Текст книги "Грусть не для тебя"
Автор книги: Эмили Гиффин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
23
На следующее утро я позвонила мистеру Муру – врачу, которого мне порекомендовали Мег и Шарлотта. Как выяснилось, сегодня у него было свободное время, и потому я добралась на метро до Грейт-Портленд-стрит, а затем благодаря путеводителю дошла до его приемной. Она располагалась на Харлей-стрит, застроенной великолепными старыми домами, большинство из которых были заняты медицинскими учреждениями.
Я отворила тяжелую дверь и прошла в облицованный мрамором вестибюль, где регистратор протянул мне форму, которую надо было заполнить. Минуту спустя полная пожилая женщина, назвавшаяся акушеркой Беатрис, вызвала меня и провела наверх по огромной винтовой лестнице – в комнату, которая по размерам была под стать музею.
Беатрис представила меня доктору, тот поднялся из-за стола, обошел его кругом и гостеприимно протянул мне руку. Я пожала ее и стала рассматривать его лицо. Мистер Мур был довольно красив – высокие скулы, широко поставленные синие глаза, римский профиль. Элегантный костюм в тонкую полоску и зеленый галстук.
Доктор указал мне на кресло и предложил сесть.
Я почему-то выпалила:
– А я думала, что вы будете в белом халате!
Он слегка улыбнулся и сказал:
– Не мой цвет.
У него был изысканный акцент, и это дружеское замечание прозвучало так, как будто было взято из какой-нибудь пьесы Шекспира.
Беатрис сказала, что сейчас вернется, и мистер Мур принялся задавать мне деликатные, ознакомительного свойства вопросы: откуда я приехала, давно ли живу в Англии, когда примерный срок родов? Я отвечала и как бы между прочим, упомянула о том, что забеременела неожиданно, порвала со своим парнем и переехала в Лондон, чтобы начать новую жизнь. Также я сказала, что примерный срок второго мая и что я не была у врача уже несколько недель.
– Вы ходили на ультразвуковое исследование? – спросил он.
Я покаянно ответила «нет», вспомнив, что пропустила в Нью-Йорке день очередного визита в женскую консультацию.
– В таком случае мы проведем исследование сегодня и все выясним, – сказал мистер Мур, делая пометку в моей карточке.
– И вы сможете определить пол ребенка?
– Да… если ребенок будет не против.
– В самом деле? Сегодня?
– Да, – сказал он, кивая.
Сердце у меня заколотилось от радости и от страха. Я впервые увижу свою дочь. Вдруг мне захотелось, чтобы здесь был Итон.
– Тогда давайте приступим, – сказал мистер Мур. – Вы согласны?
Я кивнула.
– Тогда зайдите за ширму, разденьтесь ниже пояса и ложитесь на стол. Сейчас я вернусь вместе с Беатрис.
Я снова кивнула и пошла раздеваться. Стянула юбку и пожалела, что перед походом к врачу не сделала себе депиляцию в области бикини. У холеного мистера Мура останется обо мне не слишком хорошее впечатление. Но когда я залезла на стол, аккуратно обернувшись бумажным полотенцем, то уверила себя, что видал он и похуже. Вскоре вернулись Беатрис и мистер Мур; он постучал по перегородке, которая отделяла лабораторию от кабинета.
– Вы готовы? – спросил он.
– Готова, – ответила я.
Мистер Мур улыбнулся и угнездился на маленьком табурете рядом со мной, а внушительная Беатрис встала у него за спиной.
– Тогда начнем, Дарси, – сказал мистер Мур. – Пожалуйста, подвиньтесь ближе ко мне и раздвиньте ноги. Я исследую шейку матки. Будет слегка неприятно.
Он надел прозрачные перчатки и двумя пальцами произвел соответствующие манипуляции. Я вздрогнула, а врач пробормотал:
– Шейка матки закрыта. Превосходно.
Он снял перчатки, бросил их в маленький пустой тазик и выдавил немножко геля мне на живот.
– Прошу прощения, гель прохладный.
– Ничего, – сказала я. Мне было приятно, что он такой заботливый.
Мистер Мур провел зондом по моему животу, и на экране возникло мутное черно-белое изображение. Сначала оно было похоже на чернильное пятно вроде тех, что психологи показывают пациентам, но потом я различила головку и ручку.
– Господи! – воскликнула я. – Она сосет пальчик!
– Да, – согласился мистер Мур, а Беатрис улыбнулась.
Я сказала, что в жизни не видела ничего более чудесного.
– Она прекрасна. Правда?
Мистер Мур покачал головой в знак согласия.
– Замечательно. Замечательно, – пробормотал он. Потом покосился на экран и осторожноповел зондом вдоль живота. Картинка на секунду исчезла, а потом появилась снова.
– Что? – спросила я. – Что вы видите? Это девочка, ведь правда?
– Секундочку… Нужно взглянуть поближе. Тогда мне удастся все как следует измерить.
– Что вам нужно измерить? – спросила я.
– Головку, брюшной отдел, грудную клетку. Тогда можно будет исследовать различные органы. Мозг, область сердца и все остальное.
До меня вдруг впервые дошло, что с моей дочерью может быть что-нибудь не так. Почему я раньше об этом не думала? Я раскаялась в каждом глотке вина, который выпила, в каждой чашке кофе, от которого не смогла отказаться утром. Какой еще вред ей принесло мое легкомыслие? Я беспокойно смотрела то на экран, то на мистера Мура. Он скрупулезно исследовал моего ребенка со всех сторон, называя цифры, которые Беатрис заносила в карточку.
– Все нормально? – спрашивала я каждый раз.
– Да. Да. Все в абсолютнейшем порядке.
В ту минуту это были самые приятные слова в мире. Ничего страшного, если моя дочь не будет такой же красавицей, как я. Ничего, если она окажется самой обыкновенной девочкой. Я хотела только, чтобы она была здорова.
– Итак, вы готовы узнать великую новость? – спросил мистер Мур.
– Знаю, у меня дочка, – сказала я. – Я ни минуты не сомневалась, но мне очень хочется услышать от вас подтверждение, чтобы можно было наконец, покупать розовые вещи.
Мистер Мур засмеялся и сказал:
– Боюсь, что в вашем случае розовый цвет окажется не самым лучшим выбором.
– Что? – спросила я, вытягиваясь, чтобы увидеть экран. – Это не девочка?
– Нет. Не девочка, – сказал он с гордой улыбкой человека, который полагает, что мальчик – это всегда оптимальный вариант.
– У меня мальчик? Вы уверены?
– Да. Я уверен. У вас мальчик, – сказал мистер Мур, указывая одной рукой на экран, а другой держа зонд. – И еще один мальчик.
Он лучезарно улыбнулся, дожидаясь моей реакции.
Мне стало дурно, когда до меня дошел, наконец, смысл этих слов, враз наполнившихся новым, ужасным значением: двойня. Я с трудом выговорила:
– Двое?
– Да. У вас два мальчика. – Мистер Мур расплылся в широчайшей улыбке. – Мои поздравления!
– Это ошибка. Посмотрите еще раз, – сказала я. Конечно, он ошибся. В моей семье никогда не было двойняшек. Я не принимала никаких лекарств. Я не хочу двойню. И уж тем более двух мальчиков!
Мистер Мур и Беатрис обменялись понимающими взглядами и снова сдержанно заулыбались. Тогда мне показалось, что они просто испытывают мое терпение. Разыгрывают довольно жестоким образом. Это забавно – сказать незамужней американке, что у нее двойня. Очень смешно. Итон предупреждал, что у англичан своеобразное чувство юмора.
– Вы ведь шутите, правда? – спросила я, леденея.
– Нет, – ответил мистер Мур. – Я абсолютно серьезен. У вас два мальчика. Поздравляю, Дарси!
Я села, полотенце соскользнуло с меня и упало на пол.
– Но мне так хотелось девочку. Одну. А не двух мальчишек, – сокрушалась я, ничуть не заботясь о том, что ниже пояса я совершенно голая.
– Ну… Такие вещи по заказу не происходят, – с усмешкой сказал мистер Мур, наклонился за полотенцем и подал его мне.
Я уставилась на него. Честное слово, сейчас мне очень трудно было оценить его шутку. И меньше всего хотелось радоваться.
– Вы точно не ошиблись? – в отчаянии спросила я. – Ведь такое бывает.
Мистер Мур сказал, что он полностью уверен: у меня двойня. Он объяснил, что иногда по ошибке мальчиков принимают за девочек, но наоборот случается крайне редко.
– Значит, вы уверены на все сто? С потрясающим терпением он показал мне на экран. Два сердца. Две головы. И два пениса.
Я начала плакать. Очаровательные розовые картинки рассеялись, и вместо них меня посетили ужасные воспоминания о моем младшем братце Джереми. Он издавал бесконечные противные звуки, похожие на рев бульдозера, и пускал слюни. Теперь все это повторится. Просто невероятно!
Увидев, что я в отчаянии, мистер Мур принялся меня утешать и говорить о том, что такую новость, как близнецы, редко встречают с энтузиазмом. Я кое-как справилась с рыданиями.
– Да уж…
– К этому нужно привыкнуть, – сказал он.
– Два мальчика? – снова спросила я.
– Два мальчика. Близнецы.
– Господи, как это могло случиться?
Мистер Мур понял меня буквально и прочел краткую лекцию по биологии, указывая на экран и объясняя, что у моих детей одна плацента на двоих.
– Это так называемые однояйцовые близнецы, – сказал он. – Это значит, что ваша оплодотворенная яйцеклетка разделилась – где-то между четвертым и седьмым днями после зачатия.
– Черт, – прошептала я.
Он нажал кнопочку и сказал, что сейчас все мне покажет подробно. И снова повел зондом, выхватывая разные участки. Потом дал мне два снимка – на одном был ребенок № 1, на другом – ребенок № 2. Я неохотно их взяла. Мистер Мур спросил, не хочу ли я, после того как оденусь, выпить успокоения ради, чашечку чая с Беатрис. Та шагнула к столу и улыбнулась, глядя на меня сверху вниз.
– Нет. Нет, спасибо. Мне надо идти, – сказала я, вставая, и принялась быстро одеваться.
Мистер Мур попытался вернуть меня обратно на стол и продолжить объяснения, но мне просто необходимо было оттуда вырваться – почему-то мне казалось, что именно его викторианская импозантность стала причиной того, что моя девочка превратилась в мальчика, да еще и раздвоилась. А если я сбегу, то, может быть, все исправится. Надо пройти исследование еще раз. Конечно, в Лондоне найдется хороший специалист американец. Человек, которого называют «доктор», а не «мистер».
– Прошу прощения, мистер Мур, – пробормотала я. – Но мне надо идти.
Мистер Мур наблюдал за мной и, когда я, взяв сумочку, направилась к двери, сказал, что пришлет мне счет. И я зашагала по Харлей-стрит; лондонский дождичек пробирал до костей, а ужасающие новости просто добивали меня.
Я брела через весь город, не в силах справиться с изумлением, и в моем мозгу стучало слово «двойня». Я дошла до Бонд-стрит, пересекла Найтсбридж. Шла до тех пор, пока не заныла спина, пока не замерзли руки и пальцы ног. Я не заходила в магазины, пусть даже витрины были невероятно соблазнительны. Не останавливалась, если не считать тех нескольких минут, в течение которых я пережидала усилившийся дождь. Мне показалось, что я обрету покой в любимом кафе. Но ни оранжево-лиловый декор, ни горячий шоколад с булочкой, которую я жадно проглотила, не помогли. Как мне жить с близнецами – или хотя бы как их различать? Это казалось просто невозможным.
Около трех часов пополудни, когда стало темнеть, я добралась до дома, замерзшая и расстроенная.
– Дарси, это ты? – крикнул Итон из спальни.
– Да, – ответила я, снимая жакет и сбрасывая сапоги.
– Иди сюда!
Я прошла по коридору и открыла дверь. Итон валялся на постели, у него на груди лежала раскрытая книга. Лампочка рядом с кроватью излучала мягкий, не яркий свет, озаряя его золотистые волосы, так что получалось что-то вроде нимба.
– Можно присесть? Я промокла, – сказала я.
– Конечно, садись.
Я села у него в ногах, растерла себе ступни и вздрогнула.
– Ты не простыла? – спросил он.
– Вроде того. Ходила пешком целый день, – жалобно сказала я. – И забыла дома зонтик.
– Да, это не та вещь, которую в Лондоне стоит забывать дома.
– Ты не поверишь, что со мной сегодня случилось…
– Тебя ограбили? – спросил он, выбивая пальцами дробь на корешке книги.
– Нет. Хуже. Итон хихикнул.
– Кто-то стащил твою новую сумочку?
– Это не смешно… – Голос у меня дрогнул.
Его улыбка увяла; он закрыл книгу и бросил на кровать рядом с собой.
– Что случилось?
– Утром я пошла к врачу…
Он сел, на его лице появилось озабоченное выражение.
– С ребенком все в порядке?
Я подтянула колени к груди, уперевшись в них подбородком.
– Все в порядке… с детьми. У Итона округлились глаза.
– С детьми?
Я кивнула.
– Двойня?
– Да. Двойня. Мальчики.
Итон несколько секунд смотрел на меня.
– Ты шутишь?
– Что, похоже?
Углы рта у него дрогнули, как будто он изо всех сил сдерживал смех.
– Ничего смешного, Итон… И пожалуйста, не говори, что так мне и надо. Поверь, я уже поняла, что это кара Божья. Может быть, за мое фривольное поведение на Манхэттене. Или за то, что я слишком много бегала по магазинам, – сказала я. – Смеялась над другими. Спала с Маркусом за спиной у Декстера. Господь обратил на меня суровый взгляд и сделал из одного эмбриона два… У меня два одинаковых мальчика.
Я начала плакать. До меня только сейчас стало доходить по-настоящему. Двойня. Двойня!
– Дарси, прекрати. Я не собирался ничего такого говорить.
– Тогда почему ты улыбаешься?
– Улыбаюсь, потому что… рад.
– Рад, что мне так плохо?
– Нет, Дарси. Я рад за тебя. Ребенок – это благословение Божье. А тебе повезло вдвойне. Два малыша! Это же маленькое чудо. Вовсе не кара.
Он говорил очень убедительно, а выражение его лица не оставляло никаких сомнений.
– Ты так думаешь?
– Уверен. Это чудесно.
– Но как же, я смогу…
– Сможешь.
– Сомневаюсь.
– Конечно, сможешь. А теперь почему бы тебе не принять душ и не переодеться в сухую пижаму, пока я буду готовить ужин?
– Спасибо, Итон, – сказала я и окончательно успокоилась, даже не успев еще снять сырую одежду.
Итон всегда умел заботиться о других, и это мне в нем нравилось больше всего. Он был похож на Рейчел. Я вспомнила о том, сколько раз она приносила мне фисташки, когда я нуждалась в утешении. Рейчел знала, что фисташки – мое любимое лакомство, но вся прелесть состояла в том, что она играла роль щелкунчика, протягивая мне орешек за орешком. От этого они казались еще вкуснее. Когда Итон предложил мне ужин, я снова вспомнила о тех прекрасных днях.
– Иди в душ и подумай там, как ты назовешь мальчиков. По-моему, Уэйн и Дуэйн будет в самый раз. Что скажешь?
Я хихикнула:
– Уэйн и Дуэйн Роны… Мне нравится.
Вечером мы с Итоном съели приготовленную им тушеную говядину и долго-долго сидели, разглядывая прелестные, абсолютно идентичные профили моих мальчишек на рентгеновских снимках, а потом отправились спать.
– Неужели ты еще не проводил ночь с Сондриной? – спросила я, ныряя под одеяло.
Итон выключил свет, лег рядом и сказал:
– У нас пока что все не так серьезно.
Это «пока что» меня слегка задело, но я сказала:
– Понятно. – И замолчала.
После долгой паузы Итон шепнул:
– Еще раз поздравляю, Дарси! Двойня! Потрясающе!
– Спасибо, Итон, – сказала я и снова почувствовала легкий толчок одного из своих мальчишек.
– Тебе лучше?
– Наверное. Немного, – ответила я. Я все еще не готова была плясать от радости, но по крайней мере двойня уже не казалась мне проклятием или Божьей карой. – Спасибо, что так к этому отнесся.
– Я действительно рад.
Я улыбнулась и, сунув ногу под одеяло, отыскала его холодную пятку.
– Люблю тебя, Итон.
И затаила дыхание, испугавшись, что сказала лишнее, пусть даже исчезновение словечка «я» всегда делает эту фразу более сдержанной. Мне бы не хотелось, чтоб он подумал, будто я желаю большего, нежели дружба.
– Я тебя тоже люблю, Дарси, – сказал Итон, потирая своей ногой мою.
Я улыбнулась в темноте, окончательно забыла о своих тревогах и провалилась в глубокий, безмятежный сон.
24
На следующее утро меня разбудил новый приступ страха. Как, ради всего святого, я буду управляться с двойней? Позволит ли нам Итон жить у него? Как поместятся в моей крошечной комнате две кроватки? Что, если я не сумею найти работу? У меня осталось меньше двух тысяч долларов – этого с трудом хватит на то, чтобы покрыть расходы на врача, не говоря уже о том, что надо покупать детские вещи, еду и платить за жилье. Я приказала себе успокоиться, сосредоточилась на своем списке и решила не пытаться сделать все за один день.
До конца недели я была занята поисками работы. Никаких ограничений. Я старательно изучала все вакансии, вплоть до самых низкооплачиваемых должностей. Просматривала газеты, звонила, ходила на собеседования. Но безуспешно – нашла лишь несколько малоутешительных вариантов, и вдобавок у меня, как у приезжей, везде возникали трудности с получением разрешения на работу. А еще хуже было то, что, как я узнала, все работающие женщины в Англии имеют право на двадцати шести недельный декретный отпуск. Не слишком оптимистично. Кто захочет взять сотрудницу на втором триместре беременности, зная, что скоро придется отпустить ее на шесть месяцев? Я начала бояться, что придется вернуться в Нью-Йорк. К старой работе и старой жизни. Этого мне хотелось меньше всего.
Вечером в субботу я, совершенно измученная и подавленная, начала собираться на вечеринку к Мег, чтобы хоть на несколько часов забыть о своих бедах. Я долго примеряла недавно купленные вещи для беременных (это были полезные покупки в отличие от прежних нарядов, которые теперь невозможно было натянуть), прежде чем остановилась на простом черном платье. Я встала перед зеркалом и полюбовалась на то, как оно обтягивает живот и бедра, выставляя напоказ симпатичную выпуклость. Немного туши и блеска – ни к чему скрывать новоприобретенную красоту материнства под толстым слоем макияжа. Потом я надела черные туфли и бриллиантовые серьги, подарок Декса. В результате получилось более чем элегантно.
Итон вернулся, когда я уже собиралась уходить.
Он присвистнул, потом положил ладонь мне на живот и слегка погладил.
– Потрясающе выглядишь. Куда ты собралась?
Я напомнила, что приглашена на ужин.
– Помнишь, те девушки, с которыми я познакомилась в кафе на прошлой неделе?
– Ах да. Англичанки. Я просто потрясен, что тебя пригласили. Обычно здесь американцев не приглашают к себе домой, по крайней мере, если это не прощальная вечеринка.
Итон не в первый раз высказывался по поводу британской замкнутости – одной из немногих черт, которую он так не любил в англичанах.
– Я тоже очень рада, – сказала я. – Надеюсь, это будет что-то наподобие «Дневника Бриджит Джонс».
– Думаешь, там окажется куча неврастеничек, которые непрерывно курят и болтают о том, как сбросить вес или затащить шефа в постель?
– Вроде того, – рассмеялась я. – А ты что будешь делать вечером?
– А я не говорил? У меня ужин с Сондриной.
Я почувствовала легкий угол зависти, когда он смущенно взглянул на меня. Итон прекрасно помнил, что даже не упоминал об этом свидании. Если быть точной, он вообще не говорил о Сондрине с того самого дня, как мы повстречались в кафе.
– Нет, не говорил. – Я указала на пакет, который он принес. Там были бутылки. – И очевидно, у тебя есть планы на время после ужина?
Он сказал, что возможно, смотря как пройдет свидание.
– Тогда развлекайся. Мне пора. – Я решила не допытываться о подробностях.
Когда я направилась к двери, Итон спросил, не лучше ли взять такси.
– Нет. Доберусь на метро, – успокоила я его, доставая билет. – Если ты еще не заметил, я начала экономить.
– Уже довольно поздно для того, чтобы одной ехать на метро.
– По-моему, ты говорил, что вечером у вас в подземке безопасно.
– Да. Но… даже не знаю. Ты беременна. Возьми. – Он открыл бумажник, вынул несколько банкнот и попытался всучить мне.
– Итон, мне не нужны твои деньги. Прекрасно обойдусь своими. – По правде говоря, сегодня утром, когда я собиралась купить себе новый лифчик (у меня увеличилась грудь), выяснилось, что одна из моих кредиток заблокирована.
Он убрал деньги в кошелек.
– Ладно. Но пожалуйста, поезжай на такси.
– Хорошо, – ответила я. Меня тронула его забота. – Ты тоже будь поосторожнее. – Я подмигнула.
Итон не понял.
– Не забудь презерватив.
Он отмахнулся, как бы говоря: «Не сходи с ума, мы не собираемся спать в ближайшее время». Потом поцеловал меня в щечку на прощание, так что я ощутила запах его одеколона. Аромат был приятный, и меня вдруг охватила необъяснимая грусть. И тогда я напомнила себе, что в другом месте на вечеринке меня ждет рыжий Саймон.
Но когда я, взволнованная по поводу предстоящего вечера, села в такси, чтобы ехать к Мег, тоскливое чувство где-то в животе не пропало. Это была не зависть к Сондрине и Итону (как могло бы показаться), не тревога из-за того, что мне предстояло родить двойню. Я просто нервничала из-за вечеринки. Когда я выходила в свет в Нью-Йорке, то отродясь не волновалась, и теперь задумалась, почему сегодня вечером чувствую себя не так, как обычно. Может быть, потому, что у меня нет ни возлюбленного, ни жениха. Я вдруг поняла, что, когда у тебя кто-то есть, это очень успокаивает и прибавляет шарма. По иронии судьбы именно благодаря такому положению вещей у меня развилось определенное свободомыслие, которое, в свою очередь, всегда позволяло мне быть душой вечеринки и привлекать внимание всех имеющихся в наличии мужчин.
Но теперь у меня никого не было и я находилась не на Манхэттене или в Хэмптоне, где прекрасно знала каждый бар и клуб. Во всех этих местах можно было пропустить пару глоточков и оказаться не только самой красивой женщиной в компании (за одним только исключением, когда я сидела в «Лотосе» и туда вошла певица Гизела Бандхен), но еще и самой эффектной.
Сейчас все изменилось. Ни парня, ни идеальной фигуры, ни паров алкоголя в сознании, на которые потом можно все свалить. Так что я добралась до дома Мег изрядно встревоженная. Вылезла из такси, расплатилась с шофером, сунув деньги через окно (это мне нравилось больше, чем нью-йоркская практика – протягивать деньги через весь салон). Потом глубоко вздохнула, подошла к двери и позвонила.
– Привет, милая, я так рада тебя видеть, – улыбнулась Мег, распахивая дверь. Она поцеловала меня в щеку, и я с удовольствием заметила, что моя новая подруга тоже в черном. По крайней мере, я оделась подобающим образом.
– Очень приятно. Спасибо за приглашение, – сказала я, и мне стало легче.
Мег улыбнулась и представила меня своему мужу Йосси, очень худому, смуглому мужчине с необычным акцентом. Потом я узнала, что он родом из Израиля, но учился в Париже. Он взял мое пальто и предложил:
– Может быть, бокал шампанского?
Я положила руку на живот и вежливо отказалась.
– Немного минералки? – спросил он.
– Было бы замечательно, – сказала я.
Мег повела меня в гостиную, которая по размерам больше походила на торговый зал. Потолки были гораздо выше, чем мне обычно приходилось видеть в квартирах, по меньшей мере метров пять. В камине поблескивал огонь, отбрасывая мягкие отсветы на красивый восточный ковер, старинную мебель и стены, выкрашенные в романтичный темно-красный цвет. На полках, которые занимали одну стену комнаты от пола до потолка, стояли книги в вылинявших твердых переплетах. Было в этом нечто устрашающее, как будто мне предстояло сдавать экзамен по литературе.
Гости тоже меня несколько смутили. Они вовсе не были похожи на мою шумную нью-йоркскую компанию. Люди, сидевшие в комнате, по уровню культуры так разительно отличались от тех, кого я знала, что казались просто нереальными. Когда Йосси принес мне воду в хрустальном фужере, Мег поинтересовалась, как у меня с работой.
Я призналась:
– Пока никак. Но зато я побывала у врача.
Она мгновенно спросила:
– И ты знаешь пол ребенка?
– Да, – сказала я, подумав, что забыла подготовиться к этому вопросу.
– Это девочка?
– Нет. Мальчик, – ответила я, решив пока что не говорить, что у меня двойня. Одинокая женщина с одним ребенком – еще куда ни шло, отчасти даже в порядке вещей, но одинокая женщина с двумя детьми – это всегда пугает и наводит на нехорошие мысли. В общем, явно не та новость, которую стоит разглашать на светской вечеринке.
– Мальчик! Как замечательно, – сказала Мег. – Поздравляю.
Я улыбнулась, чувствуя легкий укол совести оттого, что не рассказала ей правду. Но тут она стала знакомить меня с остальными гостями. Швед Хенрик и его жена Сесилия, француженка, оба – виолончелисты. Туми, ювелир из Камеруна. Красавица Беата, родом из Праги, но выросшая в Шотландии; теперь проводит много времени в Африке, работая с больными СПИДом. Улли, здоровенный немец, коллега Йосси. Пожилой араб, чье имя звучало как сплошной набор согласных, так что я не сумела его понять даже после троекратного повторения. Двое коренных англичан – Шарлотта и ее муж Джон. И рыжий Саймон, у которого были миллион веснушек и невероятная огненная шевелюра. К моему великому облегчению, он предпочел мне Беату, которая, кстати, тоже была рыжей. В таких случаях всегда возникает вопрос, почему рыжие обычно ухаживают за себе подобными: то ли по взаимному сходству, то ли просто потому, что у них нет иного выбора, поскольку мало кто ими интересуется?
В любом случае я была белой вороной. Единственным человеком в этом тесном кругу, которому нечего было сказать по поводу политики, вокруг которой вертелись все разговоры. Я понятия не имела, преобладает на рынке Азии импорт или экспорт. Не представляла себе, каким образом терроризм влияет на курс акций и насколько реальна угроза сокращения числа «люксов» для путешествующих. Я ничего не знала о конфликте в Судане, в результате которого тысячи беженцев пересекли границу Нигерии. И о том, как соотносятся фунт и евро. И о шансах Франции на победу в следующем чемпионате мира по футболу. И о регби (что-то слышала о Кубке пяти наций). И о «Завтраке с Фростом» (должно быть, какая-нибудь книга). И я даже не представляла, что «бесстыдное заигрывание Тони Блэра с Америкой» так неприятно всему остальному миру.
Я подождала, не зайдет ли разговор о королевской семье, – это была единственная тема, которая была мне не совсем чужда. Но когда наконец, об этом заговорили, то не о гибели принцессы Дианы, и не о последнем любовном увлечении принца Уильяма, и не о Чарльзе и Камилле. Они рассуждали, всегда ли Англия будет монархией. По-моему, это вообще не тема для спора.
После двух часов подобных развлечений (в них участвовали все, кроме меня) мы приступили к трапезе. Гости много пили. Честно говоря, количество потребляемого алкоголя было единственным сходством между этим обществом и привычным для меня миром. Но в отличие от моих нью-йоркских компаний, которые за выпивкой глупели прямо на глазах, эти люди становились все академичнее. Даже Декс и Рейчел, когда им случалось выпить, никогда не говорили о столь неудобоваримых предметах. Мысли мои были далеко: я думала, чем сейчас заняты Итон и Сондрина.
А затем, ближе к концу обеда, приехал запоздалый гость. Я сидела спиной к двери, когда Мег сказала:
– Здравствуй, Джеффри, дорогой. Опять работал допоздна?
Я услышала, как Джеффри извиняется, объясняя, что у него был экстренный вызов и пришлось делать кесарево сечение. Тогда я обернулась и увидела своего единственного и неповторимого мистера Мура, который был неимоверно красив в своем твидовом пальто спортивного покроя, кашемировом свитере и серых брюках.
Я наблюдала за тем, как он здоровается с друзьями – жмет руки мужчинам и склоняется, чтобы поцеловать даме ручку. Потом его взгляд остановился на мне. Он весело посмотрел на меня и улыбнулся:
– Дарси. Правильно?
Шарлотта и Мег обменялись недоумевающими взглядами.
– Конечно! Я забыла, что вы уже встречались! – воскликнула Мег. – Дарси рассказала нам потрясающую новость.
Она, конечно, имела в виду одного мальчика.
Мистер Мур взглянул на меня, и я с ужасом поняла, что сейчас все всё узнают. Я хотела избежать разоблачения и сказать: «Да, мне сообщили, что у меня мальчик», но прежде чем я успела это сделать, мистер Мур выпалил:
– Да! Двойня! Просто великолепно!
Впервые за весь вечер в комнате воцарилось молчание. Все смотрели на меня. И вместо того чтобы использовать все выгоды своего положения и безгранично наслаждаться всеобщим вниманием, я почувствовала себя униженной, когда вынуждена была признаться:
– Да… На самом деле у меня двойня.
– Двойня! – раздался общий вопль за столом.
– О Боже. – Джеффри сел рядом со мной. Он выглядел испуганным. – Мег сказала: «…потрясающие новости». Я был уверен… Прошу прощения.
– Ничего страшного, – негромко сказала я, но мне очень захотелось исчезнуть, когда Мег встала и произнесла тост:
– За нашу новую американскую подругу и ее детей! Поздравляю, Дарси!
Стало быть, я не просто тупая американка, но вдобавок еще незамужняя врушка, будущая мать двоих детей. Я одарила компанию вымученной улыбкой и пробормотала, стараясь, чтобы в моем голосе звучали гордость и благодарность:
– Мистер Мур… Джеффри… так меня удивил на прошлой неделе, когда сказал, что у меня два мальчика… Наверное, я еще до сих пор как следует этого не осознала.
Я подождала, пока гости вернутся к прежним разговорам, – это заняло на удивление много времени, особенно если учесть, какой интерес они проявляли ко всяким возвышенным материям. Но даже когда наконец меня оставили в покое, неловкость не исчезла. Я говорила очень мало. В основном была занята тем, что пробовала всякие незнакомые кушанья – преимущественно это были восточные блюда. Джеффри, кажется, чувствовал себя столь же неуютно и в течение всего вечера старательно меня избегал. Если же он ко мне и обращался, то очень формально и неуклюже, что-нибудь вроде: «Как вам нравятся эти ножки ягненка с абрикосовым кускусом?»
И тем больше я удивилась, когда после ужина Джеффри предложил подвезти меня до дома. Я согласилась, полагая, что таким образом он просит прощения за то, что выдал меня. Но то, как Джеффри дотронулся рукой до моей спины, когда мы шли к его машине, намекало на нечто большее. И, несмотря на тот неприятный факт, что неделю назад его пальцы путешествовали по моим интимным местом, я почувствовала что-то вроде возбуждения, когда он открыл дверцу темно-зеленого «ягуара». В конце концов, это был самый подходящий для меня человек во всем Лондоне. Я подумала, что всегда могу найти себе нового врача.
Я опустилась на темное кожаное сиденье, заметив, что Джеффри бросил взгляд на мои лодыжки, прежде чем обойти машину и сесть рядом со мной. Он включил мотор и принялся выбираться с узкой парковки, а потом сказал:
– Мне очень жаль, что так вышло, Дарси. Прошу меня простить. С моей стороны это была невероятная бестактность. Я был уверен, что вы всем рассказали. Я был абсолютно уверен.
– Не беспокойтесь, мистер Мур, – сказала я, пуская пробный шар. Если он меня не поправит, значит, видит во мне всего лишь пациентку, которую ненароком обидел. Тогда можно не сомневаться, что эта поездка – просто акт милосердия.
Но он сказал:
– Джеффри. Пожалуйста, зовите меня Джеффри.
Он взглянул на меня своими миндалевидными карими глазами, которые были обрамлены густыми темными ресницами.
– Джеффри, – сказала я, слегка кокетничая. – Я вас прощаю.
Он посмотрел на меня, кивнул и ухмыльнулся. Потом, когда мы проехали примерно три квартала, спросил:
