Текст книги "Грусть не для тебя"

Автор книги: Эмили Гиффин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

21

На следующее утро я проснулась на своем надувном матрасе и впервые почувствовала, как во мне шевелится ребенок. Я его как будто ощущала и до того, но на самом деле это были просто желудочные колики, голодные спазмы или нервная дрожь. А теперь не было никакого сомнения, что внутри меня, упираясь в мои внутренние органы и кости, толкаются крошечные ножки. Я положила руку на живот справа, под ребрами, чтобы почувствовать это еще раз. И опять ощутила легкие, но отчетливые толчки и движения. Понимаю, что это звучит дико, особенно если учесть, с какой скоростью мой живот приобрел форму баскетбольного мяча, но, кажется, только шевеление малыша заставило меня наконец, по-настоящему, а не просто теоретически осознать свою беременность. Внутри меня было дитя – маленький человечек, который родится через каких-нибудь несколько месяцев. Я стану матерью. Точнее, я уже ею стала.

Я свернулась клубочком и закрыла глаза; на меня нахлынули эмоции. Это потрясающая радость. Неописуемое счастье, какого я прежде никогда не испытывала, – счастье, которое не сравнимо с радостью от покупки новой сумки или пары красивых туфель. Я улыбнулась и чуть не засмеялась.

Но моя радость быстро сменилась тревогой, когда я поняла, что мне не с кем поделиться этой новостью. Нельзя позвонить ни отцу ребенка, ни бабушке. Мне даже не хочется разговаривать с Итоном после того, что он мне наговорил. И, что еще важнее, я не могу позвонить Рейчел. Впервые с того дня, когда я обнаружила Декса в ее шкафу, мне было по-настоящему тоскливо без нее. У меня оставалась Аннелиза, но это совсем другое. Раньше, когда у меня бывали хорошие или плохие новости, трудно было даже толком осмыслить их, не добежав сначала до Рейчел или не набрав ее номер. Начиная с самого детства Аннелиза всегда была следующей после Рейчел. Я вспоминала о ней уже позже, и она вечно узнавала все второй. Когда Рейчел сошла со сцены, Аннелиза вроде должна была заменить ее. Но я начала понимать, что этого не произойдет. Рейчел незаменима. Клэр не смогла занять ее место. И Аннелиза не сможет. Интересно почему? В конце концов, я была уверена, Аннелиза отреагирует как надо и будет очень любезна. Но в том, что касается душевных излияний, толку от нее никакого.

Я встала, чтобы взглянуть в окно, и тут вспомнила слова Итона: я плохая подруга, избалованный, эгоистичный и ограниченный человек. Меня охватил стыд, когда я поняла, что в этих обвинениях есть доля правды. Факты налицо: я еще не была у врача, не подумала о том, на что буду жить, не известила семью, потеряла близких подруг. Мои сбережения почти что исчерпаны, и все, что у меня теперь есть, – это гардероб, полный дорогущих вещей, большинство из которых мне уже малы. Я приехала в Лондон, чтобы начать новую жизнь, но ничего на самом деле не изменилось. Мое существование – просто болото. Нужно сделать нечто большее. Для себя и своего ребенка.

Я смотрела сквозь зарешеченное окно на тусклый утренний Лондон и клялась сделать этот день, когда во мне впервые зашевелилось дитя, поворотным моментом в своей жизни. Надо доказать Итону, что я вовсе не такая, как он думает. Я встала (это было нелегко, особенно если учесть, что мой матрас лежал прямо на полу) и нашла на дне чемодана блокнот. Вырвала листок и написала: «Как сделаться лучше». Подумала немного, вспоминая слова Итона. И начала:

1. Пойти к врачу и начать готовиться к родам.

2. Вести здоровый образ жизни, то есть лучше питаться, не пить кофе и не употреблять алкоголь.

3. Найти новых подруг (и не соперничать с ними).

4. Сказать своим, что я в Лондоне и у меня все в порядке.

5. Найти работу (лучше всего – что-нибудь связанное с благотворительностью).

6. Прекратить покупать одежду, обувь и т. д. и начать экономить.

Чего-то недоставало, и я добавила:

7. Работать над собой (больше размышлять, думать не только о себе и т. д.).

Когда я перечитала этот список, то мне стало интересно, что скажет Итон, когда увидит его. Оценит он мои усилия или фыркнет: «Не будь такой наивной, Дарси. Нельзя просто составить список и измениться за одну ночь. Так не бывает».

Да и вообще, с какой стати меня должно волновать, что подумает Итон? Отчасти мне хотелось его возненавидеть. За то, что он заодно с Рейчел. За те ужасные слова, которые он мне сказал. За ложь. Но я не могла. Почему-то больше всего на свете мне хотелось увидеть его или по крайней мере, постараться, чтобы он начал думать обо мне по-другому.

Я еще ненадолго прилегла, чтобы набраться сил, а потом решительно встала и направилась к Итону. Убедившись, что его нет, я пошла на кухню и соорудила себе очень правильный омлет. Потом сверилась со своим списком и решила прибрать в квартире. Я вымыла посуду, пропылесосила полы, отдраила туалет, вынесла мусор, в два захода перестирала белье в его крошечной стиральной машине (у большинства англичан дома жалкая дешевая бытовая техника), аккуратно сложила газеты и журналы и привела в порядок кухню.

Когда квартира засияла чистотой, я написала маме письмо, сообщив ей, что я в Лондоне у Итона. «Знаю, что мы сейчас не очень друг другом довольны, – писала я, – но мне все-таки не хочется, чтобы вы с папой беспокоились. У меня все в порядке». Потом я записала номер Итона на тот случай, если ей вздумается позвонить, запечатала письмо, наклеила марку, привела себя в порядок и отправилась в город под мелким дождиком, от Кенсингтон-Черч-стрит до Ноттинг-Хилла. Я боролась с соблазном зайти в бутик и черпала силы из своего списка, который был аккуратно сложен вчетверо и лежал в кармане пальто. Я даже заглянула в магазин, торгующий подержанными вещами и отдающий выручку на благотворительность, – вдруг им нужны работники? Вакансий не было, но я преисполнилась гордости оттого, что хотя бы попыталась.

По пути домой я зашла в закусочную, чтобы передохнуть, заказала себе кофейный напиток (без кофеина) и опустилась в большое мягкое кресло. На диване рядом со мной сидели две женщины – блондинка и брюнетка – примерно моих лет. Блондинка качала на колене малыша, а в свободной руке держала шоколадное пирожное. У обеих женщин были обручальные колечки с крошечными бриллиантами, и я вспомнила, что Итон говорил, будто англичане вообще меньше заботятся о внешней красоте, чем американцы. Может быть, именно за такие мелочи он и любит Лондон. Британская умеренность – полная противоположность моим привычкам. Тому, что он назвал бесстыдным хвастовством.

Краем глаза я продолжала наблюдать за женщинами. У блондинки маленький подбородок, но красивые волосы; у брюнетки мятый велюровый свитер, но зато шикарная сумочка от Прады. Я вспомнила, что именно за это Итон обозвал меня ограниченной, но потом уверила себя, что быть наблюдательной – это совсем не плохо, просто не следует судить о людях исключительно по их внешности. Я вспомнила, как часто судила о человеке на основании его обуви, и поклялась, что отныне все будет по-другому. В конце концов, носить туфли с квадратными мысками, когда в моде острые, – это не преступление. Чтобы окончательно утвердиться в этой мысли, я не стала смотреть на их ноги, и у меня отлегло от сердца – мое легкомыслие стало улетучиваться прямо на глазах.

Попивая кофе и листая журнал, я прислушивалась к разговору женщин и отметила, что их беседа кажется еще интереснее благодаря британскому акценту. Они говорили о семейных проблемах – у обеих были нелады с мужьями. Блондинка сказала, что рождение ребенка все только усугубило. Брюнетка посетовала, что с тех пор, как они с мужем пытаются зачать ребенка, секс превратился в рутину. Я переворачивала страницы журнала, где были сплошь голливудские звезды, а также люди, которых я прежде никогда не видела, – наверное, английские актеры. И целая куча фотографий Дэвида Бэкхема.

Блондинка вздохнула, усадив канючащего малыша поудобнее.

– По крайней мере, у вас хотя бы есть секс, – сказала она подруге, вытащила из бокового кармана коляски соску и сунула ее в рот младенцу. Ребенок смачно зачмокал, а потом выплюнул соску. Блондинка, явная последовательница «правила трех секунд», быстро подняла ее, вытерла о рукав и снова вставила ему в рот.

– А у тебя он когда был в последний раз? – запросто спросила брюнетка, и я поняла, что эти дамы знакомы давным-давно. Я снова затосковала о Рейчел.

– Даже трудно сказать, – ответила блондинка. – Сто лет назад.

Брюнетка сочувственно щелкнула языком, а потом выжала двумя пальцами свой чайный пакетик.

Я закрыла журнал и взглянула на блондинку. Та улыбнулась в ответ, и я сделала первый «шаг».

– Она просто прелесть, – сказала я, глядя на ребенка, и вдруг с ужасом поняла, что это можетбыть мальчик. Трудно было определить. Желтый костюмчик, безволосая головка – ничего, что указывало бы на пол.

– Спасибо, – сказала блондинка.

Слава Богу, я угадала.

– Как ее зовут?

– Натали.

– Привет, Натали, – просюсюкала я. Натали меня проигнорировала, она пыталась выхватить у матери пирожное. – Сколько ей?

– Двадцать две недели. – Блондинка улыбнулась и принялась раскачивать ее на колене.

– Это… сколько? Пять месяцев?

Она засмеялась.

– Да. Знаете, раньше я так удивлялась, почему матери считают возраст детей неделями. Наверное, это привычка после беременности.

Я кивнула и заметила, что брюнетка удивленно меня осматривает, как бы говоря: «Почему ты, американка, сидишь одна в выходной?»

– Да, понимаю. Я сама на восемнадцатой неделе…

– Ты беременна? – спросили обе женщины одновременно на выдохе, как будто я сказала им, что меня пригласил на свидание принц Уэльский. Так приятно, что в конце концов кого-то эта новость обрадовала.

– Да, – сказала я, расстегнув пальто и поглаживая живот левой рукой. Без кольца. – Сегодня утром я впервые почувствовала толчки…

Мне стало немного грустно оттого, что я вынуждена делиться этой потрясающей новостью с посторонними, но потом я сказала себе, что, возможно, это мои новые подруги. Может быть, даже на всю жизнь.

– Поздравляю! – взвизгнула блондинка.

– Для такого срока ты выглядишь великолепно, – заметила брюнетка.

Я улыбнулась и почувствовала искреннее смущение.

– Спасибо.

– Мальчик или девочка? – спросила брюнетка.

– Наверняка еще не знаю, но почти уверена, что девочка.

– Я тоже была уверена, – вспомнила блондинка, гладя Натали по головке, покрытой пушком. – Просто знала, что будет девочка.

– Ходила на УЗИ?

– Да, но я хотела, чтобы был сюрприз, – сказала она. – Хотя муж знал.

Я подняла брови.

– Он знал, а ты нет?

Она кивнула.

– Доктор показал ему снимок, а я зажмурилась. Муж поклялся, что он никому не скажет. Даже нашим мамам, хотя им до смерти хотелось узнать.

– Поверить не могу, что он сохранил это в секрете. Потрясающе! – воскликнула я.

– Насчет этого ее муж молодец, – отозвалась брюнетка.

Блондинка хмыкнула и кивнула. Я уже заметила, что англичане часто хмыкают, вместо того чтобы сказать «да» или «ага».

– Даже ни разу не оговорился, – продолжала она. – Не называл ее ни «он», ни «она», просто говорил – «ребенок».

– А как насчет имени? Вы же выбирали имя?

– Мы придумали два. На самом деле он так настаивал на Кевине, что я подумала, будто у нас мальчик.

– Ухты! Твой муж, похоже, отличный парень, – предположила я.

Она переглянулась со своей подругой, и обе расхохотались.

– А мы только что разобрали его по косточкам. Последние несколько дней он вел себя просто как последний дурак.

Я сочувственно кивнула: – Понимаю.

Настало молчание, и я догадалась, что они обе думают обо мне.

– Кстати, меня зовут Дарси, – сказала я как можно более приятным голосом, добавив мысленно: «И я не буду с вами соперничать».

– Я Шарлотта, – назвала свое имя блондинка.

– А я Мег, – представилась брюнетка.

– Так приятно с вами познакомиться! Мне просто не терпелось пообщаться с женщинами, – сказала я. Это была правда, хотя, наверное, до сих пор я этого не осознавала.

– А когда ты переехала в Лондон? – спросила Мег.

– Около месяца назад.

– Одна?

Видимо, это была самая смелая попытка узнать что-нибудь об отце ребенка.

– Да, одна, – сообщила я.

Мег и Шарлотта уставились на меня – судя по всему, с восхищением. Я дружелюбно и искренне улыбнулась, негласно давая им позволение расспрашивать дальше, что они и сделали. Я отвечала на все вопросы, только иногда чуть приукрашивала ситуацию. Например, я рассказала, что застала Рейчел в постели с Дексом, и умолчала о Маркусе, давая понять, что отец ребенка – Декс. Так было проще – и, если честно, какая разница? Оба ушли из моей жизни. Мои слушательницы были поражены. Шарлотта даже перестала обращать внимание на Натали, которая мусолила уголок журнала. Я продолжала свой рассказ, сообщив, что бросила работу и приехала в Лондон к своему давнему другу Итону.

– Он не голубой, но мы с ним просто друзья.

Конечно, друг с нетрадиционной ориентацией был бы куда интереснее и, разумеется, куда забавнее, но в искренней дружбе мужчины и женщины всегда есть нечто непреодолимо притягательное. И кроме того, это придало мне облик этакой славной девушки. Представляю, как позже они будут говорить: «Она такая красивая, но вовсе не из тех, которые цепляют каждого мало-мальски подходящего мужчину».

Шарлотта спросила, есть ли у меня планы на Итона. Я энергично покачала головой:

– Абсолютно никаких. Мы просто друзья. Хотя у нас было свидание в пятом классе!

Они засмеялись.

– Так что я одна… или у вас кто-нибудь есть на примете? – поинтересовалась я, тут же упрекнув себя в том, что поиски мужчины по-прежнему остаются для меня делом первостепенной важности. Однако я подавила голос совести: наличие парня вовсе не обязательно должно совратить меня с пути истинного.

Мег и Шарлотта обменялись задумчивыми взглядами, как будто перебирая в уме всех своих знакомых мужского пола.

– Саймон? – предположила Шарлотта.

Мег сделала гримаску.

– Тебе не нравится Саймон? – спросила Шарлотта.

– Да нет, ничего… – Мег пожала плечами.

Я подавила желание расспросить насчет внешности Саймона, но Мег, видимо, прочла мои мысли, потому что захихикала:

– Сомневаюсь, что Дарси нравятся рыжие.

– Мег! – воскликнула Шарлотта, и я вспомнила Рейчел. Рейчел миллион раз восклицала «Дарси!» точно таким же тоном. – Я бы сказала, что Сай – рыжеватый блондин.

– Он рыжий, и тебе это прекрасно известно, – возразила Мег, прихлебывая чай.

– Так как? Тебе нравятся рыжие? – спросила Шарлотта.

– Конечно, не самый мой любимый цвет, – тактично заметила я, подумав, что все равно с этим ничего нельзя поделать. Если я хочу завязать отношения, то придется смириться.

– Да, думаю, что за рыжими девушки по пятам не бегают, – предположила Мег.

Шарлотта казалась расстроенной, так что я сказала: – Но ведь бывают и исключения. Например, маленький принц Гарри. Мне так нравится его лукавая улыбка. Все зависит от человека.

И тут же подумала о Маркусе. Конечно, вступить с ним в связь было в корне неверным шагом, который был вызван исключительно физическим влечением, желанием завязать интрижку и оттеснить Рейчел. Но по крайней мере, я не обращала внимания на внешность. Маркус был далек от совершенства. Я поняла, что способна ценить не только лицо.

Шарлотта улыбнулась.

– Вот именно, – сказала она, кивая. Потом повернулась к Мег: – А почему бы тебе не пригласить Дарси на вечеринку? Сай ведь тоже придет?

– Потрясающая идея. Ты должна прийти, Дарси. Мы с друзьями собираемся повеселиться в субботу вечером. Не хочешь присоединиться? – предложила Мег.

– Конечно, хочу! – обрадовалась я, подумав о том, как приятно будет рассказать Итону, что меня пригласили на вечеринку женщины. Мысленно я просмотрела свой список. Всего за один день я уже сделала несколько важных дел. Помогла Итону (убрала в квартире), вела здоровый образ жизни (отказалась от кофеина) и нашла новых подруг. Оставались еще работа и врач, так, что после нескольких минут разговора я расспросила Мег и Шарлотту о том и другом.

– Я знаю замечательного доктора, его зовут мистер Мур, – сказала Шарлотта, листая записную книжку, потом она записала номер на обороте своей телефонной карточки. – Вот. Позвони ему. Он просто душка.

– А почему он «мистер», а не «доктор»? – спросила я с некоторой долей скепсиса по отношению к британской системе здравоохранения.

Мег объяснила, что в Англии «докторами» называют врачей, которые не делают операций, – так повелось со времен Средневековья, когда все хирурги были просто мясниками и потому заслуживали только «мистера».

– А что касается работы, – сказала Шарлотта, – то чем ты занималась в Нью-Йорке?

– Работала в сфере пиар-бизнеса… Но хочу заняться чем-нибудь другим. Помогать бедным, престарелым или больным… – с готовностью ответила я.

– Как мило, – в унисон отозвались обе.

Я улыбнулась.

Мег сказала, что прямо за углом находится дом престарелых. Она нарисовала на салфетке, как туда идти, а на другой стороне записала свой адрес и телефон.

– Обязательно приходи в субботу, – сказала она. – Мы будем рады тебя видеть. И Сай тоже. – Мег подмигнула.

Я улыбнулась, допила кофе и попрощалась со своими новыми подругами.

Вечером, когда Итон пришел домой, на кухне его ждали греческий салат, бокал красного вина и негромкая классическая музыка.

– Добро пожаловать домой, – сказала я и смущенно улыбнулась, протягивая ему бокал.

Он как бы с опаской взял его, сделал глоток и огляделся.

– Здорово! И пахнет у нас вкусно. Ты что, убирала?

Я кивнула:

– Да. Вымыла все. Даже прибрала в твоей комнате. – И не удержалась: – Ты все еще думаешь, что я плохая подруга?

Итон сделал второй глоток и сел на кушетку.

– Я такого не говорил.

Я села рядом.

– Нет, говорил.

Он улыбнулся:

– Ты можешь быть очень хорошей, когда захочешь, Дарси. Сегодня тебе это удалось. Спасибо.

Раньше я бы не успокоилась, не получив исчерпывающего извинения, полного отказа от своих слов и миленького подарка. Но сейчас этого простого «спасибо» оказалось достаточно. Мне хотелось все уладить и жить дальше.

– Угадай, что случилось утром? – спросила я, умирая от нетерпения скорее ему рассказать. Прежде чем он успел сделать хоть какое-то предположение, я выпалила: – Ребенок шевелится!

– Да ну? – обрадовался Итон. – Ты впервые это почувствовала?

– Да. До сих пор ничего такого не было. Это неправильно?

Итон потряс головой:

– Нет. Помню, когда Бренда была беременна… она чувствовала толчки с промежутками в несколько дней. Доктор объяснил, что, когда ты ведешь активный образ жизни, ребенку меньше хочется двигаться, потому что ты его вроде как убаюкиваешь, – сказал он и болезненно поморщился, как будто ему все еще неприятно было вспоминать об измене Бренды.

– Ты грустишь, когда о ней думаешь? – спросила я.

Он сбросил мокрые мокасины, стащил носки и положил ноги на край кофейного столика.

– Нет, я не грущу о Бренде, но иногда мне становится тоскливо, когда я думаю о Майло.

– Майло – это тот парень, с которым Бренда тебе изменила?

– Нет. Майло – это ребенок.

– Прости, – смутилась я, подумав, что мне следовало бы об этом помнить. Я взглянула на Итона и задумалась, что сказала бы ему в утешение Рейчел. Она всегда находила нужные слова, от которых человек чувствовал себя лучше. А я не могла придумать ничего подходящего, так что просто ждала, пока Итон снова заговорит.

– Девять месяцев я думал, что я – отец ребенка. Каждый раз ходил вместе с ней к врачу и с умилением рассматривал рентгеновские снимки. Я даже выбрал имя – Майло. – Он покачал головой. – Потом ребенок родился, и мне стало ясно, что он не имеет ко мне никакого отношения.

– Когда ты это узнал?

– Сразу же. Он был смуглый, черноглазый, весь покрытый темным пушком. Я вспомнил себя на детских фотографиях. Лысого и розовенького. Бренда тоже голубоглазая блондинка. Не нужно большого ума, чтобы понять, в чем тут дело.

– И что дальше?

– Первые несколько дней был в шоке. Поверить не мог, что это правда. Ведь генетика иногда выкидывает такие номера… Но потом вспомнил задачки, которые мы решали на уроках биологии в старшей школе. У двух голубоглазых родителей не может родиться вот такой Майло. Я легонько коснулась его руки.

– Наверное, тебе было очень тяжело.

– Просто ужасно. Я ведь любил ребенка. Достаточно сильно для того, чтобы остаться с ней. В конце концов… ну, ты знаешь, чем все закончилось. – Голос у него упал. – Я ушел. Это было так, как будто кто-то умер.

Рейчел рассказывала мне, что Итон развелся и что ребенок не от него. Но тогда, помнится, я была поглощена какими-то собственными проблемами и не особенно ему сочувствовала.

– Ты правильно сделал, – сказала я, беря его за руку.

Он не сопротивлялся.

– Да. Думаю, что так.

– Как тебе кажется, я хорошо поступила, не сделав аборт?

– Конечно.

– Даже несмотря на то, что я, по-твоему, плохая мать? – спросила я, подавив в себе соблазн похвастаться своим списком. Мне не хотелось просто так открыть ему этот секрет.

– У тебя все получится, – сказал Итон, стискивая мою руку. – Я верю в тебя.

Я посмотрела на него и ощутила то же самое, что чувствовала, сидя рядом с ним на скамейке в Холланд-парке. Мне захотелось его поцеловать. Но конечно, я этого не сделала. Интересно почему? Ведь в прошлом я всегда следовала своим желаниям, не задумываясь о последствиях. Может быть, потому, что это не было игрой в отличие от моих отношений с Маркусом и еще со многими другими до него. Может быть, потому, что мне было что терять.

Стереть грань между дружбой и влечением – значит, лишиться друга. А я и так уже потеряла слишком много.

Позже вечером, когда мы с Итоном посмотрели новости, он повернулся ко мне и сказал:

– Ладно, Дарси. Пора на боковую.

– К тебе? – с надеждой спросила я.

Итон засмеялся:

– Да. Ко мне.

– Стало быть, вчера ночью ты по мне скучал?

Он снова засмеялся:

– Ну, нет, так далеко я не зашел.

Но по нему было видно, что скучал. Я могла с уверенностью сказать, что он сожалел о нашей ссоре, пусть даже почти все сказанное им обо мне было правдой. Итон любил меня, несмотря на все мои недостатки, и, засыпая рядом с ним, я подумала о том, что новую, изменившуюся Дарси он будет любить еще сильнее.