве моторов и облаках пыли. Он отметил, что ребенок был гораздо более заинтересован в новом приятеле, с которым судьба позволила ей общаться без перерыва. Маленький Фредди расцвёл, как темнобархатная роза под палящим солнцем юга Франции, куда он был предназначен много веков назад. Страхи были забыты, вместе с его отцом. У Ирмы появилась мысль: «Я должна разлучить этих двоих, прежде чем они войдут в возраст, подверженный любви!»

VII

Все приготовления к военной кампании были сделаны, и в начале сентября молодая пара отправилась в Берлин через Милан и Вену. В Вене находилось множество картин, о которых Ланни знал, и остановка там для их покупки будет выглядеть убедительной. Он написал письма нескольким друзьям в Германии, рассказав о своем намерении провести осень в их стране. Они одобрили его бизнес цели, ибо они будут способствовать ввозу иностранной валюты в Фатерланд, а иностранная валюта позволит немцам получить кофе, шоколад и апельсины, не говоря уже о голливудских фильмах и пулеметах Бэдд. Он написал фрау рейхсминистр Геббельс, напомнив ей о ее любезном предложении консультировать его. Он рассказал о предлагаемой выставке Дэтаза и приложил несколько фотографий и газетных вырезок на случай, если работы этого художника ей были не известны. С ними в автомобиле были тщательно упакованные и уложенные несколько самых известных работ Марселя. Не «Французский солдат», не сатирические карикатуры на германский милитаризм. А «Боль» и «Сестра милосердия», такая нежная и по-прежнему трогательная, адаптированная к нации, которая только что подписала договор об отказе от войны. Также романтические ландшафты побережья Ривьеры, где побывали многие немцы и полюбили эти места. Kennst du das Land!

По дороге через Италию, в безопасности от возможного подслушивания, они обсудили различные возможности этой кампании. Стоит ли пытаться апеллировать к чувству чести, которое, возможно, есть у Командующего ВВС Германии? Стоит ли пытаться подружиться с ним, с целью извлечь из него выгоду, особенно, хорошенько загрузив его хорошей выпивкой? А может сразу предложить ему наличные? Или попытаться подойти к фюреру, и убедить его, что они стали жертвами вероломства? Или разыграть фракцию Геббельса, или найти кого-нибудь во власти, кто нуждался бы в деньгах и мог бы нажать на скрытые пружины? Или попробовать тайный контакт с молодыми социалистами, и, возможно, спланировать побег из тюрьмы? Они обсудили эти и многие другие планы, и будут держать их в уме, нащупывая свой путь в нацистской джунглях. В чём они были уверены, что какой бы план они не выбрали, они должны утвердиться в Берлине, как высокопоставленные фигуры в социальном плане и безупречные в художественном. Как наследники и интерпретаторы великого французского художника, покровители и друзья немецкого композитора. И так далее с помощью различных видов ухищрений они должны создать для себя красивую обертку.

В Вене всё оказалось совсем не сложно. Ланни снова вошёл в роль искусствоведа. В одном из этих полумертвых дворцов на Рингштрассе он наткнулся на голову мужчины кисти Хоббема. Он телеграфировал коллекционеру из Таксидо Парка. Сделка была завершена в течение двух дней, и, таким образом он заработал на свое длительное пребывания в Берлине, прежде чем приехал туда. Ирма была впечатлена, и сказала: «Возможно, Геринг, поручит тебе продать для себя картины из дворца Робина. Йоханнес получит сына в обмен на свои картины».

VIII

Они отклонились от маршрута для того, чтобы провести пару дней в Штубендорфе. Для них Курт Мейснер представлял собой крепость, которую необходимо было взять, чтобы армия могла двигаться дальше. Не было сомнений в том, Генрих уже написал, что Ланни становится сочувствующим национал-социализму, и это заставило Курта ответить: «Следите за ним, он на самом деле так не думает». Если Ланни хотел добиться успеха в качестве шпиона, вот здесь ему следовало начать, а первый шаг самый трудный.

Странно, как обновить старую дружбу и в то же время превратить её в нечто другое! Слушать новый фортепианный концерт Курта в пол уха, и в то же время думать: «Как ему сказать, что всё в порядке, и, как мне перевести разговор на Робинов?»

Было ли это из-за того, что музыка Курта, казалось, потеряла свою жизненность? В старину энтузиазм Ланни был безудержен. Все его существо захватывали те стремительные мелодии, его ноги шагали под те грохочущие аккорды, он был абсолютно уверен, что эта была лучшая музыка тех дней. Но теперь он подумал: «Курт посвятил себя этим политическим фанатикам, и все его мысли засорены их формулами. Он очень старается произвести глубокое впечатление, но на самом деле он повторяется».

Но Ланни не должен даже намекнуть на свою оценку. Он стал интриганом и двурушником, и с помощью искусства и художественной критики должен замаскировать свои идеи и свои мысли. Он должен был сказать: «Курт, это необычайно, твой финал представляет самую высокую точку, какую ты когда-либо достиг. Адажио оплакивало всё горе мира». Эти фразы музыкального восторга звучали глупо. Говоря их, он делал посмешище из дружбы, отобрал всю прелесть из гостеприимства, даже испортил вкус пищи, которую приготовила для гостей gute verstandige Mutter фрау Мейснер.

Но это сработало. Сердце Курта потеплело к своему старому другу, и он решил, что политические разногласия не должны заслонять всё хорошее, что было у оппонента. Позже, Ланни пошёл на прогулку в лес, оставив Ирму вести задушевные беседы с Куртом и провести работу, которая оказалась трудной для Ланни. Ибо, как ни странно, Ирма играла лишь отчасти, а наполовину была искренней. Она рассказала этому немецкому музыканту то, что она не говорила еще никому, и не думала, что когда-нибудь расскажет. Таким образом, она убедила его, и, конечно, он был тронут. Она объяснила, что Ланни был честен, и честно рассказал ей о своих политических убеждениях, прежде чем они подружились. Но она мало что знала о мире и не понимала, что означает быть социалистом или сочувствовать их идеям. А это означало встречи с самыми ужасными людьми, которые вмешивались в ваши дела, и вовлекали вас в свои. Среди них были не только искренние приверженцы, но и много обманщиков и искателей приключений, которые умели только, как попугаи, повторять лозунги! Ланни не мог отличить их друг от друга, да и кто бы смог? Это было похоже на выход в мир со снятой кожей, и любое насекомое могло вас укусить.

«И не только социалисты», – сказала молодая жена, – «но коммунисты, всевозможные смутьяны. Вы знаете, дядю Джесса, какой он невыносимый, и какие страшные речи он произносит».

«Таких как он, были миллионы в Германии», – ответил Курт. – «Слава Богу, что опасность миновала».

– Я умоляла и спорила с Ланни более четырех лет. В свое время я была готова сдаться в отчаянии. Но сейчас я действительно начинаю верить, что делаю некоторый прогресс. Вы знаете, какой Лан-ни. Он верит тому, что ему говорят люди. Но в последнее время он, кажется, начал понимать истинную природу некоторых людей, которым он помогал. Вот почему я хотела бы попросить вас, чтобы вы поговорили с ним. Он глубоко привязан к вам, и вы можете объяснить, что происходит в Германии, и помочь ему увидеть вещи в их истинном свете.

«Я много раз пытался», – сказал Курт, – «Но, казалось, я никогда ничего не достиг».

– Попробуйте еще раз. Ланни очень впечатлителен, и увидев, как работает ваше движение, он получит толчок к своим идеям. Он больше всего хочет увидеть решение проблемы безработицы. Как вы думаете, фюрер действительно будет в состоянии сделать это?

– Я говорил с ним, и я знаю, что у него есть реальные планы, которые сейчас начали осуществляться.

– Объясните это Ланни. Пока он здесь с картинами Марселя, он сможет посмотреть и осознать. Может показаться странным, что я позволяю ему продавать картины, когда у меня есть столько денег. Но я решила, что он должен что-то делать, а не испытывать унижение, живя на деньги жены.

«Вы совершенно правы», – заявил музыкант, впечатленный разумным решением этой молодой женщины, которую он представлял себе пустой светской красавицей. – «Ланни повезло иметь такую жену, которая так хорошо понимает его слабости. Уговорите его придерживаться какой-либо одной вещи, Ирма, и удерживайте его от погони за каждым блуждающим огоньком, встречающимся на его пути».

IX

Так встретились эти два друга детства и восстановили доверие. Жизнь сыграла с ними странные трюки, которые никто не мог предвидеть. Если вернуться в тихую саксонскую деревушку Гелле-рау, где они встретились двадцать лет назад, танцуя Орфея Глюка, мог ли тогда кто-нибудь предположить, что меньше, чем на год начнется мировая война, а пять лет спустя Курт в Париже, в качестве немецкого секретного агента, передаст десять тысяч франков дяде Джессу для возмущения французских рабочих! Или, предположим, если бы им рассказали о жалком художнике неудачнике, зарабатывавшим на хлеб, рисуя изображения на открытках, спавшим по ночам среди бомжей и изгоев Вены, что ему суждено двадцать лет спустя стать хозяином всей Германии! Что бы они сказали на это?

Но здесь был Адольф Гитлер, несравненный фюрер Фатерланда, единственный автор решения социальной проблемы и в то же время обладатель силы, способной воплотить это в жизнь. Курт объяснил, что делал Ади и что намеревался сделать, и Ланни слушал с глубоким вниманием. «Это звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой», – был комментарий молодого человека.

Композитор ответил: «Когда увидишь это, и тогда и поверишь». А про себя он сказал: «Бедный Ланни! Он хороший парень, но слабак. Как и все остальные в мире, он впечатлен успехами». Пробыв любовником Бьюти в течение восьми лет, Курт знал американский сленг, и подумал: «Он готовится вскочить на подножку»[159]159
  переити на победившую сторону


[Закрыть].

Молодая пара отбыла в Берлин, добившись в Штубендорфе всего, что хотела. Курт снова их друг, готовый поверить всем хорошим новостям о них. Они могли просить у него, при необходимости, рекомендаций для представления нужным лицам. Они могли пригласить его в Берлин на выставку Дэтаза, и использовать его музыкальную репутацию для своих собственных целей. Совесть Ланни не мучила. Это было не для себя, а для Фредди Робина. Фредди тоже был музыкантом, дитя Баха, Бетховена и Брамса так же, как и Курт. Многие композиции эти два немца играли вместе, и кларнетист дал композитору много практических советов для этого инструмента.

Когда Ланни упомянул Курту, что Фредди с мая месяца пропал без вести, Курт сказал: «О, бедный парень!»

И это было все. Он не сказал: «Мы должны заняться этим, Лан-ни. Часто бывают ошибки. И безвредный, добрый идеалист не должен расплачиваться за правонарушения других людей». Да, Курт должен был сказать так, но не захотел, потому что он стал законченным нацистом, презирающим и марксистов, и евреев, и не желающим пошевелить пальцем, чтобы помочь даже лучшему из них. Но Ланни собирался помочь Фредди и заставить Курта принять участие в этом предприятии.

Х

В тот день, когда Ирма и Ланни прибыли в отель Адлон, другой постоялец, пожилой американец, был жестоко избит группой коричневорубашечников, потому что тот не заметил марширующего отряда и не отдал нацистский салют. Когда он пошел в полицейский участок жаловаться на это, полиция предложила ему показать, как отдавать нацистский салют. Случаи, такие как этот, часто повторялись и становились плотиной на пути измельчающегося ручейка туристов. И это было на руку для искусствоведа и его жены, потому что делало их важными и заставляло уделять внимание Дэтазу и его работам. Все хотели показать, что у любителей искусства Берлина были не провинциальные вкусы, и что они открыты для всех ветров, что дули по всему миру.

Ланни рассказал о своем бывшем отчиме, у которого было сожжено лицо на войне, и который писал свои наиболее известные картины в белой шелковой маске. Его работы были в Люксембурге, в Национальной галерее в Лондоне и в музее «Метрополитен» в Нью-Йорке. Теперь Ланни, проводя его персональную выставку в Берлине, пригласил известного авторитета Золтана Кертежи руководить ею. Перед тем, как предоставить фотографии или другие материалы прессе, он хотел бы посоветоваться с Рейхсминистром доктором Йозефом Геббельсом и быть уверенным, что его планы будут одобрены правительством. Это было правильное заявление для контролируемой прессы. Такт приехавшего оценили, и его интервью уделили больше пространства, чем если бы он пытался получить его другим путём.

Ланни уже направил телеграмму Магде Геббельс, и ее секретарь позвонил и назначил встречу на следующий день. В то время, как Ирма оставалась в номере и практиковалась в немецком с горничными, маникюршами и парикмахерами, Ланни поехал на квартиру на Рейхстагплатц, поклонился и поцеловал руку первой леди Фа-терланда. Её положение, по-видимому, было таким, так как Гитлер был холостяком, а Геринг вдовцом. Ланни сопровождали два ливрейных лакея из отеля, которые осторожно внесли картины. Как это было в дни Марии-Антуанетты и её матери, императрицы Марии-Терезии Австрийской. «Сестра милосердия» была установлена при правильном освещении. И ей отдали должное. Когда фрау Рейхсминистр спросила, кто это был, Ланни не скрыл тот факт, что его мать, а также что она была хорошо известна в берлинском обществе.

Он объяснил Магде свое отношение к выставке. Ему посчастливилось узнать и получить разъяснения по этим великим произведениям от самого художника, который был ему отчимом. Так он стал любителем искусства с самого детства. Он помог собрать несколько больших коллекций в США, которые когда-нибудь станут государственной собственностью. Приятно было заработать деньги, но еще приятнее было иметь возможность удовлетворить свой вкус к красивым вещам. Ланни был уверен, что фрау Рейхсминистр могла понять это, и она согласилась. Он добавил, что целью выставки не являются продажи работ Дэтаза, так как он не хочет вывозить деньги из страны. Комиссии за приобретение немецкого искусства для американцев, которые он собирается получить, будут значительно превышать то, что он был готов продать. Он рассказал, как он только что купил работу Хоббема в Вене. И вопреки своему обыкновению, он назвал обе стороны сделки, и это впечатлило.

Кончилось тем, что Магда Геббельс объявила предлагаемую выставку достойным культурным мероприятием. Она сказала, что у фюрера очень определённые взгляды на искусство, он презирает эксцентричный современный материал, который является отражением плуто демократического еврейского упадка. Ланни объяснил, что он понял это. И это стало одной из причин его приезда в Берлин. Работы Дэтаза просты, как и всё великое искусство. Они чисты и полны благородным духом. Он был бы рад представить образцы, чтобы их заранее показать фюреру. И фрау Рейхсминистр сказала, что, возможно, это может быть организовано. Ланни предложил оставить картины и фотографии для герра Рейхсминистра, и его предложение было принято. При отъезде он испытал чувство надежды, что Марсель Дэтаз может стать популярным художником среди немцев. Он размышлял, слышал ли Марсель о нацистах в мире духов, и что бы он с ними сделал? Ланни захотелось сразу проконсультироваться с мадам Diseuse, но кто знает, что его непочтительный экс-отчим может ляпнуть в комнате для сеансов!

XI

Второй задачей Ланни был контакт с обер-лейтенантом Фурт-вэнглером и приглашение его и его жены на ужин. Он пояснил, что желал бы показать картины Его превосходительству герру министр-Президенту генералу Герингу. Из газет только что сделало известно, что фельдмаршал РейхсПрезидент фон Гинденбург произвёл министр-Президента в генералы рейхсвера. Обер-лейтенант подтвердил эту новость и выразил радость по этому поводу. Ему было несколько неловко, что его начальник просто Гауптман, хотя под его командой было несколько генералов прусской полиции.

Ланни сказал, что он уверен, что Его превосходительство должен быть любителем искусства. Он предположил, что новая мебель в официальной резиденции, большой черный стол и шитые золотом бархатные шторы должны выражать вкус Его превосходительства. Штабной офицер признался, что это так, и пообещал упомянуть о Дэтазе великому человеку. Ланни рассказал, что в течение последних трех месяцев он был в Лондоне, Париже, Нью-Йорке, Каннах и в Вене. Молодой нацист, который никогда не был за пределами Германии, был впечатлен и хотел бы знать, что говорят в мире о фюрере и его достижениях. Ланни заявил, что боится, что в мире не получают ясную картину того, что происходит. По-видимому, представители национал-социалистов за рубежом не слишком эффективно выполняют свои обязанности. Он рассказал о вещах, которые он слышал от разных лиц, имеющих важные титулы и должности. А также об усилиях, предпринятых им для объяснений и доказательств – и о том, что слышал от лорда Уикторпа. Ланни добавил, что у него есть несколько предложений, которые он будет рад сделать Его превосходительству, если этот занятый человек сможет выкроить время, чтобы их услышать. Молодой штабной офицер ответил, что он был уверен, что это так и будет.

Ланни ни разу не упомянул имя Робина. Он хотел посмотреть, произнесет ли его обер-лейтенант сам. Это даст ему представление, пользуется ли он доверием у Геринга. Ближе к концу вечера, в то время как Ирма испытывала свой немецкий на высокой и весьма неуклюжей деревенской леди, которая была фрау обер-лейтенант, офицер спросил: «Кстати, герр Бэдд, что слышно от вашего молодого еврейского друга?»

– Ни слова, господин обер-лейтенант.

– Это, конечно, странно.

– Я надеялся на результаты запросов, которые вы любезно предложили сделать.

– Я сделал все, что мог, герр Бэдд, но без результатов.

– Я думаю, что в суматохе прошлой весны, различные группы действовали более или менее независимо, и учёт может быть несовершенным.

– Уверяю вас, герр Бэдд, в Германии таких вещей не случается. В офисе Geheime Staats-Polizei есть полная картотека, охватывающая каждый случай любого человека, который находится под арестом за любое преступление, или под каким-либо обвинением даже малейшего политического характера. Я не думаю, что ваш друг мог быть арестован за, скажем, вождение в нетрезвом виде.

– Он не пьет, и он не водит, герр обер-лейтенант. Он изысканно и виртуозно играет на кларнете, и является преданным учеником ваших классиков. Если сказать ему начало какой-либо цитаты из Гете, он завершит ее и скажет, что это за работа и где найти эту цитату.

– Это действительно слишком плохо, герр Бэдд. Что вы можете предложить мне.

– Мне кажется, что молодой человек может быть в каком-либо месте заключения за пределами Пруссии, и поэтому его имени нет в вашей полицейской картотеке. Предположим, например, что он был в Дахау?

Ланни пристально наблюдал за своим компаньоном по ужину. Но если офицер и почувствовал неладное, то он был искусным актером. «Ваш друг не может быть в Дахау», – заявил он, – «если он не баварец. Будучи берлинцем, он должен быть в Ораниенбурге или другом месте поблизости. Однако, если вы хотите, я сделаю запрос через Reichsregierung, и посмотрю, что из этого выйдет».

«Это очень любезно с вашей стороны», – заявил Ланни. – «Это больше, чем я мог осмелиться просить вас в то время, когда вы и ваши соратники так сильно заняты. Позвольте мне отметить, что, несмотря на то, что имя молодого человека на самом деле Фредди, некоторые чиновники могут записать его Фридрихом, или даже Фрицем. Кроме того, возможно, что кто-то может установить имя, которое носил его отец в городе Лодзь, как Рабинович».

Штабной офицер вынул записную книжку и должным образом записал все эти пункты. «Я обещаю сделать все возможное, герр Бэдд», – заявил он.

«Возможно, будет лучше, если вы не будете беспокоить Его превосходительство по этому вопросу», – добавил приезжий. – «Я знаю, что он самый занятой в мире человек, и я не хочу, чтобы он думал, что я приехал в Берлин, чтобы раздражать его своими личными проблемами».

Офицер штаба произнёс: «Он является одним из тех великих людей, которые знают, как делегировать полномочия и не перегружать себя деталями. Он имеет время для общественной жизни, и я уверен, что ему будет интересно услышать, что вы можете сообщить о внешнем мире».

Дипломат под прикрытием сообщил: «Я получил реакцию министерства иностранных дел Великобритании на речь Его превосходительства в Женеве. Лорд Уикторп был действительно очень потрясен ею. Вы знаете, как это. Британцы привыкли в последние годы вести себя, как заблагорассудится. Возможно, им было слишком легко, герр лейтенант. Я сомневаюсь, что им будет так же легко в будущем!»