Текст книги "Облажаться по-королевки (ЛП)"

Автор книги: Эмма Чейз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Нет ни малейшего сомнения, что ей уже сообщили о присутствии Оливии. Глаза королевы скользят по ней с головы до ног так, как смотрят на лохматую, мокрую бродячую собаку, которая появилась на их пороге.

Я ощетиниваюсь – но сдерживаюсь. Если я буду реагировать слишком сильно, это только ухудшит ситуацию. В самолете мы с Бриджит объяснили Оливии, как следует себя вести.

Я вижу, что она нервничает, замерев, – но она пытается.

– Для меня большая честь познакомиться с вами, королева Ленора. – Оливия наклоняет голову, сгибает колени и опускается – затем быстро вскакивает.

И бабушка сердито смотрит на меня.

– Что это было?

Оливия неуверенно оглядывается на меня, затем снова обращает свое внимание на королеву.

– Это был реверанс.

Одна острая серая бровь приподнимается.

– Неужели? Я подумала, что у вас, вероятно, газы.

Вот в чем проблема с монархами – у людей редко хватает смелости сказать им, когда они чертовски грубы. И даже если они это сделают – монарху плевать.

– Она не подойдет, – говорит бабушка, скользнув по мне взглядом.

Ради Оливии я стараюсь не обращать внимания на ее слова.

– Не волнуйся, я покажу Оливии все вокруг, представлю всем... она прекрасно справится.

А потом я завершаю это дерьмовое шоу, взяв Оливию за руку и встав между ней и королевой. Облегчение омывает меня, когда Оливия улыбается мне, не тронутая когтями неодобрения.

– Полет был долгий, Оливия. Иди наверх в свою комнату и устраивайся.

Я уже объяснил, что приличия требуют, чтобы у Оливии была своя спальня, но меня это не волнует. У меня есть свои способы.

– Я бы хотела перекинуться с вами парой слов наедине, принц Николас, – говорит бабушка.

Я одариваю ее уничтожающей ухмылкой.

– Только парой? Я был уверен, что их будут десятки. Фергюс, – зову я, – отведи Оливию в Гатри-Хаус, пожалуйста. В белую спальню.

И это похоже на то, как воздух замерзает – кристаллизуется от напряжения.

– О да, – тихо говорит бабушка. – Их будет гораздо больше, чем пара.

Я игнорирую ее и успокаивающе поглаживаю Оливию по волосам.

– А теперь иди, я скоро буду.

Она кивает, а затем, поскольку она от природы вежлива, Оливия выглядывает из-за меня и говорит королеве:

– У вас прекрасный дом.

Генри опускает подбородок на грудь, подавляя смешок. И Фергюс уводит Оливию.

После того, как Генри уходит в свою комнату, а Бриджит, поклонившись нам с бабушкой, выходит – мы остаемся одни.

Соревнуясь в гляделки.

Удивительно, но она моргает первой.

– Что за игру ты ведешь, Николас?

– Я вовсе не играю, Ваше Величество.

Ее голос рассекает воздух, гранича с пронзительным.

– У тебя есть долг.

– Я прекрасно понимаю свой долг и наше соглашение. – Мой тон не менее резкий, но уважительный. – Ты дала мне пять месяцев – у меня осталось три.

– Тебе следовало бы потратить это время на изучение списка, который я тебе дала. Просмотреть женщин, которые однажды могут занять место рядом с тобой. Знакомство с…

– Я проведу оставшееся время так, как сочту нужным. А я считаю нужным провести его с Оливией.

Даже когда мои родители умерли, я никогда не видел, чтобы бабушка теряла самообладание. И сейчас она не совсем его теряет – но она близка к этому.

– Я не стану развлекать одну из твоих шлюх!

Я делаю два шага к ней, понижая голос.

– Осторожней, бабушка.

– Осторожнее? – она произносит это слово так, будто оно иностранное. Иностранное, грязное слово. – Ты... ты меня предупреждаешь?

– Я не хочу, чтобы ее оскорбляли – никто. Даже ты. – Наши взгляды сходятся, словно мечи, разбрасывая искры. – Я могу усложнить тебе жизнь. Я не хочу этого делать, но пойми… я это сделаю, если ты не будешь относиться к ней с уважением, которого она заслуживает.

С этими словами я выдыхаю и поворачиваюсь, чтобы выйти из комнаты.

Позади меня королева тихо спрашивает:

– Что на тебя нашло, Николас?

Это достойный вопрос. В последнее время я совсем не чувствую себя собой. Я развожу руками, беспомощно пожимая плечами.

– На меня нашло начало конца.

Быстро поклонившись, я извиняюсь и ухожу.

Я нахожу Оливию в белой спальне, она стоит посреди комнаты и медленно кружится, глядя на стены, занавески и мебель. Пытаюсь представить, как это для нее выглядит.

Занавески цвета прозрачного опала, достаточно легкие, чтобы подниматься на ветру от пола до потолка. Комод, туалетный столик и кровать с балдахином сияют в свете хрустальной люстры почти серебристым блеском, обои нежные, белые, с вставкой из атласной ленты, а антикварные произведения искусства на стенах обрамлены выбеленным деревом. Она слегка вздрагивает, когда замечает, что я наблюдаю за ней.

– Господи, ты как ниндзя… предупреждай девушку как-нибудь, ладно?

Я знал, что она будет прекрасно смотреться в этой комнате, что цветовая палитра подчеркнет все ее изысканные черты. Но она еще более ошеломляющая, чем я себе представлял… от нее у меня перехватывает дыхание.

Ее волнистые волосы еще более темного мерцающего черного цвета, синева глаз более глубокая, сверкает, глядя на меня, как два сапфира на бархатном ложе.

– Тебе нравится? – наконец-то мне удается спросить.

– Комната? – ее взгляд поднимается вверх и осматривает все вокруг. – Нравится. Она... волшебная.

Я подхожу ближе.

– Значит, тебе сделали выговор? – спрашивает она, шутя лишь наполовину. – Твоя бабушка говорила точно так же, как моя мама, в ожидании, когда наши друзья уйдут, чтобы она могла наорать на нас.

Я пожимаю плечами.

– Я выжил.

– А что такого в белой спальне? Когда ты это сказал, ее лицо стало таким каменным, что я подумала, оно треснет.

Я бреду к окну, облокачиваюсь на подоконник.

– Она принадлежала моей матери, и с тех пор здесь никто не останавливался.

– О.

И я слышу, как должно быть звучат мои слова.

– Но не воспринимай это в жутком смысле, типа проблем с мамочкой, как у Нормана Бейтса… просто это... это самая красивая комната во дворце. Она тебе подходит.

Оливия покусывает нижнюю губу.

– Но твоя бабушка не в восторге от этого, не так ли? Поэтому я здесь, Николас? Я что, большой «иди нахрен» королеве?

– Нет. – Я обнимаю ее одной рукой за талию, соединяя наши тела вместе. Другая моя рука зарывается в ее волосы, удерживая их пальцами, приподнимая ее лицо, чтобы она на меня посмотрела. – Нет. Я хочу, чтобы ты была здесь, потому что я хочу тебя. И я бы все равно хотел, чтобы ты находилась здесь, даже если бы моя бабушка была от этого в восторге.

– Я ей не нравлюсь.

– Ей никто не нравится. В большинстве случаев ей не нравлюсь даже я.

Это вызывает у нее улыбку. Я отступаю назад, ведя Оливию за руки.

– Знаешь, эта комната волшебна и в других отношениях. – Я поворачиваюсь к книжной полке у стены позади себя. Тяну за край, открывая проход. – Смотри.

Глаза Оливии становятся круглыми и восхищенными, как у ребенка, впервые увидевшего подарки под елкой рождественским утром.

– Это потайной ход!

Она ныряет внутрь, щелкая выключателем, освещая девятиметровый коридор, ведущий к закрытой двери на другом конце.

– Так здорово! Не знала, что в дворцах на самом деле есть такое!

Ее радость заставляет меня смеяться, ощущая легкость на сердце.

– Есть. И он ведет в еще более волшебное место. – Я подмигиваю. – В мою спальню.

Она смеется и закусывает губу.

– Он твоих рук дело? Твоих родителей?

– О нет, он был здесь задолго до нас. Скорее всего, таким образом, приезжие вельможа или принцы могли посещать любовниц, не давая персоналу повода для сплетен.

– Так круто.

Оливия вздыхает и снова смотрит в коридор.

– Я хочу показать тебе еще одну вещь. – Я веду ее за руку к занавешенным балконным дверям. – Помимо очевидных преимуществ коридора, я хотел, чтобы ты была в этой комнате, – я открываю двери, и Оливия ахает, – потому что из нее открывается самый лучший охрененный вид.

У нее отвисает челюсть, когда она смотрит на заднюю часть дома, которая напоминает утопический пейзаж сказочной страны чудес. Каменные дорожки освещаются через каждые несколько метров тысячами навесных фонарей. Фонтаны, зеленые лабиринты, обилие цветов всех форм и размеров – вишни, розы и тюльпаны, такие большие, что свисают, как разноцветные колокольчики. Вдалеке – пруд, сверкающий в лунном свете, как ванна жидкого серебра.

Я смотрю на ее ошеломленное лицо.

– Не слишком убого, а?

– Это самое красивое, что я когда-либо видела.

Я не отрываю глаз от лица Оливии.

– Я тоже.

Она поворачивается, медленно тянется ко мне, и мы целуемся. Прикосновение губ Оливии мягкое и податливое, на вкус как возвращение домой. Я наклоняюсь, чтобы углубить поцелуй, пока...

– Господи, вы двое как пираньи постоянно поедаете лица друг друга. Можете оторваться на минутку?

Входит мой брат и, остановившись у камина, наливает себе полный стакан бренди.

Я виновато улыбаюсь Оливии.

– Что тебе нужно, Генри?

– Мои комнаты ремонтируют, поэтому бабушка сказала, что я должен остановиться в одной из твоих гостевых.

Пятьсот восемьсот семь комнат, а она поселила его в Гатри Хаус. С нами. Утонченность никогда не была в стиле королевы.

– Мне скучно, – хнычет он. – Давай устроим Олив экскурсию. По крайней мере, будет чем заняться. И мы можем пойти к Кук – попросить ее приготовить печенье, которое я так люблю. Я скучал по нему.

Неплохая идея. Если Оливия собирается провести здесь лето, я хочу, чтобы она чувствовала себя комфортно, познакомить ее с персоналом.

– Не слишком устала для прогулки? – спрашиваю я Оливию.

– Нет, ни капельки. Но мне надо распаковать вещи.

Я отмахиваюсь.

– Об этом позаботятся горничные.

Она шутливо стукает себя по голове.

– Верно, горничные – как я могла забыть. – Она берет меня за руку. – Тогда пошли. Покажи мне свой дворец.

Мы начинаем с кухни и поднимаемся наверх. Кук, крупная, милая, шумная женщина, которая работала в Гатри Хаус с тех пор, как мой отец был мальчиком, бросается на моего брата, лишь его завидев. Она упрекает его за то, что он слишком долго отсутствовал, а затем дает ему целый поднос с его любимым печеньем.

Затем еще одним всепоглощающим объятием Кук приветствует Оливию.

На самом деле ее зовут не Кук (Прим. переводчика: «Cook» – повар, кухарка), но мы с Генри ни под каким другим именем ее не знаем. У нее самый сильный акцент, который я когда-либо слышал, и Оливия вежливо улыбается и кивает, пока Кук бормочет – хотя я могу сказать, что она понятия не имеет, что она говорит.

Оливия уже познакомилась с Фергюсом, но по дороге, чтобы показать ей бальные залы, мы проходим мимо миссис Эверстон, горничной наверху, и знакомим ее с ней.

Мы также сталкиваемся с Уинстоном, главой Темных Костюмов, который отвечает, контролирует и знает каждый уголок и трещинку королевской семьи внутри и за пределами дворца. Генри однажды услышал, что в ранние годы он был убийцей, и, основываясь на его расчетливом, холодном отношении, я верю в это.

Мы видим Джейн Стилтонхаус, секретаря по поездкам – женщину, которая напоминает мне нож для масла в человеческом обличии. Она тонкая, резкая и с пронзительным голосом, похожим на звук, который издают, когда два кусочка серебра трутся друг о друга.

Глаза Оливии сияют, а рот постоянно открыт в благоговейном трепете, когда мы переходим из одной позолоченной исторической комнаты в другую. Наша последняя остановка – портретный зал, длинный коридор с обрамленными масляными картинами прошлых монархов, их семей и предков.

Оливия робко смотрит в темный коридор, такой длинный и темный, что конца не видно – он просто исчезает в полной темноте.

– Ты вырос здесь, во дворце? – спрашивает она.

– Меня отправили в школу-интернат в семь лет – там я проживал большую часть года. Но здесь проводил каникулы и лето.

Она дрожит.

– А ты никогда не боялся, что там водятся привидения?

– Портреты находятся в жутковатом месте. Но там не страшно, как только ты привыкаешь к этому – мы с Генри обычно все время катались по этому коридору.

– Как мило, – тихо говорит Оливия. – Совсем как тот парнишка из «Сияния».

Я смеюсь.

– За исключением лифта, полного крови, но да, именно так.

Ее глаза скользят по моему лицу, сверкая озорством.

– Когда ты так смеешься, на щеках появляются ямочки, – шепчет она, чтобы Генри не услышал, – мне хочется забраться на тебя и лизнуть их.

От этой идеи я сразу же увеличиваюсь и становлюсь твердым.

– Не стесняйся лизать все, что хочешь, в любое время.

Позже тем же вечером Кук делает нам гигантскую миску соленого карамельного попкорна. Я получаю особое наслаждение, наблюдая, как Оливия посасывает свои липкие пальцы. Напоминаю себе поцеловать завтра Кук.

Попкорн для фильма, который Оливия хотела посмотреть. Хотя у нас есть медиа-зал, Оливия предпочла мою гостиную, нас в пижамах, в оазисе подушек и одеял на полу.

Генри присоединяется к нам.

– Не могу поверить, что вы никогда не смотрели «Красавицу и Чудовище». Это место, как тот замок… Кук может быть миссис Поттс, Фергюс – ворчливым Когсуортом, – говорит Оливия, скручивая свои черные локоны в беспорядочный пучок на макушке.

– Дело в том, милая, что у нас есть члены. – Я ухмыляюсь. – Те из нас, кто ими с щедростью одарен, действительно не интересовались диснеевскими мультфильмами.

– Ты видел Короля Льва, – возражает она.

– Ну да... там есть львы. И убийство.

– И короли, – добавляет Генри. – Название говорит само за себя.

Мы смотрим фильм, или, точнее, Оливия смотрит, все время нежно улыбаясь. Я в основном просто за ней наблюдаю. Потому что я счастлив, что она здесь. Почти не могу в это поверить. Каждый раз, когда я позволяю себе это, в моей груди поднимается теплое чувство, словно мое сердце тает. И я чувствую... удовлетворение.

Когда музыка взмывает ввысь и начинают бежать титры, Оливия прижимает свои прекрасные руки к груди и вздыхает.

– Никогда не надоедает… он всегда будет моим любимым фильмом Диснея.

Генри допивает свой пятый бренди.

– Все было нормально, но я предпочитаю Русалочку.

Оливия поднимает черную бровь.

– Я думала, «члены» не любят мультфильмы про принцесс?

– Ты видела Ариэль? – спрашивает Генри. – Мой член любит ее целиком и полностью.

Оливия морщит нос.

– Отвратительно. Хотя я как-то читала книгу, в которой говорилось, что большинство парней любят Ариэль.

– Я должен прочитать эту книгу, – заявляет Генри.

– Фантастическая идея, Генри. Почему бы тебе не пойти и не найти книгу в библиотеке?

Я просовываю палец под лямку тонкой пижамной кофточки Оливии, потирая мягкую, гладкую кожу. Я понижаю голос.

– Я чувствую себя... чудовищем в данный момент.

Оливия встречается со мной взглядом и улыбается. Ей нравится эта идея. К несчастью, Генри услышал меня и скорчил гримасу отвращения.

– Это должно подразумевать позу по собачьи?

Раз уж он прекрасно меня слышал...

– Да.

Он сбрасывает одеяла и, спотыкаясь, идет к двери.

– Этой позиции теперь для меня не существует… а мне она очень нравилась. Большое спасибо.

Я запираю за ним дверь, и мы с Оливией остаток ночи разыгрываем нашу собственную интерпретацию «Красавицы и Чудовища».

 

ГЛАВА 17

Оливия

Утром Николас велит Фергюсу принести нам завтрак в постель. Я прячусь в ванной, когда он нам его приносит. Николас говорит, что я веду себя глупо, что мне нужно привыкнуть к тому, что Фергюсу наплевать, что я в его постели или что прошлой ночью у нас был сумасшедший, фантастический секс, заставивший бы покраснеть и Чудовище.

Но я ничего не могу поделать – не знаю, смогу ли когда-нибудь привыкнуть к слугам и... близости... тому, что они все время рядом. Кроме того, наступит сентябрь, и никто не будет приносить мне завтрак в постель или развешивать мою одежду. Может, это и к лучшему, что я к этому не привыкаю.

После завтрака Николас принимает душ, а я усаживаюсь на мягкую скамью в его огромной ванной, чтобы наблюдать, как он бреется – острой бритвой, конечно. И есть что-то такое восхитительно мужественное – первобытное и сексуальное – в том, как он бреет эту идеальную челюсть. Без рубашки. С одним только пушистым полотенцем вокруг бедер.

Мне хочется снова лизнуть его – по груди, по шее.

Затем он одевается, в темно-синий костюм и бордовый галстук, и идет на работу – в офисы на другом конце дворца. Он сказал, что его расписание «сумасшедшее» из-за его длительного пребывания в Нью-Йорке, но он вернется, чтобы пообедать со мной в столовой Гатри-Хаус. А потом он поведет меня на вечеринку.

Говоря об этом, Николас сказал, что у меня сегодня будет свой «график»: стилист и личный консультант по одежде придут в десять, чтобы позаботиться обо всем, что мне понадобится.

И вот где я сейчас нахожусь.

В кресле, в белой спальне, где меня подстригали, полировали, шлифовали, натирали воском и массировали. Я смотрю в зеркало и понимаю, что выгляжу точь-в-точь как Дороти из «Волшебника из Страны Оз», над которой трудится и украшает стайка косметологов из Изумрудного города.

После этого моя кожа становится более гладкой и мягкой, чем я когда-либо могла вообразить.

Мои мышцы удивительно расслаблены; боли, которые я даже не осознавала, что были, полностью исчезли.

Когда последняя из отряда красоты застегивает свою волшебную сумку и уходит, я снова смотрюсь в зеркало.

И – вау.

Я все еще выгляжу как я… но это более сияющая, более элегантная версия меня. Мои брови аккуратные и изогнутые, ногти изящно накрашены, кожа светится даже без следа макияжа, волосы блестящие и упругие без единого следа секущихся кончиков.

Я выгляжу окультуренной. Утонченной. Богатой.

Да, последнее – в яблочко. Вот почему богатые люди всегда выглядят, как члены какого-то союза – потому что они могут позволить себе нанять команду, которая специализируется на их объединении.

Как только я в последний раз глажу себя по щеке, раздается стук в дверь. Я открываю ее, обнаруживая Фергюса.

– Личный ассистент по покупкам здесь, мисс Хэммонд. – Он рычит так, что напоминает мне Боско. – Мне послать ее наверх?

Я машинально оглядываю комнату в поисках разбросанной одежды – по привычке. Но горничные, которые мелькают каждый час или около того, никогда не позволят этому случиться.

– Ну... конечно, Фергюс. Спасибо.

Он кивает и идет по коридору.

Через несколько минут крошечная, щебечущая, красивая француженка входит в дверь моей спальни. Она выглядит молодой, лет двадцати, и напоминает мне Элли – если бы у моей сестры были каштановые волосы и она говорила бы по-французски. Ее зовут Сабина, но мысленно я называю ее французской Элли.

Полдюжины помощников-мужчин несут стойки с одеждой: платья, брюки, блузки и юбки. Затем они спускаются вниз и приносят сумки с кружевным нижним бельем: бюстгальтеры, трусики, подвязки и чулки. Наконец, заносят платформу для демонстрации одежды, на которой я, предполагаю, буду стоять. К тому времени, как уходит последний помощник, белая спальня уже не такая белая, она покрыта тканями всех цветов.

Будто здесь взорвался весь женский отдел «Barrister’s».

Сабина держит в руках листок бумаги. На нем написано «Бриджит».

Это список, от секретаря Николаса, Бриджит. Список событий, для которых мне понадобится одежда: вечеринка сегодня вечером, матч по поло, еще одна вечеринка, бранч, послеобеденный чай с королевой.

О Господи. Уже не в первый раз я задаюсь вопросом, о чем, черт возьми, я думала.

Но потом прекращаю – потому что я здесь. И пока я здесь. Я не буду бояться. Делать все, смотреть все – с Николасом.

Примерка одежды утомляет. Я никогда не понимала этого – пока не провела за этим занятием два часа подряд.

Как только я готова попросить перерыв, дверь спальни открывается – без стука – и в комнату проскальзывает принц Генри. С бокалами на длинных ножках и двумя бутылками «Дом Периньон». На нем черный кашемировый свитер, с выглядывающим белым воротничком, и коричневые брюки. Этот аккуратный, опрятный вид контрастирует с его дикими, волнистыми светлыми волосами и татуировкой на предплечье, виднеющейся из-под закатанного рукава.

Генри Пембрук – ходячее, живое противоречие.

– Все работают, – говорит он, поднимая бутылки и стаканы. – Мне скучно. Давай напьемся, Олив.

Я смотрю вниз на Сабину, она поправляет подол на паре аккуратных черных брюк, улыбаясь с булавкой во рту.

Как говорится, с волками жить... или принцами…

– Хорошо.

После того как пробка хлопает, а бокалы наполнены, Генри рассматривает нижнее белье, разложенное на кровати.

– Это будет выглядеть на тебе фантастически. И вот это. – Он играет с розовыми лентами, которые завязываются спереди смелого черного кружевного бюстье. – Они развязываются? О, да – определенно этот – мой брат кончит в штаны, когда увидит тебя в нем.

Он хватает персиковую шелковую кукольную ночнушку и засовывает ее в карман.

– Этот цвет тебе совсем не подходит.

– Не думаю, что это твой размер, Генри, – поддразниваю я. – Тебе всегда нравилась женская одежда?

Он ухмыляется, напоминая мне своего брата.

– Мне нравятся женщины. Я знаю женщин. Знаю одну, которой очень бы хотелось эту штучку, и мне было бы приятно видеть ее в ней.

Затем он подходит к вешалке с коктейльными платьями, просматривая их одно за другим.

– Дерьмо, дерьмо, дерьмо...

Сабина обижается.

– Это оригинал Луи Ла Шер.

– О. – Генри шевелит бровями, глядя на меня. – Дорогое дерьмо.

Затем он останавливается на сексуальном черном атласном платье с кружевной отделкой.

– Вот это. Определенно. – Он держит его передо мной. – В серебряном цвете. Оно создано для тебя. Ты останешься до конца лета?

– Таков план.

Он смотрит на Сабину.

– Ей еще понадобится бальное платье. Желательно что-нибудь бледно-голубое. – Затем он объясняет: – На Летний Юбилей. Здесь, во дворце, каждый год устраивают настоящий бал – все в цилиндрах, фраках и с пышными бюстами. Все присутствующие.

– Тогда, вероятно, мне понадобится бальное платье.

Генри медленно приближается к Сабине, быстро говоря по-французски. Понятия не имею, что он говорит, но понимаю румянец, который появляется на ее щеках, и влюбленный блеск в ее красивых глазах, она улыбается и говорит:

– Oui, Генри.

В то время как Сабина сортирует отобранные вещи и раскладывает следующие, мы с Генри сидим на белоснежном диване в гостиной.

– Значит, для тебя это так просто, да? – спрашиваю я его, имея в виду то предложение шаловливого принца, на которое Сабина только что согласилась.

– Да, вот так просто.

Затем он залпом выпивает шампанское. И тут же снова наполняет свой бокал.

В солнечном свете на его щеки набегает тень, а взгляд на мгновение становится отстраненным. Какие слова использовал Николас?

Затравленный.

Преследуемый.

И моя внутренняя старшая сестра открывает рот.

– Ты в порядке, Генри? Понимаю, мы только что познакомились, но... твой брат... он беспокоится о тебе.

Он заставляет себя рассмеяться.

– Конечно, я в порядке. Это моя работа – моя единственная работа – все время быть в порядке.

Моя рука находит его плечо.

– Но нет ничего страшного в том, чтобы быть не в порядке. Я имею в виду, у каждого время от времени такое случается – никто не в порядке все время. – Я потягиваю шампанское и добавляю: – Кроме, наверное, серийных убийц. А с ними никто не хочет оказаться рядом.

На этот раз Генри смеется легче, и его нежные зеленые глаза скользят по моему лицу.

– Ты мне нравишься, Оливия. Действительно. Ты милая и... по-настоящему честная. Такое здесь редкость. – Он выпивает полбокала, затем глубоко вздыхает и говорит: – Так что, поскольку ты мне нравишься, я дам тебе несколько советов.

– Ладно.

– Не привязывайся к моему брату.

Все внутри меня холодеет, будто мои кости превращаются в сосульки.

Но мои ладони вспотели.

– Он тебе не принадлежит. Он даже не принадлежит самому себе.

Я сглатываю.

– Я это понимаю.

– Видишь ли, – он машет пальцем, – ты так говоришь, но, когда смотришь на него, кажется, что не понимаешь.

Когда я не отвечаю, Генри продолжает:

– Я слушал курс теологии в университете – обсуждение концепции рая и ада. Одна из теорий состоит в том, что рай заключается в присутствии Бога, и его свет снисходит на тебя. А ад – это когда он отворачивается и оставляет тебя – и ты понимаешь, что больше никогда не испытаешь совершенства этого тепла и любви. – Он понижает голос. – Вот каков Николас. Когда он озаряет тебя светом, весь мир сияет. Но когда он разочарован – а из-за того, что его стандарты выше, чем у Бога, он всегда, в конце концов, будет разочарован... это чистейший адский холод.

Мне трудно глотать. Наверное, нервы. Страх перед неизвестностью.

Поэтому я цепляюсь за свою правду.

– Это не тот Николас, которого я знаю.

– Да, с тобой он другой. Счастливее. Более свободный. – Генри кладет руку мне на колено. – Но ты должна помнить, понимаешь ты это или нет, что он именно такой человек.

После ужина появляется еще один стилист, чтобы подготовить меня к вечеринке. Она укладывает мои волосы длинными, шелковистыми локонами и завивает концы. Но макияж я делаю сама – мне не нравится чувствовать себя слишком разнеженной.

Николас, похоже, не в восторге от поездки.

– Требуется появиться, – говорит он. Но он очень взволнован моим платьем – мерцающее серое платье-комбинация, открывающее взгляду ложбинку между грудей.

Около девяти мы подъезжаем к особняку на холме. Нет, не особняку, а поместью – скорее всего с богатой историей – примерно в половину размера дворца, но все же огромному. Окрестности кишат охраной – людьми типа секретной службы в смокингах с маленькими проволочными наушниками, но Николас приводит своих людей, а Джеймс теперь возглавляет стаю.

Николас держит меня за руку – я не уверена, что такое допустимо, но он, кажется, не беспокоится. Он ведет меня через похожее на пещеру фойе, по коридору, через открытые двери бального зала. И в казино! Полностью укомплектованное, даже лучше, чем в Вегасе. Зал переполнен, там толпятся элегантно одетые люди, все молодые и красивые, кричат, смеются и пьют.

Я удивляюсь, что так легко могу его разглядеть, но вижу у стойки бара Генри, выглядящего не таким лихим, как его брат, но красивым в черном смокинге – окруженный группой мужчин и женщин, ловящих каждое его слово.

– Ну и что ты думаешь? – шепчет мне на ухо Николас, отчего у меня мурашки бегут по коже.

– Думаю... я знаю, что чувствовала Алиса, когда попала в Страну Чудес.

Он подмигивает.

– Мы все здесь сумасшедшие.

Вихрь красного шелка вспыхивает перед моими глазами, заключая Николаса в неистовые объятия. У нее густые, медового цвета волосы, она такая же высокая, как Николас – как Амазонка, и такая же потрясающая. Это девушка из телевизионного репортажа про «свадебный дозор» и фотографий из журнала «People» – «старый друг», о котором упоминал Николас.

– Вот ты где, чертов ублюдок! Я моргаю, и ты исчезаешь в Штатах на два месяца. Как ты?

Николас улыбается.

– Привет, Эззи. У меня все хорошо.

Глаза цвета бренди, сверкающие, как рубины в ее серьгах, падают на меня.

– Я вижу. Разве она не хорошенькая?

Николас знакомит нас.

– Леди Эсмеральда, это Оливия Хэммонд. Оливия, познакомься с Эззи.

– Привет, Эззи.

Она дружески пожимает мне руку.

– Приятно познакомиться, сладкая. Скажи мне, ты девственница?

Николас стонет.

– Эззи.

– Что? Я просто поддерживаю разговор. – Она толкает его локтем. – Если хочешь заполучить этот жалкий мешок, V-карта должна быть в первозданном состоянии. Правда, Оливия?

Я выпрямляюсь во весь рост.

– Анал считается? Если нет, то я подхожу.

Красные губы Эсмеральды широко раскрываются в заразительном смехе.

– Эта мне нравится, Ники.

Николас тоже смеется, и что-то похожее на гордость светится в его зеленых глазах.

– Мне тоже.

Он берет с подноса официанта два бокала вина и протягивает один мне.

Но тут к нам подходит другая женщина – еще одна блондинка в ярко-синем платье, с мягкими, красивыми чертами лица и ледяными голубыми глазами. На Николаса и Эззи падает спокойное, неловкое молчание.

– Привет, Николас. – Ее голос нежен, как перезвон ветра.

Николас кивает.

– Люси.

Ее глаза останавливаются на мне.

– Ты не собираешься познакомить меня со своей новой игрушкой?

Его челюсть сжимается.

– Нет.

Она слегка пожимает плечами.

– Неважно. – Она протягивает мне руку. – Я – леди Дерингер, а ты?

– Оливия Хэммонд.

– Я слышала о тебе. Официантка из кафе. – Она поджимает губы и бросает взгляд на Николаса. – Тебе всегда нравились трущобы, не так ли, дорогой?

Это слово – «дорогой» – задевает меня, пронзает плоть моего сердца, как шип.

– Достаточно, Люси, – сурово говорит Николас своим глубоким, властным голосом.

На нее это никак не действует.

– Нет, я так не думаю, – шипит она, как загнанная в угол кошка. – Даже близко нет.

Ее глаза скользят обратно ко мне, и она наклоняется.

– Он раздавит тебя, ты же знаешь. Это то, что он делает. Сломает тебя, а потом вдавит в пыль каблуком своего блестящего ботинка.

Больше всего меня беспокоит то, как она это говорит. Мягко. И улыбается.

– О, черт возьми, Люсиль, смирись с этим, – рявкает Эззи, махая рукой. – Уходи, пока кто-нибудь не обрушил на тебя дом.

Она поднимает бокал в мою сторону.

– Помни, что я тебе сказала.

А потом она улетучивается, как дым после пожара.

Я делаю большой глоток и решаю не расспрашивать об этом Николаса, что бы это ни было. По крайней мере, не сейчас.

– Значит... бывшая? – спрашиваю я, явно не в силах сопротивляться.

– Скорее бывшая психопатка-преследовательница, – отвечает за него Эсмеральда. Потом она берет меня за руку. – Забудь о ней. Давай потратим часть папочкиных денег.

Николас вздыхает, кивает, и мы направляемся к столам.

Но я не трачу ничьих денег. Через час за столом для блэкджека у меня на руках восемь черных фишек. Я думаю, я надеюсь, что они стоят по тысяче каждая – если больше, я буду слишком напугана, чтобы прикоснуться к ним. Мой отец научил меня играть в эту игру, когда мне было двенадцать. В его хорошие дни мы все еще играем.

Большие теплые руки Николаса сжимают мои плечи, и он говорит мне на ухо:

– Мне нужно в комнату для маленьких мальчиков.

Смотрю на него через плечо.

– Хорошо.

Наши глаза встречаются, и я знаю его достаточно хорошо, чтобы распознать горящий взгляд. Он хочет поцеловать меня – очень сильно. Смотрит на мои губы, как человек, испытывающий голод. Но потом отводит взгляд, обводит им комнату, вспоминая, где мы находимся.

– Эззи, не возражаешь, немного присмотреть для меня за Оливией?

– Да, конечно.

Она кивает, и Николас уходит.

Но пятнадцать минут спустя его все еще нет. А Эсмеральда замечает группу друзей, с которыми она не разговаривала «целую вечность». Похлопав меня по руке, она говорит, что «скоро вернется», и направляется к ним.

Оставшись одна в центре комнаты, чувствую себя инопланетянкой в окружении марсиан, которые потеют деньгами и гадят золотом.

Смотрю, как официант в белых перчатках проскальзывает через вращающуюся дверь – вероятно, на кухню – и у меня ноги чешутся последовать за ним. Потому что за этой дверью моя родная планета – мой народ.