Текст книги "Кормление (ЛП)"

Автор книги: Энтони Райан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Из соседней комнаты донесся приступ кашля, влажное клокотание было слышно даже сквозь звуки выстрелов и бухающую музыку из зала. Они с Таксо обменялись взглядами, и его тяжелая челюсть с вечной щетиной на лице скорчила гримасу, после чего он повернул свое кресло-каталку и вернулся к работе. – Пришли слухи о завтрашнем собрании мэра, – сказал он. – Мы должны пойти.

– Это будет просто Флак, который скажет всем, что беспокоиться не о чем, и мы должны забыть о последней переправе. Больше ничего не будет. А у меня есть работа.

– Ковыряться в Подземке – это работа, да?

– Разве ты только что не получил в руки новый процессор? И, может, у меня сбилась математика, но я насчитала там две лишние упаковки пайка, которых не было вчера.

Она видела, как напряглись тяжелые мышцы его спины, и поняла, что он готовится к повторению их любимого спора. Таксо ненавидел то, что она делала, независимо от того, сколько техники она ему приносила. Но она знала, что его гнев в основном направлен на самого себя, поскольку у него не было веских причин, почему она должна остановиться. Свежий всплеск кашля из другой комнаты предотвратил неизбежную эскалацию криков, и Лейла поднялась с кресла, испытывая чувство вины и благодарности. – Я лучше проверю, как он там.

В эти дни Стрэнг в основном находился в большом, заставленном множеством полок помещении, которое раньше служило фильмотекой кинотеатра. Однажды он объяснил, что вместо дисков в проекторы подаются полоски прозрачного материала, называемого целлулоидом, на котором отпечатаны тысячи отдельных фотографий. Поэтому таким заведениям, как Electric Palace, – артхаусным кинотеатрам, – как он их называл, – требовалось много места для хранения. Что стало со всем этим целлулоидом, оставалось загадкой, ведь когда они въехали, в комнате были лишь пустые, покрытые пылью полки. Вместо плоских стальных банок на полках теперь стояли книги.

Стрэнг собирал их с тех пор, как она его знала.

Одни он выменивал, другие выкрадывал из домов в Старом городе в те времена, когда там еще было относительно безопасно появляться при свете дня. Городская администрация содержала своеобразную библиотеку, но в основном это были технические справочники, а также множество учебников по истории и медицине. В коллекции Стрэнга была почти вся художественная литература, и каждое слово он перечитывал по меньшей мере дважды.Ей было стыдно за то, что она задерживалась у полок, пока его кашель не утихал. Сидеть и беспомощно наблюдать за его конвульсиями, изредка сплевывая розовую мокроту в тряпку, было ее самым отвратительным занятием. По крайней мере, он сидит, подумала она. Всегда крупный мужчина, даже больше Таксо, с каждым днем он казался все более исхудавшим. Некогда внушительные, густо покрытые татуировками мышцы его рук и плеч местами истаяли до костей. И все же в его взгляде, устремленном на нее, когда она вышла с затененных полок на многоцветный свет витражной лампы на прикроватной тумбочке, промелькнула частичка былой жизненной силы.

– Услышала сирену, – сказал он, и в его голосе прозвучал лишь легкий вздох упрека, когда он добавил: – Ты ведь ходила, не так ли?

– Я всегда так делаю. Ты же знаешь. – Она села в офисное кресло рядом с его кроватью и встряхнула коробку, которую Велна дала ей, прежде чем поставить ее на стол. – Аспирин. Велна передает тебе привет.

– Чушь собачья. – Это слово сопровождалось тревожным гортанным хрипом, который, к ее облегчению, не перерос в очередной приступ хрипоты. – Как поживает старый демон?

– По-прежнему не любит, когда ей напоминают о долгах.

Они обменялись короткой улыбкой. Он рассказывал ей множество историй о первых днях существования Редута, когда они строили стену. Даже тогда Велна была той, к кому шли, когда нужно было что-то, чего нельзя было получить в другом месте. Некоторые старики говорили о том времени с ностальгией, даже с любовью, но Стрэнг ясно дал понять, что Редут был рожден в крови и неустанном труде. В тусклых младенческих воспоминаниях Лейлы все это представлялось смутной мешаниной из рядов палаток, электрифицированных заборов и ночных выстрелов. Она знала, что Стрэнг взял ее туда, найдя где-то в Старом городе, одинокую, шатающуюся четырехлетнюю девочку. Она помнила женское лицо, которое теперь все отчетливее видела в зеркале, кошмарный сон с беготней и криками, но первая встреча с человеком, который спас ей жизнь, досадно отсутствовала.

– Я бы предпочел получить тот экземпляр »Блик Хауса, – который она скрывала от меня годами, – сказал Стрэнг, взглянув на аспирин.

– А я бы предпочла получить лекарства, которые, по ее словам, нельзя принимать.

Лейла тут же пожалела о сказанном. Обычно они обходили стороной его болезнь. С Таксо он говорил об этом просто и честно, повторяя слова доктора Пиллера о прогрессирующих инфекциях и важности регулярного отхаркивания. Но с ней он этого не делал. Тем не менее она знала, чем он болен. Она знала природу болезни, разъедающей его легкие. Она даже знала названия лекарств, которые могли бы ее остановить. Амоксициллин, кларитромицин, доксициклин. Антибиотики широкого спектра действия, как называл их док Пиллер. Все они теперь были более редкими и ценными, чем все, что она могла бы выкопать из Подземки.

– Сегодня я нашла медь, – сказала она. – Но не смогла ее извлечь. Завтра смогу. Тогда и посмотрим, насколько сух этот старый демон. Могу поспорить, она даже «Блик Хаус» подкинет. – О собаках она не упомянула. Насколько Стрэнгу было известно, в Подземке не было хищников. Тем не менее его и без того изможденное лицо выражало и неодобрение, и вину. Он не был столь громогласен, как Таксо, когда речь заходила о том, что она занимается уборкой мусора, но она знала, что он ненавидит это еще больше.

Он начал что-то говорить, но она прервала его, потянувшись к книге на столе и открыв ее на отмеченной странице. Он все еще читал, когда кашель позволял, но ему приходилось держать книги близко к глазам.

Они еще не нашли пару очков, от которых у него не было бы мигрени.

– Готов? – – спросила она.

Он встретил ее взгляд, и она увидела в нем одновременно благодарность и стыд, прежде чем он моргнул и снова улегся на кровать. Подушки были расположены так, чтобы его верхняя половина всегда была приподнята, иначе жидкость в легких могла задушить его во время сна. – Конечно, – сказал он, закрывая глаза. – На чем мы остановились?

Лейла сглотнула и моргнула, чтобы слова на странице не расплывались. – Глава шестая: Баскервиль-холл. В назначенный день сэр Генри Баскервиль и доктор Мортимер были готовы, и мы отправились в Девоншир, как и было условлено. Мистер Шерлок Холмс доехал со мной до вокзала и дал мне последние напутствия. . .'

3

Стадион был одним из старейших зданий в Нью-Сити-Редуте, вычурным классическим памятником из кирпича и мрамора тех времен, когда архитекторы не особо заботились о доступе для инвалидных колясок. Поэтому Лейле и Таксо пришлось приехать пораньше, чтобы избежать давки в туннеле, ведущем к игровому полю. Но даже в это время там уже было многолюдно. Люди заполняли овал многоярусных сидений, окружающих поле, а перед сценой выстроилась целая очередь крашеров. Само поле было поросшим травой и местами асфальтированным, что позволяло Таксо ориентироваться в грязи и лужах, оставшихся после дождя. У деревянных барьеров, установленных перед линией крашеров, они обнаружили Дреша, который добродушно торговался с парой агрисов в зеленых фуражках.

– По два пайка на каждого? – насмешливо спросил Дреш у веселого человека с ящиком яблок. – Ты мог бы просто выхватить у меня нож. Это было бы честнее.

Женщина, стоявшая у продавца яблок, была куда менее приветлива, она хмурилась и отмахивалась от него рукой. – Два чита – вот цена, парень. Плати или проваливай. – Это явно была не первая ее жалоба за день.

– Как насчет одного чита за яблоко? – предлож

ил Таксо, опускаясь на стул. Когда женщина начала произносить очередные ругательства, Таксо полез в свою подседельную сумку и достал пару деревянных колышков с аккуратно нарисованными словами «Electric Palace Theater. – И два билета на сегодняшний показ фильма » Плохой день в Блэк-Роке.

– Видела его шесть раз, – сказала женщина.

– Когда же вы, ублюдки, найдете что-нибудь новенькое?

Тем не менее она взяла колышки и дернула головой в сторону мужчины с коробкой, чтобы он передал товар.

– Раньше они делали засахаренные яблоки, – пожаловался Дреш, когда пара агри ушла. Он вытер фрукт рукавом, прежде чем откусить. – Неплохо, однако.

– Урожай сахарной свеклы в этом году не удался, – сказал Таксо. – Какое-то заражение, я слышал. Как дела, юноша?

– Еще дышу, так что не могу пожаловаться, старина. – Дреш обменялся ударом кулака с Таксо, а затем обратил ожидающий взгляд на Лейлу. – У тебя есть что-нибудь для меня?

– О, да. – Лейла наблюдала, как светлеет его лицо, пока она доставала из своей сумки два номера. Они были старыми, со свернутыми краями и поблекшими цветами, но Дреша это не волновало.

– Сорвиголова и судья Дредд, – сказал он, проводя пальцами по неправдоподобно мускулистым фигурам на обложках. – Когда я был там в последний раз, Велна сказала, что у нее их нет. Я всегда знал, что ты нравишься ей больше, чем я.

– Единственное, что ей нравится, – это хорошая сделка. – Лейла окинула нервным взглядом быстро заполняющиеся места и толпу. Большая аудитория на собрании предвещала неприятности, особенно если у уважаемого мэра были плохие новости. – Может, нам стоит отойти в сторону, – предложила она Таксо.

– К черту. Я хочу видеть его лицо, когда он говорит. Так легче определить, когда он лжет. Если все начнется, просто держитесь за мою коляску и не высовывайтесь.

Нервы Лейлы становились все более напряженными по мере того, как их количество росло, и она переложила свой рюкзак на спину. Она просунула руку внутрь, чтобы можно было легко достать оружие. В дополнение к ножу у нее был утяжеленный свинцом сап и баллончик с сильнодействующей смесью аммиака и перца. Она услышала множество гневных голосов и увидела судорожное недовольство на многих лицах. Больше всего недовольства вызывали извечные темы с техобслуживанием и лекарствами. Агрис и Конс жаловались на изношенные инструменты и сломанные двигатели, а другие, более напряженные голоса говорили о пожилых родственниках с недолеченным артритом и детях с крупом. Где-то продавцы яблок вели все более громкий спор о ценах.

– Вы, ублюдки из Агри, просто паразиты. Набиваете себе морды и грабите нас вслепую...

Спор был резко заглушен огромным визгом из стадионного громкоговорителя, когда на сцене появился Техник в белой форме, чтобы проверить микрофон. После нескольких

регулировок он покинул сцену, и тогда зрители услышали гимн города. Он был написан во время Восстания и, по словам Стрэнга, первоначально содержал несколько куплетов вдохновляющей мелодии. В последующие годы текст песни постепенно начал исчезать из публичного исполнения. Люди просто сочли их неудобными.

Вопреки ожиданиям, мэр Флэк появился не сразу. Вместо этого его опередила группа из шести человек, все в черных кепках, по которым можно было понять их роль, даже если бы они не были сразу узнаваемы. Они выстроились в шеренгу, создавая видимость военной строгости, которая, по мнению Лейлы, почти комично противоречила их внешнему виду. Кроме фуражек, их одежда не была однородной, местами даже растрепанной. Однако присутствие самых знаменитых крестовых города дало серьезную подсказку о характере сегодняшнего объявления, спровоцировав изменение настроения толпы. Лейла не назвала бы звук, прокатившийся по стадиону, оптимистичным, но в нем уже не было той злости, что была несколько секунд назад. Обиженный покупатель яблок даже перестал спорить с Агрисом.

Тлеющее недовольство возобновилось, когда на сцену поднялась коренастая фигура мэра Флэка. Его роль делала его самым важным человеком в Редуте, но и самым ненавистным. Поэтому Лейла никогда не могла заставить себя полностью разделить ненависть своих сограждан. Никакие пайки не могли убедить ее, да и любого человека с мозгами, согласиться на его работу. И все же его трудно было не полюбить, в том числе благодаря его постоянному выражению мрачной решимости, когда он появлялся на публике. У него были тупые, грубые черты лица человека, на которого постоянно сыпался такой груз порицания, что он стал восприниматься лишь как крик толпы, слишком невежественной, чтобы осознать свои обязанности.

– Граждане Нового городского редута, – начал Флэк своим хриплым, бескомпромиссным тоном. – Я не стану тратить ваше время на пустые банальности и, как, уверен, многие из вас с облегчением услышат, расскажу о ежеквартальных результатах исследования производства и содержания.

Он сделал паузу для последующего смеха, который оказался не более чем россыпью стонов и несколькими недовольными смешками. – Факты таковы, что последний переход прошел не очень хорошо. Как вы все знаете, и предыдущий тоже. Дважды все члены Специальной группы погибали, пытаясь доставить в город самые необходимые припасы. Встаньте сейчас вместе со мной и почтите их жертву своим молчанием.

Он отошел от микрофона и опустил голову, закрыв глаза. Молчание в память о павших Крестовых должно было длиться две полные минуты, но в этот раз Лейла отсчитала всего шестьдесят секунд до его окончания.

– Их имена будут выгравированы на стене, – сказал Флэк. – Наряду со многими, кто отдал все ради нашего будущего. Пусть они никогда не будут забыты. – Он снова сделал паузу, окинув толпу ожидающим взглядом. Ответ последовал медленно, но достаточно громко, чтобы понять, что большинство присутствующих согласились присоединить свои голоса к ритуальному эху.

– Пусть они никогда не будут забыты.

– Значит, так. – Флэк кашлянул, прежде чем продолжить в отрывистых, деловых тонах, с уверенностью и самообладанием. Однако Лейла подозревала, что есть причина, по которой он держит руки сцепленными за спиной. – По очевидным причинам Специальная группа поиска сейчас нуждается в новобранцах. Соответственно, сегодня утром я санкционировал новый отбор, который начнется через три дня.

По толпе пробежала волнующая дрожь ожидания. Отбора не было уже больше года. Ходили слухи о причинах, но большинство сходилось на том, что Флэк не одобрял азартные игры и общий беспорядок, порождаемый подобными мероприятиями. Публичные развлечения в Редуте были редкостью, поэтому любые зрелища неизменно привлекали значительные толпы. Это создавало головную боль для крашеров, а также вызывало уродливый страх перед возможными беспорядками. На последнем Отборе произошла массовая драка между агрисами и консами. Несколько человек погибли, когда крашеры вмешались, используя свой типично безудержный подход к борьбе с толпой. То, что Флэк был готов рискнуть еще одним подобным бедствием, многое говорило о нынешнем состоянии Специальной поисковой группы, как он и бюрократы из городской администрации их называли. Все остальные называли их просто Крестовыми.

Была и еще одна возможная и более тревожная причина провала недавнего Отбора. Когда Лейла была маленькой, Городская администрация каждый год проводила перепись населения, вывешивая результаты для всеобщего обозрения. – Сто двадцать девять тысяч, – вспомнила она слова Стрэнга, когда он прищурился на доске объявлений. – Больше, чем я думал. – В течение следующих нескольких лет население росло, но не намного. Затем, три или четыре года назад, городская администрация прекратила перепись населения. Теперь никто не знал, сколько людей живет в Редуте, но не нужно было быть гением, чтобы понять, что рекруты уже не те, что раньше.

– Действуют правила стандартного набора, – продолжал Флэк, пробиваясь сквозь гул возбужденных голосов.

– Кандидаты должны быть полностью дееспособными и в возрасте от восемнадцати до тридцати лет. Кандидаты из Строительства, Поддержания и Сельского хозяйства должны получить разрешение своего куратора команды, прежде чем подавать заявку. Также... – Тяжелые брови Флэка сошлись в косую линию, когда он обвел взглядом стадион. – Любая форма азартных игр во время Отбора строго запрещена, равно как и употребление алкоголя на публичных испытаниях. Эти требования будут неукоснительно соблюдаться. К злостным нарушителям будут применены Высшие санкции.

После этого на стадионе воцарилась тишина. Высшая санкция обычно применялась к самым страшным преступникам. Отправка убийц, насильников и им подобных за стену на произвол судьбы была редким наказанием, но вызывала мало сочувствия у граждан. Применять это самое суровое наказание к азартным игрокам и шайнерам было чем-то новым.

– Должно быть, уже отчаялись, – услышала она ворчание Таксо, прежде чем голос мэра вновь наполнил стадион.

– Думаю, сейчас уместно, – сказал Флэк, – присоединиться к выражению признательности Специальной поисковой группе за их мужественные и самоотверженные усилия. – Отцепив руки от спины, он повернулся к линии крестовых и начал хлопать. Потребовалась пауза в несколько секунд и несколько тяжелых взглядов мэра, прежде чем люди в толпе начали присоединяться к нему. Некоторые делали это с нарастающим энтузиазмом, дополняя свои аплодисменты свистом или называя имя своего любимого Крестового.

– Ты всегда доберешься, Стэйв! – – кричала женщина неподалеку, подняв обе руки и упираясь ими в барьер.

Объект ее обожания почти не отреагировал. Самый старший из Крестовых, Стэйв был среднего роста, но мускулистого телосложения. Его лицо, возможно, было высечено из гранита, так как не выражало никаких эмоций, кроме, как полагала Лейла, раздражения. Реакция его товарищей по Крестовому была неоднозначной. Эйлса, подтянутая женщина рядом со Стэйвом, закатила глаза в знак презрения, а несколько других явно наслаждались вниманием, улыбаясь и махая толпе. Лейла заметила, что это были самые молодые из группы. Некоторые, возможно, еще даже не успели переправиться. А вот Стэйв и Эйлса совершили их немало, потеряв при этом товарищей. В частности, Стэйв потерял больше, чем большинство. Из трех последних переходов только он вернулся живым.

Трижды он появлялся у стены один, вся его команда погибла, включая Рехсу, его жену, которая была не менее знаменитым штурманом «Во Вне.

Флэк постарался продлить аплодисменты, но к тому времени, когда он снова заговорил, люди уже начали расходиться. Он произнес множество банальностей об опасности ложных слухов и напомнил о запрете на нелицензированные публичные собрания и «эгоистичную, преступную практику несанкционированной торговли. – Когда он, напрягая голос, провозгласил: – Вместе мы стремимся к будущему Редута!, – поле было уже на четверть пустым.

Дреш удалился, когда Флэк и Крестовые покинули сцену, увлеченные погружением в свои комиксы, а Лейла и Таксо остались ждать, пока стадион освободится. Она не смотрела на него, но чувствовала тяжесть его взгляда. Она совершила ошибку, приняв задумчивый вид.

– Нельзя, – сказал Таксо. – Это убьет его.

Она ничего не ответила, опустившись рядом с ним, когда он начал катить себя к туннелю.

Но ответ все равно прозвучал в ее голове: Если я не сделаю этого, то убью его.

Кухла ждала их у входа в Электрический дворец, вышагивая со сложенными на груди руками. Она поприветствовала их натянутой гримасой. – Я вызвала дока, – сказала она. – Мне пришлось.

Кашель Стрэнга больше походил на крик. Глубина боли, проявившаяся в шквале жестких, скрежещущих хрипов, заставила Лейлу замереть у двери в его комнату. Как всегда, когда становилось плохо, ей приходилось бороться с желанием убежать. Пойти на крышу и переждать. Пусть Таксо разбирается с этим. Она никогда не поддавалась этому желанию, всегда заставляя себя переступить порог. Сегодня она впервые пожалела, что не сделала этого.

– Сконцентрируйтесь, – повторил док Пиллер, приседая перед сгорбленным Стрэнгом, который продолжал кашлять. – Запомните ритм. Вдыхайте на три счета. Выдох – на четыре.

Как Лейла никогда не могла ненавидеть мэра Флэка, так и док Пиллер ей никогда не нравился. Худощавый мужчина средних лет, он обладал аурой невозмутимости, которая в лучшем случае раздражала, а в худшем – была черствой до жестокости. Она пыталась напомнить себе, что, будучи врачом клиники искусств, его роль требовала эмоциональной брони, выходящей далеко за рамки нормы. Но все же суровая черствость этого человека раздражала.

Она подошла к Таксо и увидела, как Стрэнг пытается подчиниться, но неровный, похожий на пилу вдох быстро перерос в очередной приступ кашля. Его грудь судорожно вздымалась, а лицо исказила гримаса агонии, после чего рот открылся, чтобы выпустить густую струйку крови.

– Все в порядке, – сказал док Пиллер, собирая кровь в миску, которую держал под подбородком Стрэнга. – Давайте попробуем еще раз. На три счета...

Лейла не могла отвести взгляд от миски. Она была уже наполовину заполнена, содержимое было темным и вязким.

– Все!

Это слово сопровождалось брызгами красной слюны с губ Стрэнга, его взгляд был устремлен на Лейлу. В его переполненных гневом глазах она увидела мольбу.

– Тебе лучше уйти, – сказал Таксо, сжимая ее руку. – Все в порядке. Я буду здесь.

Снова нахлынувший стыд сменился дрожью облегчения. Ей не нужно было оставаться. Она не должна смотреть, как он умирает. – Я должна... – начала она, но Стрэнг прервал ее очередным хлюпаньем крови.

– Иди!

Вырвав руку из хватки Таксо, она убежала.

Некоторое время она сидела на кровати, обхватив руками подтянутые колени и борясь с желанием накрыть голову подушкой, чтобы заглушить негромкий, но настойчивый звук кашля Стрэнга. Сарай на крыше, где она спала, был небольшим, но прочным, всегда защищенным от дождя и ветра. Он достался ей в наследство от ранней юности: Стрэнг построил его для нее из материалов, украденных во время Восстания. Это было неспокойное время постоянных споров и гормональных бунтов, когда она по нескольку раз в неделю грозилась уйти. Изначально она сама начала строить эту штуку, но Стрэнг, не спросив разрешения, взял проект на себя, когда ее скрепленная гвоздями мерзость развалилась на части. С годами то, что было убежищем буйного подростка, стало ее основным жилым пространством и желанной каморкой для уединения, когда отношения с Торном становились интимными. Стены украшали фотографии, вырезанные из наименее любимых книг Стрэнга, среди которых особенно выделялись пейзажи Анселя Адамса. В детстве эти горные и лесные пейзажи казались ей приглашением к бесконечным приключениям, и даже сейчас они притягивали ее. Она смотрела на долины Йеллоустоуна, когда заметила, что Стрэнг перестал кашлять. Через некоторое время она услышала тихий шелест голосов за дверью.

Поднявшись с кровати, Лейла вышла из сарая и подошла к краю крыши, посмотрела вниз и увидела на дорожке Таксо, Кухлу и Дока Пиллера.

– У тебя должны быть знакомые, – говорил Таксо. – Люди с лекарствами. Мы можем заплатить.

– Как и все остальные, кто меня попросит, мой дорогой старый друг, – ответил док Пиллер. Склонность к покровительственным ласкам была еще одной причиной, по которой он ей не нравился. – По крайней мере, они так утверждают. И у меня для них тот же ответ, что и для вас: у меня нет ничего, что могло бы правильно лечить его состояние. И я не знаю никого, кто мог бы это сделать. Сложные, трудноизготовляемые лекарства были продуктом Мира. Больше их никто не производит. Ни здесь, ни где-либо еще, насколько нам известно. Нам сказали, что некоторые из них еще можно найти в Харбор-Пойнте, но с учетом того, что в последнее время переправы идут так плохо... – Он прервался и извиняюще пожал плечами.

– Они

нашли рюкзак Слатт, – сказа л Кухла. – Мы подумали, может быть...

Док Пиллер прервал ее, покачав головой. – У меня есть друг в центральной клинике. В пакете были в основном батарейки, проводки и несколько бутылок оксиконтина. – Он коротко и горько рассмеялся, а затем прослезился, заметив недоуменный гнев Кухлы. – Болеутоляющее лекарство, вызывающее сильное привыкание, – пояснил он. – Мерзкая штука. Вполне логично, что после того, как мир канул в Лету, некоторые из них еще остались. В любом случае, ему это тоже не поможет.

Лейла перебирала в уме каждое слово доктора, зацикливаясь на двух особенно: Харбор-Пойнт. Крестовым доводилось бывать в разных местах, но она знала, что большинство грузов поступает из Харбор-Пойнта.

– Мне очень жаль, моя дорогая, – продолжал док. – Но я считаю, что ситуация достигла той стадии, когда самое большее, что мы можем сделать, – это позаботиться о его комфорте.

Лейла поняла, что не хочет, чтобы кто-то из них задавал очевидный вопрос, но Таксо все равно задал. – Как долго?

– Невозможно сказать наверняка. Учитывая состояние его легких, возможно, месяц. Хотя вам следует приготовиться к внезапному ухудшению. – Он протянул Таксо небольшую бутылочку. – Концентрированный диаморфин, любезно предоставленный другом-агри, который работает на маковом поле. Это поможет справиться с болью и... – Он сделал паузу, черты лица сложились в приглушенную гримасу. – На случай, если станет хуже.

Ей захотелось ударить его. Спрыгнуть с крыши и нанести сильный удар прямо в центр его лица. Не из-за его бессердечия, а потому что он был рядом. Ударив кого-то, можно было сбросить давление, нараставшее в груди, и она не могла причинить вред Таксо или Кухле. Вместо этого она отвернулась, крепко обняла себя за плечи и уставилась на тусклый свет «Искусства» и город за его пределами.

После полусерьезного отказа док Пиллер принял оплату за диаморфин в виде шести пайковых читов и удалился. Лейла не смотрела ему вслед, зная, что перед соблазном пойти за ним будет трудно устоять.

– Я зайду завтра, – услышала она слова Кухлы. – С супом.

Лейла повернулась, чтобы посмотреть, как она уходит. Исчезающий звук ее шагов сопровождался повышенным голосом Таксо. – Ты спускаешься? – – позвал он. – Или ты действительно хочешь, чтобы я забрался наверх?

Оказавшись на лестнице, она ухватилась за балюстраду, на предплечьях выступили вены, но потом она заставила их расслабиться. Таксо не спросил, как она себя чувствует, и ничего подобного, что вызвало у нее чувство благодарности, но не настолько, чтобы заглушить неловкую смесь гнева и беспомощности, бурлящую в ее нутре.

– Ты слышала, что он сказал. – Его голос звучал странно для ее ушей, гораздо спокойнее и контролируемее, чем следовало бы.

– Харбор-Пойнт. У них есть все, что ему нужно. Крестовым дается право выбрать одну вещь, которую они могут привезти с собой. Это стоит риска.

– Так сказал Торн?

Лейла крепче вцепилась в балюстраду, чтобы выпустить из себя вспышку гнева. Таксо недолюбливал Торна. Стрэнгу нравился, но Таксо никогда не питал к нему теплых чувств, и она знала, что он не пролил много слез, когда отправился за стену. Однако до сих пор он всегда любезно избегал этой темы. Теперь же, похоже, сдержанность не имела значения перед лицом ее решительной глупости.

– Ты видела, что сделал с ним Отбор, – сказал он с безжалостной настойчивостью. – И он даже не выдержал...

– Стрэнг умирает, черт возьми! – – вклинилась она, решив, что тоже может быть безжалостной. Она повернулась, чтобы встретить бледное негодование на лице Таксо, не желая уклоняться от него. – Он умрет, если я не смогу достать ему необходимые лекарства. Это же так просто.

Она ожидала большего гнева, поэтому последовавшее молчание лишь еще больше накалило обстановку. – Ты помнишь Внешний мир? – спросил наконец Таксо. В его голосе чувствовалась твердость, которая заставляла ответить, и неотвратимое осознание того, что ей лучше послушать, что он скажет.

– Не так уж много, – ответила она, немного успокоившись. – В основном мелочи. Игрушки, с которыми я играла. Другие дети в детской. И дым. Когда началось Кормление, я помню, что было много дыма.

– А кормщики? Ты их помнишь?

На этот раз она ничего не сказала, поскольку было ясно, куда он клонит.

– Нет, – продолжил Таксо. – Ты не помнишь, потому что никогда их не видела. Если бы видела, тебя бы здесь сейчас не было. Это не просто больные люди, превратившиеся в дикарей. Они вообще не люди. Все, что ты знаешь, – это истории, которые ты слышала с детства, и даже я не знаю, правдивы ли они. Кормление было безумной попыткой добраться до редута. Кошмар, который я изо всех сил стараюсь забыть. В те времена, если ты видел Кормщика, то был уверен, что через долю секунды будешь мертв. Но я видел их, Лейла, этими двумя глазами. Я видел достаточно, чтобы понять: как только я окажусь за достаточно высокой стеной, за которой можно спрятаться, я больше никогда не выйду во внешний мир. Лейла, какой бы злой ты ни была, они злее. Как бы ты ни была быстра, они быстрее. И их больше, чем нас. Почему, по-твоему, так мало Крестовых возвращаются в наши дни? Внешний мир нам не принадлежит. И не принадлежит со времен Кормления.

– Если бы ты мог идти, разве бы ты не пошел?

Вопрос вызвал молчание, которое причинило ей больше боли, чем если бы он взорвался от гнева. Оно длилось до тех пор, пока после долгого вздоха Лейла не прошептала: – Прости. – Снова молчание, пока она не согласилась повернуться к нему лицом. – Мне жаль.

Его лицо было суровым, но в нем не было ярости, которую она ожидала увидеть. В основном она видела просто очень обеспокоенного человека. – Как думаешь, что это с ним сделает? – – спросил он. – Знать, что ты там?

– Не говори ему. Скажите, что я сбежала. Не могла смотреть, как он... как это происходит. Скажи ему, что я нашла работу в Агри или что-то в этом роде.

– Он всегда знает, когда я лгу, что бы я ни сказал.

Он возненавидит тебя за то, что ты ушла, и возненавидит меня за то, что я тебе позволил.

– Пока он еще дышит, я приму всю его ненависть. И ты мне не позволишь. Я просто делаю это.

Она прошла мимо него, решив поспать как можно дольше. Патруль крашеров должен был проверить вход в Подземку ранним утром, и она хотела пройти через него, как только они выйдут.

Его голос заставил ее остановиться у двери в театр. – Ты не пройдешь отбор.

Она не стала кричать в ответ, а лишь устало, но совершенно уверенно пробормотала, поднимаясь по трапу в свою комнату. – Да. Пройду.