Текст книги "Метод супружества (ЛП)"

Автор книги: Энн Малком

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Глава 10
«Потрясение»

– Привет, детка, – здоровается Кип, бросая ключи в корзинку у двери. Этот жест и приветствие такие обыденные. Такие естественные.

Пункт в графе «веду себя как настоящий муж».

Он улыбается с теплотой и лукавством в глазах, снимая ботинки, прежде чем подойти, чтобы поцеловать меня и схватить за задницу.

Еще один пункт в графе «настоящий муж».

– Я весь день думал о том, чтобы трахнуть тебя, – бормочет он мне в губы.

Несмотря на поцелуй, хватание за задницу и то, как он вкладывает секс в каждую произнесенную букву, у моего тела нет обычной реакции.

Имею в виду, я смутно возбуждена, потому что живой человек.

Но меня переполняет леденящий до костей страх, который не может уменьшиться даже самым горячим желанием.

Кип отступает назад, хмуро глядя на меня, заметив отсутствие реакции. Он каким-то странным образом чувствует мое тело.

Но это может быть по-дружески. Качественный секс заставляет партнеров чувствовать тела друг друга, и невербальные знаки согласия.

– Что случилось? – спрашивает он, и его поведение резко меняется. – Тебе звонил юрист? Что-то не так? – его голос звучит сердито, даже обеспокоенно. Как будто ему не все равно, если что-то пошло наперекосяк.

С другой стороны, он, скорее всего, беспокоится о последствиях обнаружения правительством США нашего мошенничества, а не о моей депортации.

– Эм, нет, это не имеет никакого отношения, – говорю я, избегая его взгляда.

Чувствую себя гребаным подростком, рассказывающим своему отцу, что я залетела или что-то в этом роде.

Как будто у меня неприятности.

Пальцы Кипа хватают меня за подбородок, чтобы приподнять его, так что мне приходится посмотреть на него, либо зажмуриться, как ребенок

Я встречаюсь с его взглядом цвета морской волны. Это тяжело. Волнительно. Кажется, что ему почти… не все равно.

– Это что-то плохое, ты даже не смотришь на меня, – мягко говорит он.

Проклятье.

Мне ничего не остается. Я не могу затягивать с этим.

Сорви пластырь, сучка.

– Я беременна, – выпаливаю. – Я… беременна. Уже, наверное, около месяца. Не говорила тебе, потому что сама не совсем в это верила, и потому что у меня, эм, своего рода… есть некая история, поэтому подумала, что это не важно, – мой желудок скручивает, думаю, не слишком ли рано я ему говорю, вдруг мой организм завтра избавится от этого ребенка.

– Но это, э-э, думаю, возможно, это важно, – бормочу. – Если посмотреть на это с другой точки зрения. Конечно, что-то все еще может случиться, потому что всегда случается, но кажется, что невозможно избегать или лгать, потому что последние два дня моя голова постоянно над унитазом, и ты бы заметил. Еще и сиськи.

До этого момента мои сиськи были только чувствительными. Кип заметил это, потому что уделяет им особое внимание. Он просто подумал, что я слишком возбуждена. Когда-то это было так. Но теперь их внешний вид начал меняться. Более темные соски. Много вен.

И это только начало.

Кип не проронил ни слова с тех пор, как я все выпалила. Черт, не уверена, моргал ли он вообще. Все еще держит меня за подбородок, стоит там, и пялится, на лице застыло что-то похожее на шок.

Это имеет смысл.

Новость довольно шокирующая.

– Ты это спланировала? – тихо спрашивает он.

Мне не понравился его спокойный тон. На самом деле, от этого волосы на затылке встали дыбом, а кровь похолодела.

Это ужасно.

Но сам вопрос приводит в бешенство, так что, к счастью, все уравновешивается, и я не съеживаюсь, как жеманная сучка, или что-то в этом роде.

– Что? – спрашиваю я, сдерживая свой тон, отступая от него.

Лицо Кипа остается холодным, ничего не выражающим.

– Ты это спланировала? – он яростно указывает на мой плоский живот.

Настолько, что я едва ли не вздрагиваю.

– Ты, блять, издеваешься надо мной? – спрашиваю я.

– Нет, я, блять, не издеваюсь, – рычит он. – Тебе нужно было выйти замуж, чтобы получить Грин-карту – прекрасно. Нам нужно жить вместе для приличия – мне насрать. Потом я трахаю тебя, потому что нас влекло друг к другу – и это тоже хорошо, – он шагает вперед.

Рефлекторно я отступаю, и чертовски ненавижу себя за это.

– Ты говорила, что мне не нужно надевать презерватив, – продолжает он тем же спокойным тоном. – Я никогда не соглашался на подобное, но не думал, что у тебя есть причина лгать, и был слишком увлечен этой гребаной киской, так что поверил. Так глупо. Так чертовски глупо, – он хлопает себя по лбу тыльной стороной ладони. Сильно.

Мое тело хотело содрогнуться от страха, чувства перенеслись на годы назад, когда мужчина действительно пугал меня, когда причинял боль, но я вздернула подбородок, чтобы дать ему понять обратное. Или пусть он думает так.

– И какая, скажи на милость, по-твоему, у меня причина забеременеть намеренно? – спрашиваю я, раздражаясь больше. Это помогает подавить страх.

– Ты думаешь, я хочу заманить тебя в ловушку? – продолжаю. – Тебя? Строителя, который слишком много бухает, живет практически в нищете, у которого, к счастью, нет венерических заболеваний, и чье единственное достоинство в том, что он может отлизывать как чемпион? – я прижимаю тыльную сторону ладони к собственному лбу. – Да, именно так. Я разрушаю свое тело, меняю свое будущее и гарантирую, что мои тридцать с небольшим будут заполнены грязными подгузниками и орущим младенцем, и у меня не будет ни секунды, чтобы сходить в туалет. Да, я сделала это, черт возьми, нарочно!

Теперь я уже кричу.

Полегчало.

Мне стало еще приятнее видеть, что я пробила небольшую брешь в жуткой броне крутого Кипа. Опять полегчало.

Но даже с трещинами он все равно злой.

Он долго молчит. Как будто взвешивает мои слова, проверяя их на правдивость.

– Я не собираюсь становиться отцом, – бормочет он.

– Ну, тебе следовало подумать об этом до того, как ты вдул в меня сотни зарядов, – отвечаю. Не совсем прилично, но, твою мать, я не какая-нибудь дебютантка.

– Ты сказала, что не можешь забеременеть! Ты, блять, солгала! – он взревел мне в лицо. Да, взревел. Как дракон или что-то такое.

Разъяренный мужчина много раз кричал на меня. Но никогда так не рычал. Не с таким гневом.

Кип кажется… расстроенным. Его глаза широко раскрыты, щеки раскраснелись, а тело дрожит от ярости. Его кулаки сжаты по бокам, и он выглядит так, словно едва сдерживается, чтобы… не ударить меня?

Нет.

Я много чего думала о Кипе с тех пор, как познакомилась с ним, а потом вышла за него замуж, и большинство из этого было негативным. Но я никогда бы не подумала, что он поднимет руку на женщину. Полагала, что это неопровержимая теория. Но, похоже, прямо сейчас она рушится.

Я застываю на месте. Снова становлюсь девушкой, вышедшей замуж за монстра, молча подчиняющейся, ждущей его решения, не сопротивляясь.

Кип долго смотрит на меня этим диким, наводящим ужас взглядом, не двигая ни единым мускулом, тяжело дыша.

– К черту все это, – бормочет он, прежде чем развернуться и уйти.

Дверь за ним захлопывается.

Затем я вздрагиваю.

Кип

Я не удивляюсь, когда мой лучший друг садится рядом со мной на барный стул.

Фиона скорее всего сказала Норе еще до того, как рассказала мне. Цыпочки вытворяют подобное дерьмо. Следовательно, Нора рассказала Роуэну. И, вероятно, после эпизода в пляжном домике, Фиона связалась по телефону с Норой, пересказала все это и выставила меня таким куском дерьма, каким я и являюсь.

Либо Фиона была у Норы, либо Нора была у нас.

Черт, у нас.

Во всяком случае, это мое место. Этот дом, черт возьми, принадлежит мне.

Я пью здесь с тех пор, как уехал оттуда. Гребаное клише. Мужчина теряет самообладание после того, как узнает, что его ненастоящая жена беременна, и отправляется бухать.

Ну, насчет фальшивой жены – это не клише, но все остальное – да.

Я кричал на нее. Я чувствовал себя настолько неконтролируемым, что боялся того, что мог сделать. Не ей. Я никогда не ударю ее. Но хотел разнести дом на части своими чертовыми руками.

Фиона уставилась на меня так, словно я собирался разорвать ее на части. Как будто она этого ждала. Как будто она испытывала это раньше. Я никогда, блять, не забуду страх в ее глазах.

– Еще, – говорю я, пододвигая свой стакан.

Я пью «Джеймсон»¹³.

Не то, что я пью обычно.

Во всяком случае, не в ближайшее время. Мы с «Джеймсоном» какое-то время были лучшими друзьями, когда я напивался до бесчувствия, пытаясь набраться смелости пустить себе пулю.

– Так и знал, что ты здесь появишься, – говорю Роуэну, не глядя на него. – Твоя жена, наверное, послала тебя избить меня или еще что-нибудь.

Мне не понравилось, как это прозвучало. Уродливо. Горько.

Но, к сожалению, именно такой я, черт возьми, и есть. Под шутками, улыбками скрывается маска, которую я совершенствовал годами.

– Похоже, ты сильно себя изводишь, – отвечает Роуэн спокойным и собранным голосом, как всегда, черт возьми.

Ну, сейчас, будучи женатым и отцом. Я вспоминаю, как мы вошли в пекарню в тот день, когда у Норы был синяк под глазом. Да, тогда в моем лучшем друге не было ничего спокойного и собранного.

И не в момент, когда он подъехал к парковке и увидел, как какой-то придурок подошел к Норе и собрался ее ударить.

Да, этот ублюдок не спокоен и собран, когда речь заходила о том, что его жена в опасности. Интересно, учитывая, что он самый уравновешенный человек, которого я встречал в бою. Что-то в его жене сбивало его с толку.

Почти так же, как что-то в Фионе ломало меня.

Но нет.

Черт возьми, нет.

Я уже был сломлен, уже ни хрена не соображал задолго до того, как встретил ее.

Я хватаю свежий стакан «Джеймсона», который протянул мне бармен.

– Можешь приберечь свои ободряющие речи, – говорю я Роуэну, по-прежнему не глядя на него. – О том, что твоя жизнь – гсказка или что-то в этом роде теперь, когда ты женат, влюблен и у тебя есть ребенок. Я понял. Это здорово, и я чертовски рад за тебя, но это не одно и то же, и у меня ничего не получится, если ты даже попытаешься сказать, что это так.

Никому не пожелаю того дерьма, через которое мне пришлось пройти. Я чертовски рад, что мой лучший друг сидит рядом со мной, совершенно неспособный сопереживать моему прошлому. Но я чертовски ненавижу то, что он здесь, чтобы попытаться наставить меня на путь истинный или что еще.

– К сожалению, это одно и то же, – говорит Роуэн.

Я смотрю на него. На моего друга со спокойным взглядом, того, кто помог мне пережить самые темные ночи, спасал мою жизнь больше раз, чем я мог сосчитать, и видел меня в самом худшем виде. Прямо сейчас я хочу убить этого ублюдка.

– Это, черт возьми, не одно и то же, – процеживаю я сквозь зубы. – И пошел ты на хуй, даже за то, что сказал это.

Я все еще сжимаю свой пустой стакан, опасно близкий к тому, чтобы разбить его о голову лучшего друга. Он тоже это знает, но не двигается.

Он не уходит, черт возьми.

– Ты должен сказать ей, – говорит Роуэн. – Насчет Габби и Эвелин.

Их имена пронзают меня, как снаряды, раздробляя кости, плоть, органы.

– Мне не нужно говорить ей ни хрена, – киплю. – Она моя жена, а не твоя, черт возьми. Ты не имеешь права диктовать, что мне ей говорить.

– Да, она твоя жена, – соглашается Роуэн. – И она беременна. Я даже представить себе не могу, через что тебе пришлось пройти раньше. Но я скажу тебе прямо сейчас, что, если ты не вступишься за свою жену и ребенка, ты не тот человек, за которого я тебя принимал. Что еще более важно, ты не тот человек, за которого они тебя принимали.

Вот оно что.

Теперь я должен сразиться с ним.

Потому что он сам это начал. Нанес удар ниже пояса, и я не могу оставить это дерьмо без внимания.

Однако Роуэн не дает мне ни единого шанса. Он выпил примерно на полбутылки «Джеймсона» меньше, чем я – то есть вообще ничего, – поэтому он встает со стула, одаривает меня каким-то чертовски многозначительным взглядом и уходит еще до того, как я решаю заехать ему кулаком в лицо.

И этот ублюдок забирает мои ключи.

Глава 11
«Новая договоренность»

Фиона

Кип вернулся домой только на следующий день.

Неожиданно.

На самом деле, я вообще не ожидала, что он вернется. Он был довольно непреклонен в своей позиции по отношению к нашему еще нерожденному ребенку. Человек, испытывающий такие негативные эмоции к детям, не может так просто изменить свое мнение в одночасье.

Я потягивала сладкий чай за барной стойкой, когда входная дверь открылась и закрылась. Я пожалела, что это не кофе, так как прошлой ночью не сомкнула глаз, но чашка, которую приготовила, пахла как задница сатаны, и меня вырвало в раковину. Так что теперь пью чай.

Попробовала сухой тост, но он лежал передо мной на тарелке с откушенным кусочком, дразня.

Что ж, дразнил до тех пор, пока входная дверь не хлопнула.

У меня возникло странное желание спрыгнуть с барного стула, выскочить в открытые двери и побежать вдоль пляжа, подальше от Кипа. Несмотря на то, что такая идея неосуществима – куда, черт возьми, мне бежать? – я все равно не в том состоянии, чтобы двигаться. Даже смена положения вызывает у меня спазм в животе.

К тому же это мой гребаный дом – хотя формально он принадлежит ему, но я на этом не зацикливаюсь. Кип не выгоняет меня. Это он ведет себя как полный ненормальный мудак, а не я.

Поэтому сижу, держа в руках чай, стараясь выглядеть невозмутимой и бесстрашной.

Каждый его шаг отдается вибрацией в голове.

Я знаю, что он остановился и встал в дверях кухни. Вижу краем глаза, но не собираюсь на него смотреть. Может быть, просто притворюсь, что его не существует. По-детски и нереалистично, но, тем не менее, это лучший вариант.

Он выпил. Чувствую. Меня чуть ли не тошнит от запаха спиртного, который исходит от него.

Он ходил в бар и напился до одури. Неудивительно. Стало интересно, трахнул ли он малолетку.

От одной этой мысли меня снова затошнило.

Я поперхнулась чаем. Чашка крепкого «английского завтрака¹⁴» с четырьмя кусочками сахара вылечила множество недугов, но, к сожалению, незапланированную беременность от ненастоящего мужа не смогла.

В воздухе повисла тишина, густая и напряженная.

Черт возьми, я не собираюсь начинать разговор. Мне нечего сказать. Это он должен извиняться.

– Вот новая договорённость, – наконец говорит он со своего места в другом конце комнаты. – Я буду здесь ради тебя, позабочусь о назначениях врачей и прочем дерьме. Не пойду к ним. Буду платить алименты. Позабочусь о хорошей страховке. Но это все. Я не собираюсь становиться отцом.

Я смотрю на него. И выглядит он дерьмово. На нем та же одежда, что и вчера, – его грязная рабочая. Волосы, вероятно, растрепаны под кепкой. Глаза налиты кровью, а кожа выглядит бледной и желтоватой.

Я ошеломленно смотрю на него. Ожидала ли я этого? Он хотел быть мужем только на бумаге и в спальне. Зачем ему играть в семью сейчас только потому, что анализ мочи положительный?

У мужчин нет биологических часов. У них нет детской лихорадки. Для них ничего не меняется, когда женщина беременеет. Они получают свои оргазмы, а потом все вылетает у них из головы.

В их теле нет ничего растущего, уязвимого… неизбежного.

Да, знаю, что это наиболее вероятный исход, особенно учитывая его первоначальную реакцию на новость, но я удивлена, насколько сильно это задело меня. Не знаю, чего ожидала.

Оказывается, что я гораздо больший романтик, чем мне думалось сначала. Оказывается, ожидала, что он придет ко мне.

Правду чертовски трудно проглотить. Я злюсь на себя. И корю.

– Как именно это будет, Кип? – спрашиваю, удивленная и впечатленная тем, насколько ровно и спокойно звучит мой голос.

– Мы будем в браке столько, сколько потребуется для получения Грин-карты, – говорит он. – Только на бумаге. Больше ничего.

Мне захотелось рассмеяться. Да, мы больше не будем трахаться, после того как ущерб нанесен. Честно говоря, в данный момент, я не могу быть менее заинтересована в том, чтобы трахнуть его. Общий неконтролируемый гнев вывели меня из себя. Он привлекал меня как самоуверенный парень, который женился на мне по прихоти, но не как будущий отец-бездельник.

– Как только с документами будет улажено, мы разведемся, – продолжает Кип. – Я перепишу дом на тебя. Уеду из города и буду присылать чек каждый месяц.

Я уставилась на него. Очевидно, он обдумал это в какой-то момент своего ночного разгула. В его голосе звучит решимость.

– Ты собираешься подписать документы, переехать и присылать мне чек каждый месяц? – говорю я тихим и обиженным голосом. Мне это совсем не понравилось, но у меня просто не хватило сил напустить на себя фальшивую браваду.

Кип слышит обиду в моем голосе. Я знаю, что слышит. Но это не заставляет его смягчиться, не делает его глаза светлее и не делает похожим на человека, которого, как мне казалось, я знала. Во всяком случае, выражение его лица стало жестче, губы скривились в подобие гримасы.

– Не притворяйся сейчас обиженной, – ядовито выплевывает он. – Ты с самого начала точно знала, что это такое. Это, блять, не романтика. Я не скрывал, кто такой. На что способен. Ты здесь не жертва, детка.

Эти слова попали в цель. Все до единого, блять. Он говорит жестоко и с намерением ранить.

У меня есть в этом опыт.

Слезы щиплют глаза, но, черт возьми, я не позволю им пролиться.

– Ты прав, – соглашаюсь я, вздергивая подбородок. Смотрю на него, чуть выше головы, лишь бы не видеть его глаза. Я могу пристально посмотреть на его общую фигуру и добиться того же эффекта. – Я здесь не жертва, – говорю вслух больше для себя, чем для него. В качестве напоминания.

– Я взрослая женщина, способная позаботиться о себе и последствиях своих поступков, – говорю, снова больше для себя, чем для него. – Я достаточно безумна, чтобы согласиться выйти за тебя замуж, а потом лечь с тобой в постель без всякой защиты. Я виновата на каждом шагу этого пути. И достаточно сильна, чтобы вынести это. Ты хочешь вернуться к тому, что было, притворяясь перед остальными? Прекрасно. Я ценю, что ты все еще делаешь это, учитывая обстоятельства. Все было бы еще сложнее, если бы ты не хотел двигаться вперед.

«Сложнее» – чертовски большое преуменьшение.

– Я сделаю все возможное, чтобы сохранить его, – указываю на свой плоский живот, – в тайне как можно дольше, чтобы нам не пришлось иметь дело со всем этим дерьмом из сплетен маленького городка.

Мне хочется заткнуться, думая о том, как были бы счастливы все благонамеренные жители за нас. Не поймите неправильно, мне нравится это счастье, но я ненавижу то, что оно связано с Кипом, и с гребаной ложью.

– Постараюсь сделать вид, что не считаю отца моего ребенка придурком, неспособным повзрослеть или сделать шаг вперед, – сладко сообщаю я ему. – И я буду получать твои чеки каждый месяц, подарю своему ребенку ту жизнь, которую он заслуживает.

Мне очень хочется быть чертовски благородной и отказаться от его денег, но это неразумно. Дети чертовски дорого обходятся, и я хочу вырастить хорошего ребенка, дать ему хорошую жизнь. Деньги не всегда равняются хорошей жизни, но они равняются хорошему здравоохранению, крыше над головой, еде, автомобилям, путешествиям, хорошим рождественским подаркам и тому подобным вещам.

И Кип, очевидно, не нуждается в деньгах, поскольку он партнер в успешном строительном бизнесе и у него нет второго ребенка, о котором нужно заботиться.

Возможно, он выглядит так, словно мои слова подействовали на него. По крайней мере, на секунду, пока его холодная маска не натянулась обратно. Он кивает один раз.

Затем идет прочь, в направлении своей комнаты.

Вскоре после этого я слышу, как включается душ.

Он собирается жить здесь и спать в своей комнате. Несмотря на его присутствие в доме, я никогда в жизни не чувствовала себя более одинокой.

Кладу руку на живот.

– Я очень надеюсь, что у тебя получится, малыш, – тихо говорю.

Потому что жизнь уже охвачена пламенем, и я поняла, что готова сжечь все дотла ради этой маленькой штучки внутри меня.

* * *

Нора пришла на мой первый прием к врачу.

Ей была дана несколько сокращенная информация о реакции Кипа на беременность. Я старалась разыграть это как можно лучше не потому, что пыталась спасти его статус, а потому, что в противном случае все станет слишком сложным.

К сожалению, даже сокращенная версия его реакции вызвала раздражение у моей подруги.

Не помогает и то, что у нее есть собственный муж, который боготворит ее. Он был у нее на побегушках, когда она была беременна, наблюдал за ней как ястреб, наслаждался каждой секундой ее беременности и не пропустил ни одного приема у врача, даже не позволил ей завязывать гребаные шнурки.

Отсутствие Кипа ощущается сильнее, если сравнивать его с Роуэном. С другой стороны, они разные люди.

Роуэн лучше.

Довольно жестокая и несправедливая мысль, но в эти дни я чувствую себя именно так.

Знаю, Норе есть что сказать о Кипе, но также знаю, что она что-то скрывает. Я не стала подробно рассказывать ей о прошлом, но она узнала достаточно, чтобы понять травму, через которую я прошла.

А Нора самый чуткий человек из всех, кого я знаю. Поэтому она может почувствовать мою панику, сидя в кабинете акушера-гинеколога и ожидая, когда меня осмотрят.

Не помогает и то, что это гребаное место полно беременных женщин, выглядевших счастливыми и здоровыми, и у каждой из них рядом сидит муж. Конечно, мужчины не выглядят такими уж обрадованными своим присутствием, и большинство из них прокручивают что-то в телефонах, но они сидят здесь.

Ох.

Мне нужно прийти в себя. Все может прекратиться. Опасный период еще не кончился. Нет никакого смысла накручивать себя. Я могу войти туда, и врачи не обнаружат сердцебиения.

Может это будет к лучшему.

Я пытаюсь убедить себя в этом. Что всем будет легче, если эта беременность закончится так же, как и все предыдущие. Я переживала это раньше, и переживу снова. В этом преимущество травмы – ты знаешь, что справишься. Знаешь, что у тебя нет особого выбора.

Хоть я и пытаюсь убедить себя, что со мной все будет в порядке, я не умею лгать себе. И правда в том, что я хочу этого ребенка.

Даже несмотря на то, что смирилась с жизнью без детей. Даже несмотря на то, что это все усложняет в тысячу раз. Даже несмотря на то, что это положило конец нашим с Кипом отношениям.

Я хочу этого.

Поэтому чертовски напугана.

Нора хватает меня за руку, лежащую на моем подрагивающем бедре. Крепко сжимает.

– Все будет хорошо, – обещает она.

Я киваю, потому что не доверяю себе, чтобы заговорить. Не верю ей. Она не может знать, что все будет хорошо. Но, держа ее за руку, я чувствую себя немного лучше. Потому что я не совсем одинока.

* * *

Меня чуть не стошнило по дороге в кабинет УЗИ. Потом я чуть не потеряла сознание, снимая платье.

Уверена, что разобралась с прошлым настолько, насколько вообще можно разобраться с таким дерьмом. Я горжусь тем, как восстановилась, какой крутой сукой стала. Пыталась не вспоминать о вещах, которые могут отбросить меня назад, в прошлое, со всеми травмами, физическими и эмоциональными.

Темная комната УЗИ с телевизором, примостившимся на стене, стол со стременами, шуршание бумаги под моей голой задницей – все до ужаса знакомо.

Врач милая. Наверное. Самое главное, что рядом с ней не хочется убежать из кабинета без нижнего белья.

– Хорошо, малыш на месте, а вот и сердцебиение, – говорит она, двигая ультразвуковой палочкой.

В меня не первый раз засовывают зонд с презервативом, но это не то, к чему можно привыкнуть.

За исключением того, что, уставившись на этот экран, на маленькую фигурку, похожую на мармеладного мишку, с мерцающим сердцебиением, я совершенно забываю о палочке.

Один удар сердца.

– Ваш срок – восемь недель и два дня, – продолжает она. – Все отлично.

Рука Норы сжимает мою.

Я смотрю на экран.

– Срань господня, – бормочу я.

Это становится реальностью.

* * *

После того как из моего влагалища извлекли гигантский зонд, и я надела нижнее белье, направилась в смотровую, сжимая в руках черно-белые снимки УЗИ и все еще чувствуя себя несколько контуженной.

Моя акушерка – пожилая женщина с доброй улыбкой и солнечным энергетикой. Она рассказала мне все основы беременности, что можно и чего нельзя, а в ушах у меня стоял низкий рев.

– Мне сказали, что я никогда… не смогу забеременеть или выносить ребенка, – объясняю я, когда она заканчивает, мой голос звучит глухо и отстраненно.

Догадываюсь, что она включила свой компьютер, просматривая мои записи. У меня их было немного, кроме мазков на рак шейки матки, когда я сюда приходила.

– Нам не удалось получить записи от предыдущего врача, – говорит она, прищелкнув языком. – Но из твоего рассказа я могу сделать вывод, что это было связано с какой-то проблемой, или просто было очень-очень большим невезением, – она нажимает несколько клавиш на компьютере.

– Хотя мне не нравится паниковать. Я проведу несколько анализов, назначу пероральный прием прогестерона, если текущий уровень низкий, и аспирин в низких дозах. Не могу давать обещаний так рано, но, по-моему, все выглядит замечательно, – она одаривает меня доброй улыбкой. – Иногда подобные вещи случаются с женщинами. Иногда это можно объяснить. Иногда нет. К сожалению, наука жестока к женщинам, возлагают на нас величайшие жизненные невзгоды, о которых мужчины никогда не познают и, скорее всего, они бы этого не пережили.

Я думаю о Кипе, об этом пустом взгляде в его глазах, о том, как легко ему было уйти и оставить меня разбираться с этим в одиночку. Затем вспоминаю о мужчине, который злился на меня за то, что я не могла посетить то или иное благотворительное мероприятие, когда у меня случился выкидыш.

– Аминь, – бормочу я.

* * *

– Видишь? – спрашивает Нора на парковке. – Все в порядке. Все будет хорошо. Ты можешь дышать.

Я все еще сжимаю в руках маленькие снимки.

– Это не конец, пока толстая леди не споет¹⁵, – отвечаю я. – И под этим подразумеваю себя, на девятом месяце беременности, кричащую в родильном зале. Тогда, может быть, я смогу дышать.

Она останавливается, ее лицо поникло, искаженное жалостью.

– О, милая, – говорит она мягким тоном, который пронзает мое сердце.

Изображаю фальшивую улыбку.

– Шучу, – лгу я. – Теперь я могу дышать. Все будет хорошо.

Нора хмурится, глядя на меня, вероятно, отметив тот факт, что я лгу сквозь зубы, но, к счастью, не обвиняя меня в этом.

Возможно, все будет хорошо.

А может, и нет.

Я не могу это контролировать.

Но переживу это.