Текст книги "Метод супружества (ЛП)"

Автор книги: Энн Малком

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Глава 17
«Кофе, выпечка и желание вернуть Её»

Фиона

После того, как Кип покинул палату, передышки было немного. Я едва успела переварить то, что он мне сказал, прежде чем ворвалась Нора, ее глаза были полны слез и облегчения.

Вскоре после этого появились Тиффани, Тина, а затем Каллиопа.

Все они хлопотали надо мной по-своему, на время отвлекая от беспокойства, но не от Кипа. Ничто не могло этого сделать.

В конце концов, они все ушли, Тина и Тиффани, чтобы сходить в торговый центр и купить мне новую одежду и туалетные принадлежности, а Каллиопа, чтобы найти кого-нибудь, кто «перевел бы меня в палату получше», как будто мы были в отеле, а не в больнице. Я пыталась сказать ей, что с этой палате все в порядке, тем более что я останусь здесь только на ночь, но спорить с ней бесполезно.

– Она, вероятно, станет заведующей хирургическим отделением до того, как тебя выпишут, – шутит Нора после ухода своей невестки.

Я издаю смешок.

– Или будет руководить всей этой чертовой больницей.

Каллиопа та еще штучка, и мне жаль того, с кем ей предстоит столкнуться. Я рада, что они все ушли, так как мне нужно поговорить с Норой. Очевидно, сегодня день разглашения секретов, и я устала разыгрывать шараду.

– Есть еще одна вещь, в которой я была не совсем честна, – произношу я, садясь в постели и слегка морщась. Я не могу принять хорошие обезболивающие из-за ребенка, поэтому чувствую себя ужасно.

– Пожалуйста, скажи, что из-за этого твой муж не взбесится, – говорит Нора, бросаясь помочь мне подняться и поправить подушку. – Этот мужчина взорвется, если у него выработается еще немного тестостерона.

Я слабо улыбаюсь. Она не ошиблась. Кип не был таким задумчивым задирой, как Роуэн. Он был скорее дерзким напарником. Горячий, дерзкий напарник.

Я никогда до конца не осознавала, что Кип обладал огромной энергией главного героя. Огромной энергией задиры, особенно в сочетании со всем этим мучительным прошлым.

Он очень хорошо это скрывал. Ну, может быть, не так хорошо в последние месяцы. Но я ошибочно думала, это из-за того, что он эгоистичный мудак, который не хочет менять свой образ жизни.

Правда оказалась намного трагичнее и сложнее.

– Ну, к сожалению, у меня нет большой власти над всей этой историей с тестостероном, но у тебя есть свой собственный опыт в этом, – говорю я после долгой паузы.

Ее муж мог бы написать книгу о собственнических альфа-самцах.

Нора улыбается, не споря со мной.

– Хотя это отчасти о нем, – добавляю я со вздохом. – И вообще о муже, – я тереблю дешевое больничное одеяло.

Она в замешательстве морщит лицо.

– Ты была, мягко говоря, удивлена, когда мы не только объявили, что вместе, но и собираемся пожениться за такой короткий промежуток времени, – я говорю ей то, что она уже знала. Хотя «удивлена» – преуменьшение. Мы шокировали до чертиков наших самых близких друзей.

Нора просто кивает.

– Ну, это во многом было связано с истечением срока действия моей визы и отсутствием других вариантов остаться в стране, – объясняю, не глядя на нее. – И ты уже знаешь о том, какая жизнь ожидала меня по возвращении в Австралию, так что я была в отчаянии. Думала, что выбрала меньшее зло.

Довольно краткое объяснение, но я не стремилась слишком вдаваться в подробности, и это донесло суть.

– Ты вышла за него замуж ради грин-карты? – делает вывод Нора.

Я киваю.

– Но это не планировалось, – я указываю на свой живот и больничную койку. – У меня, как обычно, все пошло наперекосяк.

Нора посмотрела на мой живот, затем на меня, поджав губы, переваривая информацию.

– Во-первых, я не думаю, что беременность ребенком, которого ты заслуживаешь, – это «наперекосяк», – говорит она, используя воздушные кавычки. – Хотя, честно говоря, я не так хорошо знакома с этим термином, как ты.

– Ладно, – уступаю я, ухмыляясь и прижимая руку к животу. – Может быть, это и не входило в план, но я не сержусь, что так получилось. Хотя это привязывает меня к Кипу на всю оставшуюся жизнь, – я прикусываю губу от такой перспективы. Это не первый раз, когда я думаю об этом, но до этого все затмевалось мыслью, что Кип нас бросит.

Теперь он дал обещание «вернуть меня» с огнем в глазах, который меня немного напугал.

Нора облизывает зубы.

– Ну, возможно, все начиналось как соглашение, и вы не казались слишком счастливыми с самого начала, но все равно сделали это, – она кивает на мой живот. – Все вышло не так уж плохо.

– Ага, – тихо выдыхаю я, думая о нашем коротком медовом месяце. – Все вышло не так уж плохо.

– И, хотя в то время я не понимала, но, оглядываясь назад, вы все равно, как будто… влюблялись? – спрашивает она с дразнящим блеском в глазах. – В какой-то момент это стало реальностью.

– Да, – соглашаюсь я, не видя больше смысла лгать самой себе. – Так и было. Но потом он взял и все испортил.

Нора кивает.

– Да. Но…

– Тебе не обязательно туманно намекать на его травму, – перебиваю. – Я все знаю.

Ее глаза распахиваются от удивления.

– Он рассказал тебе?

– Да. Практически сразу же, как я очнулась, он посвятил меня во всю эту душераздирающую гребаную историю о том, что случилось с его женой и дочерью, – говорю я, мой голос внезапно становится грубым.

Нора, должно быть, понимает это, потому что бросается наливать мне стакан воды, и я с благодарностью принимаю его.

– Прости, что не сказала тебе, – тихо говорит она, присаживаясь рядом с моей кроватью. На ее лице написано чувство вины. В отличие от меня, Нора не хранила секретов и не лгала.

– Ты не должна была говорить мне, – я убираю стакан, в горле все еще саднит. – Ты поступила правильно. Это он должен был рассказать.

Ее лоб морщится.

– Да. Но все эти месяцы, видя, как он ведет себя подобным образом, видя, как ты проходишь через это все в одиночку…

– Я не одна, – произношу я, потянувшись, чтобы схватить ее за руку. – Никогда не был одна. Ты, Тиффани, Тина и Каллиопа позаботились об этом, – я улыбаюсь, думая о том, как мне чертовски повезло, что я наткнулась на Юпитер и решила поселиться здесь и работать в пекарне. – Даже если бы ты сказала мне, это не изменило бы поведение Кипа, – продолжаю я. – Очевидно, мысль о том, что я погибла в автокатастрофе, была причиной его откровения.

Я вздрагиваю от того, как это прозвучало вслух.

– Я не простила его, – бормочу я, делая еще один большой глоток воды. – Когда он объяснил, почему так себя вел, когда он рассказал мне о… – вдыхаю, пытаясь найти в себе силы произнести их имена. – Габби и Эвелин… я сказала ему, что у меня разбито сердце, и я могу понять первоначальную реакцию, но не могу простить, что он вел себя так несколько месяцев, – я рассматриваю свой гипс, думая о выражении лица Кипа, когда он вошел в мою больничную палату. – Это было слишком грубо?

Нора тут же качает головой.

– Нет. Я сочувствовала ему, поверь, и пыталась понять его поведение, – она пользуется моментом, чтобы налить себе воды. – И сначала я поняла. Была готова проявить к нему снисхождение, надеялась, он одумается. Но он этого не сделал, – ее ноздри раздуваются, а обычно спокойное лицо искажается от ярости. Ну, в своей милой манере. – То, что ему причинили боль в прошлом, не оправдывает того, что он причинил тебе боль и бросил в настоящем.

Но ему не просто причинили боль в прошлом. Его сломали.

Но разве я тоже не была сломлена? Я была опустошена, разбита и полностью уничтожена.

– Заставь его побегать, – решает Нора.

Я смотрю на нее скептически.

– Ты думаешь, после всего этого я буду жить долго и счастливо?

Она улыбается.

– Да, я точно знаю, что так и будет.

Я качаю головой.

Кип, возможно, сейчас пытается играть в героя, но не думаю, что у нас будет такая история, которая закончится «долго и счастливо».

***

Я волнуюсь, когда меня выписывают на следующий день. В основном из-за Норы, но также из-за Кипа, который спал в моей палате прошлой ночью. Я спала, когда он вошел, иначе бы выгнала.

Или, по крайней мере, мне нравилось думать, что я бы его выгнала.

Но было довольно… приятно проснуться от дерьмового сна в незнакомой комнате, пропахшей отбеливателем, завернувшейся в колючие одеяла, и увидеть Кипа в кресле с двумя чашками перед собой и коробкой, которая выглядела удивительно знакомой.

Он выпрямляется в ту же секунду, когда видит, что я проснулась. Он выглядит определенно лучше, чем вчера. На самом деле, он не выглядел так, будто спал в кресле рядом с больничной койкой. На нем кепка, чистая футболка, фланелевая рубашка и джинсы. Его загорелая кожа блестит, а темно-русая щетина на подбородке очень ему идет. Единственный слабый намеком на то, как он себя чувствует, его слегка покрасневшие глаза. Мне стало интересно, сколько он спал.

– Ты в порядке? – требует он. – Нужно, чтобы вызвать врача?

Я моргаю, приподнимаясь, пока не вспоминаю, что у меня на руке гипс. Пытаюсь опереться на правую руку, и это немного усложняет процесс. Кип бросается, чтобы осторожно поддержать меня.

– Тебе нужны еще подушки?

– Нет, мне не нужны подушки или врач. Мне нужно это, – я указываю на одну из чашек. – И, если он без кофеина, я убью тебя прямо на месте.

Кип моргает, глядя на меня. Затем его глаза светлеют, а уголок рта приподнимается.

– Он с кофеином. Я бы так с тобой не поступил. Хотя это всего лишь двойная порция, наверное, обычная четверная порция превысила бы порог двести миллилитров, особенно если ты съешь «пейн с шоколадом», – он кивает на коробку.

Я пялюсь на него, все еще пытаясь сориентироваться.

– Дай мне кофе, – требую я.

Кип отдает мне чашку, на которой написаны характерные каракули из пекарни.

Я делаю глоток и позволяю кофеину проникнуть в мой организм. Затем тянусь за телефоном, лежащим на столике рядом со мной.

– Как получилось, что я пью теплый кофе из пекарни в семь утра, если до Юпитера почти четыре часа езды туда и обратно? – спрашиваю его.

Он делает глоток своего кофе, который, бьюсь об заклад, с четверной порцией.

– И откуда ты знаешь, что мне разрешено принимать только двести миллилитров кофеина в день? – добавляю я.

– Ну, Нора открыла пекарню пораньше, потому что знала, что все, что тебе понадобится после пробуждения на больничной койке, – это выпечка и хороший кофе, поскольку мы оба знали, что ни одно кафе в радиусе пятидесяти миль не соответствует твоим стандартам.

Хмуро смотрю на него.

– Я не виновата, что эта страна решила, будто в «Starbucks» нормальный кофе, – я вздрагиваю при мысли об этом.

Он поднимает руки, сдаваясь.

– Согласен. Я не могу пить ничего, кроме кофе Норы. Кое-как пил то дерьмо из закусочной последние несколько месяцев.

Я приподнимаю бровь, глядя на него.

– Да, видимо, тебе было тяжело.

Кип выглядит отчитанным, потянувшись за коробкой из пекарни.

– Тут много лучших пирожных Норы, – говорит он, открывая ее.

Внезапно у меня просыпается аппетит, и я тянусь за шоколадным круассаном, все еще мягким и теплым.

Кип достает салфетку для крошек, которую я с благодарностью принимаю.

– Ты ездил в Юпитер и обратно, чтобы купить мне круассаны и кофе? – уточняю.

– Ну, себе я тоже взял кофе, так что это был не совсем бескорыстный поступок, – он поднимает свою чашку.

– Если ты пытаешься «вернуть меня», то должен знать, что для этого потребуется нечто большее, чем выпечка и кофе, – сообщаю я ему, не отказываясь ни от того, ни от другого.

Кип усмехается. Мне понравился этот звук. Я не слышала его несколько месяцев, и это согрело меня до костей.

– Я понимаю, что для этого потребуется гораздо больше. Но ты сейчас признала, что я могу вернуть тебя, – говорит он тоном, полным триумфа.

Черт.

– Я не это имела в виду, – огрызаюсь.

Кип ухмыляется.

– Именно это и имела. У меня все еще есть шанс.

– Не обольщайся.

Хотя в моем голосе звучит горечь, что-то внутри меня оживает, я рада оказаться в знакомом ритме, увидеть знакомую картинку.

В этот момент входит медсестра, чтобы проверить мои жизненные показатели и сердцебиение ребенка с помощью портативного допплерографа¹⁷. Я поняла, как он выглядит, потому что в течение первого триместра каждый вечер смотрела на сайте этот аппарат, прикидывая, хорошо это или плохо – иметь возможность определять сердцебиение ребенка.

Решила этого не делать.

Я бы сходила с ума, постоянно пытаясь найти этого маленького засранца, а потом впадала бы в глубокую депрессию, если бы не находила. Я и так нервная.

Как бы то ни было, я пугаюсь, когда медсестра достает эту маленькую штучку, у меня внезапно пересыхает во рту и замирают конечности.

Биение сердца, исходившее от маленькой машинки, является обнадеживающим и желанным звуком, но я не учла присутствия Кипа и не ожидаю от него какой-либо реакции.

У него отвисает челюсть, и он наклюнется вперед, так что его локти упираются в кровать, когда он с благоговением смотрит на мой живот. Если бы я когда-нибудь попыталась убедить себя, что Кипу наплевать на ребенка, я бы не смогла, только не после этого момента.

Это пугает меня. Переход от такой холодности к такому… изумлению и преданности.

Я не знаю, что с этим делать. Все материнские гормоны, циркулирующие по моему телу, сделали меня мягкой и требовали простить его и вернуться домой счастливой семьей.

Которой мы не были.

Мне нужно помнить об этом.

Поэтому я отступаю.

Остаток утра я не смотрю на него, не улыбаюсь и не позволяю его нежному выражению лица и чрезмерной заботливости проникнуть внутрь. Вместо этого я сосредоточиваюсь на том, чтобы собраться, убраться нахрен из больницы и вернуться домой.

Они заставили меня выехать в инвалидном кресле, что подпортило мой имидж: «я все могу сама».

Потом Кип помогал мне забраться в его грузовик и вылезти из него, как будто я гребаный инвалид. Хотелось оттолкнуть его, но грузовик этого ублюдка высокий, и я не могла забраться туда одной рукой. В больнице мне не дали ни одного из хороших лекарств из-за беременности. Поэтому у меня не только пульсирует запястье, но и такое чувство, будто меня сбила машина.

Хотя, почти так и есть.

Я нуждалась, чтобы Кип помог мне забраться в грузовик и выбраться из него, а затем дойти до дома, где он уложил меня на диван с одеялами. Опять же, я могла бы поспорить, но мой диван и одеяла сейчас действительно нужны.

– Я приготовлю ужин, – говорит он после того, как закутал меня, как буррито. – Чего хочешь?

Я поджимаю губы, не желая больше ничего требовать от этого человека.

– Закажу пиццу, – решаю я, роясь под одеялом в поисках телефона.

– Я приготовлю пиццу, – заявляет Кип.

Сердито смотрю на него.

– Пиццерия приготовит пиццу. С соусом «ранчо».

Он не хмурится в ответ. У него мягкое выражение лица, преданность, смешанная с весельем. Это причиняет боль. И от этого я чувствую себя такой расслабленной.

– Я умею готовить пиццу. И соус «ранчо».

Я открываю рот, чтобы возразить ему, но меня перебивает Каллиопа. Она приехала вскоре после того, как мы вернулись домой из больницы, то есть после того, как я убедила Нору и Роуэна вернуться домой к их дочери и собаке, за которыми присматривала мама Роуэна.

Каллиопа молчала во время всего этого шоу с укутыванием одеялом, потягивая вино из бокала, который я уговорила ее выпить.

– Пусть он готовит долбанную пиццу, – говорит она. – Никто за пределами Неаполя не готовит пиццу лучше, чем Кипперс или Дейдре, поскольку он научился этому у нее, – я перевожу взгляд в ее сторону, который она встречает с удивлением. – Я понимаю, что ты пытаешься бороться против заботы мужчины, – продолжает она, догадываясь, что скрывается за моим взглядом. – И я поддерживаю это. Но о тебе нужно заботиться… чуть-чуть, – она разводит указательный и указательный пальцы в миллиметрах друг от друга. – Потому что ты беременна, ранена и ни хрена не умеешь готовить.

Я перестаю сверлить ее взглядом и продолжаю искать свой телефон среди горы одеял.

– Может, я и не умею готовить, но могу пользоваться телефоном, – возражаю я, продолжая поиски.

– Только не тогда, когда он на кухне, – возражает Каллиопа. – Просто позволь Кипу приготовить гребаную пиццу.

Черт.

Кухня недалеко.

Но я беременна, восстанавливаюсь после автомобильной аварии и укутана в одеяла, поэтому расстояние кажется огромным.

Перевожу взгляд с Кипа на Каллиопу.

– Сейчас вы оба мне не нравитесь, – ворчу я.

Они улыбаются.

– Мы не обязаны тебе нравиться, – отвечает Каллиопа. – К тому же, ты захочешь выйти замуж за Кипа и родить ему детей, как только попробуешь эту пиццу, – она многозначительно смотрит на мой живот. – Знаешь, если ты еще не сделала это.

Я показываю ей средний палец.

Кип наклоняется и целует меня в макушку, прежде чем уйти.

Я игнорирую Каллиопу. Ее это не беспокоит.

Потом Кип приготовил пиццу.

И Каллиопа была права – один укус, и мне захотелось выйти за него замуж и родить ему детей.

Вот только я уже на пути к этому.

***

Кип записывает меня на прием к гинекологу на следующий день после того, как мы приехали домой.

– Ты не можешь просто так назначать встречи с врачом для меня! – я кричу, когда узнаю об этом.

– Я твой муж, – отвечает он. Как будто это аргумент.

Мои глаза расширяются, и я удивляюсь тому, что из ушей не идет пар.

– Ты мой муж только на бумаге. И даже если бы это было не так, у меня есть маленькая вещь, называемая независимостью, и я могу выбирать, когда и где записываться на прием к врачу.

Выражение лица Кипа жесткое, но не холодное, как в последние несколько месяцев. Конечно, там были эмоции. В основном беспокойство и решимость.

– Я могу это делать, если моя беременная жена недавно попала в серьезную автомобильную аварию, – выпаливает он.

И снова скрытая боль в его голосе поражает меня из-за того, что он сказал мне в палате. Я никогда не смогу забыть эти слова. С тех пор они крутились у меня в голове.

– За эти два дня ты сделал ударение на слове «жена» больше, чем за последние пять месяцев, – бормочу я.

Губы Кипа сжимаются.

– Знаю, потому что последние пять месяцев я был ужасным мужем.

По крайней мере, он признал свои ошибки.

Не то чтобы это имело значение.

– Ты не создан быть мужем, помнишь? – говорю я, мой голос напряжен от раздражения. – Таково было соглашение.

Его взгляд целенаправленно перемещается на мой живот, а затем обратно на меня.

– Соглашение теперь под вопросом. Итак, единственный вариант, который у нас сейчас есть, – это принять тот факт, что мы, возможно, в настоящем браке.

Сейчас меня легко сбить с ног. Не только потому, что я не очень твердо держусь на ногах из-за сотрясения мозга и общей слабости моих мышц.

– В настоящем браке? – шепчу я. – Ты игнорировал меня в течение нескольких месяцев, намереваясь в конце концов бросить меня, – я глажу свой живот, – бросить нас, – исправляюсь. – И теперь говоришь, чьл наш фиктивный брак теперь настоящий?

Кипу даже не хватает порядочности выглядеть смущенным. Он просто сохраняет этот решительный блеск в глазах с оттенком озорства.

– Ну да.

– Ты, блять, сумасшедший, – сообщаю ему.

Он просто пожимает плечами в ответ.

– Ты все равно идешь на прием к врачу, – он осматривает мою пижаму, которая все еще на мне, потому что сейчас восемь чертовых утра. Слишком рано для этого дерьма.

– Ты заставишь меня? – сладко спрашиваю, с вызовом уперев руки в бока.

– Да, – отвечает он без колебаний, в его глазах мелькает вызов. – Я свяжу тебя, заткну рот кляпом и отнесу в тот кабинет.

Это заявление злит меня. Как и все остальное.

Но потом я думаю о Кипе. Связывающем меня. По другому сценарию.

И мне это отчасти нравится.

Глаза Кипа загораются, как будто он читает мои гребаные мысли. Это невозможно. Но он делает шаг вперед. Ближе. Слишком близко. Его торс почти касается моего выступающего живота.

– Тебе нравится идея о связывании, детка? – шепчет он, протягивая руку, чтобы накрутить прядь моих волос на палец.

Мое дыхание учащается. Я борюсь с желанием.

Прошли месяцы с тех пор, как я в последний раз занималась сексом. Месяцы.

– Потому что мы можем это сделать, – говорит он, наклоняясь вперед, так что теперь его тело касается моего. – Я могу привязать тебя к кровати, раздеть, и лизать твою восхитительную киску, пока ты не закричишь.

Черт. Возьми.

Следует ли мне злиться на него? Насколько важно то, что он был мудаком и бросил меня?

– Потом трахну так, как тебе нравится, – продолжает он низким и гортанным голосом, касаясь губами моих губ. – После того, как мы сходим к врачу.

Вот оно.

Холодная вода на моем быстро нагревающемся теле.

Я отшатываюсь от него.

Он отпускает мои волосы, ухмыляясь.

– Ты такой придурок, – рычу на него. Но мой голос какой-то хриплый.

– Но ты хочешь меня, – возражает он.

– Отвали, – огрызаюсь я в ответ.

– Переоденешься или хочешь, чтобы я отнес тебя в спальню, сорвал с тебя пижаму и переодел? – предлагает он.

Я умею разоблачать ложь, но не похоже, что он блефует. Этот ублюдок сделает все, что в его силах, чтобы отвезти меня к врачу. У меня нет особого выбора.

Это, мягко говоря, бесит.

– Пошел ты, – выплываю я, разворачиваясь и ухожу в свою спальню.

– Нам выходить через пятнадцать минут, – кричит он мне в спину. – Я приготовлю тебе буррито на завтрак, чтобы ты съела по дороге.

Черт, теперь я хочу буррито.

***

Я заставляю Кипа молчать.

Очень по-взрослому с моей стороны, но либо так, либо выкрикивать в его адрес ругательства.

И если бы я кричала на него, я не смогла бы съесть буррито. А он был очень вкусный.

Но даже это не помогло мне осознать тот факт, что я проиграла. Проиграла, потому что оделась, забралась в грузовик Кипа – с его помощью – и позволила ему отвезти меня в кабинет гинеколога. Я не люблю проигрывать. Особенно Кипу.

Я справлялась со всем в одиночку в течение нескольких месяцев. Ходила когда и куда захочу – ну, кроме туалета, потому что это диктовал ребенок, – и всю свою жизнь, после того как сбежала от жестокого мужа. Уступить Кипу в этом единственном вопросе было похоже на конец света.

Я отдала ему достаточно контроля, выйдя за него замуж. Это уже слишком.

Это, наряду с поездкой к врачу, которая всегда вызывала беспокойство. Да, предыдущим утром в больнице мне сказали, что все в порядке, но за двадцать четыре часа многое могло случиться. Прошлой ночью я чувствовала те же странные легкие покалывания, которые периодически возникали в течение пары недель.

Покалывания, которые могли быть от голода, газов, или это могли быть крошечные ножки моего ребенка, двигающиеся внутри. Но если я слишком сильно сосредотачивалась на ощущении, то вообще ничего не чувствовала.

Мне не с чем было сравнить, поскольку мои предыдущие беременности никогда не продолжались настолько долго.

Лучше пока списать все на газы. Лучше так, чем надеяться.

У меня раскалывается голова, когда мы регистрируемся, хотя я замечаю, как секретарша и пара других женщин, пялятся на Кипа. Включая беременных женщин, которые здесь со своими мужьями.

Потому что Кип, как всегда, выглядел великолепно. На нем потертые джинсы, а вместо рабочей обуви, ботинки от «Chuck Taylors», которые должны выглядеть на нем странно, но почему-то выглядят красиво. Джинсы сидят на нем идеально, демонстрируя его отпадную задницу. И белая футболка, не обтягивающая, но показывающая мышцы пресса. Его бицепсы напрягаются под тканью футболки, демонстрируя мускулистые загорелые руки, на которых виднеются вены. Хотя он строитель, и на них есть мозоли, он всегда поддерживает свои руки в отличной форме.

Он носит кепку задом наперед, и из-под нее выглядывают светлые волосы. На квадратной челюсти у него все еще видна щетина.

Короче говоря, для женщин он как кошачья мята. Особенно для беременных женщин, которыми управляю гормоны. Прямо как у меня. Я кое-как сдержалась, чтобы не затащить его в ванную и не заставить трахнуть меня там.

Хотя я догадываюсь, что попытка побороть свое либидо в комнате ожидания приятная перемена в борьбе с приступом тревоги.

Кип выглядит спокойным, как обычно. На первый взгляд. Но от меня не ускользает напряжение в его конечностях, морщинки вокруг глаз, то, как двигается его челюсть, как будто он сжимает зубы. Да, он нервничает. Нет, он напуган.

Он напуган.

Забыв, что я злюсь, тянусь и хватаю его за руку.

Кип дергается, и я тут же пытаюсь отдернуть ее. Но он усиливает хватку, не отпуская меня, и кладет наши переплетенные руки на свое мускулистое бедро.

Мы остаемся в таком положении, сидя там, держась за руки, до тех пор, пока за нами не приходит медсестра. Кип продолжает держать меня, когда мы встаем и следуем за медсестрой, отпустив только для того, чтобы я встала на весы, а затем снова хватает, пока мне не говорят сесть в смотровое кресло. Которое на другом конце кабинета. Он выглядит несчастным из-за расстояния.

Медсестра радуется, когда измеряет мне давление, говоря, как это здорово, что «папа пришел!»

Я не смотрю на Кипа, когда она говорит это. Все слишком странно.

И, к счастью, в кои-то веки между уходом медсестры и приходом моего врача нет долгого ожидания, так что нам с Кипом нет нужды напряженно молчать.

Как всегда, она врывается с улыбкой, веселая и взволнованная, увидев меня, никак не давая намеков, что в моем животе больше нет сердцебиения. Это обнадеживает.

Она останавливается, когда замечает Кипа в углу. На мгновение выглядит удивленной, а затем обрадованной.

– Папа? – спрашивает она, глядя на меня.

Киваю один раз, не в состоянии выразить это словами.

Кип выглядит таким же смущенным. Опять же, хотя я должна злиться на него, чувствую невероятное сопереживание.

Его не называли папой с тех пор, как умерла его дочь. Не могу представить, что он сейчас ощущает.

Мой врач хлопает в ладоши. Я подпрыгиваю.

– Хорошо, – говорит она. – Я рада, что папа здесь, особенно сегодня. С тобой произошел небольшой несчастный случай?

Киваю, глядя на свой громоздкий гипс.

– Да. Но я в порядке.

Она мягко улыбается мне.

– Я просмотрела твою карту из больницы, и, кажется, с вами обоими все в порядке. Мы пытались с тобой связаться, потому что ты опоздали на анатомическое обследование, – она награждает меня взглядом, который можно было охарактеризовать только как… материнский и слегка упрекающий.

Я прикусываю губу.

– Да, эм, была занята, – уклоняюсь.

Чувствую сердитый взгляд Кипа с другого конца комнаты. Отказываюсь смотреть на него.

– Так получилось, что у нас небольшой перерыв в расписании нашего специалиста по ультразвуковой диагностике, – произносит она, щелкнув по своему компьютеру. – И, учитывая твою недавнюю травму, нужно пройти ее сейчас.

Но прежде чем я успеваю возразить, врач встает.

– Пойду скажу, чтобы все подготовили, – говорит она с улыбкой, покидая палату.

Черт возьми. У меня нет ни минуты передышки.

– Ты была занята? – повторяет Кип, поворачиваясь лицом ко мне. – Слишком занята для анатомического сканирования?

Я заставляю себя подняться со стула, теперь, когда стало ясно, что никакой проверки у меня не будет.

– В самом деле? Ты предъявляешь, что пропустила одно УЗИ? – огрызаюсь я. – На скольких ты был?

Это заставляет его замолчать.

Что дает мне время взбеситься еще больше.

К сожалению, Кип молчит недолго. Он берет фигурку младенца в утробе, нахмурившись, осматривая ее, прижимая маленького ребенка к моему животу, как будто проверяя, подходит ли размер.

Затем переключает свое внимание на меня, и, к сожалению, я, похоже, не скрываю своего волнения.

– Почему ты откладывала сканирование? – спрашивает он, на этот раз мягче.

Я поджимаю губы.

Но потом Кип продолжает смотреть на меня, держа в руках эту чертову фигурку младенца или как там она называется.

– Если бы ты был рядом, ты бы знал, что у меня было несколько приступов паники различной степени тяжести, – вкрадчиво сообщаю ему. – Все из-за множества УЗИ, которые я делала раньше, из-за моих… выкидышей.

Я чувствую себя неловко, рассказывая о своей истории, обнажая все нервы, которые пострадали с той секунды, как я помочилась на палочку. О, как я хотела быть язвительной и сильной, забыть о своей травме и тревогах. Но я на это не способна. Все мои силы уходили на то, чтобы оставаться наполовину в здравом уме и растить ребенка, справляться с автомобильной аварией, а также с моим ненастоящим мужем, который за последние двадцать четыре часа решил стать настоящим мужем и отцом.

Кип вздыхает, на его лице появляется выражение вины.

– Мне жаль…

Машу рукой.

– Понимаю, что тебе жаль, но я сейчас не в настроении выслушивать еще одни извинения, – говорю я, не грубо, но, возможно, из меня вырывается немного негодования. – Я тут часто, – обвожу помещение рукой вокруг. – Но это сканирование серьезное. Там могут обнаружить серьезное дерьмо. Мне делали обычные анализы, но есть вещи и похуже, – разглагольствую я. – И поскольку я не могла спать в эти дни, проводила все время, просматривая форумы для мам и читая страшные истории о детях с половиной мозга, неизлечимой болезнью почек и все такое. Так что прости за то, что я не хочу узнавать это прямо сейчас! – я снова кричу, ничего не могу с собой поделать.

Кип откладывает фигурку на стол. Он преодолевает расстояние между нами, и я напрягаюсь, давая понять, как не хочу, чтобы он прикасался ко мне.

Он понимает намек, останавливается. Хотя теперь он достаточно близко, чтобы я могла почувствовать его запах.

– Я понимаю, – говорит Кип спокойным и рассудительным тоном. – И виноват, что меня не было рядом, чтобы пережить все это безумие.

Мои глаза сужаются.

– Назвать беременную женщину безумной – интересный выбор слов.

Он ухмыляется.

– Зато ты теперь злишься на меня, и уже не волнуешься из-за ультразвука, не так ли?

Я моргаю.

Мудак.

Он тянется, чтобы схватить меня за руку, несмотря на предупреждающий язык моего тела.

– Я не могу обещать тебе, что там не произойдет ничего плохого, как бы мне этого ни хотелось, – говорит он мне трезво. – Но я думаю, что шансы в нашу пользу. Не только потому, что верю, что моя сперма самая охрененная.

Сердито смотрю на него.

– Но потому, что ты одна из самых крутых, самых приводящих в бешенство женщин, которых я знаю, и этот ребенок – часть тебя, и он чертовски силен, – его большой палец гладит мою руку. – И, если случится худшее, я никуда не уйду. Не брошу тебя.

Хотя я правда хочу защитить себя, свое сердце и своего ребенка, я не могу не поверить ему.