Текст книги "Грусть не для тебя"

Автор книги: Эмили Гиффин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– Ну и как вы себя чувствуете?

– Я начинаю привыкать к этой мысли. Может быть, даже немного рада.

– Ну а я думаю, что мальчики – это просто замечательно! – горячо сказал он. – У меня у самого сын. Его зовут Макс.

– Неужели? И сколько ему? – спросила я, задумавшись, нет ли у Джеффри также и жены.

– Только что исполнилось четыре. Они так быстро растут. Сначала ты меняешь ему подгузник, а потом – глядь! – он идет в школу и даже не держит тебя за руку, чтобы показать, какой он большой. – Джеффри засмеялся и смущенно признался, что «больше не живет с матерью Макса».

Я взглянула в окно и улыбнулась, поняв, что теперь Джеффри определенно стал мне интересен. Меня наполнило легкое самодовольство. Я все еще оставалась собой – пусть даже беременная двойней.

Когда мы подъехали к дому Итона, я спросила, не хочет ли Джеффри зайти, выпить чего-нибудь и поболтать.

Он подумал и сказал:

– Был бы рад.

И потому через несколько минут, убедившись, что Итона нет дома, я соблазнительно вытянулась на кушетке и повела приятный разговор с Джеффри. Мы беседовали о Лондоне и Нью-Йорке. О моих поисках работы. О его профессии. О двойнях. О материнстве. Потом перешли на личные темы. Поговорили о его бывшей жене и об их разрыве. О Маркусе. Я даже изложила сокращенную версию событий, касающихся Декса. Джеффри держался немного чопорно, но с ним все равно было приятно разговаривать. И он был такой красивый.

Потом, около полуночи, он спросил, не буду ли я возражать против того, чтобы теперь моим личным врачом стал его коллега, мистер Смит. Я улыбнулась и сказала, что как раз подумала о том же самом.

– Тогда… если уж мы уладили эту маленькую проблему, можно тебя поцеловать? – спросил он, придвигаясь ко мне.

Я сказала, что можно. Он так и сделал. Мне понравилось. Губы у него были мягкие. Дыхание легкое. Руки нежные. Все, как и должно быть. С тем же успехом его могли звать Алистер.

Но во время первого за несколько месяцев настоящего поцелуя с Джеффри, английским врачом, мои мысли были в другом месте. Я думала об Итоне и Сондрине. Он ее любит? Он сейчас целует ее в шею или еще куда-нибудь? И нравится ли ей пикантный, хоть и тонкий, аромат его одеколона?

25

Джеффри позвонил мне около полудня на следующий день, доказав тем самым, что он мужчина не из тех, кому нравится дурацким образом тянуть время. Или, возможно, только амёриканцы заставляют женщину ждать. Во всяком случае, Джеффри сказал, что ему очень понравилось мое общество и потому он был бы рад увидеть меня еще раз. Я нашла, что его откровенность мне нравится, и, в свою очередь, почувствовала, что повзрослела.

Я поделилась этим наблюдением с Итоном тем же вечером, когда он стоял у плиты и готовил на ужин яичницу с беконом. Ее мы могли есть в любое время суток. На самом деле чуть ли не единственное, в чем мы с Итоном соглашались, пока учились в школе, так это то, что пойти после матча в какую-нибудь закусочную куда приятнее, чем в шикарный бар.

– Да, – сказал он. – Похоже на то, что ты и в самом деле готова к настоящим, серьезным отношениям.

– В противоположность тому, что было у меня с Маркусом? – спросила я. Он кивнул:

– Твой роман с Маркусом был чем-то вроде бунта. – Он перевернул яичницу лопаточкой и осторожно потыкал в желток. – В глубине души ты знала, что Декс тебе не подходит, и изменила ему, чтобы избежать брака.

Я обдумала это и сказала, что, по-моему, он прав.

– А как у тебя дела с Сондриной?

Итон накануне не ночевал дома, и я провела долгую бессонную ночь, глядя на часы и гадая, чем они занимаются.

Он покраснел, не отрывая взгляда от сковороды.

– Ну? И как прошла ночь? – не унималась я.

Итон выключил газ и сказал:

– Мы здорово провели время.

Я решила пойти напрямик:

– Вы переспали?

Щеки у него еще больше порозовели. Конечно, спали.

– Не твое дело, – сказал он. – Приготовь тосты, пожалуйста.

Я встала и сунула два кусочка белого хлеба в тостер.

– Отчасти это и мое дело.

Он покачал головой и спросил:

– С чего ты взяла?

– Я твоя соседка по квартире… и по кровати. И хочу знать, не грозит ли что-нибудь моему статусу, – сказала я, осторожно подбирая слова.

– Твоему статусу?

– Не претендует ли кто-нибудь еще на место в твоей постели? – спросила я без обиняков.

– Можешь не беспокоиться, – ответил он.

– Почему? – спросила я, быть может, немного надеясь на то, что Итон не рассчитывает на долгие отношения с Сондриной.

– Потому что не выгонять же мне беременную женщину на улицу… А мы с Сондриной можем проводить время у нее, – быстро сказал он, как будто уже много раз над этим думал.

Может быть, он решил, что для нас стало вконец неприемлемым спать бок о бок. По крайней мере еще на какое-то время кровать в моем распоряжении, но что если у Итона и Сондрины все серьезно и однажды они решат жить вместе? Что тогда? Я забеспокоилась, когда подумала об этом, и, наверное, даже загрустила. Мне нравилось то, что мы близки с Итоном, и вовсе не хотелось что-то менять.

Я решила готовиться к худшему. Если у них все серьезно, то мне тоже чертовски необходим серьезный роман. Во-первых, какая же женщина пожелает остаться одинокой? Во-вторых, хоть мне и не хотелось этого признавать, но о финансах тоже нужно было подумать. Конечно, самый лучший вариант – это жить исключительно за свой счет и оставаться независимой, но, если поразмыслить, сколько я сумею продержаться в Лондоне без работы и с двумя детьми?

И потому я решила полностью посвятить себя Джеффри, поймав себя на мысли о шикарной свадьбе и последующей райской жизни с тремя нашими сыновьями и двумя спаниелями. Представляю себе, как много лет спустя, каждый раз, поведав окружающим замысловатую историю нашего знакомства, я буду добавлять: «Вот видите? Ничего не бывает просто так. Сначала жизнь у меня была просто ужасна, а потом все каким-то волшебным образом наладилось».

Однажды во время прогулки по Гайд-парку я поделилась с Мег и Шарлоттой планами на будущее. Им явно понравилась эта идея – что мы с Джеффри можем стать семейной парой. Они пели ему дифирамбы, говорили, что он великолепный отец, потрясающий врач и вообще человек редкого ума, если его не пугает связь с беременной женщиной.

– Он такой эффектный и вдобавок очень обеспеченный, – сказала Шарлотта, объезжая детской коляской группу японских туристов, которые фотографировали статую Питера Пэна.

Я засмеялась:

– Точно! А вы хотели, чтобы рядом со мной оказался какой-то рыжий. Мег расхохоталась:

– Не понимаю, почему мы сразу же не вспомнили о Джеффри? Наверное, потому, что думали о нем только как о враче.

Шарлотта согласилась:

– Знаю. Но теперь это просто очевидно. Ясно же, что вы замечательная пара.

Мег кивнула:

– Он тебя обожает… И вместе вы смотритесь просто потрясающе.

Мне вдруг на секунду стало боязно. Именно эти слова – «вы потрясающе смотритесь вместе» – чаще всего говорили нам с Дексом, и вот что в результате вышло. Но я отогнала тревожные мысли и со смехом сказала:

– Да! Теперь мне остается только выяснить, насколько он хорош в постели. И тогда, можно сказать, дело сделано.

И вот через несколько дней мне предоставилась такая возможность. Вечер начался в «Плюще», одном из самых популярных лондонских ресторанов. Шеф-повар был другом Джеффри, и потому мы наслаждались блюдами, приготовленными специально для нас, а на десерт получили великолепный шоколадный торт (для меня) и очень дорогой портвейн (для Джеффри).

Пока мы ждали счет, вошла Элла Макферсон с мужем (для них был зарезервирован столик). Они сели неподалеку от нас. Я увидела, как Джеффри смотрит на нее, а потом переводит взгляд на меня, как бы сравнивая нас по всем статьям. Когда я спросила, о чем он думает, Джеффри ответил:

– Ты гораздо красивее, чем она. Твои глаза мне нравятся куда больше.

Я улыбнулась и сказала, что он, в свою очередь, гораздо интереснее, чем муж Эллы. «Интересный» – это было очень правильное слово в отношении Джеффри. Он потянулся через стол и взял меня за руку.

– Ты не против того, чтобы поехать ко мне?

Я соблазнительно склонилась к нему и сказала:

– Мог бы и не спрашивать.

Мы вышли из «Плюща» и отправились к Джеффри. Это был мой первый визит. Я думала, что он живет в обычной городской квартире, как Мег, но увидела изящную, очень аскетичную мансарду, в которой было много любопытных статуэток, графики и всяких современных изысков. Я вспомнила неряшливое обиталище Маркуса и с облегчением вздохнула, не обнаружив здесь ни видеоигр, ни аквариума, ни грязных ботинок, ни пивных банок.

– Мне нравится твоя квартира. Совершенно в моем вкусе, – сказала я.

Он явно был рад комплименту, но признался, что здесь работал профессиональный дизайнер.

– У меня просто не хватает терпения на такие вещи.

Я снова огляделась и заметила маленький столик, выкрашенный в красный цвет и заваленный мелками, бумагой и деталями мозаики (она была собрана наполовину и изображала какого-то незнакомого мне мультяшного персонажа).

– Здесь играет Макс? – спросила я.

Джеффри кивнул:

– Да, хотя обычно его игрушки выбираются из детской и расползаются по всей квартире.

Я улыбнулась.

– А можно мне посмотреть его фото?

Он указал на каминную полку. Там стояла фотография, на которой был Макс. Мальчик шел по галечному пляжу и щурился от солнца.

– Здесь ему два с половиной. Мы ездили в Сен-Мо.

– Какой прелестный малыш. Он немного похож на тебя, – сказала я, переводя взгляд со снимка на Джеффри.

– На самом деле он больше похож на мать, – ответил тот, – но у него мой нос. Не повезло.

Я засмеялась и заметила, что его нос совсем не плох.

– Он такой выразительный, – сказала я и вспомнила Рейчел. Она всегда говорила, что у того-то и того-то – выразительное лицо, и твердила, что терпеть не может маленькие носы у мужчин. Я вроде бы поняла, что она имела в виду. Мне очень импонировало то сильное выражение, которое придавал лицу Джеффри его нос.

Он обнял меня и поцеловал в кончик носа.

– А мне нравится вот этот.

фраза, которой обычно предваряют объяснение в любви. Ну, вы понимаете – мужчина и женщина всегда начинают с того, что говорят, как им все друг в друге нравится. «Я люблю твои глаза. Я люблю проводить с тобой время. Я люблю, когда ты доставляешь мне удовольствие». А потом вдруг откровенное – «Я тебя люблю».

Джеффри предложил мне чего-нибудь выпить.

– Сок? Минералка? Чай?

– Не хочу, спасибо, – сказала я, перекатывая за щекой мятное драже и наблюдая за тем, как Джеффри идет к мини-бару и наливает себе стакан вина. Потом он включил музыку. Квартиру наполнили африканские ритмы. Мы сели на красивый кожаный диван, Джеффри обвил рукой мои плечи, и мы начали разговаривать. Я прислушивалась к его очаровательному акценту и космическому позвякиванию кубиков льда в бокале и пыталась понять, кого он мне напоминает. Наконец я решила, что у него обаяние Хью Гранта, прямота Руперта Эверетта и манеры Декса Тэлера. Он был именно тем человеком, которого я себе представляла, – настоящий джентльмен. Язык не поворачивался назвать его «парнем».

Как всегда, он долго выжидал, прежде чем поцеловать меня, и, целуя, не торопился. Мы полулежали на диване, но через пару минут Джеффри прервался, выпрямился, отхлебнул вина и как будто попытался сосредоточиться. Потом снова поцеловал. Это действо закончилось тем, что он встал и официально пригласил меня в спальню. Я повиновалась, подумав о том, как же мне хочется заняться любовью. Я так скучала по сексу. У меня был самый долгий период воздержания за последние десять лет – а может быть, и за все тридцать. И что еще важнее, мне хотелось, чтобы наш роман перешел на новый уровень. Нужно было вдохнуть жизнь в наши пока что формальные отношения.

медленно обнажались. Смотрели друг другу в лицо и снимали одну часть туалета за другой, совсем как в покере на раздевание, где и проигрыш, и выигрыш равно соблазнительны. Я не спешила, нагнетая напряжение. Наконец мы оба остались без одежды. Впервые я стеснялась своего тела, оставшись с мужчиной, но Джеффри быстро развеял все мои опасения по поводу того, что беременность может его отпугнуть. Он встал на колени и поцеловал меня в пупок. И от этого чувственного жеста я показалась самой себе невероятно страстной и прекрасной.

Он взял меня за руку и подвел к постели. Этот переход был очень спокойным, совсем как в кино, где действие развивается, как ему и положено. После небольшой прелюдии, слегка неловких действий с презервативом и заверений, что на этой стадии беременности можно без опасений заниматься сексом, Джеффри вошел в меня сзади – это, конечно, было сделано ради того, чтобы не повредить детям, но оказалось не менее приятно. И длилось долго. Очень, очень долго. Мужские способности у него были поистине впечатляющие. В какой-то момент я просто отключилась.

А потом, когда мы лежали и отдыхали, слушая африканские ритмы, он обнял меня, поцеловал в плечо и прошептал:

– Ты великолепна!

Вскоре мое желание исполнилось.

Мы с Джеффри стояли возле кровати. Я поблагодарила его и ответила ему тем же.

Мы оба уснули, потом повторили все сначала посреди ночи и еще разок – рано утром. Когда мы сделали это в третий раз, я взглянула ему в глаза и увидела в них нечто, что было мне знакомо. Понадобилось какое-то время, чтобы осознать это, но когда я все поняла, то преисполнилась уверенности в себе. Я ему нравилась. Джеффри тянуло ко мне. Настоящий триумф после затяжной полосы неудач.

Вскоре я познакомилась с сыном Джеффри, Максом. Джеффри забрал его из Уимблдона, отматери, а я дожидалась у него дома, борясь с желанием порыться в ящиках стола. В прошлом я бы не удержалась, потому что, наверное, мне бы самой хотелось найти какой-нибудь повод для ссоры. Фотографию другой женщины, старое любовное письмо, использованный презерватив. Что-нибудь, что дало бы повод разозлиться, возревновать и вступить в состязание со всем светом. Не то беременность сделала меня более серьезной и сдержанной, не то просто подточила мои силы. Но, во всяком случае, я наслаждалась спокойным течением своего нового романа. Мне не нужны были проблемы. Только безмятежное плавание и счастливый финал.

Когда приехали Джеффри и Макс, я встала, чтобы поздороваться, и на лице у меня засияла широчайшая улыбка. Макс был прелестен, он как будто сошел с картинки в своих полосатых брючках и ярко-красном свитере. Я впервые ощутила радость оттого, что у меня будут сыновья, а не дочь.

– Привет, Макс, – сказала я. – Как дела?

– Хорошо, – ответил он, не глядя на меня, а потом опустился на пол и принялся катать свою машинку по паркету. Я заметила, что у него голубые глаза, но ресницы такие же темные, как у Джеффри.

Я снова попыталась привлечь внимание Макса и склонилась к нему, для чего мне пришлось сесть по-турецки.

– Рада с тобой познакомиться.

Джеффри объяснил:

– Он такой застенчивый! – И мягко обратился к Максу: – Ты что, не можешь сказать Дарси, что тоже рад познакомиться?

– Рад познакомиться, Дарси, – пробормотал Макс, с подозрением взглянув на меня.

Мне вдруг очень захотелось, чтобы у меня было побольше опыта общения с детьми. Я подумала и сказала:

– Какой у тебя славный… грузовик. – И наклонилась еще ниже, по-прежнему сидя со скрещенными ногами.

Макс снова посмотрел на меня, но на этот раз чуть дольше. Потом взял машинку и пододвинул ее ко мне.

– У него большие колеса. Видишь? – спросил он, как будто проверяя меня.

– Да. Действительно, очень, очень большие колеса.

Макс явно не был впечатлен моим ответом. Я попыталась выжать из своей памяти все, что когда-нибудь знала о машинах.

– У моего брата Джереми был красный грузовичок, очень похожий на этот, – сказала я. – Только руль у него находился с другой стороны.

– Здесь? – спросил он, указывая на пассажирское сиденье.

– Точно, – сказала я, аккуратно кладя свои руки поверх его и пытаясь припомнить те безумные звуки, которыми обычно Джереми так раздражал меня, когда играл в машинки. Я прокашлялась, надеясь, что сумею правильно их воспроизвести.

– У-у-у-у-у… – начала я и подумала, что такой звук больше подобает спортивной машине. Попыталась еще раз: – Р-р-р-р…

Я рычала, катая машинку по правому колену, и чувствовала себя немного глупо, совсем как мужчина, которому его дочь вдруг предложила поиграть в куклы.

К счастью, Макс, кажется, был доволен этими звуковыми эффектами. Я видела, как уголки его губ подрагивают в легкой улыбке. Это придало мне уверенности. Я изобразила звук мотора, а потом притворилась, что он забарахлил.

– Бах, бах, бах!

Джереми обожал так делать.

– Еще! – взвизгнул Макс.

Я повторила, забыв о том, что Джеффри за мной наблюдает и, наверное, критикует.

– Р-р-р-р-р… – еще громче зарычала я, заезжая машинкой себе на ногу. Потом сняла носки, свернула их и засунула в кузов. – Вот. Это… груз, который ты должен отвезти… на завод в… в Ливерпуль.

Звучало вполне правдоподобно, и я почувствовала облегчение, подумав, что мальчишеские игры куда проще и забавнее, чем мне казалось.

– На завод в Ливерпуль! – весело повторил Макс.

Мы с Максом быстро подружились. Он без конца повторял мое имя, которое так мило звучало в его исполнении, водил меня за руку по квартире, показывал свои игрушки, даже настоял, чтобы я побывала в его комнате. Я наслаждалась этим и была счастлива оттого, что мы с Джеффри, кажется, преодолели последний барьер.

Позже вечером, когда Макса уложили спать, Джеффри пришел в спальню, сияя от радости.

– Отлично! Ты это сделала. Он тебя обожает.

Судя по всему, его отец – тоже.

– Правда?

– Да, – ответил он ухмыляясь.

– Ты рад? – спросила я, прижимаясь к нему.

– Сказочно рад, – сказал Джеффри, отводя волосы с моего лица. – Я просто безумно рад.

26

Джеффри пригласил меня поехать с ним и с Максом на Мальдивы, даже предложил купить мне билет. Я поколебалась и спросила:

– А где эти Мальдивы? Он выразительно взглянул на меня, точь-в-точь как делал Декс в начале нашего романа, когда я проявляла свое невежество.

– В Индийском океане, милая, – сказал Джеффри, гладя меня по голове. – Представь себе белые пляжи, кристально чистую воду, ветви пальм колышет легкий ветерок.

Как бы ни было соблазнительно предложение провести Рождество на пляже и как бы мне ни хотелось дальнейшего развития отношений с Джеффри, но я вежливо отклонила приглашение, мотивировав это тем, что лучше ему провести это время с сыном. По правде же говоря, я сочла неудобным оставить Итона в полном одиночестве. У него не было денег, чтобы полететь домой на Рождество, а Сондрина уехала на неделю в Париж, так что, наверное, он рассчитывал на мою компанию. Отчасти я была рада тому, что мы остались вдвоем. Скорее всего, это в последний раз перед тем, как у нас обоих должны были кардинально измениться дела на личном фронте.

Я подумала, что Итон чувствует то же самое, поскольку в сочельник он, проводив Сондрину, вернулся в самом приподнятом настроении и сказал, что без елки мы не останемся.

– Лучше поздно, чем никогда, – резюмировал он. И потому мы оделись потеплее и отправились в питомник. Конечно, лучшие экземпляры были уже распроданы, так что нам пришлось довольствоваться маленькой елочкой, форма ее была далека от идеальной – ветви разной длины, тут и там проплешины. Пока мы дотащили ее до дома, на ней заметно поубавилось хвои.

Но когда мы украсили ее игрушками, к которым я добавила несколько пар своих самых блестящих серег, наша елочка преобразилась. Итон сказал, что это превращение напоминает ему фильм «Рождество Чарли Брауна». Я согласилась и объявила, что это самое замечательное Рождество в моей жизни, пусть даже раньше Декс всегда устанавливал в нашей квартире трехметровую ель.

Мы погасили свет в гостиной, зажгли гирлянду и долгое время просто смотрели на елку, слушали рождественские гимны и пили горячий яблочный сидр. После продолжительного молчания Итон повернулся ко мне и спросил, придумала ли я имена для детей.

Я сказала, что есть несколько вариантов, но ничего конкретного.

– Трэвор. Флинн. Джонас. Как тебе?

– Честно?

Я кивнула.

– Хм… ну… парня по имени Трэвор я однажды поймал, когда он воровал мое белье из сушилки в Стэнфорде. Флинн не очень хорошо звучит, а Джонасами обычно называют китов в океанариумах…

Я засмеялась и сказала, что тогда придется мне подумать еще.

– Не стоит менять свое решение из-за меня.

Я покачала головой:

– Нет. Хочу, чтобы имена тебе нравились.

Итон улыбнулся и предложил обменяться подарками.

– Отлично! – воскликнула я, хлопая в ладоши.

Он встал с кушетки, сел на пол рядом с елкой, поджав ноги, и протянул мне огромную коробку в серебристой обертке.

– Ты первая, – сказал он. Я тоже села на пол и аккуратно сняла оберточную бумагу, точь-в-точь как это делала моя бабушка, чтобы потом можно было использовать ее еще раз. Потом я открыла коробку и под еще одним слоем бумаги обнаружила великолепный серый шерстяной свитер из того самого магазина на Кингсроуд, мимо которого проходила столько раз.

– Не то чтобы это был свитер для беременной, но он очень просторный, и продавщица сказала, что женщины в положении их очень часто покупают, – объяснил Итон.

Я встала и надела свитер. Он был мне чуточку великоват, но выглядела я в нем отлично.

– Мне он очень нравится.

– Видишь, здесь есть пояс, – сказал Итон. – Так что можешь просто его ослабить, если сильно поправишься. Думаю, что сможешь надеть эту штуку, когда повезешь своих мальчишек домой из больницы. Он будет просто великолепно смотреться на фото.

– Так и сделаю, – согласилась я. Как мило, что Итон подумал о фотографиях. Он один из немногих мужчин, которому нравится составлять альбомы. Я взглянула на него и спросила, не займется ли он потом этим.

– Не хочу лишать этой чести Джеффри… но мне бы очень хотелось. Тебе решать.

– Джеффри все поймет, – сказала я, хоть и не была в этом уверена. Я надеялась, что так оно и будет. Это было единственное условие, при котором мог продолжаться наш роман.

Итон улыбнулся:

– А вот и еще подарок. – Он указал на белый конверт. На нем было написано: «Дарси и ее детям». Внутри лежал небольшой квадратик голубой бумаги. Я в недоумении разглядывала его.

– Что это?

– Образец, – пояснил он. – Хочу покрасить твою комнату в этот цвет. Там будет детская. Я собирался сделать тебе сюрприз, но потом подумал, что голубой – это слишком тривиально. Может быть, ты предпочтешь что-нибудь более… экстравагантное?

– Мне очень нравится этот цвет, – сказала я, чувствуя прилив нежности от того, что Итон, оказывается, не против, если я останусь у него после рождения детей. Много недель я ждала случая, чтобы заговорить об этом, и все не решалась. Я обняла Итона и поцеловала в щеку.

Он сказал, что смотрел кроватки и решил, что две как раз поместятся, если поставить их вдоль боковой стены. А навесную полку можно снять, застелить ее и использовать как столик для пеленания.

Я усмехнулась и сказала, что это замечательная идея.

– Теперь открывай свой подарок. – Я протянула ему сверток.

Он нетерпеливо сорвал обертку, разбросав обрывки в стороны, и увидел кожаную сумку, которая отныне должна была заменить его потрепанную нейлоновую. Моя единственная дорогая покупка за последние несколько недель. Уверена, что ему понравилось, потому что Итон немедленно ушел к себе, вынес свою старую сумку, вынул из нее все бумаги и переложил в новую, а потом повесил ее на плечо, слегка подтянув ремень.

– Великолепно, – констатировал он. – Я похож на настоящего писателя.

В последнее время он много об этом говорил. Кажется, дела его шли не очень.

– У тебя творческий кризис? – сочувственно спросила я.

– Да. Застрял на одной строчке: «Была темная дождливая ночь».

Я засмеялась и сказала ему, что все великие писатели время от времени переживали творческий кризис и что в новом году он непременно сильно продвинется.

– Спасибо, Дарси, – искренне поблагодарил Итон. – Я тебе очень признателен.

Потом мы забрались под одеяло на диване и посмотрели фильм «Эта прекрасная жизнь». В тот момент, когда дядюшка по ошибке отдает конверт с деньгами мистеру Поттеру, Итон нажал на паузу и спросил, можно ли ему перемотать это место.

– Эту часть фильма я смотреть не могу. Слишком печально.

Я согласилась. И пока грустные эпизоды чужой жизни неслись мимо, невольно задумалась о собственной, в частности о ссоре с матерью. Мы так и не общались с тех пор, как я послала ей весточку из Лондона. Я была убеждена, что первый шаг должна сделать она, но к концу фильма, где младшая дочка Джорджа Бэйли говорит: «Каждый раз, когда в церкви звонят колокола, у ангелочка вырастают крылышки», я решила смирить гордыню и позвонить домой.

Итон меня поддержал, и я, волнуясь, набрала номер. Когда раздались гудки, я чуть было не повесила трубку и схватила Итона за руку. После пяти или шести гудков мама ответила.

– Привет, ма, – сказала я, чувствуя себя маленькой нашалившей девочкой.

Она холодно поздоровалась, и вслед за тем наступила тишина. Моя мама – просто чемпион по злопамятности. Я вспомнила, как злилась на Рейчел и при этом была уверена, что сама такого не заслуживаю.

– Я помешала вам ужинать?

– Нет. Мы уже заканчиваем. Пришли Джереми и Лорен.

– Ну и как у них дела?

– Хорошо.

Я подождала, не спросит ли мама, как дела у меня и по-прежнему ли я живу в Лондоне. Она не спросила, и я пустила пробный шар:

– Я все еще в Лондоне. Ты ведь получила мое письмо? Она сказала, что еще до получения письма знала, где я, поскольку встретила в магазине мать Аннелизы. Она добавила, что было очень неприятно узнать о моем местонахождении от постороннего человека. Это был прекрасный повод на помнить маме, что я написала и позвонила пер вой. Но я сдержалась и сказала, что мне очень жаль, что так вышло. К тому же я так огорчила ее, ведь никакая мать не захочет, чтобы ее дочь буквально на следующий день после разрыва помолвки забеременела от другого. Я признала, что она была права насчет Маркуса.

– Он просто придурок, ма. Я порвала с ним. Теперь понимаю, что ты всегда хотела для меня только лучшего.

Итон стиснул мою руку и кивнул, как бы говоря: «Продолжай, ты молодец».

Я проглотила комок в горле, глубоко вздохнула и сказала:

– Знаешь, я прошла ультразвуковое обследование… и узнала пол ребенка.

– Это девочка?

– Нет. Я тоже думала, что будет девочка.

– Значит, мальчик. Замечательно, – равнодушно сказала мама.

– Ну… да. Но… если честно… это два мальчика. У меня двойня. Близнецы. Разве это не самая наилучшая новость на свете?

Я тут же вспомнила, как Рейчел поправляла меня, говоря, что «самая наилучшая» – это неправильно. Надо говорить «самая лучшая» или «наилучшая». Но сейчас, как мне казалось, это было совсем не важно. По мне так двойня – это именно самая наилучшая новость.

– Представляешь, ма?

Я заранее готовилась к худшему, но от этого легче мне не стало. Она меня не поздравила. Не спросила, как я назову детей. Не поинтересовалась, как я себя чувствую. Не сказала, что рада за меня. Мама лишь осведомилась, на что я, во имя всего святого, собираюсь жить с двумя детьми? У меня на глаза навернулись слезы, когда я принялась ее уверять, что все наладится, что ищу работу и, конечно, наверняка найду что-нибудь подходящее. Сообщила, что буду жить с малышами у Итона. (И благодарно ему улыбнулась.) Сказала, что мне очень нравится Лондон, дождь и все остальное. Потом пожелала ей счастливого Рождества и добавила, что люблю ее. Я попросила передать папе, Джереми и даже Лорен, что я люблю их всех и что скоро позвоню еще раз. Она ответила, что тоже меня любит, но слова прозвучали очень холодно, в них не было никакого чувства.

Повесив трубку, я закрыла лицо руками и заплакала. Итон погладил меня по голове и тихо произнес:

– Ты совершила хороший поступок, Дарси. Правильно сделала, что позвонила. Я тобой горжусь.

– Мне не следовало звонить. Это было ужасно.

– Нет, следовало… И никому позволяй себя обижать.

Я высморкалась и сказала:

– Ничего не могу с собой поделать. Она же моя мать!

– Родители часто нас унижают, – продолжил он. – Но когда ты сама станешь матерью, то не будешь этого делать. Я знаю.

– Откуда?

– Потому что ты показала свое истинное лицо, Дарси.

Я снова высморкалась.

– Что это значит – истинное лицо?

– Я имею в виду… что ты хороший человек. – Итон нежно коснулся моей руки. – Ты сильная. И ты будешь замечательной матерью.

В течение многих лет я получала бесконечные комплименты от огромного количества мужчин: «Ты прекрасна!», «Ты сексуальна!», «Ты невероятна!», «Я тебя хочу!», «Выходи за меня замуж!». Но слова Итона были самым приятным, что мне когда-либо доводилось слышать. Я положила голову ему на плечо, и мне стало очень хорошо, спокойно.

– Постараюсь, Итон. Честное слово, постараюсь.

На следующее утро мы проснулись и сонно пожелали друг другу счастливого Рождества.

– Что будем сегодня делать? – спросила я.

– Приготовим что-нибудь вкусненькое, – весело ответил Итон.

Два дня назад мы прошлись по магазинам, и теперь маленький холодильник был битком набит всякими продуктами.

– А еще?

– Приготовление рождественского ужина займет почти весь день.

Я спросила, не жалеет ли он о том, что мы открыли подарки накануне. Знаю, что смысл Рождества не только в подарках, но всегда чувствуешь разочарование, когда эта часть праздника завершается. Хотя впервые мне приятнее было дарить, чем получать.

Итон сказал, что всегда предпочитает открывать подарки в сочельник, а потом загадочно добавил:

– Я хотел предложить тебе кое-что еще…

Я посмотрела на него с огромным удивлением. Мне показалось или в его голосе действительно прозвучал намек? Неужели Итон со мной флиртует? Но прежде чем я успела произнести хоть слово, он невинно спросил:

– Как насчет стихотворения?

– Да. Конечно, – вздохнула я и почувствовала облегчение оттого, что не вякнула какую-нибудь глупость и не поставила себя в неловкое положение. – И как оно называется?

Он секунду подумал и сказал:

– «Супермама».

Я улыбнулась и велела ему прочесть его, вспомнив его забавные поэтические импровизации в школе. Он прокашлялся и начал декламировать в стиле рэп, делая небольшие паузы и встряхивая головой во время чтения:

Ты – крутая баба в мини прикольном, Только глянуть – и все мужики довольны, Ты с кайфом скупала игрушки для дочек, Родила двух парней – хочешь не хочешь, Новости – смерть. Но ты не ревела, Поняла: быть мамашей – суровой дело! Мамочки лучше не смог бы сыскать я. Благословенье двум маленьким братьям!

Мы оба хохотали до упаду, потом он потянулся ко мне и обнял – в тот самый момент, когда один из моих малышей хорошенько пнул меня.

Итон просиял. Я засмеялась.

– Ты почувствовал?

– Да! Ух ты!

– Он тебя понял.

– Точно, – пробормотал Итон. Он осторожно положил руку мне на живот и тихонечко погладил. Кто-то из мальчишек ответил сильным толчком. Итон хихикнул: