Текст книги "Грусть не для тебя"
Автор книги: Эмили Гиффин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)
19
Как выяснилось, Итон не ошибся. «Харви Николз» был моим магазином. Я начала с «Харродз», но он оказался чересчур огромен и битком набит туристами. А «Харви Никс» (как назвала его одна девушка на Слоун-стрит) был рангом повыше и напомнил мне нью-йоркские бутики вроде «Генри Бендела». Я чувствовала себя на седьмом небе, переходя из отдела в отдел и приобретая различные вещицы от Стеллы Маккартни, Жана Поля Готье и Марка Джейкобса. Потом я добавила несколько новых имен в свой список кутюрье, обнаружив прелестную коллекцию зимней одежды от дизайнеров, о которых мне прежде не доводилось слышать.
Единственное, что огорчило меня в этот вечер, – я обнаружила, что больше не влезаю в свой старый размер. Я была на восемнадцатой неделе беременности и уже смирилась с тем, что набрала несколько фунтов и не могла натянуть четвертый номер, но когда не подошла даже шестерка – я запаниковала. Я исследовала свои ягодицы и бедра перед зеркалом в примерочной и провела старый-старый тест с карандашом. Надо встать, сдвинув ступни и зажав карандаш между ног. Вся суть в том, упадет он на пол или останется на месте. Я с облегчением убедилась в том, что между бедер по-прежнему остается пространство – карандаш упал. Но как такое может быть, что у меня внезапно, чуть ли не за одну ночь, поменялся размер одежды? Я высунула голову из кабинки и подозвала красивую продавщицу, одетую в потрясающую кожаную юбку и оранжевые сапоги.
– Простите, но я не могу разобраться в размерах.
Она очень доброжелательно улыбнулась:
– Вы американка?
Я кивнула.
– У нас другая система размеров, дорогая. Вы ведь обычно носите четвертый?
– Да, – гордо сказала я. – С этим у меня все в порядке. Но в последнее время я носила шестой.
– Значит, здесь вам нужна десятка.
– Слава Богу, – с облегчением сказала я.
– Принести?
Я благодарно кивнула, отдала ей то, что взяла сама, и спросила, не найдет ли она мне юбку – точь-в-точь такую, какую носит сама. Я ждала, полуголая, в примерочной и рассматривала слегка округлившийся животик. Он как будто диссонировал со всем остальным, но все же мое тело оставалось красивым и пропорциональным. Конечно, я немного сдала, когда вышла из того безжалостного темпа тренировок, который задала себе перед свадьбой, но мне подумалось, что если я буду соблюдать диету, то сохраню отличную фигуру еще по меньшей мере несколько месяцев.
Когда, наконец продавщица вернулась и увидела меня в неглиже, она изумилась:
– О Боже, да вы беременны. И давно?
– Четыре месяца с хвостиком, – сказала я, поглаживая живот.
– Для четырех месяцев вы выглядите потрясающе, – проворковала она с прелестным британским акцентом.
Я поблагодарила ее и отодвинулась в сторону, чтобы она разложила принесенные вещи. Часом позже в моем активе появилось пять великолепных обновок, при одном взгляде на которые у Клэр потекли бы слюнки. Когда я полезла за кредиткой, то обнаружила, что это мотовство обошлось мне в кругленькую сумму (особенно если учесть, что фунт дороже доллара), но приказала себе не мелочиться. Мне хотелось сорить деньгами. В любом случае, что такое пара тысяч долларов при таком раскладе? Сущие пустяки. По крайней мере, сейчас, когда они стали для меня первой ступенькой в новую жизнь. Это было, так сказать, необходимое вложение средств. К тому же оказалось, что я по-прежнему влезаю в свои любимые джинсы, которые, в конце концов, очень практичны – мало того что их можно носить всю беременность, так еще, может быть, я вернусь в них домой из клиники рука об руку с Алистером.
Я вышла из «Харви Нике» и отправились назад по роскошной Слоун-стрит, заходя по пути в знакомые магазины – «Кристиан Диор», «Валентино», «Прада» и «Гуччи» – и с восторгом констатируя, что ассортимент в них не так уж сильно отличается от того, к чему я привыкла в Нью-Йорке. Я с удовольствием приобрела великолепную кожаную сумку от Гуччи, украшенную всякими красивыми латунными прибамбасами.
После этого я поймала такси и вернулась к Итону, уставшая и ажиотированная; мне не терпелось показать ему все, что я купила. Итон еще не пришел, так что я налила себе стакан клубничного шербета и включила телевизор. Оказалось, что у Итона всего пять каналов, и в конце концов я посмотрела одну за другой несколько невероятно скучных комедий и одно реалити-шоу, действие которого происходило в парикмахерской. Ровно в десять появился Итон.
– Что ты делал? – спросила я, уперев руки в бока.
Он взглянул на меня и бросил сумку на пол.
– Писал, – сказал он.
– Все это время?
– Да.
– Точно? От тебя же несет, как от целого бара, – сказала я, нюхая его пиджак. – Не надо думать, что я не могу принять участие в вечеринке только потому, что беременна.
Он отстранился от меня, голубые глаза сузились.
– Я не был на вечеринке, Дарси. Я работал в кафе. В прокуренных кафе. Я тебе говорил.
– Ну, если так… Кстати, я здесь умирала от скуки. И от голода. За весь вечер я съела только шербет. И вовсе не собираюсь впредь так голодать во время беременности.
– Могла бы и без меня поесть, – буркнул он. – В холодильнике полно продуктов, да и в городе уйма мест, где можно перекусить. На будущее учти, что на Хай-стрит есть хороший турецкий ресторанчик… Вообще-то у них нет службы доставки, но ты можешь позвонить и заказать что-нибудь навынос.
Меня немного покоробило то, что он, кажется, вовсе не думает о хороших манерах, но я решила не дуться. Вместо этого устроила небольшой показ мод, продемонстрировав Итону все свои покупки. Я кружилась и принимала всевозможные позы, пока он смотрел новости. Дежурных комплиментов было много, но, по-видимому, его ничуть не заинтересовали мои наряды. Во время сюжета о террористе-камикадзе в Иерусалиме он даже велел мне замолчать – почти, что заткнул ладонью рот. В этот момент я поняла, что между нами ничего не может быть, и отправилась в свою комнату, чтобы надуть матрас. Чуть позже Итон возник на пороге с простыней, одеялом и маленькой плоской подушкой.
– Ты поняла, как это делается?! – удивился он, указывая на надутый мной матрас.
– Да, – похвалилась я, сидя на краю и слегка пружиня. – Там был маленький насос. Так гораздо удобнее, чем надувать ртом.
– Я же говорил, что это просто роскошь.
Я улыбнулась, зевнула и вежливо попросила, чтобы он поцеловал меня на ночь. Итон наклонился и чмокнул меня в лоб.
– Спокойной ночи, Дарси.
– Спокойной ночи, Итон.
Когда он закрыл дверь, я выключила свет и попыталась устроиться на матрасе поудобнее, укладывая подушку так и этак. Но уснуть мне не удавалось, даже несмотря, на усталость и ощутимую разницу во времени. Примерно после часа возни я взяла подушку и одеяло и прокралась в гостиную, надеясь, что кушетка Итона окажется более уютной. Не тут-то было. Она была слишком коротка, и я безуспешно пыталась вытянуть ноги. Попробовала задрать их на подлокотник, но он был слишком высокий, и после нескольких минут лежания с поднятыми ногами мне показалось, что кровь прилила к голове. Я села, всхлипнула и уставилась в темноту.
Оставался лишь один выход. Закутавшись в одеяло, я на цыпочках пробралась по коридору в комнату Итона и прижалась ухом к двери. У него работало радио, и я поняла, что, может быть, не могла уснуть из-за тишины в моей комнате, поскольку привыкла к убаюкивающему гулу нью-йоркского транспорта. Я тихонько постучала, надеясь, что он еще не спит и поговорит со мной хотя бы пару минут. Тишина. Я снова постучала, на этот раз громче. Тишина. Тогда я повернула ручку. Дверь была не заперта. Я ее открыла и шепотом окликнула Итона. Ответа не последовало. Я подошла к кровати и взглянула на него. Он спал с приоткрытым ртом, подложив ладони под пухлую щеку.
Я немного постояла и громко позвала:
– Итон!
Когда он опять не проснулся, я зашла с другой стороны кровати. Там было полно места, так что я легла рядом с ним поверх его одеяла, завернувшись в свое. Хотя мне и недоставало долгого-долгого разговора по душам, я вдруг почувствовала себя чуть менее одинокой – просто оттого, что была рядом с близким другом. Уже засыпая, я вдруг ощутила толчок. Открыла глаза и увидела, что Итон смотрит на меня.
– Что ты делаешь в моей постели?
– Пожалуйста, можно я останусь? – попросила я. – Мне очень одиноко в той комнате с решеткой на окне. И по-моему, спать на надувном матрасе вредно для позвоночника. Пожалей беременную. Пожалуйста.
Он недовольно выдохнул, но протестовать не стал. И я, конечно, решила попытать счастья. «Тише едешь – дальше будешь» – это не мой девиз.
– Можно мне залезть к тебе под одеяло? Хочу ощутить человеческое тепло. Мне так плохо!
– Не надо драматизма, – устало буркнул Итон, но все-таки подвинулся и приподнял одеяло. Я выпуталась из своего одеяла, заползла к Итону и свернулась рядом, ощущая его сильное, гибкое тело.
– Без глупостей, – промычал он.
– Без глупостей, – бодро отозвалась я, подумав, как это здорово, когда у тебя есть хороший друг-мужчина. Я почувствовала облегчение от того, что мы с ним никогда не спали, и потому теперь нет ничего особенного в том, что мы лежим в одной кровати. На самом деле, если не считать начальной школы, за все эти годы мы только один раз попытались сблизиться. Это случилось на вечеринке после ежегодной встречи выпускников. Я слегка опьянела, и на меня что-то нашло – может быть, я вспомнила, что Итон был хотя и слегка занудным, но все же самым популярным мальчиком в нашем классе. О нем шушукались все. Повзрослев, я начала воспринимать его совершенно иначе. Кажется, на минутку меня слегка занесло, и я подумала, что было бы забавно с ним переспать. Дальше все было как в тумане, помню только, как я гладила его кудрявые волосы и намекала, что он может проводить меня до дома. К счастью, Итон во имя дружбы проявил нечеловеческую выдержку. Или он и вправду голубой. Так или иначе, мы оба были чисты друг перед другом – и слава Богу.
– Я рада, что приехала, – восторженно шепнула я.
– Ага. Я тоже рад, – неубедительно отозвался он. – А теперь давай спать.
Несколько минут я молчала, а потом поняла, что мне нужно в туалет. Я попыталась перетерпеть и некоторое время сомневалась, стоит ли вставать. Но, в конце концов, встала и тут же налетела на кучу книг, сложенных рядом с кроватью.
– Дарси!
– Прости. Ничего не могу поделать, но мне хочется в туалет. Я беременна, не забывай.
– Можешь быть сколько угодно беременна, но у меня бессонница, – проворчал он. – И я очень надеюсь, что мне все-таки удастся уснуть после всех твоих хождений. У меня на завтра куча дел.
– Прости. Обещаю, что вернусь тихонько.
Я добралась до туалета, сделала свои дела и возвратилась в постель. Итон снова впустил меня под одеяло, не открывая глаз.
– Угомонись. Или отправишься в свою норку. Так и будет.
– Ладно. Не буду тебе мешать, – сказала я, опять устраиваясь рядом с ним. – Спасибо, Итон. Ты такой хороший. Что бы я без тебя делала?
Следующие две недели я вела ту же жизнь. Весь день ходила по магазинам, открыв для себя огромное количество модных бутиков: «Аманда Уэкли» и «Бетти Джексон» на Фулхэм-роуд, «Брауне» на Молтон-стрит, «Каролина Чарльз» на Бошамп-плейс… Я накупила замечательных вещиц: игривых шарфиков, великолепных джемперов, элегантных юбок, оригинальных сумочек и сексуальных туфелек. Потом на Оксфорд-стрит обнаружила магазины распродаж; я всегда считала, что сочетать недорогие вещи с одеждой от кутюр – это очень эффектно. Даже явная подделка, если сочетать ее с чем-нибудь фирменным и носить с чувством абсолютной уверенности в себе, может смотреться просто потрясающе.
Каждый вечер я возвращалась домой с покупками и ждала, когда Итон окончит работу. После этого мы шли куда-нибудь ужинать или же он сам что-нибудь готовил, и мы могли немножко посмотреть телевизор и поговорить. Когда наступало время ложиться спать, я всегда первой удалялась в свою комнату под тем предлогом, что хочу дать своему надувному матрасу последний шанс, а потом перебиралась к нему в постель. Итон, конечно, возмущался, но я была уверена, что в душе ему нравится мое общество.
На третьей неделе моего пребывания в Лондоне, в среду, после долгого нытья с моей стороны, Итон наконец, пообещал посвятить мне весь следующий день и куда-нибудь со мной выбраться.
– Потрясающе! Почему завтра, какой-то особый повод? – спросила я.
– Ну… Вообще-то День благодарения. Помнишь такой праздник? Или слишком долго прожила в Англии?
– Господи! Я совершенно забыла про День благодарения, – всполошилась я, осознав, что уже давно не заглядывала в календарь и не разговаривала ни с кем из соотечественников. Мне, конечно, придется позвонить родителям или брату и сообщить им, что я уехала из Нью-Йорка. Я почувствовала некоторое удовлетворение, подумав, что у них появится тема для разговора за обедом.
– И чем бы ты хотела заняться? – спросил Итон.
– А магазины открыты? – поинтересовалась я. – У вас же не празднуют День благодарения.
Он сделал недовольную гримасу.
– Ты опять собираешься за покупками?
– Мы можем купить что-нибудь тебе, – сказала я, пытаясь его соблазнить. – Я люблю покупать мужскую одежду.
Я вспомнила, как покупала вещи для Декса – и как роскошно он выглядел в приобретенных мной обновках. Уверена, что теперь, при помощи Рейчел, он одевается, как рабочий на плантации. Не сомневаюсь, что без меня за его гардеробом просто некому следить.
– Я подумывал скорее о какой-нибудь приятной длинной прогулке по Темзе. Или по Риджентс-парку. Ты когда-нибудь там была?
– Нет, – сказала я. – Но сейчас очень холодно. Или ты действительно хочешь провести весь день на воздухе?
– Ладно. Тогда как насчет музея? Ты бывала в Национальной галерее?
– Да, – соврала я, потому что вовсе не хотела туда тащиться. В музеях я страшно скучаю, а тусклое освещение меня прямо-таки угнетает. Я солгала еще и потому, что не хотела услышать в ответ какую-нибудь тираду относительно того, сколько времени я провела в магазинах, не удосужившись побывать в музее. Если он все-таки заговорит об этом, у меня есть разумный довод – музеи и соборы никуда не денутся, а вот мода меняется каждый день.
– Правда? А ты не говорила, что была там, – сказал он подозрительно. – И как тебе Сэйнсбери Винг?
– Потрясающе. А тебе? – Это самая лучшая тактика, когда тебе надо соврать.
– Очень его люблю… Написал о нем статью.
Я сделала задумчивое лицо.
– И о чем была эта статья?
– Я писал о том, как его критиковали модернисты, потому что они предпочитали прямолинейность и простоту в архитектуре. Их девиз: «Чем меньше, тем лучше» – в то время как постмодернисты, включая Роберта Вентури, полагали, что постройка должна вписываться в окружающий пейзаж, так что помещения в этом крыле воплощают собой культурные споры Ренессанса. – Итон говорил увлеченно, несмотря на то, что все это было так скучно. Он продолжал: – И потому мы теперь имеем весь этот потрясающий интерьер со всеми сопутствующими деталями, наподобие той иллюзорной перспективы, когда следующие одна за другой арки кажутся нам все меньше и меньше, точно так же, как, например, в колонны Главной лестницы в Ватикане… По мнению Вентури, «чем меньше – тем хуже».
– Хм… – отозвалась я, кивая. – Чем меньше – тем хуже. Могу согласиться по этому поводу с Вентури.
Итон поправил очки и сказал:
– Принц Чарльз тоже так думал. Рассмотрев первоначальные строительные планы модернистов, он выразился в том смысле, что в таком виде это крыло будет похоже на «огромный фурункул на лице горячо любимого друга». Я засмеялась.
– Не знаю, что за штука фурункул, но явно что-то плохое. Пусть он появится на носу у Рейчел.
Итон пропустил реплику мимо ушей и спросил, какая моя любимая картина в Национальной галерее.
– Ой, я просто не могу выбрать какую-то одну.
– Ты видела «Ужин в Эммаусе»?
– Да. Великолепно.
– А как тебе портрет Арнольфини работы Яна Ван Эйка?
– Да, он мне тоже очень нравится, – сказала я.
– А ты не обращала внимания на надпись на стене?
– Напомни, пожалуйста.
– Там над зеркалом надпись… По-английски это значит: «Здесь Ян Ван Эйк», и в зеркале можно увидеть его отражение среди других гостей. Я всегда удивлялся, зачем Яну Ван Эйку надо было включать свой собственный образ в эту картину. Как ты думаешь, что он хотел этим сказать?
Мне вдруг показалось, что я снова учусь в колледже и меня экзаменует наш преподаватель по истории искусства.
– Хм… не знаю.
– И я тоже. Но над этим стоит задуматься. А тебя не впечатлили размеры этой картины? Она же такая огромная, занимает чуть ли не всю комнату.
– Да, да, – сказала я. – Она огромная, это точно.
Итон покачал головой и засмеялся:
– Черт тебя возьми, Дарси! Эта картина совсем крошечная. Ты никогда не была в Национальной галерее, ведь так?
Я откинула волосы назад и скромно сказала:
– Ладно. Не была. Ты меня поймал. Знаешь ведь, что я не люблю музеи. Лучше я буду жить полной жизнью, чем бродить по каким-то темным комнатам с кучкой занудных американских туристов. – Мне показалось, что это хорошее оправдание. Все равно, что сказать, что ты не любишь читать газеты, ибо новости вгоняют тебя в тоску. Под этим заявлением я бы тоже подписалась.
– Я согласен, что в незнакомом городе вовсе не обязательно каждый день ходить в музей, но ты многое упустишь, если вообще там не побываешь… В любом случае я хочу показать тебе Лондон. Нечто другое, нежели «Харродз» и «Харви Нике». Что скажешь?
Я подумала, что единственное, чего я сейчас хочу, так это пойти и купить тот кожаный жакет, который я отложила накануне. Он стоил более четырехсот фунтов, но был классического покроя – такой долго не выйдет из моды. О такой покупке никогда не будешь жалеть. Я была уверена, что его уведут, если я за ним не вернусь. Но мне понравилась сама идея провести день не в одиночестве, и потому, если Итон предлагает культурную программу, мне остается лишь повиноваться.
На следующее утро он разбудил меня в восемь, сообщив о том, что он составил для нас расписание на целый день. Мы привели себя в порядок и быстро оделись, так что в девять уже шагали по Кенсингтон-стрит. День был серый и холодный, так что я, натягивая фиолетовые кожаные перчатки, отороченные кроличьим мехом, спросила у Итона, почему в Лондоне всегда кажется холоднее, чем на самом деле.
– Это из-за влажного воздуха, – сказал он. – От сырости не спасает никакая одежда.
– Да, – отозвалась я, вздрагивая. – Прямо-таки пронизывает до костей. Слава Богу, я надела сапоги.
Итон кивнул, и мы зашагали чуть быстрее, чтобы не замерзнуть. Через пару минут мы, слегка запыхавшись, стояли перед входом в Холланд-парк.
– Это мой самый любимый парк! – сказал Итон, сияя. – В нем есть нечто очень романтичное.
– Что ты хочешь мне этим сказать? – пошутила я, беря его под руку.
Он улыбнулся, закатил глаза и легонько высвободился.
– Ну… собираюсь сделать тебе предложение. Как ты догадалась?
– Ты купил кольцо с огромным бриллиантом? Надеюсь, что он не круглый, – весело щебетала я, пока мы шли по заросшей травой дорожке, которая вилась вокруг огромного поля.
– Не круглый? – переспросил он.
– Да.
– Черт! Я раздобыл для тебя как раз огромный круглый бриллиант. Теперь нам придется остаться лишь друзьями.
Я захихикала:
– Согласна.
– Так или иначе, вот это место, – он указал на поле, – называется Крикет-лаун.
– Здесь играют в крикет?
– Когда-то играли. Я один раз даже видел, как здесь играли в крикет, но чаще тут гоняют в футбол. А летом это просто огромная поляна для пикников. Повсюду сидят люди. Да, еще не скоро британцы снова выберутся погреться на солнышке… Мое любимое место – прямо вон там, – сказал он, показывая в тень на краю поля. – Под этим деревом я люблю подремать.
Я представила себе Итона с его бумагами; он пытается писать, но его тянет в сон. Подумала, как славно будет прийти сюда летом на пикник – с ним и с моим ребенком. Когда мы обогнули поле, миновав летний театр, я подумала о том, как счастлива, общаясь с Итоном. Вспомнила о Рейчел, и мне очень захотелось, чтобы она получила фотографию, где мы вдвоем с Итоном бродим по парку утром в День благодарения. Интересно, что они сейчас делают с Дэксом? Может быть, поехали на праздник в Индианаполис. Сидят там на кухне у Рейчел, в эркере, пьют кофе и смотрят на мой дом.
Я решила не портить себе настроение и снова переключилась на Итона, который, как всегда, так и сыпал информацией. Он объяснил, что парк включает в себя бывшее поместье Холланд-Хаус, которое всегда было главным местом встреч политических деятелей. Рассказал, что его сильно повредили бомбардировки во время Второй мировой войны, а главное – что там есть вольер с павлинами, которых мы обязательно посмотрим.
– Обожаю павлинов! – воскликнула я.
Итон искоса взглянул на меня и хихикнул:
– Ты и сама как один из них.
Я ответила, что приму это как комплимент.
– Так я и думал, – отозвался он и показал мне ресторан под названием «Бельведер». По его словам, там подавали прекрасный завтрак, и, если я буду умницей, он меня туда сводит.
За рестораном располагался прелестный классический садик, который, если верить Итону, устроила в 1790 году леди Холланд – она посадила там первые в Англии георгины. Я спросила, как это он умудряется помнить столько имен и дат и не путается ли у него в мозгах вся эта бесполезная информация?
Он возразил, что история – это вовсе не бесполезная информация.
– Путаница в мозгах происходит у людей, которые читают исключительно глянцевые журналы и интересуются только тем, кто из знаменитостей с кем и почему развелся.
Я высказала мнение, что нынешние знаменитости завтра могут стать историческими личностями, но Итон меня прервал:
– Перестань. Смотри, павлин!
Шикарная птица, переливающаяся всеми оттенками сине-зеленого, царственной походкой шла по траве за оградой, и ее роскошный хвост слегка покачивался в такт шагам.
– Ух, ты! Какая прелесть! – восхитилась я. – Ничего не имею против того, чтобы нарядиться точно так же.
– Учту, когда буду покупать тебе рождественский подарок, – сказал Итон.
Хоть я и поняла, что он шутит, но обрадовалась, услышав о Рождестве. Я надеялась, что сумею продлить свое пребывание в Лондоне до зимы. Если у меня это получится, я окажусь почти у цели – прожить у Итона, пока не родится ребенок. А когда до родов останется всего три месяца, он, конечно, меня не выгонит.
– Отсюда начинается моя любимая часть парка. Это сад Киото. Он был открыт после Японского фестиваля.
Мы поднялись по ступенькам и прошли мимо указателя.
– Разве здесь не замечательно? – спросил Итон, останавливаясь у входа.
Я кивнула. Так оно и было. Крошечный садик, очень умиротворяющий, с прудиком, карликовыми деревьями, деревянными дорожками и водопадиками. Я сказала Итону, что это напоминает мне сад господина Мияги в фильме «Малыш-каратист». Итон засмеялся и повел меня через мостик. На другой стороне он остановился и сел на деревянную скамейку. Закрыл глаза, закинул руки за голову и сказал:
– Это самое тихое место в Лондоне. Здесь никого не бывает. Даже когда тепло. Мне всегда кажется, что этот сад – мой.
Я села рядом с Итоном и смотрела на него, пока он, все еще с закрытыми глазами, дышал полной грудью. Щеки у него порозовели, вьющиеся волосы выбивались из-под фетровой шляпы, и внезапно, непонятно почему, меня к нему потянуло. Это вовсе не походило на физическое влечение, которое я испытывала к Маркусу, или на обожание, какое ощущала рядом с Декстером. Скорее всего, это был прилив нежности к моему единственному другу. Итон, тесно связанный с моим прошлым, одновременно стал для меня мостиком в новую жизнь, и если чувство благодарности может внушить желание поцеловать кого-нибудь, то в эту секунду мне непреодолимо захотелось это сделать. Конечно, я сдержалась и приказала самой себе не сходить с ума. Итон мне не пара, и, кроме того, меньше всего я хочу разрушить наше мирное (хоть и сонное) су ществование.
Итон резко встал. – Хочешь есть?
Я сказала, что хочу, и мы отправились назад по Кенсингтон-стрит, миновали его дом и зашли в чайную на Райтс-лейн. Внутри было простовато, но уютно: маленькие столики, официантки в цветастых фартучках. Мы сели у окна и заказали сандвичи, чай и булочки. В ожидании заказа заговорили о моей беременности. Итон спросил, когда я в последний раз была у врача. Я ответила, что незадолго до того, как переехала к нему, и поэтому вскоре мне снова нужно будет показаться доктору.
Итон заметил мою оговорку и поднял бровь.
– «Переехала ко мне»?
– Я имею в виду – приехала погостить, – поправилась я и быстро сменила тему, иначе бы он начал расспросы и неминуемо обнаружил, что у меня билет в один конец. – В следующий раз мне скажут, какого пола будет ребенок. Но я знаю, что это девочка.
– Почему? – спросил Итон, когда к нам подошла официантка с подносом.
– Просто мне так кажется. Надеюсь, что это будет девочка. В последнее время я разочаровалась в мальчиках. Кроме тебя, разумеется. Ну и голубых, конечно.
Он засмеялся.
– Но, ведь ты же не гей? – спросила я. Мне показалось, что сейчас самое время внести ясность.
– Нет. – Он улыбнулся и потряс головой. – Ты действительно так думала?
– Но ведь у тебя нет возлюбленной, – сказала я, а мысленно добавила: «И тебя никогда не тянуло ко мне».
Итон снова засмеялся:
– Возлюбленного у меня тоже нет.
– Славно сказано… У тебя хороший вкус, ты столько всего знаешь об искусстве. Я подумала, что, может быть, Бренда отбила тебе охоту к женщинам.
– Она не отбила мне охоту ко всем женщинам.
Я пристально взглянула на него, но так и не смогла понять, что я сказала не так.
– Я тебя обидела?
– Нет, – ответил Итон, намазывая булочку маслом.
– Слава Богу, – выдохнула я. – Мне бы не хотелось огорчить своего самого лучшего друга.
Я ждала, что он будет польщен, может быть, даже скажет: «Ты тоже мой самый лучший друг». Но Итон просто улыбнулся и стал жевать булочку. После чая мы вышли на Кенсингтон-стрит и отправились к метро.
– Мы поедем на метро? – ужаснулась я. – А почему не на такси?
Я не любительница ездить в нью-йоркской подземке – всегда предпочитала машину и не собиралась менять свои привычки в Лондоне.
– Держи, – сказал Итон, сунув мне розовый билетик. – И не потеряй. Он понадобится на выходе.
Я сказала, что мне это кажется глупостью.
– Уверена, что огромное количество людей куда-нибудь денут свой билет во время поездки, и тогда перед выходом образуется настоящий затор.
Итон сунул билет в щель, вынул его, прошел через турникет и стал спускаться по лестнице. Я последовала за ним и оказалась на очень холодной, открытой со всех сторон платформе.
– Здесь дует, – сказала я, потирая руки. – Почему у них нет закрытых платформ?
– Хватит ныть, Дарси.
– Я не ною. Просто сегодня морозный день.
Итон поднял воротник своего шерстяного джемпера и взглянул на пути.
– Подходит поезд, – сказал он.
Вскоре после того, как мы сели, женский голос с очень приятным британским акцентом объявил следующую станцию.
– А здесь предупреждают, чтобы смотрели под ноги при выходе из вагона? – поинтересовалась я. – Или нет?
Итон улыбнулся и объяснил, что это говорят только в том случае, если между вагоном и платформой значительное расстояние.
Я взглянула на схему метрополитена у нас над головами и спросила, куда именно мы едем.
– На Чаринг-кросс, – сказал он. – Мы вышли из дому, чтобы заполнить некоторые пробелы в твоем образовании, включая Национальную галерею. Знаю, ты не большая поклонница музеев, но крепись. Тебе предстоит познакомиться с Тернером, Сера и Боттичелли вне зависимости от того, нравится тебе это или нет.
– Нравится, – честно сказала я. – Пожалуйста, просвети меня.
Таким образом, в тот день мы познакомились еще с некоторыми лондонскими достопримечательностями. Мы бродили возле памятника Нельсону в центре Трафальгарской площади, вспугивая голубей, и я слушала лекцию о том, как лорд Горацио Нельсон разгромил французов на море. (Итон был в шоке, когда я спросила: «А что, разве Англия воевала с Францией?») Мы посетили любимую церковь Итона – Святого Мартина-на-Полях – которая, по его словам, была знаменита своей благотворительностью. Потом пили чай в кафе, расположенном на цокольном этаже церкви. Затем отправились в Национальную галерею. Итон показал мне несколько своих любимых картин, и, должна признать, мне понравилось. С его комментариями картины становились гораздо интереснее. Как будто я смотрела на них его глазами, отмечая детали и оттенки цвета, которым сама не придала бы никакого значения.
Мы вернулись домой затемно и приготовили несколько необычный для Дня благодарения ужин – из лосося, спаржи и африканского кускуса. Когда мы поели и улеглись в постель, я от души поблагодарила Итона за путешествие по Лондону.
Он повернулся ко мне и посмотрел на меня как-то по-новому, очень серьезным взглядом.
– Всегда рад.
– Это был лучший День благодарения в моей жизни, – сказала я и с удивлением почувствовала, что сердце у меня забилось чаще.
Мы оба лежали с закрытыми глазами, и я мысленно вернулась к тому моменту, когда мы сидели в парке на скамье. Я задумалась, не ощутил ли Итон тогда точно такого же влечения ко мне. И не ощущает ли он его сейчас.
Но Итон быстро отвернулся, выключил свет и отодвинулся от меня подальше, а я сказала себе, что просто спятила. Должно быть, все эти ощущения из-за гормонов – я же, в конце концов, беременна.
Несколько минут спустя Итон тихо, чуть слышно пробормотал:
– Я тоже хорошо провел время, Дарси.
Я улыбнулась. Может быть, это не был его лучший День благодарения, но я уверена, что он будет стоить мне нескольких лишних недель пребывания в Лондоне. Во всяком случае, Итон, кажется, не собирается отправлять меня в аэропорт.
