Текст книги "Облажаться по-королевки (ЛП)"
Автор книги: Эмма Чейз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
Она отодвигается от окна – в противоположную сторону от нашего крена. И Томми, стараясь быть полезным, наклоняется к ней. Я выравниваю нас, но ее хватка на моей руке не ослабевает.
– Посмотри на вид, сладкая. Посмотри на огни – они как тысячи бриллиантов на ложе черного песка.
Глаза Оливии так крепко зажмурены, что почти исчезли с ее лица.
– Нет, спасибо, мне и так хорошо.
Я отрываю ее руку от своей, по одному пальцу за раз.
– Хорошо, вот что мы сделаем. Ты положишь руку на рычаг и поведешь вертолет.
Ее глаза распахиваются.
– Что?
– Ты боишься, потому что чувствуешь себя не в своей тарелке, – спокойно говорю я ей. – Это поможет тебе почувствовать себя лучше.
– Ты хочешь, чтобы я дотронулся до твоего рычага и почувствовала себя лучше? – недоверчиво спрашивает она. – Звучит как клеше.
Я смеюсь.
– Никакого клеше. Но... мой рычаг всегда делает все лучше. Ты не ошибешься, если прикоснешься к нему. – Я беру ее руку и кладу на штурвал, дразня ее. – Вот так, держи крепко, но не пережми. Не гладь, просто держи его – я знаю, он большой – привыкни к ощущению его в руке.
Оливия фыркает.
– Ты грязный, порочный мужлан.
Но она забыла бояться, как я и надеялся. И через несколько минут я убираю свою руку с ее руки, и она твердо держит штурвал, вся в себе, ее лицо пылает от счастья.
– О Боже мой! – она задыхается – и это меня тоже возбуждает. – Я делаю это, Николас! Я лечу! Это потрясающе!
Мы приземляемся примерно через два часа и едем в Смитсоновский институт, украшенный ярко-красными полосами между каменными колоннами и широкими прожекторами вдоль красной ковровой дорожки.
Когда мы подъезжаем, я вижу знакомую вспышку камер.
– Спереди или сзади? – спрашиваю я Оливию в лимузине, поворачиваясь к ней лицом.
Она смотрит на меня с намеком на сухую улыбку.
– Тебе не кажется, что еще слишком рано пристраиваться сзади?
Я ухмыляюсь.
– Для этого никогда не рано.
Она хихикает. Но потом я становлюсь серьезным. Потому что знаю, как сильно я собираюсь перевернуть ее жизнь с ног на голову... а потом, менее чем через четыре месяца, я уйду. Оливия пока этого не понимает, не совсем.
– Если мы войдем в парадную дверь, они сфотографируют тебя, узнают твое имя, и мир сойдет с ума – но это будет нашим решением. Если воспользуемся задней дверью, можем выиграть немного больше времени, но не будем знать, когда, где и как произойдет разоблачение. Это просто случится. – Провожу рукой по ее колену. – Все зависит от тебя, любимая.
Она наклоняет голову, глядя в окно, наблюдая за толпой фотографов, и кажется более любопытной, чем во всем остальном.
– А что мы скажем?
– Ничего. Мы им ничего не говорим. Они пишут, что хотят, и фотографируют в любое время, но мы никогда ничего не подтверждаем и не отрицаем. И дворец не комментирует личную жизнь королевской семьи.
Она медленно кивает.
– Это как, когда поженились Бейонсе и Джей Зи. Это было во всех газетах: доставка цветов, сплетни от поставщиков провизии – все знали, но пока они фактически не подтвердили это, никто на самом деле об этом не знал. Всегда существовала кроха возможного сомнения.
Я улыбаюсь.
– Именно.
Через несколько мгновений Оливия делает глубокий вдох. И протягивает мне руку.
– Сожалею, что разочаровала вас, Ваше Высочество, но сегодня вечером не будет никаких действий через черный ход – только через парадную дверь.
Я беру ее за руку и целую – нежно и быстро.
– Тогда пошли.
Оливия держится хорошо. Она машет им рукой, улыбается и игнорирует вопросы, которые сыплются на нас как рис на свадьбе. Она беспокоится, что на каждой фотографии у нее будет «рыбье лицо» – не совсем уверен, что это такое, но звучит не очень хорошо. И перед ее глазами еще долго остаются пятна – я говорю ей в следующий раз смотреть вниз, под вспышки, а не на них, – но в остальном она проходит свой первый опыт общения с американской прессой невредимой.
В бальном зале, с бокалом вина в руке и ладонью на пояснице Оливии, нас встречают хозяева, Брент и Кеннеди Мейсон.
Мейсон на несколько лет старше меня, но в нем чувствуется какой-то налет юности. Он не похож на человека, который воспринимает себя – или что-то еще – слишком серьезно.
Они кланяются – подвиг для Кеннеди Мейсон с ее большим, круглым, сильно беременным животиком. Затем мы пожимаем друг другу руки, и я представляю Оливию.
– Для нас большая честь видеть вас здесь, принц Николас, – говорит Мейсон.
Он имеет в виду деньги – для него большая честь видеть здесь мои деньги, потому что это то, о чем на самом деле идет речь. Хотя мне нравится Фонд Мейсона; их накладные расходы низки, и они поддерживают программы, которые на самом деле помогают реальным людям.
– Но мы будем скучать по вашей бабушке, – замечает Кеннеди. – В прошлом году она была душой вечеринки.
– Она довольно хорошо справляется будучи центром внимания, – отвечаю я. – Я передам ей ваши наилучшие пожелания.
Мы вчетвером легко беседуем, пока Кеннеди не кладет руку себе на живот, прикрытый ярко-синим шелковым платьем.
– На каком вы сроке? – спрашивает Оливия.
– Не на таком большом, как думаете, – сокрушается Кеннеди. – В этот раз у нас близнецы.
– Потрясающе, – легко говорит Оливия. – Поздравляю.
– Спасибо. Наша дочь, Вивиан, в восторге. И я тоже – когда не слишком устаю, чтобы что-то чувствовать.
Мейсон пожимает плечами.
– Вот на какой риск ты пошла, выйдя замуж за мужчину со сверхсильной спермой.
Кеннеди закрывает глаза.
– О Боже, Брент, перестань! Ты говоришь с принцем! – Она поворачивается к нам. – С тех пор как мы узнали о близнецах, он только об этом и говорит – о своей супергеройской сперме.
Мейсон пожимает плечами.
– Это тот случай, когда я считаю, что если у вас это есть, выставляйте это напоказ. – Он кивает мне. – Он все понял.
И мы смеемся. После того, как Мейсоны двинулись дальше, чтобы поприветствовать остальных гостей, я приглашаю Оливию на танец – потому что мне нужен предлог, чтобы обнять ее, наклониться ближе и ощутить аромат ее сладкой кожи.
– Я понятия не имею, как танцевать. – Она смотрит на большой оркестр и шумный танцпол. – Только не так.
Я беру ее за руку.
– Я знаю. И отлично веду. Просто держись крепче, и позволь мне вести тебя туда, куда нужно.
Как и в случае с вертолетом, она сначала колеблется, но ее авантюрная натура побеждает.
– Хо-хорошо... но не говори, что я тебя не предупреждала.
За ужином я выпиваю несколько напитков, поэтому мы решаем вернуться на Манхэттен на лимузине. Оливия засыпает у меня на плече, прежде чем мы преодолеваем половину пути. К тому времени, как мы прибываем в город, уже так поздно – или рано, в зависимости от мнения, – что отправляться в номер нет смысла, поэтому я велю Логану ехать прямо к квартире Оливии.
Хорошо, что по дороге домой она поспала – не думаю, что сегодня она снова заснет. Потому что за дверью кафе ждут более ста человек.
Меня – а теперь и ее.
Судя по камерам, фотографиям и плакатам, это смесь поклонников, искателей автографов и фотографов. Можно с уверенностью сказать, что личность Оливии – и адрес, и род занятий – определенно раскрыты.
– Срань господня.
Она моргает, глядя в окно машины на толпу.
– Добро пожаловать в мой мир. – Я подмигиваю.
– Эй, Ло, когда прибудут эти дополнительные люди? – спрашивает Джеймс с переднего пассажирского сиденья.
– Завтра, – отвечает Логан.
– Это хорошо, парни, – говорит Томми. – Потому что, как говорят американцы, нам понадобится лодка побольше.
ГЛАВА 13
Оливия
Вы когда-нибудь задумывались, каково это – стать знаменитостью за одну ночь? Что же, теперь я компетентна в этом вопросе, чтобы рассказать вам.
Это похоже на то, когда технически мертвых пациентов в сериалах про медиков бьет током после того, как сексуальный, молодой врач кричит: «Разряд»!
Это чувствуется так, как и выглядит: подскоки, тряска.
Будто меня сбило с ног в черную дыру и вынесло в альтернативную вселенную... сбило с ног в чью-то чужую жизнь.
И в каком-то смысле, я думаю, так оно и есть – я была сбита в жизнь Николаса.
Он подхватывает меня в ее потоке, и все, что я могу сделать, это не забывать дышать и пытаться наслаждаться поездкой.
Начало – самое трудное. Разве так не всегда? В первое утро я повела Боско пописать и меня окружили люди, которых я не знала – мне задавали вопросы, фотографировали. Джеймс и Томми остались со мной, и я увидела их с другой стороны. То, как они двигались и говорили – резко и устрашающе – отталкивая толпу, бросая вызов любому, кто попытается пройти мимо них.
В то утро Николасу было трудно покинуть меня. В его глазах была пустота – потому что он хотел остаться, быть львом, держащих гиен в страхе. Но он знал, что его присутствие только усугубит ситуацию – превратит любопытство толпы в бешенство.
На следующий день появляются люди Николаса – Темные Костюмы, как он их называет – они связываются с полицией Нью-Йорка, чтобы убедиться, что никто не слоняется по тротуару перед «У Амелии». Мы устанавливаем в кафе политику «должен купить, чтобы остаться», потому что большинство из десятков и десятков посетителей больше сталкеры, чем клиенты. Несмотря на это, в бизнесе наблюдается определенный всплеск, являющийся обоюдоострым мечом. Элли начинает работать после школы, что очень помогает. И Марти, как всегда, являет собой спокойную, веселую скалу, на которую я всегда могу опереться. Они оба купаются в хаотическом внимании, позируя для фотографий и даже подписывая случайные автографы, когда их просят, хотя я думаю, что это странно. Они оба также умеют держать рот на замке, когда им задают вопросы – ничего не подтверждая обо мне и Николасе.
На третий день после того, как весь ад вырвался на свободу, я поднимаюсь наверх в квартиру, моя смена закончилась и поэтому я с нетерпением ожидаю горячего душа. Ну, тепловатого – но я сделаю вид, что мне жарко.
Но когда я прохожу мимо комнаты Элли, я слышу проклятия из разряда, когда в «Изгоняющем дьявола» у Линды Блэр вращается голова. Я толкаю ее дверь и вижу свою сестру за ее маленьким столиком, кричащую на свой ноутбук.
Даже Боско лает с кровати.
– Что происходит? – спрашиваю я. – Я только что поднялась, но Марти там один – он продержится не больше десяти минут.
– Знаю, знаю. – Она машет рукой. – Я в пламенной войне с ядовитой сучкой из Твиттера. Позволь мне просто дунуть и поджечь ее долбаный дом... а потом я пойду продавать кофе.
– Что случилось? – саркастически спрашиваю я. – Она оскорбила твое видео с макияжем?
Элли вздыхает, долго и мучительно.
– Оно в Инстаграм, Лив, я серьезно думаю, что ты родилась не в том веке. И вообще, она оскорбила не меня – она оскорбила тебя.
Ее слова высыпаются на меня, словно лед из ведра.
– Меня? У меня в Твиттере может и наберется два подписчика.
Элли заканчивает печатать.
– На! Выкуси, шалава! – потом она медленно поворачивается в мою сторону. – В последнее время ты не выходила в Интернет, не так ли?
Это не закончится ничем хорошим, я знаю. Мой желудок тоже это знает – он жалуется и урчит.
– Ах, нет? – Элли кивает и встает, указывая на свой компьютер. – Возможно, захочешь посмотреть. Или нет… в конце концов, невежество – это блаженство. Если решишь взглянуть, тебе лучше иметь поблизости что-нибудь покрепче.
Затем она похлопывает меня по плечу и спускается вниз, ее белокурый хвостик колышется позади.
Я смотрю на экран, и мое дыхание становится учащенным, почти паническим, кровь мчится по венам, как скорый поезд. Я никогда не дралась, ни разу в жизни. Ближе всего я была к этому во втором классе средней школы, когда Кимберли Уиллис сказала всем, что собирается выбить из меня дерьмо. Поэтому я сказала своему учителю физкультуры, тренеру Брюстеру – гигантскому лесорубу – что у меня неожиданно начались месячные и я должна идти домой. Он провел остаток учебного года, избегая зрительного контакта со мной. Но это сработало – на следующий день Кимберли узнала, что Тара Хоффман была тем, кто говорил о ней всякое дерьмо, и вместо этого выбила дерьмо из нее.
Я не привыкла, чтобы люди меня ненавидели. А судя по всему, тысячи – вернее, десятки тысяч – людей подписались на меня именно ради этого.
@arthousegirl47 говорит, что у меня толстая задница. @princessbill думает, что я жадная до денег шлюха. @twilightbella5 подозревает, что моя мать была инопланетянкой, потому что мои глаза слишком большие и странные. А @342fuckyou не волнует, что там за слухи – Николас принадлежит ей.
О, и посмотрите-ка на это – у меня есть свой личный хэштег. #оливияотстой.
Отлично.
Я захлопываю ноутбук и отступаю назад, будто это паук. Затем ныряю на кровать за телефоном и пишу Николасу.
Я: Ты видел Твиттер? Меня сфотошопили в виде чучела.
Ему требуется всего несколько секунд, чтобы ответить.
Николас: Держись подальше от Твиттера. Это помойная яма.
Я: Так ты видел?
Николас: Закрой глаза. Они завидуют. Как и должно быть.
Я: Вот, ты опять скромничаешь.
Николас: Скромность – удел слабых и бесчестных.
И точно так же, как появилось, мое беспокойство о неприятных комментариях начинает исчезать, стираться из моего сознания, как в дымке.
Этот летний роман с Николасом – настоящий и он здесь прямо передо мной. И пока срок его завершения приближается, я не собираюсь тратить время, ни секунды, беспокоясь о бессмысленных словах от безликих призраков, которые я не могу изменить, и, в конце концов, они все не имеют значения.
Николас: Просто избегай Интернета вообще. И телевидения тоже. Выйди на улицу (возьми охрану). Сегодня прекрасный день.
Если бы я получала пять центов каждый раз, когда моя мать говорила те же самые слова, за исключением «безопасности», я была бы так же богата, как... Ну... Николас.
Я: Хорошо, мамочка.
Николас: Не моя тема. Но если хочешь называть меня папочкой, я мог бы заняться этим.
Я: Фу.
Николас: Дорогая, через минуту мне нужно идти. Встреча вот-вот начнется. Я передам Бараку от тебя привет.
Я: Серьезно???
Николас: Нет.
Я качаю головой.
Я: Ты королевская задница, ты знаешь это?
Николас: Конечно, знаю. Архиепископ Динглберри удостоверил это в день моего рождения.
Я: Динглберри???Ты шутишь. (dingleberry с англ.– фекалии, присохшие к волосам или шерсти; идиот, кретин)
Николас: Боюсь, что нет. Мои предки были больной, извращенной бандой.
Я: Ржунимагу!
Николас: Кстати о задницах, прямо сейчас я представляю, как моя двигается между твоих раздвинутых ног. Не могу перестать представлять это. Что ты об этом думаешь?
Как только я читаю слова, я тоже представляю себе это. И Боже... жар клубится в моем животе, распространяясь и расширяясь, пока мои бедра не начинают восхитительно покалывать. Мои руки немного дрожат, когда я печатаю ответ.
Я: Думаю... мы должны перестать думать и начать действовать.
Николас: Блестяще. Отправляйся в отель, администратор тебя впустит. Будь в моей постели, через два часа я вернусь.
Возбуждение пузырится во мне, как только что налитое шампанское.
Я: Да, Мой Господин.
Николас: Если твоя цель состояла в том, чтобы познакомить сестер милосердия со стояком – миссия выполнена.
Я спрыгиваю с кровати, направляясь в ванную, чтобы освежиться и переодеться. По дороге набираю единственный ответ, который могу придумать.
Я: Неловко. Хо
Проходят дни, и то, что когда-то было потрясающим и новым, становится... обыденным. Обычным днем. Удивительно, как быстро это происходит, как быстро мы адаптируемся.
У меня есть парень – по крайней мере на лето. Сексуальный, великолепный, веселый парень, который также является королевской особой. Это усложняет ситуацию, но что, вероятно, было бы самым удивительным для комментаторов и журналистов Вселенных Твиттер и Facebook – как... привычно... это все чувствуется.
Мы ходим обедать в окружении охраны, но это все равно просто обед. Мы посещаем детскую палату в больнице. Дети спрашивают его о короне и троне, а мне достаются аплодисменты, когда я жонглирую для них – чему отец научил меня на кухне «У Амелии» много лет назад. Я позволяю Николасу покупать мне одежду – повседневную, но дорогую – потому что не хочу смущать его тем, что выгляжу потаскано, когда мы фотографируемся вместе. Я надеваю солнцезащитные очки всякий раз, когда выхожу на улицу, и едва слышу вопросы, которые выкрикивают репортеры.
Теперь это моя нормальность.
Но как только я подумала, что мы угодили в комфортную рутину – все изменилось с одним единственным вопросом: «Хочешь сходить на вечеринку?»
Когда мы с Николасом выходим из машины, Джеймс держит над нашими головами зонтик, а в небе сверкают молнии и льет теплый дождь. Клуб холеный, весь из изысканного оникса и нержавеющей стали, без окон, со звуконепроницаемыми стенами, чтобы не взъерошить перья более консервативных и ультра-богатых соседей. Перед дверью бархатная веревка, а мамонт-вышибала в темном костюме и темных очках ожидает с собственным зонтиком. Но перед входом нет очереди – и это не из-за погоды.
А потому, что этот клуб только по приглашениям. Каждую ночь.
Внутри звучит «My House» в исполнении Flo Rida, и похоже, что это костюмированная вечеринка – костюмированная вечеринка эпохи восьмидесятых. Я вижу Мадонну, двух Принцев – типа исполнителя альбома «Purple Rain», а не типа Николаса – и кучу людей одетых как куклы «Cabbage Patch», которые намного сексуальнее, чем любая из тех, что я видела. Главный зал не огромен – несколько бархатных диванов и зеркальный бар вдоль одной стены. И есть сцена с цветными огнями, которые вспыхивают в такт музыке.
На сцене Том Круз из фильма «Рискованный бизнес» – парень в темных очках и розовой рубашке на пуговицах и, да, в белых трусах. Он танцует и машет руками, заставляя переполненный танцпол еще больше распаляться.
– Видишь того парня? – кричу я сквозь музыку, указывая на сцену.
Красивое лицо Николаса напряжено.
– О, я прекрасно его вижу.
Я присматриваюсь снова. А потом задыхаюсь.
– Это твой брат?!
Николасу позвонил один из Темных Костюмов из Вэсско и сообщил, что его брат прибыл на Манхэттен.
– Это он, – практически рычит Николас.
– Ого.
– Негодник, – говорит Николас, качая головой. – Он всегда вел себя как ребенок.
– Ладно, в сфере проблем с младшенькими ты выигрываешь.
Николас разговаривает с охранником – одним из новеньких, имени которого я пока не знаю. Парень кивает и убегает, а Николас хватает меня за руку.
– Пойдем.
Мы пробираемся по танцполу, сквозь плотную толпу тел. Проходим мимо Дебби Гибсон и Молли Рингуолд из «Девушки в розовом», затем останавливаемся у края сцены. Когда песня заканчивается и техно-микс от Fetty Wap занимает ее место, охранник разговаривает с Томом Крузом... э-э... Генри на сцене.
Он вскидывает голову и смотрит на Николаса.
А затем медленно, словно не совсем веря в то, что видит, улыбается.
Это милая улыбка младшего брата, которая трогает мое сердце.
Он практически бежит к нам, спрыгивая со сцены с кошачьей грацией и приземляясь на обе ноги всего в нескольких метрах от нас. Его губы шевелятся – я не слышу его, но могу прочитать, что он произносит:
– Николас.
И вот он здесь. Я отступаю назад, чтобы меня не затоптали, когда Генри хватает своего брата в медвежьи объятия, приподнимая его. Они обнимаются несколько мгновений, хлопая друг друга по спине, затем Николас отстраняется – снимая солнцезащитные очки с младшего брата, изучая его лицо и читая по глазам.
И беспокойство омрачает черты Николаса от того, что он видит.
Но он ласково шлепает брата по щеке и говорит:
– Рад тебя видеть, Генри.
Генри такого же роста, как и его брат, с такими же широкими плечами и длинными ногами. Я вижу сходство в скулах, но цвет их волос отличается. У Генри они светлые, длинные и вьющиеся, а глаза более яркого оттенка, чем у Николаса.
Как дикие травы после ливня.
Но они держатся одинаково – оба высокие и статные, с окружающим их ореолом власти. Или короны.
– Ты забыл надеть брюки? – спрашивает Николас.
Генри смеется и сверкает широкой, всеохватывающей улыбкой, от которой мне тоже хочется улыбнуться.
– Это костюмированная вечеринка. – Он отступает назад, обрамляя пальцами одетую в костюм фигуру Николаса, как оператор на съемочной площадке. – Дай угадаю... ты Чарли Шин из «Уолл-Стрит»?
А потом внимание принца Генри переключается на меня. Его заинтересованность обращается ко мне.
– А кто ты?
Я быстро проматываю в сознании свою базу данных с фильмами 80-х годов и стаскиваю резинку с пучка волос, встряхивая кудри.
– Я могла бы быть... Энди Макдауэлл из «Огней святого Эльма».
Он подносит мою руку к своим губам, целуя.
– Хорошо держишься на ногах… мне это нравится. А как стоишь на коленях, любовь моя?
О да, он определенно брат Николаса.
Николас пихает его, вроде бы игриво – вроде бы и нет.
– Это Оливия.
– Она мой приветственный подарок?
– Нет. – Николас хмурится. – Она... со мной.
Генри кивает и оглядывает меня с головы до ног.
– Я тебя обменяю.
– Обменяешь меня?
Он показывает на меня, а потом водит пальцем по залу.
– Ее... на любую девушку отсюда.
Николас качает головой.
– Я давно тебя не видел… Не заставляй меня сразу же тебя бить. Веди себя хорошо.
Я подхожу ближе.
– Он шутит, Николас. – Затем я решаюсь сжалиться над младшим братом и бросить ему кость. – И не тебе говорит о поведении... учитывая, что в первый же вечер, когда мы встретились, ты предложил мне деньги за секс.
Николас вздрагивает. А у Генри отвисает челюсть.
– Нет! Мой брат сделал это? Мистер Публичная Чопорность и Пристойность – я в это не верю. – Он толкает меня локтем. – Сколько он тебе предложил?
Я злобно ухмыляюсь Николасу, а он выглядит так, будто хочет меня слегка придушить.
– Десять тысяч долларов.
– Ах ты жадный ублюдок!
– Я был в бешенстве! – защищается Николас. – Если бы я был трезв, стартовая цена была бы намного выше.
И мы все смеемся. Николас кладет руку на плечо брата.
– Я остановился в пентхаусе в Plaza... давай уйдем отсюда. Возвращайся с нами.
Тогда поведение Генри меняется. Будто мысль о том, что он слишком долго пробудет в тихом месте, пугает его... но с вымученной улыбкой он пытается скрыть это. Только тогда я замечаю впалость его щек и темные круги под глазами.
– Не могу. Я только пришел… много с кем надо увидеться, выпить, девушки будут так разочарованы, если я уйду, не трахнув их. Ты же знаешь, как это бывает.
Глаза Николаса сужаются.
– Когда же я смогу тебя увидеть? Есть о чем поговорить, Генри. Как насчет завтрака?
Генри качает головой.
– Я не завтракаю. С тех пор как пришел со службы, я взял за правило не вставать до полудня.
Николас закатывает глаза.
– Тогда обед?
Генри делает паузу, затем кивает.
– Ладно, Ники. Обед. – Он поворачивает голову, вглядываясь в толпу. -Я должен идти – там есть великолепная миленькая штучка, с которой я обещал поменяться костюмами.
И он показывает на рыжую в прикиде Русалочки.
Николас хватает брата за плечо, будто не хочет отпускать.
– До завтра.
Генри похлопывает брата по спине, кивает мне и исчезает в толпе.
В лимузине, на обратном пути в отель, Николас молчит, звук проливного дождя и редкие раскаты грома заполняют тишину.
– Ты в порядке? – спрашиваю я.
Он задумчиво потирает пальцем нижнюю губу.
– Он выглядит ужасно. Будто его преследуют... или он прячется от чего-то.
Я не хочу говорить ему, что все будет хорошо; это слишком легкомысленно, слишком просто. Поэтому я даю ему единственное, что, как мне кажется, поможет – объятие.
Пока дождь стучит по оконному стеклу снаружи, Николас входит в меня сзади, долго и медленно. Его бедра раздвинуты, охватывая мои сомкнутые; я чувствую, как они сжимаются каждый раз, когда он толкается вперед, прижимаясь грудью к моей спине, тазом к моей спине, как будто он не может проникнуть достаточно глубоко. Но затем, внезапно, он выходит из меня, и кровать дрожит, когда он выпрямляется, поднимаясь на колени позади меня.
Он похлопывает меня по спине своим влажным членом.
– Перевернись, любовь моя.
Мои вялые конечности беспрекословно выполняют его приказы, и я смотрю, как Николас ласкает свою твердую плоть – снимает презерватив и бросает его через край кровати на пол. Он очень осторожен с презервативами. Я начала предохраняться несколько недель назад, и хотя сейчас это определенно эффективно, он все еще использует их каждый раз.
Николас стучит по мне своей эрекцией – на этот раз по животу – затем перемещается вверх по моему телу, удерживая большую часть своего веса на коленях.
И его глаза – Боже – его глаза пылают страстью, горят ярко даже в тусклом свете комнаты, глядя на меня сверху вниз, планируя свой следующий шаг. Мне не нужно долго гадать, каким будет этот шаг.
Николас обхватывает каждую мою грудь своими большими ладонями, и волна покалывания пробегает по моему тазу. Он щиплет меня за соски, и я громко стону, выгибая спину для большего. Я чувствую, как он перемещается надо мной, затем его член скользит по моей груди. О Боже, я никогда не делала этого раньше.
Но я хочу этого – с ним. Я хочу смотреть на его движущиеся бедра, чувствовать его плотный жар на своей груди, слышать его стоны удовольствия.
И через мгновение Николас дает мне все, чего я хочу.
Он прижимает мою грудь к своему члену, сначала нежно, потом крепче, сильнее, будто едва держит себя в руках. Я открываю глаза, потому что мне нужно видеть – нужно навсегда сохранить эту картину в своем сознании. Это самый горячий, самый эротический образ. Его точеное тело движется быстрее, слегка сияя. Его пальцы впиваются в мою плоть, и тихое рычание вырывается из глубины его горла. Его глаза темно-зеленые, прикрытые длинными черными ресницами. Они широко распахиваются, когда мои руки накрывают его. Я не хочу, чтобы он сдерживался. Я хочу, чтобы он двигался, давил на меня. Взял меня. Взял всю меня.
Руками стискиваю груди ближе, крепче вокруг влажного члена, скользящего между ними. Он сжимает изголовье кровати, и она трясется, когда он использует ее для рычага, трахая мою грудь. Его челюсть сжата, а лоб пропитан потом – маленькие капли падают на мою ключицу, удивительно холодные по сравнению с его разгоряченной кожей.
Из его прекрасных губ вырывается поток воздуха. Воздух и звук моего имени. Умоляя, требуя.
– Оливия, чееерт… Оливия.
Я никогда не видела ничего более удивительного – более мощного – чем этот мужчина, двигающийся надо мной. Занимающийся со мной любовью таким порочным, волнующим способом – доставляя нам обоим больше удовольствия, чем я когда-либо знала. Изголовье кровати ударяется о стену раз, другой, затем спина Николаса выгибается, голова откидывается назад, и он рычит. Его сперма, теплая и густая, брызжет мне на грудь, стекает по шее, смешиваясь с моим собственным потом.
В тот момент, когда его прекрасный член перестает пульсировать, Николас растягивается на мне, накрывая мое тело своим, прижимая нас друг к другу, беря мое лицо в ладони и дико целуя. Он липкий, грязный и идеальный.
Позже той же ночью раздается стук в дверь, пробуждающий нас обоих от крепкого сна. Я не знаю, который час, но на улице все еще темно, дождь прекратился. Николас надевает халат и открывает дверь.
Логан стоит по другую сторону, его лицо искажено беспокойством.
– Простите, что беспокою вас, Ваша Светлость, но вы захотите это увидеть.
Он берет с тумбочки пульт от телевизора и включает новости. Я щурюсь от яркого света, и мне требуется несколько секунд, чтобы сосредоточиться, но когда я это делаю – святое дерьмо!
– Сукин сын, – ругается Николас, потому что тоже это видит.
Его брата, Генри, ведут в полицейский участок в наручниках, и надпись в нижней части экрана гласит:
ПРИНЦ ГЕНРИ И СВИТА АРЕСТОВАНЫ
ГЛАВА 14
Николас
Кузен Маркус – слабоумный... кузен Маркус – слабоумный...
Я заставляю эту мысль повторяться в моей голове. Как напоминание, что я не могу убить своего брата, когда увижу его. Вэсско нужен запасной план и независимо от его последних выходок, Генри все еще наш лучший вариант.
Что за гребаный провал.
Когда мы добираемся до полицейского участка, на часах уже почти три часа ночи. Оливия зевает рядом со мной, ее растрепанные волосы смотрятся красиво, она в толстовке и джинсовых шортах. К счастью, в участок есть черный вход, потому что у парадного уже толпа. Арест королевской особы – большая новость, особенно в Америке, где единственное, что нравится больше, чем создавать своих знаменитостей, – это низвергать их.
Я пожимаю руку дородному седовласому офицеру, который смотрит на меня с грубой симпатией.
– Следуйте за мной.
Он ведет нас по коридору, через две запертые на замок двери, которые открываются с жужжанием, затем в комнату со столом и молодым офицером, стоящим там. Дальше по коридору расположены камеры для содержания заключенных.
Я слышу отчетливый звук голоса моего брата. Он поет.
– Никто не знает, в какую беду я попал... никто не узнает до завтра.
Кузен Маркус – слабоумный... слабоумный... слабоумный... слабоумный.
А Луи Армстронг переворачивается в своем гробу.
Младший офицер дает мне несколько бланков на подпись.
– Остальные документы будут отправлены в посольство, – говорит он.
– Спасибо, – жестко говорю я ему.
А потом приводят Генри – он пьян, шатается на ногах, его волосы нуждаются в стрижке и расческе – и я борюсь между беспокойством и осуждением. Что, черт возьми, с ним не так?
Он смотрит на Оливию с глупой улыбкой.
– Олив. Ты все еще здесь – я так рад. Можешь помочь мне идти – у меня сейчас небольшие проблемы с управлением.
Затем он обнимает ее, почти заставляя ее колени подогнуться. Я оттаскиваю его от нее и бросаю Логану.
– Помоги ему идти. – Затем предупреждаю: – Веди себя прилично, или тебя выкатят на носилках, когда я с тобой закончу.
Он строит гримасу, передразнивая меня, как восьмилетний ребенок, и моя рука буквально дергается, чтобы его ударить. Потому что мы на публике – и пусть он не уважает свое положение в мире, я уважаю. Принцы выбивают друг из друга дерьмо наедине. Но я не могу удержаться от шипения.
– Кокаин, Генри? Вот почему ты такой удрученный, вот чем ты сейчас занимаешься?
Его нашли в машине, в которой он ехал – без охраны – с несколькими «друзьями», когда их остановили за опасную езду. Он встает с помощью Логана, и его мутные глаза поднимаются на меня.
– Нет, – усмехается он. – Я бы не стал к этому прикасаться – я под кайфом от жизни. – Он потирает лоб. – Это был Дэмиан Клаттербак. Я встретился с ним, когда он отдыхал в Вегасе, и он приехал в Нью-Йорк со мной. Я не знал, что он был при нем. Он... – его брови морщатся, когда он смотрит на Оливию. – Как там называют? Пиц... Пац?
– Тупица? – предлагает Оливия.
Генри щелкает пальцами.
– Точно. Дэмиан – тупица.
– Это ты тупица. – Я склоняюсь над ним. – Тебя депортируют.
– Ну что ж... тогда спасибо Господу за дипломатическую неприкосновенность. – Он пожимает плечами. – Я все равно собирался посетить Амстердам.
