Текст книги "Неугомонное зло"

Автор книги: Энн Грэнджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

– Мне, откровенно говоря, просто повезло, – вздохнул Маркби. – Дело в том, что у него оказались очень необычные зубные протезы, а мы нашли сохранившуюся челюсть.

– Вот видите? От судьбы не уйдешь. Я понимала, что должна пойти в полицию. Возможно, мои показания помогли бы его опознать. Но мне не хотелось ни в чем признаваться… Не было сил. Позже, когда я увидела в кафе его мать и услышала, как она вспоминает о нем, я почувствовала себя очень виноватой. Бедняжка, столько лет она не знала, что случилось с ее сыном! Может быть, расскажи я обо всем много лет назад, я сократила бы ее мучения. В общем, я утаила важные сведения… и нарушила закон.

Мередит вздохнула с облегчением, когда Алан мягко ответил:

– Я не собираюсь вас арестовывать! Да, вы напрасно не рассказали о встрече с Гастингсом сразу после того, как он исчез. Но, поскольку ни тогда, ни сейчас мы не можем утверждать, что его смерть была неестественной, формально вы не утаивали никаких улик. Вы просто растерялись. Да, если бы вы тогда помогли нам, нам не пришлось бы обшаривать весь лес… Имейте в виду, я вовсе не утверждаю, что мы непременно нашли бы Саймона, расскажи вы нам все вовремя. Мы не знаем, от чего и как он умер. Что касается дознания, здесь все несколько иначе. Но любой хороший адвокат мог бы возразить, что ваши показания не имеют большого значения, поскольку в происхождении костей никто не сомневался. У нас есть заключение экспертов о том, что мы нашли именно кости Саймона Гастингса. Гораздо важнее сам факт вашей встречи в лесу, хотя ваша встреча, разумеется, не означала, что найденные кости именно его. В общем, вам не о чем волноваться. Сейчас нам известно то же, что и вам, – Саймон Гастингс отправился в поход по старой Пастушьей тропе и пропал.

Мередит услышала, как Рут вздохнула с облегчением.

– Спасибо! Я очень боялась… и еще меня мучила совесть.

Опомнившись, Мередит увидела, что омлет прилип к сковородке. Подслушивая, она так увлеклась, что забыла помешивать его. Она соскребла со дна горелые кусочки. Из тостера услужливо выпрыгнул тост. Мередит накрыла на стол и позвала остальных.

Видимо, Алан сомневался насчет омлета; он заметил, что она залила сковородку холодной водой. Рут открыла кладовку и достала бутылку белого вина. Мередит сразу заметила: с плеч их хозяйки как будто упала огромная тяжесть. Она даже оживилась.

– По-моему, это вино к омлету подойдет… Алан, откройте, пожалуйста!

После ужина все трое вернулись в гостиную с бокалами и расположились у камина. Мередит отметила, что лицо у Рут стало почти безмятежным. Видимо, она испытывала облегчение уже оттого, что, наконец, выговорилась, поделилась своей давней тайной.

И тогда Мередит спросила ее:

– А может, вы все же могли бы рассказать своим родителям о ребенке? Вдруг они бы вас поняли? В конце концов, ваш отец был приходским священником. На исповеди ему и не такое приходилось выслушивать!

– О да, он бы понял. Отец знал, что все мы грешны, – ответила Рут. – Но он был бы глубоко разочарован. Хуже того, почувствовал бы себя виноватым.

– Он – виноватым?! Но почему?

– Потому что ему не удалось научить меня противиться искушению! – Рут криво улыбнулась. – Вряд ли он пережил бы скандал в собственной семье. Мне всегда казалось, что заниматься проблемами чужих людей гораздо легче, чем своими собственными. Работая в школе, я всегда охотно помогала своим ученикам… А своей жизнью как следует распорядиться так и не сумела!

Маркби, взглянув на шипящие в камине поленья, подался вперед и принялся ворошить кочергой обгорелое полено, чтобы оно не упало с решетки.

– У вас был неудачный роман, в чем вы совершенно не виноваты. И вы не правы, если считаете, будто ваша жизнь не удалась. Вы успешно преподавали в школе. Вышли замуж…

– И вот, – прервала его Рут, – осталась ни с чем. Видите ли, в конце концов из всех близких у меня осталась только Эстер.

Мередит, не подумав, спросила:

– Неужели вы никогда… – но тут же смущенно осеклась.

– Никогда – что? – спокойно спросила Рут.

– Извините, это не мое дело.

– Попробую угадать. – Рут разгладила юбку. – Вы хотели спросить, неужели я никогда не пыталась разыскать своего ребенка?

– Д-да…

– Что бы я ему сказала, даже если бы нашла? Нет, мне нравится думать, что он счастлив и добился успеха.

Наступило долгое молчание. Его нарушил Маркби:

– И как же, наконец, решился вопрос с вашим отцом?

– Ах да, отец… Еще одна проблема, которая тогда казалась мне неразрешимой. Здесь мне наконец улыбнулась удача. Через несколько дней после… встречи с Саймоном я встретила мистера Джонса, то есть старого Мартина Джонса, который тогда управлял фермой «Зеленый Джек», а не молодого Кевина, который управляет ею сейчас. Теперь и Кевин уже немолод, а тогда Мартин еще не был стариком. Так вот, в разговоре он обмолвился, что у него есть племянница, которая овдовела совсем молодой и осталась в очень трудных обстоятельствах. Он имел в виду – без денег. «Ей придется искать работу, – сказал Мартин. – И какое-нибудь дешевое жилье». – Рут улыбнулась. – Представьте себе старинный потолочный плафон: тучи, а из них вдруг проглядывает солнечный луч и падает на фигуру какого-нибудь коленопреклоненного святого. Я спросила: «Мистер Джонс, как вы думаете, не согласится ли ваша племянница поселиться в Нижнем Стоуви и вести хозяйство моего отца?» Он ответил: «Да, она наверняка согласится». Я познакомилась с его племянницей; она показалась мне практичной женщиной. Детей у нее не было; она очень обрадовалась возможности переехать в Нижний Стоуви и жить рядом с дядей. Она оставалась с моим отцом до самой его смерти и очень скрасила ему последние годы. Готовила ему еду. Следила, чтобы он был аккуратно одет. Вела его записи и заботилась о том, чтобы он никуда не опаздывал. Только благодаря ей он сохранил свой пост до самой смерти. – Рут вздохнула. – Хотя в последние его годы количество прихожан сильно поубавилось. Школу закрыли. Церковные власти решили не отстранять отца от должности; в конце концов, жители Нижнего Стоуви к нему привыкли. Естественно, в последние годы дел у него было мало. После того как он скончался, решили никем его не заменять, а приход Святого Варнавы присоединить к бамфордскому. Поэтому дом священника выставили на продажу. Так как в нем по-прежнему жила экономка, в епархии решили, что она обладает преимуществом, и предложили ей выкупить дом на весьма выгодных для нее условиях, можно сказать, почти даром. Откровенно говоря, церковным властям не терпелось избавиться от такой обузы. Дом священника очень большой и старый; он нуждается в капитальном ремонте. Ну а экономка много лет прожила на всем готовом плюс получала какое-то жалованье и что-то даже откладывала. Поэтому она и купила дом… Может быть, ей немного помог и дядя Мартин.

Маркби поставил бокал на стол.

– Секундочку! Экономка купила дом священника? Когда это было?

– В восемьдесят втором или восемьдесят третьем году, – ответила Рут. – Мюриэль Скотт до сих пор живет там.

Глава 12

– Вперед, Генри! – понукал Пирс.

Ему бы, наверное, нравилось гулять с собакой в такое славное погожее утро, если бы не обстоятельства, которые, куда ни посмотри, упорно складывались против него. Больной зуб, о котором он пытался не думать, не давал забыть о себе. Его дергало все сильнее. В работе особых успехов он не достиг. Пирс знал: еще немного – и след начнет остывать. Многие опытные, старые сыщики считают, что преступление раскрывается по горячим следам в первые три дня. «Если за три дня не напал на след – все, пиши пропало!» Но со времени смерти Эстер Миллар прошло уже не три дня, а вдвое больше. За такой срок можно избавиться от любой улики. Свидетели забывают важные подробности. Хуже того, они начинают путаться и вносить поправки в свои показания. А убийца успевает скрыться с места преступления и добраться до самых отдаленных уголков земного шара.

Правда, Пирс не думал, что убийца Эстер Миллар покинул место преступления. Он, как и Маркби, не сомневался в том, что убийца по-прежнему где-то в Нижнем Стоуви или его окрестностях. Чей-нибудь отъезд, особенно внезапный, наделал бы немало шуму в такой маленькой и замкнутой общине. Но из Нижнего Стоуви в последнее время никто не уезжал. Значит, убийца по-прежнему здесь…

– Генри! – повторил он с растущей досадой.

Иногда по утрам Генри бывал очень послушен, и они обходили игровую площадку в рекордный срок. Но случалось, что на Генри нападала задумчивость. Он останавливался без всякого внятного повода и долго стоял, глядя вдаль (где сам Пирс ничего не мог рассмотреть), глухой к мольбам хозяина. В такие минуты Пирсу казалось, что глаза у пса словно стекленеют. Вот и сейчас Генри застыл на месте и как будто к чему-то прислушивался.

– Вот паршивец! – проворчал Пирс. – Из-за тебя опоздаю на работу!

Сегодня ему как раз хотелось приехать в управление пораньше. Тессе он сказал, что должен уделить первому своему самостоятельному делу больше внимания и сил.

– Ты только подумай, родная, если мне удастся раскрыть дело без помощи старика, меня, скорее всего, повысят!

К счастью, «старика», то есть Маркби, рядом не было, и он не слышал, как нелестно именует его молодой подчиненный.

Тесса же, к которой и была обращена пламенная речь, сразу перешла к сути, сухо заметив:

– Сегодня твоя очередь гулять с Генри!

Поэтому Пирс вышел на прогулку с целлофановым пакетом в кармане и с псом на поводке. Пока они еще никого не встретили, что было странно. Обычно в такой час им то и дело попадались другие собачники. И Пирс, и Тесса зорко следили за теми, кто не трудился убирать за своими любимцами. Однажды Пирс пытался призвать к порядку одного хама; он показал ему объявление у входа на собачью площадку, где черным по белому было написано, что домашним питомцам не позволяется загаживать территорию. Собачник, тощий мозгляк с острым носиком, очень похожий на своего пса, огрызнулся:

– Не суй нос не в свое дело!

– Дело как раз мое, я служу в полиции, – ответил Пирс, втайне злорадствуя.

– Вот и лови преступников, а не бездельничай! Теперь понятно, почему на улицу страшно выйти… Вместо того чтобы ловить воров и убийц, наши стражи порядка охотятся за собачьими какашками!

Замечание о том, что он бездельничает, в то время как должен расследовать преступления, сегодня утром живо вспомнилось Пирсу. Генри побежал было дальше, но вскоре за живой изгородью послышался шорох. Несколько притупившийся охотничий инстинкт Генри сразу воспрянул к жизни. Он бросился в кусты; поводок вытянулся во всю длину и вскоре запутался в переплетении веток. Застрявший Генри громко завыл.

– Сам виноват, – буркнул хозяин, не проявив никакого сочувствия.

Поводок запутался безнадежно. Пришлось Пирсу перешагнуть канаву, раздвинуть колючие ветки, которые тут же вцепились в одежду и волосы, вытаскивать пса. В ходе операции Пирс нечаянно ступил ногой на дно канавы, где было по щиколотку холодной, грязной воды. Генри и так возмущался, что его тащат прочь от чего-то интересного. Пока хозяин волок его за собой, он цеплялся за землю когтями, и за ним тянулся рифленый след.

– Хватит! – рявкнул Пирс на своего любимца. – Мы сейчас же идем домой!

У калитки он отстегнул поводок от ошейника Генри, и пес ринулся домой. Пирс снял с себя промокший ботинок. Придется переобуться и поменять носки… С ботинком в руках Пирс заковылял к двери черного хода и еще издали услышал гневный крик жены:

– Дэйв Пирс! Как ты посмел впускать пса в дом, не вымыв ему лапы?! Он мне весь пол в кухне запачкал!

Пирс остановился на пороге и возвел глаза к небу.

– Пожалуйста, – прошептал он, – пусть сегодня хоть что-нибудь пойдет как надо!

Его мольба была услышана. Когда он наконец добрался до работы, опоздав на пятнадцать минут, его встретила Джинни Холдинг.

– У нас появилась свидетельница! – воскликнула она. – В ответ на телеобращение позвонила одна женщина. Она утверждает, что видела Эстер Миллар в то утро, когда ее убили.

– Кто? Где? – жадно спросил Пирс, хватая протянутый Джинни лист бумаги.

– В Нижнем Стоуви, примерно без двадцати десять. Свидетельницу зовут миссис Линда Джонс. Они с мужем живут на ферме, которая называется «Зеленый Джек», почти на опушке леса Стоуви. У нее есть тринадцатилетняя дочь, которую она каждое утро возит в школу. Когда миссис Джонс высадила дочь и возвращалась по главной улице, она обогнала идущую пешком Эстер. – Джинни закатила глаза. – Уверяет, будто только что об этом вспомнила!

Пирс выхватил у нее лист бумаги с адресом.

– Сейчас же еду к ней!

Чтобы попасть на ферму «Зеленый Джек», нужно было сначала свернуть с шоссе на дорогу, ведущую к лесу Стоуви, а потом повернуть еще раз – на проселочную дорогу. Ферма располагалась в низине. Жилой дом, окруженный каменными и деревянными хозяйственными постройками, представлял собой одноэтажное безыскусное здание в виде буквы «П». Слева от дома находился навес, крытый рифленым железом, а справа – старая конюшня.

Пирс вышел из машины. Во дворе никого не было. Над головой кружили грачи; где-то вдали рокотал трактор. Пирс подошел к приоткрытой парадной двери, постучал и, приложив губы к щели, крикнул:

– Здравствуйте! Есть кто-нибудь дома?

Вскоре он услышал медленные, осторожные шаги. Дверь, скрипнув, приоткрылась, и перед Пирсом предстал пожилой человек в старомодном коричневом костюме, под пиджаком на нем была надета зеленая фуфайка, из-под которой выглядывала рубашка. Его седые волосы совсем поредели; с румяного, обветренного лица на гостя смотрели водянисто-голубые глаза.

– Кто такой? – спросил старик не враждебно, а с каким-то детским любопытством.

– Инспектор Пирс. – Пирс протянул свое удостоверение, но старик его как будто не заметил; он все разглядывал Пирса, как будто внешность инспектора забавляла его. – Я приехал побеседовать с миссис Линдой Джонс. – Пирс чуть повысил голос. Он не знал, хорошо ли слышит старик. Возможно, глух, как тетерев.

– Линда – моя невестка. – Сообщив ценные сведения, старик, видимо, решил, что с незваного гостя довольно и больше Пирсу тут делать нечего. – Рад был познакомиться, юноша. – Он явно собрался захлопнуть дверь.

Пирс поставил ногу в проем.

– Могу я увидеть миссис Джонс? – Он решил, что старик не глухой, а просто придурковатый.

Старик опустил голову, посмотрел на ногу Пирса и насупился:

– Вы не даете мне закрыть дверь!

– Знаю. Я хочу поговорить с миссис Джонс! – громко повторил Пирс.

– Вы не так сказали.

– Нет, я… она дома?

К счастью, в этот миг он услышал женский голос:

– Папа, что вы там делаете? – Дверь распахнулась настежь, и Пирс увидел женщину средних лет с обветренным лицом, в джинсах, клетчатой рубашке и куртке без рукавов. Светлые волосы, в которых уже мелькала седина, она собрала на макушке узлом и заколола двумя большими заколками. Несмотря на полное отсутствие косметики и то, что из прически выбивались пряди, женщина все же сохранила привлекательность. Пирс решил, что ей лет сорок с небольшим.

– Миссис Джонс? – с надеждой спросил он. – Я инспектор Пирс. Вы звонили и сказали, что…

Она перебила его:

– Я не ждала, что вы сами ко мне приедете!

– Мне очень нужно поговорить с вами, миссис Джонс.

Она как будто замялась:

– Не знаю, не знаю. По телефону я уже рассказала все, что мне известно. Я видела Эстер Миллар утром того дня, когда ее убили. Ужас!

– Линда, он хочет поговорить с тобой, – сказал старик, до которого, видимо, только сейчас дошла суть происходящего.

– Да, папа. А вы возвращайтесь в дом и сядьте. Сейчас принесу вам чаю.

Видимо, обещание чая сделало свое дело. Старик повернулся и исчез в доме.

– Пойдемте на кухню, – пригласила Линда Джонс. – Хотя мне и рассказывать-то почти нечего.

Чуть позже, сидя за столом перед кружкой крепкого чая и куском домашнего кекса, Пирсу наконец удалось спросить у хозяйки:

– Вы хорошо знали Эстер Миллар?

Линда покачала головой:

– Нет, не слишком. Здоровались, говорили о погоде. Она всегда была приветливой. Я знала, что она живет у Рут Астон; они с Рут вместе заботились о церкви. Стыд и позор, что у нас больше нет своего приходского священника! Вы знаете, что последним нашим священником был отец Рут? – Она пытливо посмотрела на Пирса.

– Да… знаю. Миссис Джонс, вы – местная уроженка?

– Ну да, местная… Всю жизнь провела здесь, в Нижнем Стоуви. – Помолчав, миссис Джонс заговорила снова, стараясь развеять впечатление о горечи в своих последних словах. – Мои родители владели соседней фермой, Черч.

– Ясно. Вернемся к утру того дня, когда была убита мисс Миллар. Что вы тогда делали?

– То же, что и всегда по будням, кроме школьных каникул. Отвозила дочь в Бамфорд. Она ходит в местный двухгодичный колледж. Школьный автобус к нам присылать перестали. В наших краях не очень-то много живет ребятишек. Вечером она иногда возвращается на рейсовом автобусе, если успевает. Тогда я забираю ее у поворота.

– Итак, – не сдавался Пирс, с трудом усваивая поток избыточной информации, – вы ехали в Бамфорд? Который тогда был час? Наверное, еще девяти не было?

– Нет, тогда я возвращалась из Бамфорда, и времени было полдесятого или немного позже. После того как я высадила Бекки, я поехала в супермаркет. Значит, в Нижнем Стоуви я была где-то без двадцати десять… Да, наверное, так, потому что домой я вернулась еще до десяти. Я немного спешила, потому что задержалась на несколько минут, а вы, наверное, понимаете: стоит с самого утра начать опаздывать, и уже ничего не успеешь вовремя. Я видела Эстер, когда проезжала через деревню. Она шла мимо церкви. Я посигналила ей и махнула рукой, а она помахала в ответ. Вот и все, мы не разговаривали.

Пирс наклонился вперед:

– Говорите, она проходила мимо церкви, а не заходила туда? Вы уверены?

Линда ответила, что уверена.

– Откуда она шла? – спросил Пирс.

– Со стороны Черч-Лейн. Кажется, она там жила. В общем, все как обычно. То есть… летом одна из них всегда открывала церковь примерно в это время. Я часто встречала на улице то одну, то другую, то Эстер, то Рут.

– Но в то утро мисс Миллар не направлялась в церковь, чтобы открыть ее?

– Да. Я не придала этому особого значения, но вы правы. В церковь она не входила. – Линда задумалась, а потом добавила: – Точно не входила. Она шла со стороны Черч-Лейн и прошагала мимо ворот… Теперь припоминаю, мне еще показалось это странным, и я подумала, куда она направляется. – Линда сняла крышку с чайника и посмотрела в него. – Еще немного осталось. Налить вам еще чашечку?

– Нет, спасибо, – торопливо отказался Пирс. – Как выглядела мисс Миллар?

– Как выглядела? Как всегда. Нормально.

– Вам не показалось, что она чем-то расстроена или взволнована?

Линда посмотрела на него в упор:

– Нет… Ничего такого я не заметила. Правда, ведь я к ней не приглядывалась. После того как я ее заметила, сразу про нее забыла. И вспомнила, только когда услышала обращение в новостях.

– Вы совершенно уверены, что видели ее утром того дня, когда она умерла? Не в другой день? Вы ведь сказали, что встреча с ней или с Рут не была для вас чем-то необычным.

– Ну да, – уверенно кивнула Линда. – С утра по радио предупреждали, что из-за дорожных работ на шоссе пробки; я еще торопила Бекки, потому что хотела выехать из дому пораньше. И все равно не успели… Торопить Бек – только время зря терять, все равно что моего свекра.

Доев кекс, Пирс на всякий случай спросил:

– Вы не помните, во что она была одета?

Свидетели часто уверяют, что видели нужного человека именно в тот день, о каком их спрашивают, а оказывается, что они ошиблись. Правда, миссис Джонс показалась ему женщиной здравомыслящей, да и сообщение о пробках на шоссе добавляло достоверности ее рассказу. Но лишний раз проверить никогда не мешает.

– Во что была одета? – удивилась Линда. – Нет, не помню! Мы ведь живем в Нижнем Стоуви, а не в городе, где все стараются на выход нарядиться получше. У нас все одеваются каждый день одинаково… По-моему, ничего необычного на ней не было. Вельветовые брюки… серые… Она часто их носила. Правда, тут я могу и ошибиться. Еще на ней был какой-то свитер и сумка. Она надела ее через плечо, наискосок, как почтальон, чтобы руки были свободны… – Вдруг Линда замолчала.

По спине у Пирса пробежал холодок.

– Свободны? Для чего? – спросил он.

– Она что-то несла, – проговорила Линда, хмурясь. – Никак не могу вспомнить что… что-то маленькое.

Со двора донесся новый звук – рев мотоцикла. Линда подняла голову, просияла и раскраснелась.

– Наверное, Гордон! – Заметив выражение лица Пирса, она объяснила: – Сын в гости приехал.

«Только этого не хватало!» – подумал Пирс. Она только начала рассказывать что-то интересное. Хорошо, что сынок не объявился раньше, иначе он бы и этого не услышал.

Линда проворно вскочила. Кухонная дверь распахнулась, и вошел коренастый молодой человек – рыжий, курносый, широколицый. Волосы у него были пострижены почти под ноль. Назвать его красивым можно было лишь с большой натяжкой, но его лицо дышало здоровой юношеской привлекательностью. На нем была кожаная куртка, в руках он держал мотоциклетный шлем. Увидев Пирса, парень положил шлем, сухо кивнул незнакомцу и только потом поцеловал мать в щеку:

– Здравствуй, мама!

Линда привстала на цыпочки и положила руки сыну на плечи:

– Отец где-то на ферме.

Пирс заметил, что парень скорчил гримасу:

– Вот как? Я вообще-то к тебе приехал. Хотел сказать про следующий вторник. Я уже обо всем договорился. И дискотека будет, и все остальное.

– Не знаю, зачем нужно столько шума, – вздохнула Линда и, повернувшись к Пирсу, пояснила: – В следующий вторник Гордону исполняется двадцать один год; он устраивает большую вечеринку в Бамфорде – он там живет. Я знаю, теперь голосовать разрешили с восемнадцати лет, но ведь двадцать один год тоже отмечают. – Она снова повернулась к сыну и с деланой беззаботностью продолжала: – Вряд ли мне удастся уговорить папу пойти на дискотеку! Но мы с Бекки приедем. Бекки ждет не дождется.

– Главное, чтобы вы были, – сказал Гордон Джонс. – А на папу я не рассчитываю.

Пирс заметил, как при этих словах мать изменилась в лице. Судя по всему, отец с сыном не ладят. Парень уехал от родителей и поселился в Бамфорде. Он крепкий и здоровый; наверняка отец хотел, чтобы парень помогал ему на ферме. Может быть, именно из-за этого они ссорятся? Молодой человек отказался идти по стопам отца и деда.

Гордон Джонс вопросительно посмотрел на гостя.

– Инспектор Пирс, отдел тяжких преступлений, – представился Пирс.

– Ух ты! Вы небось расследуете убийство, которое тут у нас произошло! А здесь вы что забыли? – Пирс уловил в голосе парня нотки враждебности, но он уже привык к подобному отношению.

Линда ответила за него:

– Гордон, я позвонила в полицию и сказала, что видела бедную мисс Миллар утром того дня, когда ее убили. Я возвращалась домой после того, как отвезла в школу твою сестру. Вот мистер Пирс и захотел побеседовать со мной. Правда, рассказывать мне почти и нечего… – Обернувшись к Пирсу, она заметила: – Зря вы только тащились в такую даль. Столько времени потеряли!

– Мы всегда проверяем все свидетельские показания, – пояснил Пирс. – Особенно если речь идет об убийстве.

– Зашли в тупик, да? – дерзко спросил Гордон.

– Нет… Пока не зашли, – отозвался Пирс и, огорошив парня своим спокойствием, поспешил распрощаться с миссис Джонс.

Когда он садился в машину, во двор, грохоча, въехал трактор. Тракторист, загорелый лысеющий мужчина средних лет – на его лице словно застыла недовольная гримаса, – соскочив на землю, приветствовал Пирса словами:

– А вы кто такой? Легавый, что ли?

– Да. Неужели похож?

Фермер только фыркнул в ответ.

– Чего вы хотите?

– Вы мистер Джонс? – осведомился Пирс.

– Конечно, а кто же еще? – Джонс прошел мимо него и, увидев мотоцикл, нахмурился. – Значит, вы не единственный гость. Вас-то что к нам принесло?

– Приехал побеседовать с вашей женой по поводу ее звонка.

От удивления Джонс разинул рот:

– Какого еще звонка?!

Пирс понял, что допустил оплошность. Значит, жена ничего ему не сказала… Судя по всему, Джонсы – недружная семья, и виновата в этом, скорее всего, не миссис Джонс.

– Ваша жена видела убитую женщину, мисс Миллар, в день ее смерти. Она вспомнила, что видела ее в деревне примерно в полдесятого или чуть позже.

– И позвонила вам? – снова фыркнул Джонс. – Пустая болтовня!

– Наоборот, – возразил Пирс. – Для нас ее сведения чрезвычайно ценны. Она – единственная, кто видел жертву…

Джонс посмотрел на него исподлобья.

– Вряд ли вы поймаете убийцу. Вы умеете только караулить на дороге тех, кто превышает скорость! – Он отвернулся и зашагал дальше, к двери кухни.

«Славный малый!» – подумал Пирс, выезжая со двора и живо представляя себе сцену встречи родственников на кухне «Зеленого Джека».

Проезжая по деревне, он с удивлением заметил второй мотоцикл, прислоненный к забору у церкви. Дверь церкви была открыта. Пирс притормозил, вылез из машины и тихо зашагал по дорожке к старой дубовой двери с железными скобами. У самой двери он остановился и прислушался. Изнутри доносились два голоса, мужской и женский. Он открыл обе двери – и наружную, и внутреннюю, сетчатую. Мужчина и женщина сидели на скамье и были увлечены серьезным разговором. Хотя Пирс не шевелился, внимание собеседников, видимо, привлек сквозняк. Мужчина обернулся, и Пирс узнал Джеймса Холланда, бамфордского приходского священника, рядом с ним сидела Рут Астон.

Пирс вошел в церковь и окликнул их, отчего-то чувствуя себя виноватым:

– Извините, преподобный! Увидел снаружи мотоцикл, но не знал, что он ваш. Понимаете? А тут еще заметил, что дверь открыта, вот и решил заглянуть и проверить.

Отец Холланд поднялся и направился к нему:

– Инспектор Пирс? Спасибо за заботу. Мы с миссис Астон обсуждаем, что дальше делать с церковью.

– Пожалуйста, продолжайте, – сказал Пирс. – Доброе утро, миссис Астон!

Рут тоже поздоровалась, но со своего места не встала.

Пирс оставил их и вернулся к машине. Он немного удивился, увидев, что Рут Астон так спокойно сидит в церкви, совсем рядом с тем местом, где убили ее подругу. Правда, она ведь не слагала с себя обязанностей церковной старосты, так что рано или поздно ей все равно пришлось бы сюда вернуться.

Джеймс Холланд снова сел рядом с Рут.

– Интересно, зачем он приезжал? – спросила она.

– Кто, инспектор? Наверное, по делам следствия. Рут, как вы здесь себя чувствуете? Не хотите перейти куда-нибудь в другое место?

Она покачала головой:

– Нет. Эту церковь я знаю всю жизнь и не стану избегать ее после того, что случилось. И потом… – Она замялась. – Знаете, здесь я чувствую себя как-то ближе к Эстер. – Она виновато покосилась на священника. – Хотя по природе я не слишком-то религиозна…

Отец Холланд наградил ее недоуменным взглядом.

– Знаю, – поспешно продолжала Рут, – местные, деревенские, считают меня очень набожной. Но, несмотря на то что я дочь священника и слежу за порядком в церкви, сама я не могу сказать, что верую по-настоящему. Мои обязанности – просто образ жизни. Некоторые увлекаются составлением букетов, а я вот поддерживаю чистоту и порядок в церкви. Чем мне заниматься, если я не буду присматривать за церковью Святого Варнавы? По-моему, мне недостает того, что называют духовностью.

– Так ли? – негромко переспросил священник. – А что такое духовность?

– Только не начинайте философствовать, – попросила Рут, – и воздействовать на меня логическими построениями! Я не могу дать определения духовности. Знаю одно: у некоторых она есть, а у других, как у меня, нет.

– Каждый из нас приносит к алтарю свои дары, – возразил отец Холланд. – И все они ценны. Как, например, вытирание пыли. Ну а если вы имеете в виду, скажем, видения, то они, слава Богу, бывают не у всех.

Рут едва заметно улыбнулась:

– Мне бы не хотелось, чтобы у меня были видения! Я бы не знала, что с ними делать.

– Как тот мальчик, которого спросили, что бы он сделал, открыв дверь и увидев на пороге Христа. «Я бы пригласил его в дом, – ответил он. – Предложил ему бокал хереса и послал за священником».

На сей раз Рут засмеялась.

Отец Холланд похлопал ее по плечу:

– Рад, что вы и дальше согласны исполнять обязанности старосты, во всяком случае в обозримом будущем.

– Только до тех пор, пока не уеду из Нижнего Стоуви, – напомнила она. – Я ведь вам говорила, я собираюсь продать дом.

– Да, конечно. Не знаю, что мы тогда будем делать с церковью. Скорее всего, придется запирать ее на всю неделю… После того, что устроили на колокольне, нам так или иначе пришлось бы ее закрыть. Мне очень жаль огорчать вас, но придется…

Рут взмахнула рукой:

– В конце концов, не так уж много мы с Эстер и делали, верно? Ну а те, кто поднимались на колокольню, наверное, уже не будут там безобразничать после того, как все открылось… К тому же и замок в двери поменяли.

– Даже если церковь будет закрыта для туристов, я все равно продолжу вести в ней службы по выходным – я или кто-то другой. Не хочу, чтобы она стала недействующей.

Рут улыбнулась:

– Вам приходится проделывать долгий путь только ради нашего маленького прихода!

Священник сдвинул широкие брови:

– Нет, не только. После вас я еду в Усадьбу и провожу службу для тамошних обитателей.

При упоминании бывшего родового гнезда Фитцроев, в котором сейчас разместился дом престарелых, Рут вздохнула.

– Я много лет не бывала в Усадьбе. Даже в моем детстве мы редко ездили туда. После того как умерли мамины родственники, которые там жили, дом заперли и выставили на продажу. Время от времени мама сажала меня в свою маленькую машину, и мы ехали туда проверить, все ли там в порядке. Честно говоря, этих экспедиций я побаивалась. Внутри было темно, мрачно и пахло плесенью. Почти всю мебель давно продали. Кое-что перевезли в дом священника – в основном громоздкие шкафы Викторианской эпохи. Правда, сохранился очень красивый карточный столик эпохи Регентства; он до сих пор у меня. Все самое лучшее пошло с молотка; в Усадьбе оставили лишь то, что не взяли на аукцион, а в доме священника, по словам мамы, для такой мебели не нашлось места. Подозреваю, что она просто не хотела брать старую мебель. Кроме того, по маминым словам, кое-что попросил оставить в доме агент по продаже недвижимости – якобы с вещами дом выглядит лучше, чем совсем пустой. Не знаю, почему такая мысль пришла агенту в голову. Едва войдя, посетители сразу натыкались на чучело совы в застекленном шкафчике! А потом видели оленьи рога на стене… Просто жуть! Мы бродили по пустому дому, слушая гулкое эхо; от страха я все время льнула к маме. Помню, однажды мы поднялись на верхний этаж, и мама показала мне комнату с зарешеченным окном. Она сказала, что в прежние времена там была детская. Я пришла в ужас: детская гораздо больше напоминала тюрьму. Мама только засмеялась и объяснила, что в Викторианскую эпоху принимали необходимые меры предосторожности, чтобы дети не выпали из окна. Помню, я так радовалась, что мне не пришлось жить и спать в той жуткой комнате!