Текст книги "Грусть не для тебя"

Автор книги: Эмили Гиффин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

30

В течение следующей недели я наслаждалась своей уютной жизнью с Итоном и терпеливо сносила постоянные вмешательства Джеффри. Он звонил каждые несколько часов и ежедневно навещал меня по пути с работы домой. Иногда он привозил ужин, и тогда я вынуждена была проводить вечер с ним, а не с Итоном (он спешно уходил к Сондрине). Чаще я притворялась спящей, и тогда он просто оставлял любовную записку на листе эксклюзивной бумаги, которая, кстати сказать, была украшена изображением его родового герба. Этот штрих пришелся бы как нельзя кстати в те дни, когда я мечтала о своем Али стере. Но теперь мне больше нравились деловитые записки от Итона на желтых листках из блокнота. Я предпочитала все, что было связано с Итоном.

Однажды, на тридцать первой неделе, Джеффри нанес мне визит во время своего обеденного перерыва. Я заснула, читая еженедельную газету из Индианаполиса, которую Аннелиза столь заботливо прислала мне вместе с коробкой своего знаменитого овсяного печенья и пузырьком лосьона для тела. Когда я проснулась, возле моей кровати, на стуле с прямой спинкой, принесенном из столовой, сидел Джеффри. Судя по выражению его лица, он чувствовал то же самое, что и я, когда наблюдала за спящим Итоном, и мне стало понятно, что наступил решающий момент.

– Привет, милая, – сказал он, когда я потянулась и села. Голос у него был негромкий и заботливый. – Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо. Только устала и чувствую тяжесть.

– Мистер Смит заходил к тебе сегодня?

– Да, – сказала я улыбаясь. – Мне нравится, что в этой стране врачи приходят на дом.

– И что? – спросил Джеффри. – Что он сказал?

– Что все по-прежнему в норме.

Джеффри кивнул:

– Отлично. Спазмов или схваток с тех пор не было?

Я отрицательно покачала головой.

– Умница. – Он наклонился и убрал мне волосы со лба, потом загадочно улыбнулся и сказал: – А у меня кое-что для тебя есть.

Он протянул мне три объявления о продаже квартир – роскошных, великолепных квартир в самых престижных местах. То, о чем я мечтала, когда ехала в Лондон. Я медленно прочитала описания: пять спален, терраса, вид на парк, настоящий камин. И… заставила себя вернуть ему эти вырезки. Больше ждать и рисковать было нельзя, иначе однажды в эту брешь может прорваться прежняя Дарси.

– Тебе не интересно? – удивился Джеффри.

– Не думаю, что это хорошая идея.

– Что-то не так?

Он понял. Люди всегда это понимают. Я искала правильные слова – слова утешения. Но очень трудно сделать это, когда лежишь в постели другого мужчины, одетая в его пижаму. И поэтому я просто сказала – как будто содрала пластырь со свежей ранки:

– Джеффри, мне очень жаль, но я думаю, что нам нужно расстаться.

Он сложил объявления стопкой и взглянул на то, которое лежало сверху. Там шла речь о квартире неподалеку от Белгрейв-сквер, и дом как две капли воды походил на тот, где живет Гвинет Пэлтроу. Я ощутила легкий укол сожаления, когда подумала о том, что, оставшись с Джеффри, могла бы подружиться с Гвинет. Я представила себе, как она дарит мне платья, жмет руку и говорит: «Все мое – твое». Мы бы даже снялись вместе для «Космополитен». Итону тоже была бы от этого прямая выгода, он ее так любит. Я вообразила своих мальчишек в одном садике с ее маленькой Эппл. Может быть, один из них когда-нибудь на ней женится. Я устрою грандиозный ужин накануне бракосочетания, а Джеффри займется приготовлениями к свадьбе. Мы будем звонить друг другу, обсуждать доставку цветов и тортов, покупку вина…

Я вернулась в реальность. Даже такой соблазн, как дружба с Гвинет Пэлтроу, не в силах изменить мое решение относительно Джеффри.

Наконец он сказал:

– Это из-за Итона?

Я вся подобралась и занервничала, когда услышала его имя, но в конце концов, сказала:

– Просто я не испытываю к тебе тех чувств, которые должна бы… Я думала, что… но… Я не люблю тебя. Мне очень жаль.

Эти прямые, откровенные слова прозвучали очень знакомо, и они были так похожи на то, что сказал Декстер, когда заговорил о разрыве. Мне стало понятно, что на самом деле не важно, когда именно у него начался роман с Рейчел, поскольку не она причина нашего разрыва. Мы с Дексом расстались, потому что не подходили друг другу, и именно поэтому он вполне мог влюбиться в нее. Если бы у нашего романа был прочный фундамент, Декс никогда бы мне не изменил. В этот самый момент я почувствовала огромное облегчение – никакой ненависти к ним двоим я больше не испытывала. Я сосредоточилась на Джеффри, ожидая ответа.

– Все в порядке, – сказал он с элегантным жестом. Меня очень смутило его хладнокровие, а он продолжал: – Ты сейчас в очень нелегкомположении. В этой постели… неудивительно, что тебе неловко. Давай поговорим позже – когда родятся дети. А пока что я просто хочу о тебе позаботиться.

Позволь мне это сделать, милая.

В устах любого другого мужчины эти слова прозвучали бы или снисходительно, или чересчур трагично – последняя, отчаянная попытка спасти отношения. Но в устах Джеффри это было исполненное достоинства, разумное и очень искреннее заявление. Я чуть было не сдалась. В конце концов, это был мой шанс остаться в Лондоне. И, что еще важнее, гарантия безопасности. Трудно выразить ту степень беззащитности, которую чувствует беременная женщина, особенно при моих обстоятельствах, – а Джеффри развеял все мои тревоги. Он хороший человек, который так обо мне заботится, и каждое его прикосновение говорит о том, что так оно всегда и будет.

Но я его не любила. Все очень просто. Я привыкла думать, что жить с человеком исключительно по любви – это наивно и чересчур возвышенно. Я всегда смеялась над Рейчел, когда она так говорила, но теперь сама готова была это признать. И заставила себя не сворачивать с верного пути.

– Все это действительно очень мило, – сказала я и взяла его за руку. – Даже описать тебе не могу, как я ценю твою доброту и все, что ты для меня сделал. Но нам нужно расстаться. Просто это неправильно – оставаться вместе, когда я не испытываю к тебе никаких чувств…

Я сказала, что буду по нему скучать, хотя знала, что скорее это будет тоска по той роскоши, которой он меня окружил, чем по нему самому. Потом я выпустила его руку.

Джеффри искоса взглянул на меня. Глаза у него были грустные, но сухие. Без тени скорби он сказал, что ему тоже очень жаль меня терять, но он все понимает. Он поставил портфель к себе на колени, открыл его и засунул объявления внутрь. Потом встал и направился к двери.

– Но мы можем остаться друзьями? – спросила я вдогонку, чувствуя легкую обиду из-за того, что Джеффри так легко отступил. И забеспокоилась, потому что это во мне заговорила прежняя Дарси, которая желала любой ценой быть объектом поклонения. Неужели я просто хочу сохранить над ним власть? Но когда он обернулся и взглянул на меня через плечо, сказав, что ему бы очень этого хотелось, я поняла, что мои намерения были бескорыстны. Я действительно хотела, чтобы мы остались друзьями, потому что он нравился мне как человек. А не потому, что с ним было хорошо в постели.

Вечером, когда Итон прилег рядом со мной, читая статью о глобальном потеплении, я сообщила, что сегодня мы с Джеффри расстались. Я рассказала ему все, за исключением того, что Джеффри спросил о нем.

Итон слушал, подняв брови.

– Ух ты! А я был уверен, что у вас все очень серьезно, – сказал он, но голос его выдал – как и Джеффри, он почти не удивился.

Я кивнула:

– Да. Просто я раньше не понимала.

– Он в норме?

– Думаю, да.

– А ты?

Я пожала плечами:

– Не знаю. Чувствую себя виноватой – после всего, что он для меня сделал. И немного грустно… Но вообще мне кажется, что я поступила правильно, пусть даже это значит, что придется вернуться в Нью-Йорк раньше, чем хотелось бы.

Итон захлопал ресницами.

– Что?

– Я сказала, что чувствую себя виноватой и…

– Нет. Насчет возвращения.

– Я не нашла работу, Итон. Скорее всего, мне придется вернуться к своим прежним занятиям, когда родятся дети. У меня просто нет денег, чтобы остаться в Лондоне.

– Можешь оставаться, сколько пожелаешь, – выдал Итон.

– Не могу. Я и так долго сидела у тебя на шее. Не похоже, чтоб у тебя денег куры не клевали. – Я улыбнулась.

– Мне нравится, что ты здесь, Дарси. И я вовсе не собираюсь выгонять тебя сразу после рождения детей. Я невероятно рад. Пусть денежные затруднения тебя не пугают. Мы что-нибудь придумаем. У меня есть кое-какие сбережения.

Я взглянула на его лицо и едва удержалась, чтобы не признаться в своих чувствах. Не то чтобы я боялась отказа, но уже не впервые я подумала, что нечестно по отношению к Итону взвалить все на него. У него роман. Ему не следует беспокоиться обо мне и о том, как его отказ может сказаться на протекании моей беременности.

Так что я просто улыбнулась и сказала:

– Спасибо, Итон. Поживем – увидим.

Но я знала, что моей жизни в Лондоне – и моей жизни с Итоном – скоро придет конец.

31

На следующий день наступила тридцать вторая неделя беременности, и это было важно, потому что если бы мои дети родились до этого срока, то они могли оказаться нежизнеспособными. Невероятный рубеж, даже если учесть, что я ничего не делала, а только валялась в постели, читала журналы и ела.

Чтобы отпраздновать столь важный день, Итон приготовил мне шоколадный торт и принес его в спальню на деревянном подносе. Торт был украшен тридцатью двумя синими свечками, по одной в честь каждой минувшей недели. Он зажег их и невероятно фальшиво запел:

– С днем рожденья, Первый и Второй! Я улыбнулась, загадала желание и с двух попыток задула свечи (с двух – потому что у меня двое детей). Потом он разрезал торт и каждому из нас положил большой кусок. Я дважды попросила добавки, воздавая должное его кулинарным способностям, особенно в том, что касалось глазури. Когда мы поели, он унес посуду и вернулся с большой коробкой, завернутой в крапчатую бело-зеленую бумагу.

– Не нужно было этого делать, – сказала я, надеясь, что он не истратил на подарок слишком много денег.

Итон торжественно водрузил коробку мне на колени.

– Это не от меня. От Рейчел.

Я уставилась на нее. Несомненно, судя по обертке, это презент от Рейчел: красивая, дорогая упаковочная бумага, но общий вид – слишком сдержанный для того, чтобы быть результатом работы профессионального упаковщика. Я рассматривала аккуратные уголки, короткие отрезки шпагата, строго параллельные краям коробки. Полная симметрия. Отчего-то эта вещь вызвала в памяти все хорошие воспоминания, связанные с Рейчел.

Итон украдкой взглянул на меня:

– Ты расстроена? Может быть, мне не следовало это тебе передавать? Я много по этому поводу думал…

– Нет. Все нормально, – сказала я, поглаживая обертку. Этой коробки касалась рука Рейчел, и мне вдруг показалось, что я общаюсь с человеком, восставшим из мертвых.

– Ты откроешь? – спросил Итон.

Я кивнула.

– Она прислала ее несколько недель назад, но просила, чтобы я подождал, пока не приблизится время родов. Я подумал, что сегодня будет в самый раз… потому что я больше не волнуюсь. С твоими детьми все будет хорошо.

Сердце у меня забилось, когда я аккуратно развязала белый шпагат, сняла бумагу и открыла коробку. В ней лежали два одеяльца из светло-голубого шелка. Это были самые мягкие и роскошные одеяльца, которые мне когда-либо доводилось видеть. Аннелизе Рейчел подарила очень похожее, но мои были, безусловно, лучше. Потом я вынула из конверта открытку. На ней были изображены две детские коляски. Я медленно развернула ее, увидела знакомый аккуратный почерк и, пока читала про себя, как будто слышала голос Рейчел.

Милая Дарси! Во-первых, я хочу сказать тебе, как сожалею о том, что произошло между нами. Я скучаю по нашей дружбе, и мне очень жаль, что я не могу быть рядом с тобой в столь важное для тебя время. Но, несмотря на то расстояние, которое разделяет нас, хочу, чтобы ты знала: я часто о тебе думаю. Много раз на дню. Мне было так приятно узнать от Итона, что ты счастлива. У тебя будет двойня! Это настолько в твоем духе – сделать из события, которое и само по себе из ряда вон выходящее, двойное чудо! И наконец, я просто хочу передать тебе свои искренние поздравления в связи с тем, что ты решила стать матерью. Надеюсь однажды увидеть твоих сыновей. Знаю, они будут красивыми, прелестными маленькими мальчиками, точь-в-точь как их мама.

С наилучшими пожеланиями и огромной любовью Рейчел

Все еще сжимая в руке открытку, я опустилась на подушку. В течение многих месяцев я мечтала получить весточку от Рейчел, но даже и не представляла себе, как сильно мне этого хочется, пока не прочитала эти строки. Я взглянула на Итона. Лицо у него было спокойное.

– Только представь себе… – сказала я, лишь бы не молчать.

– Что она пишет? – спросил Итон.

Я закатила глаза, скрывая свои истинные эмоции. Потом закрутила волосы в узел, закрепила его резинкой и бесстрастно сказала:

– Если в двух словах, она пытается все вернуть на свои места.

Я старалась говорить надменно, но у меня перехватило горло. И снова вопреки всем своим усилиям я почувствовала, что смягчилась. Я попробовала это скрыть и бросила ему открытку, как будто играла в «летающую тарелку».

– Держи. Прочитай сам. Он читал про себя, шевеля губами. Когда дошел до конца, то взглянул на меня и сказал:

– Это действительно очень мило.

– Да. Одеяльца просто замечательные, – сказала я, щупая шелковую отделку. – Кажется, мне уже больше не хочется, чтобы она провалилась в преисподнюю. – Я засмеялась. – На небесах тоже есть какие-нибудь малоприятные уголки.

Итон улыбнулся.

– Значит ли это, что я должна ей позвонить? Отчасти мне хотелось, чтобы он сказал: «Да», потому что нужен был какой-нибудь повод, чтобы забыть о гордости и сделать шаг навстречу. Но Итон ответил:

– Не Обязательно. Просто поблагодари ее в письме. Он вернул мне открытку.

Я не могла удержаться, чтобы не прочитать ее еще раз, вслух, докапываясь до истинного смысла каждой фразы.

– Она «сожалеет о том, что произошло между нами». А не о том, что она сделала.

– Я думаю, это подразумевается.

– И что она хочет этим сказать? Что согласилась бы все вернуть на свои места, если бы могла? – спросила я, поправляя прическу.

– Возможно, ей бы просто очень хотелось, чтобы все случилось как-нибудь иначе, – сказал Итон.

– Как, например?

– Не знаю… Ну, чтобы она дождалась, пока вы с Дексом расстанетесь, а уж потом начала с ним встречаться.

– Она тебе так сказала? Ты это наверняка знаешь?

– Нет.

– Ладно, – сказала я, глядя в открытку. – Дальше… «Несмотря на расстояние, которое нас разделяет»… Как ты думаешь, она имеет в виду расстояние душевное или географическое?

– Возможно, и то и другое.

– Она пишет, будто думает обо мне каждый день. Тебе не кажется, что это преувеличение?

– Нет. Честное слово, не кажется. А разве ты не думаешь о ней каждый день?

Конечно, думаю. Но я сделала вид, что не расслышала вопроса, и стала читать дальше:

– «Мне было приятно узнать от Итона»… – Я вспомнила обрывки разговора, подслушанного на Рождество. – А что конкретно ты ей рассказал?

– Естественно, про двойню. Ты ведь разрешила… И еще – что все в порядке. Что у тебя появились друзья. И про Джеффри тоже рассказал.

– А ты не общался с ней с тех пор, как мы с Джеффри расстались?

– Нет.

Я подумала было, не расспросить ли его о помолвке Рейчел, но решила, что еще не готова это принять, сложила открытку и сунула ее обратно в конверт.

– Но ведь не думает же она, что мы на самом деле снова сможем стать близкими подругами? – спросила я, и голос у меня упал.

– Рейчел хорошо тебя знает, Дарси. Едва ли она ожидает, что ты так легко сдашься, – пробормотал Итон. Голос у него был равнодушный, но выражение лица говорило: «Я знаю, ты сдашься». Или: «Я знаю, ты уже сдалась».

Я откладывала с ответом в течение двух недель, потому что не могла выбрать нужный тон и придумать, о чем писать. Надо ее просто простить? Сказать, что я тоже скучаю по ней и хочу восстановить нашу дружбу, пусть даже никогда не смогу простить ей Декса? Но подходящий ли это случай?

Однажды в субботу вечером, на тридцать четвертой неделе беременности, что-то заставило меня вылезти из постели, пойти в детскую и вынуть из шкафа маленький фотоальбом в кожаном переплете. Я заполнила его несколько лет назад и взяла с собой в последний момент перед отъездом.

Я вернулась с ним в спальню и принялась листать, пропуская фотографии Клэр, Декса и всех остальных, пока не нашла фото, на котором были мы с Рейчел. Снимок сделали в Хэмптоне, в том году, когда она и Декс окончили школу юристов. Я рассматривала наши беззаботные позы и улыбки (обнявшись, мы стояли в бикини у кромки воды). Я почти чувствовала соленый воздух, ощущала океанский бриз, слышала, как под ногами шуршит песок. Почти слышала, как Рейчел смеется. Интересно, почему пляжные фотографии тех, кого ты так любила и потеряла, всегда кажутся особенно трогательными?..

Пока я смотрела на этот снимок, то думала обо всем, что произошло между мной, Дексом и Рейчел. Мне снова стало ясно, что почвой для измены стала фальшь наших отношений. Мы с Дексом изменили друг другу, поскольку изначально друг другу не подходили. Рейчел обманула меня потому, что наша дружба была с изъяном. Я солгала ей насчет Маркуса все по той же причине – из-за скрытого соперничества, которое способно разрушить даже самую прочную связь. Именно оно погубило нашу дружбу.

И по мере того как я пыталась переложить всю ответственность на них, понимала, что и сама не без греха. Все мы должны были ответить за содеянное. Все мы лгали и изменяли. Но несмотря на это, я знала, что мы не злодеи. Мы заслужили еще один шанс. Шанс на счастье. Я вспомнила выражение: «Тот, кто солгал однажды, будет лгать всю жизнь» – и подумала, что это неправильно. Люди не лгут, если их отношения настоящие. Не могу себе представить, чтобы Декс и Рейчел изменили друг другу. И если когда-нибудь судьба свяжет меня с Итоном, я никогда его не обману. Буду всегда ему верна, что бы ни случилось.

И в эту самую минуту, когда я готова была всех простить, у меня начались схватки. Я ощутила резкие спазмы внизу живота, отправилась в туалет, и по моим ногам что-то потекло. У меня отошли воды. Я была удивительно спокойна, когда позвонила мистеру Смиту и описала свои симптомы. Он подтвердил, что это действительно родовые схватки, и сказал, что мне надо приехать в больницу как можно скорее.

Итон ушел в спорт-бар на Пиккадилли – смотреть матч чемпионата НССО [2]2
  Национальная студенческая спортивная организация.


[Закрыть]по баскетболу. Не хотелось бы его отрывать – Итон буквально впадает в истерику, когда ему мешают, – но он сам заставил меня пообещать, что я позвоню ему, если будет хоть малейшая необходимость. Я подумала, что родовые схватки как раз тот случай.

Он взял трубку сразу же и заорал, перекрикивая шум на заднем плане:

– Дарси! С тобой все в порядке?

– Да, да… Стэнфорд выигрывает?

– Они еще не начали, – сказал он. – Пока играет Уэйк-Форест. Неплохо смотрятся – и слава Богу, если так. Я поставил на то, что они выйдут в финал.

Я вообразила себе, как Итон сидит на высоком барном табурете и сжимает в кулаке желтый маркер, которым обычно ставит отметки на полях, читая газету.

– Когда начинается игра? – спросила я, думая, не подождать ли до конца матча. Встретимся в больнице.

– Скоро. А что? У тебя все нормально?

Я заколебалась и сказала:

– Мне очень жаль, Итон. Знаю, как ты хотел посмотреть этот матч, потому что играет Стэнфорд и все такое… но у меня отошли воды. Ты не мог бы приехать домой и отвезти меня в больницу?

– О Господи! Только не двигайся! – крикнул он в трубку. – Я сейчас приду.

Через десять минут Итон влетел в квартиру и пронесся по коридору в спальню с криком:

– Такси ждет снаружи! Такси ждет!

– Я здесь, – позвала я из гостиной. В ногах у меня лежал мой маленький саквояжик, который я собрала уже несколько недель тому назад.

Он ворвался в гостиную, поцеловал меня в щеку и, задыхаясь, спросил, как я себя чувствую.

– Нормально, – сказала я, и мне стало легче. – Пожалуйста, надень мне ботинки. Не могу нагнуться.

– О Боже! Прошу прощения за то, что оставил тебя одну. – Итон наклонился, чтобы завязать мне шнурки. Руки у него тряслись.

– Где твой пиджак? – спросила я, заметив, что он вернулся домой в своей «счастливой» футболке с эмблемой Стэнфорда. – На улице холодно.

– Забыл его в баре.

– Итон, мне очень жаль. Прости за то, что не дала тебе посмотреть игру.

Он велел мне не говорить глупости. Пиджак можно забрать потом, а игра не такая уж и важная. Когда Итон нагнулся за моей сумкой, я заметила, что на предплечье у него, почти скрытый рукавом футболки, приклеен никотиновый пластырь.

– Ты бросил курить? – удивилась я и вспомнила, что в самом деле давным-давно не видела его с сигаретой и не чувствовала от его одежды табачного запаха.

– Да. Не мог же я курить рядом с тобой и детьми. – Он нервно потер пластырь, как будто пытаясь получить необходимую дозу никотина.

Я поблагодарила его. Это действительно подвиг.

– Не стоит. В любом случае пора было бросать. Идем. – Итон помог мне встать и крикнул: «Шнель, шнель!» Должно быть, это значило «Скорей, скорей!» на каком-то другом языке, кажется на немецком.

Он довел меня до двери, прихватив с собой свою единственную запасную куртку – ярко-желтый дождевик. Потом вздохнул, потер ладони и сказал:

– Ну, пора.

Пока мы ехали на такси в больницу, Итон помогал мне делать дыхательные упражнения, и это было очень забавно, потому что ему помощь явно требовалась больше, чем мне. Мы подсчитали, что схватки происходят с промежутком в шесть минут и длятся около тридцати секунд.

– Очень больно? – спрашивал Итон каждый раз, когда я морщилась.

Я очень чувствительна к боли и прежде всегда ревела, даже когда мне вынимали занозу, так что теперь муки казались просто нестерпимыми. Но я ответила, что все нормально, поскольку хотела выглядеть в его глазах мужественной. Я сказала, что мне совсем не страшно – эти слова часто произносят театральные королевы в душещипательных драмах, но ведь так оно и было. Я совсем не испугалась. Просто знала, что с моими детьми все будет в порядке. За тридцать четыре с половиной недели мне это стало ясно. И со мной был Итон. Что еще нужно? Я чувствовала себя самой счастливой женщиной в мире и была готова к появлению моих детей на свет.

Мы приехали в больницу, и Итон повез меня на каталке в палату. Он помог мне разоблачиться и надеть больничный халат. И покраснел, когда я оказалась перед ним обнаженной. На секунду я смутилась тоже.

– Как будто ты этого не видел, – сказала я, чтобы сгладить неловкость, и засмеялась. – Сейчас нечего стыдиться. Надеюсь, что ты не настолько щепетилен.

Он улыбнулся, взял меня за руку и сказал, что будет все время рядом. Потом помог мне лечь. Я почувствовала облегчение оттого, что можно вытянуться, и неимоверную усталость. Все, что мне хотелось, – это заснуть, но боль была слишком сильной. Через пять минут пришел мистер Смит с акушеркой. Та установила капельницу, а он посмотрел шейку матки и сказал, что она раскрылась примерно на пять сантиметров.

Вскоре пришел анестезиолог. Никогда еще прежде мне не было так приятно видеть шприц. Я ожидала какого-то чуда – может быть, что-то вроде веселящего газа у дантиста. Но никакой легкости анестезия мне не подарила – всего лишь сняла боль. Впрочем, после мучительных схваток даже простое отсутствие боли казалось счастьем.

Все произошло очень быстро. Помню, что Итон придерживал одну мою ногу пониже колена, акушерка – другую, а мистер Смит приказывал мне тужиться. Я тужилась изо всех сил. Снова и снова. Помню, что с меня лил градом пот. Я тяжело дышала, гримасничала, как сумасшедшая, и стонала. Прошла целая вечность, прежде чем доктор сказал, что показалась головка первого ребенка. Я подалась вперед, чтобы его рассмотреть, и увидела темные спутанные волосики, а уж потом все остальное – плечики, грудку и, наконец, две маленьких ножки.

– Мальчик, – констатировал мистер Смит.

Затем я услышала, как мой сын закричал. Голос у него был хриплый, как будто он уже долго плакал у меня внутри. Я потянулась к младенцу и попросила сквозь слезы:

– Покажите мне его, пожалуйста!

– Секунду, – остановил меня доктор. – Надо перерезать пуповину.

Итон, хотите выполнить эту почетную обязанность?

– Можно? – волнуясь, спросил у меня Итон.

Я кивнула:

– Конечно.

Итон взял у акушерки большие металлические ножницы и аккуратно перерезал пуповину. Доктор завязал ее и быстро осмотрел ребенка, а потом завернул в одеяльце и положил ко мне на грудь. Я передвинула его поближе к сердцу, и он немедленно затих. А я, продолжая всхлипывать, рассматривала его прелестное личико. Нежные щечки, крошечные пухлые губки, ямочка на левой щеке. Странно, но малыш был невероятно похож на Итона.

– Он замечательный. Правда же замечательный? – обратилась я сразу ко всем.

Итон мягко положил мне руку на плечо и сказал:

– Да. Он просто замечательный.

Я наслаждалась этой минутой. Все, что мне до сих пор приходилось слышать и читать о моменте родов, просто не выдерживало никакого сравнения с моими нынешними переживаниями.

– Как его зовут? – спросил Итон.

В поисках ответа я посмотрела на ребенка. Все прежние варианты, такие напыщенные – вроде Ромео и Энцо, – казались смешными и глупыми. И вдруг мне стало ясно, как его назвать.

– Джон, – сказала я. – Его зовут Джон.

Я была уверена, что он окажется достойным этого мужественного и сильного имени. Из него получится замечательный Джон.

Потом мистер Смит напомнил, что еще не все закончилось. Акушерка забрала Джона и передала его медсестре. Я пыталась не терять свое новорожденное дитя из виду, но тут меня вновь захлестнула волна боли. Я закрыла глаза и застонала. Действие наркоза, по-видимому, закончилось. Я попросила, чтобы мне сделали еще один укол. Доктор отказался и привел какой-то довод, который я даже и не пыталась понять. Итон повторял: «Ты справишься».

Две-три ужасные минуты – и я снова услышала детский плач. Через несколько секунд после полуночи у Джона появился брат. Близнецы, у каждого из которых – свой день рождения. Хоть я и знала, что мои дети абсолютно одинаковы, но не меньше горела желанием увидеть второго. Итон перерезал пуповину, акушерка запеленала ребенка и протянула мне. Сквозь слезы я разглядела, что у второго малыша точь-в-точь такие же черты, как и у первенца, но чуть более резкие. Он был полегче, и волос у него было побольше. На лице у него застыло очень решительное выражение, которое показалось мне довольно забавным у столь крошечного ребенка. И снова я знала, как его назвать.

– Томас, – шепнула я. Он приоткрыл один глаз и посмотрел на меня с явным одобрением. – Можно мне их обоих?

Доктор кивнул и снова положил Джона мне на грудь.

Итон спросил, придумала ли я вторые имена. Я вспомнила, что второе имя Итона – Ноэл, и решила, что оба моих сына получат частичку моего лучшего друга.

– Да, – сказала я. – Моих детей будут звать Джон Ноэл и Томас Итон.

Итон глубоко вздохнул, смаргивая слезы. Он был и удивлен и тронут.

– Это… это такая честь, – произнес он дрожащим от волнения голосом.

Потом Итон наклонился, чтобы обнять нас троих.

– Я люблю тебя, Дарси, – шепнул он. – Я всех вас люблю.