Текст книги "Кормление (ЛП)"

Автор книги: Энтони Райан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

 КОРМЛЕНИЕ
 ЭНТОНИ РАЙАН

– Мастер рассказывать истории.

Марк Лоуренс

– Увлекательная история выживания, пронизанная захватывающим действием, которое становится еще более захватывающим благодаря высоким ставкам... Частично I Am Legend, частично The Last of Us, и, возможно, с некоторым запахом Fallout или Mad Max– в стиле укрепленных поселений.

-FanFiAddict

– Райан успешно переходит от эпического фэнтези к постапокалиптическому триллеру в этой пульсирующей вампирской истории... Поклонники The Last of Us будут в восторге.

-PublishersWeekly

– Постапокалиптическая история, которую поклонники The Last of Us или The Walking Dead без раздумий добавят на свои полки, получая от нее огромное удовольствие... Сделайте себе одолжение, купите эту книгу так быстро, как только сможете до нее добежать.

-SFFInsiders

Покойному сэру Кристоферу Ли.

герою войны, монстру, убийце, лорду ситхов, волшебнику,

и, конечно же, вампиру.

– Какое проклятие – быть бессмертным.

С дальнего севера до них донесся слабый вой ветра, и дядя Генри и Дороти увидели, как длинная трава склоняется волнами перед надвигающейся бурей.

– "Удивительный волшебник страны Оз

Л. Фрэнк Баум

1

Она услышала сирены в то же время, что и собак. Не обращая внимания ни на то, ни на другое, она продолжала тянуться к трубе, нащупывая блестящий металл в дюймах от кончиков пальцев.

– Лейла, – сказал Дреш, перейдя на шепот, как они всегда делали в Подземке.

– Я знаю, – прохрипела она в ответ. Наклонив тело, она протиснулась в щель еще глубже, пока ее пальцы не коснулись прохладной гладкой поверхности блестящей металлической трубы. Длиной около ярда и толщиной с большой палец, но все равно очень ценная.

– Надо идти. – Исчезающий шепот Дреша утих, а сирены и собаки продолжали эхом разноситься по окружающему лабиринту туннелей и руин. Тявканье и рычание собак было громче, чем глубокий вой сирен.

– Сейчас, – добавил он, ткнув ее в лодыжку, чтобы усилить акцент.

В ответ Лейла пробормотала какую-то нецензурную брань, а ее лицо прижалось к чему-то, из чего текла непрерывная струя жидкости, которая, как она надеялась, была водой. Она закрыла рот от едкого вкуса и изогнулась, чтобы в последний раз ухватиться за блестящий металл. Когда ее рука сомкнулась на предмете, она издала вздох триумфа и облегчения.

– Лейла!

– Хорошо, – прошипела она, выпуская медную трубку и выбираясь из щели. – Он застрял. Придется вернуться.

На узком лице Дреша мелькнула гримаса разочарования, после чего он бросил настороженный взгляд в оба конца туннеля.

– Не могу понять, слева они идут или справа.

Закрыв глаза, Лейла попыталась разобрать далекий вой сирен и шум быстро приближающейся стаи. В Подземке звук играл с собаками, как и они с ней. Ненавистно умные, они иногда шумели в одну сторону, чтобы вы пошли в другую, направляя вас в темный уголок, где затаилась остальная стая. Они не были большими, эти Недотепы, названные так много лет назад каким-то забытым комиком. Поколения подземного существования породили нечто, напоминающее бледную, слишком крупную крысу, – продукт охоты, в которой злобность преобладала над размерами. Но отсутствие массы не делало их менее злобными, особенно когда их раздражали вторжения на их территорию.

– Оба, – сказала Лейла. Посмотрев вверх, она поиграла лучом фары по переплетению труб, арматуры и бетона. – Мы должны подняться.

Плечи Дреша поникли, и он проглотил стон. Когда они только начинали исследовать эту опасную, но прибыльную площадку, его тощая фигура позволяла ему ориентироваться в тесных проходах почти так же легко, как и ей. Прошедшие годы превратили тощую фигуру в атлетическое телосложение, добавив изрядное количество мышц к некогда жилистым конечностям. Теперь было ясно, что ему трудно пробираться через тесные лабиринты Подземки. На его руках виднелись шрамы от многочисленных царапин и порезов – свидетельство его решимости не позволить ей рыскать в одиночку.

– Ты первая, – сказал он.

Лейла не стала спорить. Все равно у нее был лучший глаз, чтобы найти тропу в Подземке. Поправив рюкзак, который был легче, чем хотелось бы, благодаря скудной добыче, она подпрыгнула, ухватилась за арматуру и втащила себя в зазубренную трубу из рассыпавшегося материала. Она карабкалась с легкостью, с которой Дреш никогда не мог сравниться, – давно отточенные инстинкты искали наименее загроможденный путь, который к тому же предлагал самые надежные опоры для рук. Когда она поднялась на дюжину футов, из туннеля внизу донеслись гневные вопли и рычание. Лейла прислушалась к вокальному репертуару собак и услышала нотки настоящей злобы в хоре, который преследовал их, пока они продолжали бежать. Как ни страшны были собаки, они оказались плохими альпинистами.

По мере того как они приближались к верхним уровням Подземки, сирены постепенно заглушали песню собачьего разочарования. Звук не был постоянным: каждый улюлюкающий взрыв длился три секунды, после чего следовала пауза такой же продолжительности. Все в Редуте Нового города знали, что это значит, и многие уже столпились у стены, чтобы посмотреть на предстоящее зрелище. Лейла, как никто другой, чувствовала притяжение сирен и вскоре должна была занять свое место среди зрителей. Однако, как всегда, перспектива наполняла ее не только предвкушением, но и ужасом.

– Давай, давай, – призывал Дреш, открывая огромную стальную дверь, чтобы она могла вылезти наружу. – У меня есть три цента на то, что Рукер будет единственным, кто вернется.

– Три? – Поднявшись на ноги, Лейла смахнула с одежды накопившуюся грязь и бросила на него пренебрежительный взгляд. – Ты выбросил на ветер неделю еды из-за ставки на большие шансы?

– Большие ставки означают большие выигрыши. – Он захлопнул дверь и пустился бегом, стремясь поскорее добраться до стены.

– Подожди, – сказала она, опускаясь на колени и собирая цепь и висячий замок. – Сначала надо запечатать это.

– Какой в этом смысл? Сюда никто никогда не спускается. – Он говорил это не каждый раз, но все же достаточно часто, чтобы это раздражало. Торн никогда не говорил этого. При этой мысли его кольнуло чувство вины. Дреш не был его братом, и сравнение было несправедливым. Кроме того, при всем том, что она любила в Торне, он был куда более ущербным из них двоих. Старший из их троицы на несколько лет, он помнил Кормление с такой ясностью, с какой они никогда не могли. Ясность, которая заставляла его запирать все в бутылку, когда он не спал, и кричать об этом по ночам. У нее на руке до сих пор был шрам, который он оставил, поцарапав ее в своей маниакальной ярости. Его крайнее самообвинение при виде этой раны заставляло его еще больше отстраняться. Она всегда задавалась вопросом, не привело ли его чувство вины за ее шрам к единственному и неразумному решению, а затем и к стене. Когда Торна не стало, она стала брать Дреша с собой, когда отправлялась на поиски. Это была скорее обязанность, чем доброта.

– Нет. – Лейла пропустила цепь через стальные скобы на двери и затянула ее. – Они никогда не приходят сюда, когда приходим мы. Ржавчины нет, видишь? Значит, ее регулярно меняют. – Она не стала добавлять, что у крашеров есть график проверок, который она запомнила, а он – нет. Хотя Дреш и был добр по натуре, он мог проявить злобную угрюмость, когда ему напоминали о его ограничениях.

Лейла защелкнула висячий замок и вставила ключ в отверстие. Если не считать взлома, то создание собственного ключа для этого замка было одним из самых гордых ее достижений, хотя она и не могла этим похвастаться. – Кроме того... – она выпрямилась, одарив его безразличной улыбкой, – мы же не хотим, чтобы собаки вышли, правда? Или что-нибудь еще.

Дреш лишь нахмурился и продолжил пробежку, поправляя шарф на лице. Они шли с подветренной стороны того, что городские управляющие называли «Санитарным комплексом, – а все остальные – «Свалкой. – Курганы отходов образовывали постоянно меняющуюся гряду холмов, скрывая от любопытных глаз вход в Подземку. По словам Стрэнга, когда-то это было скопление дорог и надземных переходов, перемежающихся с топливными и электрическими зарядными станциями. Ворота, ведущие в пригородные и промышленные районы, ставшие основой для Нового городского редута, были разбомблены в середине Кормления, чтобы перекрыть западные подступы к одному из немногих оставшихся пригодных для обороны мест. После возведения стены городские управляющие постарались замостить руины, но поверхность оставалась неустойчивой и непригодной для строительства. Теперь это была еще одна запретная зона, которую посещали только такие, как она и Дреш.

Вонь от Типа дополнительно отпугивала случайных зрителей. Любой, увидев их, решил бы, что они пришли присоединиться к десяткам людей, роющихся в курганах в поисках чего-нибудь съестного. Лейла и сама когда-то так делала, но потом поняла, что под ногами лежат настоящие сокровища, если ты готов рискнуть своей шеей, чтобы их заполучить.

Они пробирались через ряды домов, примыкающих к Пути, в основном пустые, поскольку мало кто мог вынести этот запах. Шайнеры окликали их из выдолбленных зданий, скорее в надежде, чем в ожидании. Когда их игнорировали, некоторые бросали оскорбления с разной степенью страсти, но никто не пытался препятствовать или преследовать. Сияние, которое они пили, плохо влияло как на зрение, так и на подвижность.

Протискиваясь, а иногда и пропихиваясь сквозь толпу, они добрались до участка стены, выходящего на самый короткий отрезок пустоши, отделяющий Новый городской редут от огромного, покрытого руинами Старого города. Стена была шестьдесят футов высотой и двадцать толщиной – сплошной барьер, опоясывающий город и являющийся единственной причиной его дальнейшего существования. Поднявшись по извилистой лестнице на самый верх, Лейла обратила внимание на вделанные в бетон железные таблички, на каждой из которых значилось название специального строительного батальона и перечислялись погибшие в лихорадочной спешке при возведении стены. Стрэнг возглавлял один из таких батальонов, и она сохранила смутные воспоминания о нем в те дни: желтая каска на голове, бесконечная череда распоряжений бригаде. Тогда он был намного выше.

На вершине парапета стояли ряды многоярусных скамеек, обеспечивавших всем присутствующим хороший обзор, что свидетельствовало о неизменной популярности таких мероприятий. Однако, опасаясь шаткости конструкции, Лейла всегда предпочитала размещаться у балюстрады. Дни возвращения неизменно вызывали волнение, но сегодня все было иначе. Лейла видела множество людей, сжимавших в руках свои ставки, глаза которых горели жадностью и надеждой. Но еще больше людей смотрели на Старый город с молчаливым отчаянием на лице. Их руки были в основном пусты, хотя их доля в исходе была, пожалуй, самой высокой среди всех присутствующих. Два последних перехода не вернулись, и это был первый подобный случай за последние четыре месяца. Ухудшающаяся погода добавляла тяжелого настроения. Небо затянуло густой пеленой серых туч, и Лейла могла видеть далекие завесы дождя, скрывающие глубины руин. В перерывах между взрывами сирен она слышала, как несколько раз повторили фразу «небо кормщика.

– Есть идеи, сколько их? – спросил Дреш у одного из людей в толпе. Невысокий бородатый человек с зажатой в обеих руках пачкой букмекерских читов. На нем был костюм в полоску, гораздо более чистый, чем он сам, и достаточно свободный, чтобы было понятно, что когда-то он был более солидным. Лейла предположила, что он надевает его только в дни возвращения. Его взгляд едва оторвался от темных очертаний Старого города, когда он дернул головой в сторону сторожевого поста. На крыше стояло трио крашеров – громоздкие фигуры в залатанных бронежилетах, придававших им пестрый вид, из-за чего некоторые называли их «клоунами, – хотя редко кто слышал их в свой адрес. Один крашер смотрел в луковицу телескопа на треноге, другой держал в одной руке планшет, а в другой – рацию. Третий крашер как раз пристраивался за винтовкой, которая была длиннее его самого. Сирена должна была взвыть при первом же взгляде телескопа на переправляющуюся группу, созывая тех, кто был наиболее заинтересован в исходе.

– Они не говорят, – хмыкнул мужчина в костюме в полоску. Его взгляд метнулся к читу в руке Дреша. – Кого ты выбрал?

– Ракера.

Бородач щелкнул языком. – Только одного? Плохая тактика, сынок. Слишком большие шансы. Поставил на Рукера, Луказа и Слатта. Даже деньги. До этого она сделала шесть...

Его голос заглушил еще один взрыв сирены. На этот раз он продолжался на несколько секунд дольше, прежде чем затихнуть. В толпе воцарилась холодная тишина, которую разломил резкий окрик Крашера с винтовкой. – Крестовые в поле зрения! Счет два!

– Черт! – – выругался про себя бородач, крепче сжимая свои читы. – Все еще в нем. Ракер и Слатт. Ракер и Слатт...

Вариации его мантры повторяли другие люди в толпе. Разные имена или комбинации имен. Большинство из них Лейла уже слышала, ведь для того, чтобы приобрести дурную славу в Редуте, требовалось всего несколько удачных переходов.

Она подумала, что Дреш многое может сказать о его суждениях: он был единственным, кто постоянно бормотал « Ракер».Крашер у телескопа заговорил, быстро перебрасываясь словами, которые Лейла почти не уловила: – Кормщик на открытом месте!

– Высылаю! – – огрызнулась женщина с винтовкой.

Через долю секунды оружие взревело, отдача сильно толкнула ее в плечо. Лейла обвела взглядом неровную линию зданий напротив в поисках признаков столкновения или какого-либо движения, но ничего не увидела. Крашеры обычно сообщают об убийстве, но снайпер бесшумно передернула затвор, выбрасывая длинную латунную гильзу, и вернула взгляд в прицел. Спустя долгие тридцать секунд крашер с оптическим прицелом снова заговорил, тон его был отрывистым, но не настолько, чтобы Лейла не услышала горькую ноту неудачи: – Крестовый ранен.

По толпе пробежала рябь проклятий, громче всего от тех, кто подстраховался. Теперь только одно имя могло претендовать на победу, да и то не гарантированную.

– Это Слатт, – сказал Пинстрайп. Он прижался к балюстраде, его изрезанные черты светились почти маниакальной энергией, когда он голодными глазами осматривал пустырь. – Должно быть, так и есть». – Крестовый на открытом месте! – – крикнул крашер, хотя Лейла все еще не могла различить никаких изменений, кроме углубляющегося оттенка собирающихся облаков.

И тут она увидела его – слабое движение у края руин.

– Кто это? – – спросил кто-то, и этот вопрос вызвал всплеск возбужденного бормотания.

– Это женщина, – отозвался другой голос, и Лейла, оглянувшись, увидела высокого мужчину, поднявшегося со скамей и прижавшего к глазам монокль. Другие люди с различными древними приборами подтвердили его суждение, и Лейла услышала, как чаще всего повторяется имя «Слатт.

– Так и знал! – восторгался Пинстрайп. Он прижимал к груди свои читы, словно драгоценное, хрупкое существо, если его прижать к груди. – Знал! Знал! – По тону его ликования Лейла догадалась, что это, возможно, один из немногих моментов в его жизни, когда ему доказали, что он в чем-то прав.

– Она не бежит, – сказал человек с моноклем. – Почему она не бежит?

Лейла уже могла различить фигуру, хотя она была еще слабой. Потянувшись, чтобы разглядеть ее получше, она убедилась, что человек с моноклем прав. Фигура двигалась неровной, сутулой походкой. Минуты тянулись, пока она приближалась к стене, в какой-то момент она упала, но затем медленно встала на ноги, чтобы продолжить путь.

– Кровь, – сказал человек с моноклем, на этот раз не так громко. – Я вижу кровь. Она ранена. – Пауза, его лицо сморщилось вокруг оптики. – Я вижу ее лицо. Это Слатт.

– Кормщики хреновы! – Пинстрайп зарычал, прижав руки к груди. – Ублюдки...

Наблюдая за тем, как пораженная женщина, пошатываясь, пробирается по лужам и канавам, Лейла вспомнила, почему она ненавидит дни возвращения. Это, в свою очередь, пробудило в ней желание поразмышлять о том, почему она никогда не могла удержаться от того, чтобы не прийти посмотреть.

Это в последний раз, сказала она себе, зная, что это ложь. Стрэнг никогда не приходил на них, даже до того, как заболел. Да и мне не стоит.

Слатт, ветеран Крестового похода, за плечами которой было шесть путешествий через Старый город и все, что лежало за ним, остановился в пятидесяти ярдах от стены. Лейла уже могла видеть темные пятна на одежде и то, как дрожат от боли ее руки, когда она пытается удержаться на ногах. Сделав несколько шагов назад, она проиграла эту битву и опустилась на колени. Лейла почувствовала укол стыда за то, что ее больше интересовала стая Слэтта, чем ее страдания. В нем определенно что-то было, но он не казался слишком тяжелым.

– Группа поиска! – – крикнул крашер с рацией. – Развернуть поисковую группу! – Его лицо помрачнело, когда рация пропищала что-то в ответ. – Кормщиков не видно! Разверните эту чертову команду!

Дождь начал накрапывать, пока со стены спускали веревки. Ливень был сильным, частично скрывая квартет крашеров, каждый с винтовкой на спине, спускающихся по стене. Лейле уже доводилось видеть подобное, но не так давно. Она отметила, что в прошлый раз все крашеры в команде были оснащены по меньшей мере четырьмя магазинами на каждого. Теперь же у каждого из них был только один. Моргая от дождевой воды, она смотрела, как они спешат к Слэтт, которая теперь лежала без движения. Трое направили винтовки в сторону Старого города, а четвертый присел возле упавшей женщины.

– Уже достаточно темно, – прошептал рядом тонкий женский голос. Лейла не повернулась, чтобы посмотреть на говорившую, но в этих словах слышался груз воспоминаний. – Кормщики всегда любили дождь...

Дождь застилал серой пеленой то, что произошло дальше, но не настолько плотной, чтобы полностью скрыть это. Крашер, сидевший у Слэтт, сгорбился, как предположила Лейла, пытаясь скрыть, что приставил пистолет к голове пораженного Крестового. Если так, то это было напрасно. Эхо выстрела сделало результат очевидным. – Ублюдочные крашеры! – – прошипел кто-то, на что ему быстро ответили мрачной отповедью. – Они должны. Нельзя брать ее, если она собирается превратиться.

Толпа начала редеть, когда крашеры взобрались на стену. Лейла увидела, что человек в полосатом костюме уже ушел, оставив после себя россыпь читов. Незваные гости остались, поднявшись со своих мест, чтобы поглазеть на группу захвата, которую перетаскивали через балюстраду, и все взгляды были прикованы к рюкзаку, который они несли.

– Лекарства есть? – – позвала женщина в рваном дождевике. Разумеется, ответа она не получила, так как рюкзак быстро переправили на пост охраны. После этого толпа рассосалась, хотя Лейла заметила нескольких человек, которые продолжали сидеть на скамейках, не обращая внимания на дождь. Большинство плакали.

– По крайней мере, они забрали ее вещи, – сказал Дреш, когда они спустились по лестнице. – В них наверняка есть медикаменты. Они несут смешанный груз.

– Я знаю, – сказала Лейла. Она понимала, что он старается быть добрым, но беспокойство, завязавшееся в ее нутре, сделало ее тон более жестким, чем ей хотелось бы. – Тебе лучше вернуться домой, – сказала она ему. – Я пойду к Велне. Завтра мы все разделим. Ты хочешь чего-нибудь особенного?

– Как обычно, – ответил он, пожав плечами, и на его узком лице появилась принужденная улыбка. Отмытое от грязи дождем, это угловатое сочетание костей и мышц было привлекательным, особенно когда на нем проступало врожденное сострадание. – Должно быть, у нее были лекарства, – добавил он и, повернувшись, побежал прочь под дождем.

Вздохнув, Лейла согласилась с тем, что он, вероятно, прав.

Слэтт взяла с собой лекарства, но с одной упаковкой вероятность того, что Стрэнг получит свою долю, даже если она принесла то, что нужно, была близка к нулю.

2

Велна всегда издавала один и тот же звук, когда осматривала вещи, которые приносила ей Лейла. Это было нечто, смешивающее задумчивое хмыканье и скрежет ее обесцвеченных зубных протезов. Лейла поняла, что тон звука мало что значит, но его продолжительность может рассказать о многом. Сегодня, когда Велна подняла одну из многочисленных пар очков, висящих у нее на шее, чтобы просмотреть разложенные на прилавке товары, звук был коротким. Зная, что сегодня ее вознаграждение будет скудным, Лейла подавила вздох.

– Только на четверть, – сказала Велна, встряхивая бутылку с отбеливателем, которую Лейла, рискуя рукой, достала из-под шатко стоящей бетонной плиты. – А это... – руки с печеночными пятнами перебирали различные провода и изолированные жилы, – я могу достать где угодно.

– Только не аудиоразъемы, ты не сможешь, – сказала Лейла.

Она старалась, чтобы в ее голосе не было ни капли тепла. Любопытно, что для владельца магазина Велна не любила торговаться и не терпела споров. Ее нетерпимость подкреплялась молчаливой, но весомой персоной Лерона, огромного мужчины, который всегда сидел у окованной железом двери в магазин Велны. Она была заперта даже в часы работы, и ходили легенды о судьбе тех, кто был достаточно глуп, чтобы проверить ее надежность.

Велна снова издала звук и возобновила осмотр, на этот раз более долгий. Лейла проанализировала богатства, разложенные на полках за спиной старухи. Большая часть наиболее ценных товаров была скрыта от глаз, но Велна любила выставлять на всеобщее обозрение то, что большинство ее клиентов никогда не могли себе позволить. Среди эклектичной коллекции пишущих машинок, стеклянных шаров, часов, фарфоровой посуды и книг один предмет всегда привлекал внимание Лейлы. Расположенная в витрине из стекла на верхней полке пара кроссовок, черных с белой изогнутой полосой сбоку, притягивала ее взгляд как магнит. Ее собственные башмаки были сделаны так же хорошо, как и все в Редуте, – из резины и кроличьей кожи, сшитые с тщательностью и мастерством. Но они требовали ремонта каждые несколько недель, и Лейла, как бы ни была она быстра, знала, что, если ей удастся надеть на ноги туфли из кожи, она побежит гораздо быстрее. Велна с явной злобой заверила ее, что они Лейле по размеру. Их никогда не носили.

Так называемая ограниченная серия, понимаешь?

Даже во времена мира они стоили больше, чем ты, любовь моя.«Я же говорила тебе в прошлый раз, что схемы мне нужны больше всего на свете, – сказала Велна, вновь привлекая внимание Лейлы. – Процессоры и все такое.

– Если их нет, я не могу их принести. – Тщательно продуманная формулировка, поскольку Лейла действительно открутила печатную плату с процессором из разбитого ноутбука, который Дреш обнаружил под разгромленным офисным столом. Перед тем как прийти сюда, она убрала его в один из своих тщательно спрятанных тайников возле рынка. У Велны была привычка наугад приказывать Лерону проверить ее рюкзак на предмет того, что она может утаить.

– Один паек, – объявила Велна. – И одна выдача для того, кого зовут.

– Его зовут Дреш, – сказала Лейла. – И мне нужны лекарства, а не еда. – Она сделала паузу, не желая делиться ценной информацией, но не видя другого выхода. – Антибиотики. Ты знаешь, что это то, что мне нужно. Я могу заплатить. Сегодня я нашла медь. Я принесу ее завтра.

Велна вскинула голову, чтобы снять с носа очки, и удивленно вскинула бровь.

– И если бы ты принесла ее мне, я все равно не смогла бы продать тебе антибиотики, любовь моя. Дело в том, что их нет. Мой знакомый в больнице уже несколько недель не может достать ни одного"."Сегодня было возвращение.

Крестовым это не удалось, но Слатт подобралась к стенам.

Они привели ее стаю...

– Я знаю. Но, будь уверена, все, что в нем было, уже ушло к тем, кто может заплатить гораздо больше, чем ты.

Думаю, мы оба знаем, что у тебя есть только один способ заполучить все лекарства.

В этих словах содержалось предложение, которое Велна высказывала и раньше, но Лейла предпочла проигнорировать. Сегодня же она почувствовала, что ее передернуло сильнее, чем ей хотелось бы.

– Я не настолько глупа, – сказала она, ненавидя подавленную дрожь в голосе, потому что знала, что Велна ее услышит. Наверное, думает, что сделает на мне ставку. Старая жадная сука. У нее в запасе был еще один гамбит, который она редко использовала, потому что реакция Велны на эту тему могла быть непредсказуемой. – Ты знаешь Стрэнга, – сказала Лейла. – Ты у него в долгу. За старые времена...

– Все, что я ему задолжала, было возвращено много лет назад, – вклинилась Велна, в ее голосе прозвучали тревожные нотки. – С процентами, любовь моя. Не пытайся дергать меня за ниточки. Мне это не нравится. И я тебе говорила: Никаких чертовых лекарств.

Ее взгляд был жестким, но Лейла выдержала его, сопротивляясь желанию проверить, не поднялся ли Лерон со своего кресла.

Как и любому хищнику, в присутствии Велны не стоило проявлять слабость.Эта женщина редко проявляла уважение, но Лейла заметила, как старуха снова издала звук, и ее накрашенные розовым губы слегка скривились. – Два пайка, – сказала она.

– Два пайка, и я добавлю немного аспирина.

Ее губы снова сжались в жесткую, ровную линию. – Не испытывай меня больше.

Она выбрала извилистый путь домой, поскольку в Искусстве предсказуемость была неразумной привычкой. Это был не самый худший район в Редуте, но и не самый лучший. Настоящие банды, как в Гарнизоне или на Берегу реки, здесь встречались редко, но воровство по-прежнему представляло угрозу. Ножа Лейлы обычно хватало на то, чтобы отвадить любого, кто захочет взглянуть на ее пожитки без приглашения. Но когда на удачу нарывались более отчаянные или одержимые блеском, ей приходилось не просто вертеть лезвием. К счастью, благодаря непрекращающемуся дождю она могла беспрепятственно пройти по различным пешеходным дорожкам и подземным переходам, которые образовывали этот старый комплекс театров и конференц-залов.

Рядом со входом в центральный комплекс располагался ряд блестящих хромированных букв с надписью «Муниципальный центр искусств и зрелищ.

В отличие от многих других объектов инфраструктуры, буквы оказались устойчивы к разрушению и порче на протяжении многих лет, а хром блестел как никогда, даже под дождем. Войдя в мрачный интерьер, она поднялась по спиральным бетонным ступеням на верхние уровни. Люди, которых она встречала в лабиринте коридоров и вестибюлей, довольствовались радушными кивками в знак приветствия, поскольку знали ее достаточно хорошо, чтобы не пытаться завязать разговор. Большинство из них были пожилыми людьми с растущим списком недугов, поэтому они больше не беспокоились о лестницах и полагались на команду по раздаче пайков. Некоторые жили здесь со времен Мира. Тогда Художественный был местом, где люди скорее собирались, чем жили, но несколько музыкантов и разных артистов оказались в его стенах, когда Кормление началось всерьез.Как обычно, вечером Кухла сидела и играла на своей виолончели на открытой дорожке, соединявшей главное здание Искусств с меньшим строением, которое Лейла называла домом. Кухла делала это независимо от погоды, воздвигая большой, изрядно подлатанный зонт, чтобы отгородиться от дождя, когда возникала такая необходимость. Лейла никогда не могла удержаться, чтобы не послушать. Когда она была моложе, Кухла восприняла ее увлечение как желание научиться игре на инструменте и попробовала взять несколько уроков. Однако Лейла так и не смогла заставить свои пальцы выстраивать аккорды в нужной последовательности, и ей быстро наскучило.

Ее юная сущность всегда находила заброшенные и часто неизведанные уголки Редута более привлекательными, чем обучение в школе.

Когда городская администрация закрыла школы, двенадцатилетняя Лейла радовалась своему освобождению.

Кухла улыбнулась Лейле, но играть не перестала. Она узнала мелодию: – Канон Пахельбеля в D» – не все уроки были забыты. Кухла играла ее только тогда, когда чувствовала себя подавленной. По ее натянутой улыбке и взгляду на дальний конец дорожки Лейла поняла, что сегодня Кухла навестила Стрэнга. Почувствовав, как в ее нутре затягивается узел, Лейла заставила себя улыбнуться и пошла дальше.

Вывеска над входом замерцала, когда она приблизилась. Так обычно происходило во время дождя, независимо от того, сколько времени Таксо тратил на подсоединение проводов. Над доской, на которой мелом разными цветами было написано: – Театр »Электрик Пэлас«, – объявляющий вечерний сеанс:

Классические четверги возвращаются с захватывающим двойным биллом

Родди Макдауэл в фильме "Лесси возвращается домой

&

Хамфри Богарт в фильме «Сокровища Сьерра-Мадре.

Один билет на один вход – дополнительные напитки – возврата нет.

Молча поблагодарив удачу за то, что пропустила первую половину сеанса, Лейла вошла в фойе, чтобы оказаться под громогласным саундтреком к ключевой сцене из «Сьерра-Мадре»– моменту, когда они переворачивают камень, чтобы обнаружить чудовище Гила. Лейла поборола желание задержаться у входа в зрительный зал и посмотреть, как это происходит. Она смотрела эту сцену бесчисленное количество раз и могла наизусть повторять диалоги. И все же это никогда не надоедало. Взглянув на зрителей, заполнивших кресла – у них почти всегда был аншлаг, независимо от предлагаемого фильма, – она увидела восторженные лица в основном пожилых зрителей, которые чувствовали то же самое.

Поднявшись по пандусу в проекционную будку, она обнаружила Таксо, сгорбившегося у своего верстака, паяльник которого испускал пар, пока он творил волшебство над какой-то древней техникой.

Рядом стоял поднос с корзинками нетронутых жареных каштанов.

– Я же говорила, что они не будут продаваться, – сказала Лейла. Она отцепила свой рюкзак, бросила его на скамейку рядом с ним и опустилась в старое кресло, которое было больше похоже на клейкую ленту, чем на кожу. – Зубы стариков не ценят орехи.

Таксо не отрывался от своей работы, пожав широкими плечами.

– Стоит попробовать. Надо же что-то делать с тех пор, как аппарат для приготовления мороженого умер своей последней смертью.

– Торт, – сказала Лейла. – Все любят торты.

– Пекарь берет слишком много. – Таксо отложил паяльник и со стоном выпрямил спину, а затем обратил внимание на пакет Лейлы. – Мило, – сказал он, извлекая плату с процессором. – Скоро ей понадобится новый.

Он бросил короткий обеспокоенный взгляд на проектор. Когда-то компактная техника, заключенная в прочный пластик, благодаря бесконечным модификациям теперь напоминала какое-то мутировавшее существо. Из его обнажившихся внутренностей прорастали мириады проводов, подключавшихся к различным накопителям и банкам питания. Единственной частью, которая осталась прежней и незаменимой, была линза. Она изливала на экран сине-белый поток магии с тех самых пор, как они заняли это место и закончили работу над стеной. Где Таксо нашел проектор, оставалось загадкой. Лейла замечала на его лице отблеск стыда всякий раз, когда возникал этот вопрос, что указывало на какой-то темный, лучше всего не обсуждаемый поступок. Темное или нет, но она была благодарна ему за это. Приманка проектора и старых дисков, которые он воспроизводил, позволяла им неплохо питаться все эти годы.