Текст книги "Облажаться по-королевки (ЛП)"
Автор книги: Эмма Чейз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
И я задыхаюсь.
– Ты... выгоняешь меня?
Есть женщины, готовые отдать яичник, чтобы удержать меня, – половина из них действительно пыталась, – а эта выбрасывает меня на обочину. Ни уж нет. Какого хрена?
– Да, полагаю, что так.
Я поднимаю руки.
– Ладно. Я ухожу. – Но не так... не сейчас. – Ты сумасшедшая. – Постукиваю пальцем по голове. – У тебя не все дома, любовь моя. Тебе лечиться надо.
Она показывает мне средний палец.
– А ты королевский хрен. Смотри, чтобы дверь не ударила тебя по заднице, когда будешь уходить.
Она не ударяет.
Черт побери, если говорить о шизофрении, то эта женщина – однозначно психованная. Конечно, она великолепна, но у нее проблемы. А я взял за правило не совать член в девушку, которая, возможно, захочет его отрезать сразу после секса. На обратном пути в отель сижу на центральном сидении внедорожника, кипя от злости.
– Могу я дать вам совет, принц Николас? – спрашивает Томми. Возможно, я бормотал вслух.
– Заткнись, Томми, – говорит Логан с водительского сиденья.
Близость порождает фамильярность, и ребята из моей личной службы безопасности были со мной в течение нескольких лет. Они молоды, им за двадцать, но их моложавая внешность противоречит смертельным навыкам. Как и стая щенков немецкой овчарки, их лай может показаться не таким опасным, но их укус ужасен.
– Все в порядке. – В зеркале заднего вида встречаюсь взглядом со светло-карими глазами Томми. Он чешет голову.
– Думаю, девушке было стыдно.
– Стыдно?
– Да. Как моей младшей сестре Джейни. Она красивая девушка, но однажды у нее на лбу появился прыщик, такой большой, что она стала похожа на членорога.
Джеймс на переднем сиденье читает мои мысли.
– Какого нахрен членорога?
– Это такое выражение, – объясняет Томми. Джеймс поворачивается, чтобы посмотреть на Томми, его голубые глаза прищурены.
– Выражение для чего?
– Это, когда изо лба торчит что-то большое, похожее на член.
– А разве это не единорог? – удивляется Джеймс.
– Ради Бога, – вмешивается Логан. – Ты можешь забыть о гребаном единороге, или членороге, или о чем там еще, черт возьми...
– В этом нет никакого смысла! – спорит Джеймс.
– ...и позволить Томми закончить свой рассказ? Такими темпами мы никогда не услышим конца.
Джеймс вскидывает руки, ворча.
– Ладно. Но это все равно не имеет никакого смысла.
К сведению, мой семантический голос идет в пользу рогочлена.
Томми продолжает:
– Итак, Джейни идет домой из школы с Брэндоном, парнем с нашей улицы, в которого она была влюблена. А мой отец, рано вернувшись с работы, сидя на крыльце, возьми, да и крикни: «Эй, Джейни, хочешь, я возьму в аптеке крем, чтобы убить монстра у тебя на лбу?» И Джейни сходит с ума – визжит, как баньши, на моего папу, говорит, что больше никогда с ним не заговорит. Бедный па... Я имею в виду, он просто пытался быть полезным. Но я подумал, что ни одна девушка не хочет, чтобы ее проблемы были выставлены на всеобщее обозрение – Джейни знала, что она членорог, ей не нужно было говорить об этом вслух. Но особенно ей не хотелось, чтобы это было сказано в присутствии парня, который ей нравится. – Он встречается со мной взглядом в зеркале. – Гордость, понимаете? Дело не в том, что мисс Хэммонд не нуждалась в вашей помощи; возможно, ей было стыдно, что она в ней нуждалась.
На следующее утро я посещаю детский дом для мальчиков в Бронксе, одного из многих учреждений, финансируемых принцем и принцессой Пембрук.
Это частное учреждение, которое принимает детей-сирот – альтернатива переполненной системе опеки.
Встречаюсь с директором, энергичным мужчиной средних лет с усталыми глазами. Он устраивает мне экскурсию по общежитию, гимнастическому залу и кафетерию. Они делают все возможное, чтобы приободрить место с помощью ярких красок и произведений искусства на стенах, но это все еще напоминает тюрьму в детском саду. Дети, которые живут здесь, любопытными взглядами на пустых лицах следят за каждым моим движением.
Мы выходим во двор, который состоит из огороженной бетонной площади с одной баскетбольной сеткой. Я прошу директора связаться с моим личным секретарем, потому что каждый ребенок заслуживает качелей.
Мой отец говорил, что когда дело доходит до благотворительности, помогать людям легко, в вот выбор, кому помочь в первую очередь, как распределить ресурсы – не дает ему спать по ночам.
С одной его стороны несколько подростков чертят мелом на асфальте, в то время как с другой группка ребят играет в баскетбол. Но мои глаза привлекают одинокий маленький мальчик, которому на вид около семи лет, в красной футболке, сидящий на бордюре.
Этот вид мне знаком. Когда я был подростком, у меня было больше «друзей», чем мне было нужно – все хотели кусочек меня. Но до этого времени я был чудаковатым. А дети, как и Мать-Природа, могут быть потрясающе жестокими.
Когда я иду к мальчику, Логан напоминает группе сотрудников позади меня:
– Сегодня никаких фото.
Большие карие глаза, которые говорят, что видели больше, чем им следовало бы, смотреть на меня с интересом, когда я сажусь рядом с ним.
– Привет.
– Привет.
Я протягиваю руку.
– Я Николас. – Он трясет ее.
– Фредди.
– Хорошее имя. Мое второе имя Фредди. Оно означает «мирный правитель».
Он пинает бетон носком поношенной кроссовки.
– Ты правда принц?
– Да, правда.
– Ты не похож на принца.
Похлопываю себя по лацканам серого пиджака.
– Должно быть, оставил корону в другом костюме. Вечно теряю проклятую штуковину. – Меня вознаграждают вспышкой белых зубов и хихиканьем. – Не хочешь поиграть, Фредди? – он пожимает плечами. – Тебе нравится здесь жить?
– Я жил с тетей – она была милой. Но она умерла. Учителя здесь хорошие, они много улыбаются. Но моя тетя пекла печенье. Здесь нам не дают печенья.
И тут мне в голову приходит мысль. Впечатляющая мысль.
– Фредди, ты любишь пироги?– он выглядит шокированным моим вопросом.
– Ну да, все любят пироги.
К нам подходит директор.
– Как у нас дела? Вам что-нибудь нужно, принц Николас?
– Да, – отвечаю я, оглядывая игровую площадку. – Можете достать мне автобус.
Час спустя я вхожу в «У Амелии», как Крысолов из Гамельна, волоча за собой пятьдесят детей. Глаза Оливии за прилавком округляются – она удивлена, увидев меня и стайку малышей, кишащих в ее кафе, словно очаровательная саранча.
– Эй, что происходит?
Я указываю на молодого человека рядом с собой.
– Оливия, это Фредди – Фредди, познакомься с Оливией.
– Как дела?
Она так мило улыбается.
– Рада познакомиться, Фредди.
Уголком губ он говорит приглушенным голосом:
– Ты был прав – она действительно хорошенькая.
– Я же говорил, – шепчу я в ответ. Затем я обращаюсь к ней напрямую. – Оливия, у нас проблема, требующая немедленного решения.
– Звучит серьезно, – поддразнивает она.
– О да, – подхватывает Фредди.
– Мой друг Фредди уже несколько месяцев не ел приличного десерта.
– Месяцев! – подчеркивает Фредди. Мои глаза встречаются с глазами Оливии.
– У тебя случайно не найдется лишних тридцати пирогов?
Тепло разливается по ее лицу. И благодарность.
– Вообще-то, найдется.
Несколько часов спустя, когда запасы Оливии полностью уничтожены, а каждый пирог оплачен королевской благотворительностью, мы с Оливией стоим бок о бок, когда восхищенные, набитые пирогами дети вразвалку выходят за дверь. Фредди на ходу дает мне пять.
– Увидимся позже, Ник.
Я подмигиваю. Когда последний ребенок загружается и автобус отъезжает, мы с Оливией остаемся одни.
– Ты сделал это, чтобы произвести на меня впечатление?
Я засовываю руки в карманы, покачиваясь на каблуках.
– Зависит от того, впечатлена ли ты?
– Да.
Я не могу сдержать улыбку.
– Хорошо. Но, честно говоря, я сделал это не только ради тебя. Единственное преимущество этой работы – возможность сделать счастливыми таких детей, как Фредди. Даже если это только на один день.
Она поворачивается ко мне.
– Ты с ними хорошо ладишь. С детьми.
– Я люблю детей. У них еще не выработались скрытые мотивы.– Воздух между нами меняется, становится густым от желания и еще не высказанных слов.
– Прости, что вчера на тебя набросилась, – тихо говорит Оливия.
– Все в порядке.
– Нет. – Она качает головой, и прядь волос падает с ее пучка на гладкую щеку. – Я слишком остро отреагировала. Извини.
Ловлю локон, потирая его между пальцами.
– Я постараюсь не совать нос в твои дела.– И я просто не могу устоять. – Я сосредоточусь на том, чтобы засунуть его тебе в трусики.
Оливия закатывает глаза, но смеется. Потому что раздражение – часть моего очарования. Через мгновение ее улыбка исчезает, и она делает глубокий вдох – словно за мгновение до первого прыжка с тарзанки.
– Спроси меня еще раз, Николас. – Меня немного пугает, как сильно мне нравится звучание моего имени на ее губах. Оно легко может стать моим любимым словом. Что чертовски высокомерно, даже для меня.
– Я хочу пригласить тебя на свидание, Оливия. Сегодня вечером. Что скажешь? – тогда она произносит слово, которое мне нравится слышать от нее еще больше.
– Да.
ГЛАВА 7
Оливия
У меня свидание. Чёрт возьми! Свидание с прекрасными, зеленоглазым, разгуливающим-тут-как-Бог-секса мужчиной, способным заставить меня испытать оргазм одним звуком своего голоса. О, и он принц. Настоящий живой принц, который целует руку леди и заставляет сирот улыбаться... и который хочет залезть мне в трусики. Господи! Однако он не излучает стопроцентную ауру «хорошего парня», разъезжающего верхом на белом коне. В нем определенно есть кое-что от засранца. Но это ничего. Мне нравится немного мудачества в моих мужчинах. Подайте на меня в суд. Это делает вещи интересными. Захватывающими. Есть только одна проблема.
– Как насчет этого? – держу вешалку с черным брючным костюмом.
– Отлично, если планируешь пойти на вечеринку в честь Хэллоуина, одетая как Хиллари Клинтон в 2008 году.
Мне нечего надеть. Обычно, когда женщины говорят, что нам нечего надеть, мы имеем в виду, что нам нечего надеть. Ничего из того, что заставляет нас чувствовать себя красивыми или скрывает несколько лишних килограммов, которые мы набрали, потому что в последнее время слишком сильно налегали на мороженое с соленой карамелью. Оно – мой криптонит.
– Господи Иисусе, Лив, ты вообще покупала новую одежду с 2005 года? – спрашивает Элли, роясь у меня в шкафу
– На прошлой неделе я купила новое белье. – В стиле бикини, хлопчатобумажное, ярко-розовое и цвета электрик. Оно было по распродаже, но я бы купила его в любом случае. Потому что, если меня собьет водитель Uber или свалится на голову что-нибудь странное, типа строительных лесов, я ни за что не появлюсь в отделении неотложной помощи в изношенных, дырявых трусах. Это единственное дно, до которого я отказываюсь скатываться.
– Может, тебе стоит надеть нижнее белье и плащ? – Элли многозначительно шевелит бровями. – У меня такое чувство, что Его Великолепию это понравится.
У меня такое чувство, что она права.
– Интересная мысль... но у меня нет плаща. – На работу я ношу черную юбку и белую блузку, а работаю я все время. Кроме этого, у меня есть несколько пар джинсов, старые спортивные штаны, старые футболки, платье, которое я одевала в церковь, когда мне было тринадцать, и брючный костюм, в котором я закончила среднюю школу. Резко падаю на кровать. Как если бы кто-то упал в бассейн... или с карниза здания.
– Ты могла бы одолжить что-нибудь у меня, – начинает Элли, – но... мой рост метр шестьдесят пять… у меня есть сиськи – приличные, на самом деле – и хотя я и не Ким Кардашьян, у меня также есть задница.
Элли ростом метр в прыжке и по-прежнему покупает джинсы в детском отделе. Просматриваю контакты в своем телефоне, ища номер отеля, который Николас сохранил там сегодня днем. Я заметила, что он не записал номер своего сотового, но он, вероятно, должен держать его в секрете из соображений национальной безопасности или что-то в этом роде.
– Я просто позвоню ему и скажу правду. Скажу: «Не знаю, что ты задумал на сегодняшний вечер, но нам нужно, чтобы это было в джинсах и футболке».
Элли бросается на меня, как на гранату, которая вот-вот взорвется.
– Ты спятила? – она вырывает телефон у меня из рук и вскакивает с кровати. – Если тебе нужны джинсы и футболка, можешь пойти с Донни Домико с нашей улицы – он бы отдал свое яичко, чтобы встречаться с тобой. Принц Николас не носит обычную одежду.
Я – воплощение неофициальности. Во мне нет ничего от девушки из верхов, но Николас определенно во мне заинтересован.
– Ты этого не знаешь.
Элли открывает ноутбук и несколькими нажатиями клавиш прокручивает фото Николаса – изображение за изображением – в костюмах, смокингах и еще костюмах. На некоторых фотографиях он один, но каждый раз, когда рядом с ним женщина, на ней платье – потрясающее, мерцающее и божественное.
Она права. И у меня есть два часа до того, как Николас заберет меня – не так много времени, чтобы выбежать и купить что-нибудь. Скатываюсь с кровати и бегу по коридору, через гостиную, к двери, ведущей на кухню.
– Марти! Иди сюда! – пять минут спустя Марти стоит в моей спальне, уставившись на кучу одежды, которую я только что бросила ему в руки.
– Что, черт возьми, мне с этим делать? Отправить в Армию Спасения?
– Мне нужно, чтобы ты помог мне понять, как превратить это, – я поворачиваюсь и указываю на фотографию Николаса на ноутбуке с высокой блондинкой в смелом платье цвета фуксии, – в это.
Я видела Марти вне работы, и он потрясающе одевается. Он смотрит на одежду, затем бросает ее на кровать.
– Позволь мне кое-что объяснить, куколка. Ты прекрасна внутри и снаружи... но в двенадцати лет я узнал, что люблю члены. Дайте мне высокого темноволосого ламберсексуала, и я одену его так хорошо, что тебе не захочется срывать с него упаковку, даже если это будет первая ночь Хануки. – Он обводит руками мой силуэт. – Но твое нежное тело… я не знаю, что с ним делать.
Закрываю глаза рукой. О чем, черт возьми, я думала? Зачем согласилась встретиться с Николасом? Это будет полный бардак. Последнее мое свидание было в прачечной. Я не шучу. Наша стиральная машина сломалась, и я провела четыре ночи, кокетливо глядя в глаза и болтая через складной стол с супер-симпатичным парнем. На пятую ночь он купил мне кусок пиццы, а потом мы целовались на стиралке во время отжима. Только после того, как я заметила цветастое одеяло, лифчики и трусики в его белье, он признался, что у него есть подруга. Ублюдок.
Марти нежно отводит мою руку от глаз. Постукивает меня по носу и улыбается.
– Я знаю кое-кого, кто может помочь.
Этим кое-кем оказывается, Биббиди, старшая сестра Марти, получившая новую работу в приемной «City Couture» – высококлассного модного журнала. Это означает, что у нее есть ключи от королевства, также известного как гардероб с образцами: мифическая, волшебная комната размером со склад, заполненная платьями и нарядами всех оттенков, размеров и стилей, а также обувью и аксессуарами в тон к каждому, которые только были известны человеку.
Все это Биббиди может использовать во время своей смены – и после – до тех пор, пока ее «босс-леди-дракон, рядом с которой Круэлла Де Виль выглядит нормальной», не узнает об этом.
Она соглашается рискнуть ради меня – и я не уверена, что я с этим согласна. Но Марти уверяет, что она многим ему обязана – что-то вроде компенсации за то, что в средней школе она разбила его любимый-но-дерьмовый «Chevy Nova».
Вот почему Биббиди Гинзберг появляется в нашей квартире сорок минут спустя, нагруженная платьями и сумками. И вот таким образом, спустя час, я в конечном итоге одета в светло-голубое платье без рукавов от Alexander McQueen с вырезом сзади, заканчивающееся на несколько дюймов выше колен. Оно заставляет меня чувствовать себя красивой. Это по-прежнему я – уютная, но элегантная, отполированная версия меня.
Элли укладывает мои волосы так, что они длинным черным блестящим занавесом покрывают мне спину, пока я делаю макияж – немного пудры, немного румян, три слоя туши и приглушенная красная помада, которая подчеркивает форму моего рта, кажется, Николасу, он нравится.
– Эти будут идеальны! – восклицает Биббиди, как волшебной палочкой размахивая обсидиановыми сапогами на высоких каблуках.
– Ммм. – одобряет Марти. – Сапоги, которые говорят «Трахни меня».
– Я не могу их одеть, – пытаюсь возразить я. – Я сломаю себе шею. На земле еще лежит снег.
– Ты пойдешь от кафе к машине, – возражает моя сестра. – А не по тропе гор Аппалачи, Лив.
Биббиди указывает на мой ноутбук, все еще открытый на восхитительной фотографии Николаса.
– Мой брат не подшутил надо мной – это с ним ты встречаешься?
Мне приходиться бороться, чтобы не вздохнуть, как мечтательная школьница.
– С ним.
Она бросает еще один взгляд.
– О, дорогая, ты определенно надеваешь эти «трахни-меня» сапоги.
И это все решает.
Двадцать минут спустя в одиночестве стою в кафе, чтобы платье не помялось. Комната тусклая, освещается только приглушенной лампой над стойкой и несколькими мерцающими свечами на столиках у окна. Закрываю глаза. И клянусь себе, что буду помнить этот момент. Эту ночь. Потому что стою на самом краю этой волнующей, чудесной пропасти, где все идеально. Где мечты, мелькающие в моей голове о том, как пройдет сегодняшний вечер, безупречны – мое остроумное, неотразимое подкалывание, сексуальное рыцарство Николаса, наш забавный флирт. Мы будем смеяться, танцевать, поцелуемся, пожелав друг другу доброй ночи. А может, и больше.
Я – Дороти, смотрящая на Изумрудный город.
Я – Венди, поднимающаяся в воздух после первой щепотки эльфийской пыли.
Я... смеюсь про себя... я – Золушка, которая садится в карету, чтобы отправиться на бал.
И даже если эта ночь – все, что есть, я ее не забуду; я буду хранить это воспоминание. Смаковать его, лелеять. Оно сделает трудные времена немного легче, слегка согреет моменты одиночества. Когда Элли уйдет в школу, когда я перед рассветом день за днем буду на кухне печь пироги, я вспомню это чувство и улыбнусь. Оно мне поможет.
Открываю глаза. Николас стоит по другую сторону двери кафе и наблюдает за мной через витрину. Его глаза горячие и неистовые, жаркие зеленые джунгли. А потом он медленно и широко улыбается, на щеках появляются ямочки. Моя грудь сжимается от неожиданного волнения. И внезапно я улыбаюсь сама, легко – потому что все это так приятно. Он входит в дверь, останавливается передо мной в нескольких метрах, наши взгляды поглощают друг друга. Его черные парадные ботинки блестят, брюки угольно-черного цвета сидят идеально – когда он двигается, видны сильные, узкие бедра с намеком на очертания того, что должно быть великолепным членом, дразнящим через ткань. Пытаюсь скрыть, на что именно я смотрю. На нем зауженная рубашка серебристо-серого цвета – без галстука – две верхние пуговицы на шее расстегнуты, и мои пальцы трутся друг о друга, желая к нему прикоснуться. Черная спортивная куртка, накинутая на рубашку, крутая и дорогая. На подбородке темная щетина, и я хочу прикоснуться и к ней тоже. Сочетание пятичасовой щетины и бунтарских прядей каштановых волос, падающих ему на лоб, придает плутоватый, озорной вид, от которого мои кости плавятся, а груди внезапно тяжелеют и покалывают. Наши глаза, наконец, встречаются – он все еще смотрит на меня, приоткрыв рот. А я не могу прочитать выражение его лица.
– Я... я не была уверена, что ты запланировал на сегодняшний вечер. Ты мне не сказал. – Эти длинные ресницы моргают, но он ничего не говорит. Машу руку в сторону кухни. – Я могу пойти переодеться, если это не...
Николас делает шаг вперед и поднимает руку.
– Нет, ничего не меняй. Ты... абсолютно идеальна. – И он смотрит на меня так, будто никак не может наглядеться. – Я не ожидал... я имею в виду, ты прекрасна...н-но...
– Вроде был фильм про короля, который заикался? – дразню я его. – Он не ваш родственник?
Он усмехается. И назовите меня сумасшедшей, но я клянусь, щеки Николаса слегка порозовели.
– Нет, заикание не передается по наследству. – Он качает головой. – Просто ты сногсшибательна.
А теперь сияю я.
– Спасибо. Ты тоже отлично выглядишь, Прекрасный Принц.
– Я действительно знаком с Прекрасным Принцем. Он первоклассный придурок.
– Ну. Теперь, когда ты запятнал драгоценный кусочек моего детства, лучше бы это было свидание, – поддразниваю я.
– Так и будет. – Он протягивает мне руку. – Ну что, пойдем?
Моя рука скользит в его. Легко. Будто это самая естественная вещь в мире. Будто там ей самое место.
ГЛАВА 8
Николас
Оливия нервничает. Ее рука в моей слегка дрожит, когда я веду ее к лимузину, и я вижу быстрое биение жилки на ее нежной шее. Это пробуждает во мне извращенный инстинкт хищника – если ей захочется убежать, я, конечно, погонюсь за ней. Особенно, когда на ней это платье. И эти чертовы сапоги. В течение нескольких мгновений все, что я мог представить в своей голове, это как медленно снимаю бледно-голубую ткань с ее тела. Как ее пальцы впиваются мне в лопатки, а ногти царапают спину. Звуки, которые она издает – тихие всхлипы и вздохи, которые я снимаю с ее губ. И я бы усадил ее на один из столиков в кафе, а затем взял всеми способами, которые мог бы придумать – и, вероятно, некоторыми, которых еще не знаю. И эти сапоги все время оставались бы на ней. Но ее беспокойство взывает к моей защите. Желанию обнять и пообещать, что все будет хорошо. Не думаю, что в ее жизни есть кто-то, кто поступает так ради нее. Мой большой палец успокаивающе трется о ее руку, Джеймс открывает нам дверцу машины. Оливия машет ему рукой.
– Добрый вечер, мисс. – В машине она приветствует Логана и Томми на переднем сиденье. Логан кивает и улыбается ей в зеркало заднего вида.
– Здравствуйте, мисс Оливия, – отвечает Томми и снова подмигивает. Кретин. Поднимаю перегородку, чтобы остались только мы с ней. К тому же она, как правило, звуконепроницаемая – Оливии пришлось бы стонать мое имя очень, очень громко, чтобы кто-нибудь услышал, но я уверен, что смогу это сделать.
– Знаешь, тебе не обязательно делать это. – Указываю подбородком в сторону передней части автомобиля.
– Что, быть вежливой?
– Они не сочтут тебя грубой, если ты не поздороваешься. Они хорошие парни, Оливия, но также они – служащие, а служащие не ожидают, что к ним обратятся. Они как... мебель, которую не замечают, пока она не понадобится.
– Ого. – Оливия откидывается на кожаное сиденье и смотрит на меня. – Кто-то так надулся, что сейчас лопнет.
Пожимаю плечами.
– Издержки профессии. И как бы дерьмово это ни звучало, это правда.
Она заправляет волосы за ухо, ерзая, будто не часто их распускает. А жаль.
– Они всегда с тобой?
– Да.
– А когда ты дома?
– Там тоже есть охрана. Или горничные. Мой дворецкий.
– Значит, ты никогда не бываешь просто... один? Не можешь ходить голым, если захочешь?
Представляю себе реакцию Фергюса на мои голые яйца, расположившиеся на диване шестнадцатого века в стиле королевы Анны, или, еще лучше, реакцию моей бабушки. И смеюсь.
– Нет, не могу. Но более важный вопрос – ходишь ли голой ты?
Она соблазнительное приподнимает плечико.
– Иногда.
– Давай завтра зависнем у тебя дома, – говорю я ей с серьезным лицом. – На весь день. Я освобожу свое расписание.
Оливия сжимает мою руку, будто просит вести себя хорошо, но нежный румянец на ее щеках говорит о том, что она наслаждается разговором.
– Значит, в нашу первую встречу, если бы я отправилась с тобой к тебе в номер, они были бы там, пока мы...
– Трахались? Да. Но не в одной комнате – мне не нравятся зрители.
– Это так странно. Это как высший путь позора.
Она вводит меня в ступор.
– Что ты имеешь в виду?
Оливия робко понижает голос, хотя парни ее и не слышат.
– Они бы знали, что мы делаем, может, даже услышали бы нас. Будто ты живешь в вечном студенческом братстве.
– Полагаешь, им есть до этого дело? Вот и нет. – Подношу ее ладонь к губам и целую тыльную сторону. Кожа нежная, как лепесток розы. И мне интересно, везде ли она такая нежная. Похоже, мой ответ ее не убедил. И если сегодняшний вечер закончится так, как я надеюсь, ей придется забыть о службе безопасности. Вызов принят.
Я привык к любопытным взглядам и шепоту незнакомцев, когда выхожу на публику. Я их не замечаю и тогда, когда нас ведут в отдельную комнату в задней части ресторана. Но не Оливия. Она смотрит на посетителей, выражая недовольство их грубостью, пока они не вынуждены отвернуться. Будто защищает меня. Заступается. Это так мило.
Чересчур дружелюбная администратор стоит ближе, чем следует, сверкая на меня откровенно призывным взглядом. К этому я тоже привык. Оливия тоже это замечает, но, что интересно, кажется менее уверенной в том, как она должна реагировать. Поэтому я отвечаю за нее, собственнически кладу руку ей на поясницу и усаживаю на мягкое плюшевое сиденье. Затем, заняв свое место, кладу руку на спинку стула Оливии, достаточно близко, чтобы погладить ее обнаженное плечо, если захочу, давая понять, что единственная женщина, которая меня сегодня интересует, это та, что рядом со мной. После того, как сомелье наливает нам вина – Оливия предпочитает белое, потому что красное «сбивает ее с ног» – и шеф-повар подходит к нашему столу, чтобы представиться и описать меню, созданное им для нас, мы, наконец, остаемся одни.
– Значит, ты управляешь кофейней вместе с родителями? – спрашиваю я.
– На самом деле, только мы с отцом. Мама умерла девять лет назад. На нее напали в метро... все закончилось плохо. – В ее словах слышится эхо боли, знакомое мне.
– Мне очень жаль.
– Спасибо. – Она делает паузу, кажется, что-то обдумывает, а затем признается: – Я тебя гуглила.
– Да?
– Там было видео с похорон твоих родителей.
– Я не смотрел его в то время, когда оно вышло в прямом эфире, но я помню, как его крутили по телевизору весь день. На каждом канале.
Она поднимает на меня свои потрясающие, сияющие глаза.
– День, когда мы похоронили маму, был худшим днем в моей жизни. Должно быть, для тебя было ужасно, пережить свой худший день со всеми этими людьми. Снимающими его. Делающими фото.
– Это было ужасно, – тихо говорю я. Затем делаю вдох и отбрасываю печаль, просочившуюся в разговор. – Но... по бессмертным словам Канье, то, что не убивает меня, только делает сильнее.
Она смеется, и, как всё в ней, это восхитительно.
– Не думала, что такой парень, как ты, слушает Канье.
Я подмигиваю.
– Я полон сюрпризов.
Прежде чем мы приступаем к еде, к нашему столику подходят посетители. Я представляю Оливию и кратко говорю с ними о предстоящих делах. Когда они уходят, Оливия смотрит на меня совиными глазами.
– Это был мэр.
– Да.
– И кардинал О'Брайен, архиепископ Нью-Йоркский.
– Совершенно верно.
– Это два самых влиятельных человека в штате... в стране.
Мои губы растягиваются в улыбке, потому что она впечатлена. Снова. В такие моменты быть мной не так уж и ужасно.
– Дворец работает с ними обоими над различными инициативами. – Она вертит булочку на тарелке, разрывая ее на мелкие кусочки. – Можешь спрашивать меня о чем угодно, Оливия.
Относительно этой девушки в моих планах нет места застенчивости. Я хочу ее смелой, дикой и безрассудной. Она жует кусок хлеба, слегка наклонив голову, наблюдает – обдумывает. И меня поражает, как очаровательно она жует. Господи, как странно это замечать. После того, как она сглотнула, и по бледной, гладкой коже ее горла проходит волна – что я нахожу эротичным -она спрашивает:
– Почему ты не поцеловал его кольцо?
– Я выше его по званию.
– По званию ты выше архиепископа? А как же Папа Римский? Вы когда-нибудь встречались с ним?
– Не с нынешним, но я познакомился с предыдущим, когда мне было восемь, и он приезжал с визитом в Вэсско. Вроде бы приличный парень – пах ирисками. В карманах одеяния он носил конфеты. Он дал мне одну после того, как благословил меня.
– Ты целовал его кольцо? – теперь она более спокойна, вопросы даются легче.
– Нет.
– Почему?
Наклоняюсь вперед, ближе к ней, упираюсь локтями в стол – бабушка бы ужаснулась. Но у правил этикета нет ни единого шанса против сладкого запаха Оливии. Сегодня это розы, с легким намеком на жасмин – как сад в первый день весны. Пытаюсь незаметно сделать глубокий вдох. Заслуживаю за это два очка, потому что все, что мне действительно хочется сделать, это уткнуться носом в ароматный вырез ее декольте, прежде чем скользнуть вниз, поднять подол платья и погрузиться лицом между ее гладкими, сливочными бедрами. И остаться там на всю чертову ночь. И теперь мой член напрягается в брюках, как заключенный в клетке. Какой там у нее был вопрос?
Делаю глоток вина и провожу ладонью по выпуклости – усмиряя, пытаясь получить хоть какое-то облегчение. И терплю неудачу.
– Прости, Оливия, что ты спросила?
– Почему ты не поцеловал папское кольцо?
У меня стояк, а мы говорим о Святом Престоле. Билет в один конец в ад? Приобретен.
– Церковь учит, что Папа – ухо Божье, что он ближе к Богу, чем любой другой человек на Земле. Но короли... по крайней мере, так гласит история... происходят от Бога. Это значит, что единственный человек, которому я кланяюсь, единственное кольцо, которое целую, – это кольцо моей бабушки, потому что она – единственный человек на Земле выше меня.
Оливия оглядывает меня с головы до ног, и ее темная бровь игриво приподнимается.
– Ты действительно в это веришь?
– Что я произошел от Всевышнего? – дьявольски ухмыляюсь. – Мне говорили, что мой член – дар Божий. Тебе следует проверить это мнение сегодня вечером. Ну, знаешь... ради религии.
– Очень ловко. – Смеется она.
– Но нет, на самом деле я в это не верю. Думаю, это история, придуманная людьми, чтобы оправдать свою власть над многими.
– В Интернете я видела фотографию твоей бабушки. Она похожа на очень милую пожилую леди.
– Она – боевой топор с куском бетона вместо сердца.
Оливия давится вином. Вытирает рот салфеткой и смотрит на меня так, словно я у нее на крючке.
– Значит... твои слова говорят о том... что ты ее любишь. – На мое сардоническое выражение лица она добавляет: – Когда дело доходит до семьи, думаю, мы оскорбляем только тех, кого действительно любим.
Наклоняю голову ближе и шепчу:
– Согласен. Но никому не рассказывай. Ее Величество никогда не позволит мне этого забыть.
Она похлопывает меня по руке.
– Я сохраню твой секрет.
Наше главное блюдо – лосось, красочно покрытый черточками и завитушками ярко-оранжевого и зеленого соусов с замысловатой структурой из фиолетовой капусты и лимонной цедры сверху.
– Так красиво, – вздыхает Оливия. – Может, нам не стоит его есть.
Я ухмыляюсь.
– Мне нравится есть красивые вещи. – Держу пари, ее киска великолепна.
Во время еды разговор льется так же легко, как и вино. Мы говорим обо всем и ни о чем в частности – о моей учебе в университете, о работе, которую я выполняю, когда не появляюсь на публике, о закулисье управления кафе, а также о том, как она росла в городе.
