Текст книги "Огонь из пепла (ЛП)"

Автор книги: Эмили Б. Мартин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– Да. Разные.

– Забавно, как два похожих внешне человека могут быть такими разными.

– Да, – я не хотела говорить ей, что, кроме черт их лиц, я не видела сходства между близнецами. Лицо Ро было открытым, легким, этого не было у Лиля. Темные янтарные глаза сверкали, когда Ро говорил, но были холодными и замкнутыми на лице его брата. И его движения были легкими и плавными, когда он шагал, жонглировал и кружил… один.

Я прижала ладонь к глазам.

«Перестань, – ругала я себя. – Прекрати, бесполезный луноголовый ребенок».

Из-за стен палатки слышался шум, я видела в щель на входе дома и магазины среди деревьев. Но это место отличалось от шумных городов, где мы побывали. Краски были приглушенными, здания – простыми. Люди двигались медленнее, у многих были схожие вещи, покрытые сажей и шляпы. В воздухе слабо пахло дымом. Несмотря на уставший вид города, берега были с яркими лентами. Люди ставили столы и тележки с едой на пристани, несколько музыкантов настраивали инструменты.

– Это последняя ночь Первого огня, – тихо сказала Джемма, выглядывая наружу. – Интересно, какая она?

Мы не поплыли дальше, Лиль вонзил шест и повернул нас. Мы попали в узкий ручеек, втиснулись между берегов. Мох задевал палатку, камыши шуршали о борта. Когда я задумалась, далеко ли еще, мы остановились.

– Чисто, – сказал Ро.

Мы с Джеммой вылезли и увидели старый двухэтажный дом, почти скрытый магнолией. Когда-то он впечатлял, но теперь все было заброшенным. Не так, как в Спейдфуте, но верхние окна были в паутине, нескольких ставен не хватало.

– Это будет не лучшая ночь путешествия, – сказал Ро, привязывая лодку, хотя она была на песке. – Дядя Грис не самый аккуратный, и никто не остался помогать ему. Но он – наш старый друг, и он вряд ли вспомнит наши имена завтра утром.

Путь к дому был без части камней, доски скрипели под нашими ногами всю дорогу к двери. Ро смахнул паутину и постучал. Они с Лилем все еще не смотрели друг на друга.

Дверь заскрипела на петлях, старое лицо в морщинах появилось в трещине, глаза скрывались за толстыми очками.

– Привет, дядя Грис, – сказал Ро. – Думаю, Рыбьеглаз сообщил, что мы прибудем?

– Робидью! – он открыл дверь шире и обнял тощими руками Ро. – О, мальчик, какая радость… мне говорили, что ты мертв!

– Но я жив, как и прежде, – сказал ему Ро, похлопывая по плечу. – Мы привели важных гостей. Надеюсь, пара комнат у тебя найдется?

– Всем твоим друзьям тут рады, Робидью, – сказал Грис, протирая глаза серым платком. – Заходите, давайте.

Мы прошли в дверь. Он посмотрел на меня, моргая, как сова, я прошла мимо него в прихожую.

– Великий огонь и дым! – он убрал с моего лица обгоревшие пряди. – Что они сделали с твоими волосами?

Я отпрянула от него как можно вежливее.

– Это было случайно.

– Как ужасно, – с сочувствием сказал он, словно печальнее события не найти. Он похлопал по моей руке. – Может, мы найдем тебе шляпу.

Чтобы не показывать смятение, я оглядела комнату. Там была лестница, гобелены на стенах выглядели так, словно их не отряхивали десятки лет. Лестница была заставлена книгами и свитками, и оставалась только узкая тропа посередине.

– Нам придется, возможно, задержаться на пару дней, дядя Грис, – сказал Ро. Он прошел мимо Лиля, тот хмурился сильнее обычного. – Мы ждем, когда сообщат, какой путь безопасен. Ты ничего тут не слышал? Про похищенную королеву и награду за ее возвращение?

– Ничего, мальчик. Тут вы в безопасности, – Грис закрыл дверь и пошел впереди нас. Он остановился у лестницы. – Вы простите… – начал он, склонившись на столбик.

– Мы отведем дам наверх, – сказал Ро. – Не переживай. Какие комнаты готовы?

– Думаю, Сесилия открыла две южные и угловую комнаты.

– Идеально, – он поманил нас. – Леди.

Мы поднялись за ним, ступеньки и столбики скрипели под нами. На площадке был выцветший лиловый ковер, потершийся посередине. Но лампы на стенах были без пыли, три двери были открыты, и солнце падало оттуда.

– Ваш дядя живет здесь один? – спросила я, мы с Джеммой прошли за Ро к первой двери.

– К нему кто-то приходит из города дважды в неделю, чтобы убрать и приготовить ему еды, – сказал он, заглядывая в первую комнату. – Но да, он живет в большом доме один. Он не может подняться по лестнице, гостиная стала его спальней, – он указал на комнату. – Королева Джемма, возьмете эту комнату? Тут хороший письменный стол.

– Спасибо, – прошептала она, пройдя в комнату мимо него. Лиль прошел за нами с ее сундуком и ключами.

– Кем он работал? – спросила я, идя за Ро в другую комнату. – Как получил такой хороший дом?

– Наша семья управляла литьем стали до вторжения Алькоро, – сказал он. – Ручей Темпер был одним из последних городов с заводами, которые захватили алькоранцы, потому что этот город далеко. Они прибыли спустя тринадцать лет. Люди уже не боролись, ведь главные города были во власти Алькоро, голосование было сломлено. Алькоранцы держали дядю рабочим, но они сместили бабушку с должности управляющей. Мама забрала бы завод, когда выросла бы, но вместо этого хранила книги, – он прислонился к двери, выглядя уставшим. – Наша семья распалась за годы. Теперь дядя Грис – единственный Робидью в ручье Темпер.

– Грис был братом вашей мамы?

– Да, – он подвинулся, пропуская Лиля с моим сундуком. Он опустил его с шумом и пропал в коридоре. Ро устало потирал лицо. – Меня назвали в честь него Теофилием Грисом, раньше Робидью.

Я замерла на миг, глядя на него. Он вяло улыбнулся, даже это выражение было теплым и невинным, несмотря на вес его слов. Я замешкалась, а потом пошла к своему сундуку. Я открыла его и вытащила швейный набор, каким делала воротники Джемме.

– Тебе что-то нужно? – спросил он. – Тут условия скромнее.

– Да, – сказала я, выпрямившись. Я вытащила из набора ножницы и протянула ему. – Обрежь мне волосы.

Он вскинул брови.

– Не уверен, что смогу…

– Это не сложно, – твердо сказала я. – Я стригла волосы братьев три года. Если можешь крутить огонь, то и волосы обрезать сможешь, – я протянула ножницы. – Мне надоели слова людей о них.

Он медленно отошел от порога.

– Какой длины ты хочешь?

– Чтобы не было обгоревших. Ровные, – я вложила ножницы в его руку и прошла к столику и села перед зеркалом, но быстро развернулась, чтобы не видеть отражение. Я не хотела смотреть.

Он неспешно подошел. Я сжала прядь волос пальцами и подняла.

– Режь вертикально, – сказала я, показав. – Не криво. И не начинай сразу с коротких. Подравнять всегда успеешь.

– Уверена, королева Мона? – он коснулся моих волос и убрал руку. – У тебя много хороших волос, будет обидно…

Я взяла гребешок со столика и вручила ему.

– Да. Я уверена.

Он взял гребешок и убрал ножницы. Он осторожно расчесывал мои волосы.

– Ты их хоть раз стригла коротко?

– Никогда, – я разгладила юбку на коленях. – Я слышала, так делают в некоторых частях Самны. Может, начну моду.

– Ты могла бы.

Наступила тишина, он расчесывал мои волосы. Его пальцы задели мою шею… о, я и не думала, что буду ощущать, когда он так близко и трогает мои волосы. Я впилась в юбку, чтобы не дать глазам закрыться от удовольствия.

Я кашлянула, чтобы прояснить голову.

– Лиль сказал кое-что, что меня смутило.

Он расчесал еще одну длинную прядь волос.

– Главное сменить тему, пока он не начал углубляться в жаргон.

– Не про поджигатели, – сказала я. – Я спросила его про работу на заводе, – вопросов было слишком много, чтобы думать, приятны ли они ему. И я уже с ним поделилась кошмарами своей жизни. – Он сказал, что не работал там. Но ты явно говорил, что твой брат работал у печи.

Его рука на секунду замерла, а потом продолжила расчесывать.

– Я работал, да?

– Что он имел в виду, Ро? Что ты имел в виду?

Он долго молчал. Я не знала, собирается ли он с мыслями или не собирается отвечать. Он разгладил волосы за моими плечами, отложил гребешок и взял ножницы.

– Короткие, значит?

– Короткие, – сказала я.

Без предупреждения его пальцы оказались в моих волосах, он подхватил их ладонью.

– У тебя красивые волосы, – сказал он.

Я сглотнула, жар растекся по телу.

– Спасибо.

Он поднял ножницы и раскрыл их рядом с прядью.

– Мы с Лилем не всегда были близнецами.

Ножницы медленно сомкнулись. Волна жара стала льдом, но не от пряди золотых волос, упавшей на пол.

– О чем ты?

– Мы были тройняшками, – сказал он, обрезая еще одну прядь. – Родились друг за другом у Зелины Робидью в жутко жаркий летний день. Грис рассказал бы, если бы мог вспомнить. У нее был большой живот, а роды – ранние, и многие думали, что у нее близнецы, а потом после Лиля родился третий. Элои.

Он сомкнул ножницы. Прядь упала на пол.

– Работа на заводе не лучшая, но многим землям хватало, чтобы покрыть расходы. И хорошо, когда старшие дети могут работать, пока родители растят малышей. У нас такой роскоши не было – три мальчика одного возраста, им нужно было в три раза больше еды, одежды и заботы. А работал один отец. Пока в нем что-то не разорвалось, и он не решил уйти, а не заботиться о трех малышах.

Он отрезал еще.

– Тетя и дядя Грис помогали, как могли, но даже их сбережениями, спрятанными до прихода алькоранцев, они не были богатыми, им нужно было заботиться и о моей бабушке. Но детство как-то миновало, хотя я сбился со счета, сколько работ сменила мама, чтобы заработать деньги, – он вздохнул. – Воплощение человечности. Ты слышала, сколько женщин выживают, когда рожают тройню?

– Нет, – сказала я. Я не знала, были ли женщины, пережившие двойню.

– И я. Она была сильной. И бесстрашной, почти как ты.

Я приподняла брови, но он не мог увидеть.

– Забавно, – продолжил он, убирая волосы с моей шеи. – Когда внешность схожа, люди путают. Для меня и Элои так и было. Мы были близнецами, которые всегда баловались, но нас прощали за очарование. Он был моим лучшим другом. Лиль был в стороне. Пока мы с Элои бегали за курицами и рыбой в реке, Лиль закрывался в доме с книгами. Мы не понимали его, да и не хотели. Он не был веселым, он всегда хмурился, особенно, когда мы дразнили его, мешая читать. А потом мы пошли в школу, и стало ясно, что мы с Элои были на уровне других детей, а Лиль – впереди всех, даже учителя. Мама увидела шанс спасти хоть одного от завода, наскребла медяков, где могла, мы продали ее гитару, лучшие платья, все ненужное. Как только нам исполнилось десять, она отправила Лиля учиться к алькоранцу в Беллемеру. Он мог учиться и в Лилу, но мы не могли это оплатить. А мы с Элои, как ожидалось, пошли на завод.

Он взмахнул ножницами у моей головы.

– Это не так и важно. Лиль ушел. И все, что можно было, отдавалось на его обучение. И когда я говорил, что брат был лучше меня в этом, я говорил об Элои. Это… вырвалось. Но это правда, он всегда был крепче меня. Я презирал Лиля за то, что он ушел от завода, не страдал каждый день, как я ради денег для него. Я не унаследовал твердости характера мамы, если не заметила. Наверное, пошел в отца. В то время я начал крутить пои. Мне нужно было отвлечься, чтобы не убежать, как он.

Он отрезал еще немного, провел пальцами по моим волосам. Я ощущала, как воздух щекочет мою обнаженную шею.

– При работе у печи вопрос не в том, убьет ли тебя работа. Вопрос: когда она это сделает. Везучие погибали сразу. Ужасно, представь, несколько дюжин детей бегает среди раскаленного железа. Лишь вопрос времени, когда что-то взорвется или кто-то сгорит. Невезучие страдают всю жизнь от проблем с легкими и ожогов, пока их тело не сдается. Я решил, что не хочу такого. Это было эгоистично, другой надежной и неплохо оплачиваемой работы в Темпере не было. Но я хотел уйти с завода. И стал гонцом, как и говорил.

Он замолк, расчесывая оставшиеся пряди волос. Он коснулся моей шеи сзади, у основания черепа.

– У тебя тут веснушки, знала?

– Нет.

– Похоже на перевернутую С, – он провел пальцами по месту и раскрыл ножницы. – Наверное, у этого есть глубокое значение.

– Возможно, – тихо сказала я.

Он отрезал еще прядь волос.

– Элои и дальше работал на заводе, – сказал он. – Начал у печей, но его переставили на домну, когда рабочий задохнулся и умер от ядовитого газа, вылетевшего из печи. Так все при алькоранцах. Они просто двигают людей на свободные места. Как только печь растопят, она работает месяцами. Они закрываются по расписанию. Некоторые предпочитают закрывать их как можно чаще.

Он пригладил мои волосы.

– Алькоранец на нашем заводе был знаменит производительностью. Два десятка лет он был во главе, и печь ни разу не закрывали. За двадцать лет. О, он был в ужасе, когда облицовку печи нужно было заменить, но это означало, что горны будут работать сильнее. Даже во время Первого огня редких отпускали с работы. Ничто не останавливали. Никто не уходил. И, если кто-то не знал, как работает печь, они быстро учились.

Он снова замолчал, ножницы замерли у моей головы. Он осторожно отрезал обгоревшие пряди. Когда он заговорил снова, его голос был сдавлен.

– На башне завода есть гадкий колокол. Все его терпеть не могут, потому что он звенит, когда происходил несчастный случай. Так его называли. Я всегда не понимал, почему именно так мягко, – он взмахнул ножницами. – Прости. В общем, колокол сообщает рабочим о смене, но и оповещает Темпер о чьей-то гибели или травме.

Он резал уже быстрее.

– Глупая вещь. Одно дело, когда кого-то убивает взрывом в печи или обломком – это часть непредсказуемости печей. Но некоторые… вещи не должны происходить. Не должны, – он замолк. – Знаешь о домнах, леди королева?

– Они похожи на кричный горн? – я бывала в кузнице Люмена до вторжения Алькоро. Они изменили место во время оккупации, ведь им нужно было железо в Сиприяне. Недавно я была с Мэй у горнов Сильвервуда, оттуда нам пока и поставляли железо. Их были на углях, ведь дерево пускать на топливо они не хотели. Я покраснела, вспомнив маленькие очаги и скрипучие мехи. Конечно, в Сиприяне это было куда крупнее, чем у лесного народа.

– Похожи, – сказал он раньше, чем я исправила вопрос. – Концепт и механизм похожи, но больше. Мехи больше, обычно сразу две штуки, их питает водное колесо. Больше жаровни, жарче пламя. Больше результата. Они годами разрастались под властью алькоранцев, смешивали известняк и руду, чтобы найти идеальный баланс производства и качества. Больше железа, стали, быстрее производить. А потом кто-то из людей каньона понял, что можно заряжать баллисты железом, а не только стержнями, чтобы разрушение было сильнее. В тот год заказов было очень много, им нужно было повысить скорость. Не за счет больших железных стержней, чтобы бить ими по стали. А маленькими шарами железа. Того размера, что подошел бы кричному горну, а уж точно не домне. Знаешь, почему?

– Нет.

– Потому что домну нужно выключить, – сказал он, проводя пальцами по моим волосам, чтобы убрать длинную прядь. – Большие мехи должны перестать качать воздух, и печь должна остыть, чтобы рабочий мог протянуть руку и залить раскаленное железо в заготовки. Это большая трата энергии, жара, водной силы. Но им нужен был результат, и они это сделали. И какому же заводу повезло? Тому, что меньше и дальше всех. Они не пострадали бы, если бы Темпер остался на пару дней без результата.

Его ладони двигались все быстрее.

– В тот раз было необычно. Никто не слышал, что это происходит, потому что никто не лезет к печи близко, пока она горит. Но Элои поручили разлить железо в формы, но тут алькоранец во главе приказал включить печи.

Мои пальцы прижались к губам.

– Ох…

– Зажарился, – мрачно сказал он. – Как сосиска на палке. Одежда сгорела. Чертов черпак слился с костями ладони.

– Как…

– Действительно, как? Управляющий заявлял, что проверил очаги, что звучал предупреждающий колокол. Даже если так было, на заводе полно другого шума – звон и грохот. Мехи так редко выключали, что Элои и не заметил бы предупреждающий звук. И если управляющий проверял очаги, то плохо. Нужно было спуститься. Узнать, не заливаются ли еще формы. Он мог выждать. Но у него было ограничено время, и когда оно вышло, он включил, не думая, что один из рабочих в середине печи.

Он кашлянул. Ножницы со скрипом раскрылись.

– Хуже всего то, – сказал он, – что кто-то должен был опознать тело. Что глупо, потому что там было нечего опознавать. Мама сделала это сама, меня не пустила. Я помню ее лицо, когда она вернулась домой… эта женщина родила трех детей сразу, вырастила нас, когда убежал ее муж. Она не была хрупкой. Но она не могла забыть вид моего обгоревшего брата.

Он вытянул правую руку, где на мизинце было толстое кольцо.

– Это огнесталь Элои. Только это не сгорело на нем. Мама принесла это домой с собой. Засечки на нем от ударов по кремню, но цвет…

Я смотрела на неровную поверхность. Он убрал руку из виду и обрезал последнюю длинную прядь без промедления. Он водил пальцами по моим волосам, отыскивал неровные пряди, подравнивал стрижку. Я закрыла глаза, борясь с желанием прижаться к его ладоням.

– Лилю пришлось вернуться, – сказал он. – Мы не могли оплачивать учебу без зарплаты Элои. Но Темпер был не местом для него. Он был слишком умным для того захолустья. Мама увезла нас в Лилу. Она думала, что Лиль найдет там подходящую работу, и не ошиблась. Он оказался тем, кого искала Ассамблея, чтобы повысить шансы изгнания Алькоро из страны. Я был бонусом, без полезных умений, но радовался, что покинул Темпер. Вот только я застрял с Лилем. Вместо Элои, лучшего друга, делившего со мной детство и неловкие годы после, я столкнулся с другим братом, который выглядел так же и иначе. Было сложно исцелиться, когда всегда хотел, чтобы брат был другим, а потом корил себя за такие мысли.

Он отошел, разглядывая, не пропустил ли пряди.

– Потому мы с Лилем терпеть друг друга не можем. Он знает, что я думаю, а я знаю, что он это знает. Он всегда злился, что не смог закончить обучение, хотя он поднялся выше, чем смог бы в пыльной библиотеке. Я всегда мучился, что он – не Элои. Но мы остались вместе, и я у него на хвосте, потому что люди считают, что мы неразлучны.

Он опустил ножницы на столик и провел ладонями по моим волосам.

– Вот и все. Это была история о том, какой я гнилой. А вот твоя стрижка.

Я медленно развернулась и посмотрела в зеркало. Золотые длинные пряди сменились короткой стрижкой, как у Арлена. Он оставил челку чуть длиннее, она прикрывала мой лоб и задевала брови. Обгоревшей части почти не было видно. Я провела рукой по волосам, воспринимая новые ощущения. Голова казалась легче.

Я посмотрела на Ро. Он прислонялся к стене у столика с руками в карманах.

– Может, тебе подравняют их в Сьере, – сказал он.

– Ты хорошо постарался, – сказала я. – Спасибо.

– Что думаешь?

Я посмотрела на отражение.

– Нужно время, чтобы привыкнуть. Я похожа на своего брата, – я провела рукой снова. – А ты как думаешь?

– Я думаю, что у тебя могла быть опоссум Мирабель на голове, но ты была бы прекрасна.

Я с трудом не дала себе опустить взгляд, краснея, я не понимала, когда волна жара перестанет меня обезоруживать. Я бесцельно пригладила ткань юбки в сотый раз, а потом посмотрела на него.

– Твой дядя, – сказала я. – Ты сказал, что для него вы с Лилем – один человек.

– Проницательная, – утомленно сказал он. – Он считает, что мы – Элои. Он звал всех нас Робидью. В детстве я думал, что это шутка, но, наверное, он не мог различить нас. Он был разбит, когда умер Элои, как и вся семья. Они, конечно, знали опасность завода, все эти жертвы. Мама проверила бы все, очистила бы печь, только потом бы включила. Она не рисковала бы людьми ради результата. Смерть Элои не была нужной. В этом и разница между теми, кто истекает кровью у печи, и теми, кто видит в мечи просто механизм, – он пожал плечом. – И теперь уже дядя забыл, что нас было трое.

– Мне жаль, – сказала я.

– Все не так плохо.

– Мне жаль за все это, – не сдавалась я. – За произошедшее, за то, как ты несешь в себе это. Я думаю, Ро, ты жесток к себе. Многие люди хранят горе и вину в себе. Редкие стараются преодолеть их.

Он поднял прядь моих волос, упавшую на столик, и погладил пальцами. Было странно видеть, как он гладит то, что пару минут назад было частью меня.

– Я работаю не так усердно, как должен.

– Ты крутишь пои по утрам, – сказала я. – Я тебя видела.

Его пальцы замерли.

– Да?

– Случайно сначала, – сказала я и теперь, черт возьми, краснела. – Но потом… мне нравится смотреть. Я такого никогда не видела, и это… не знаю, это очень успокаивает, – хватит болтать. Замолчи сейчас же. Скажи ему уйти, ложись спать. Возьми себя в руки.

Он выдохнул и прислонился к стене, улыбаясь почти с благодарностью.

– Ты могла бы выйти.

– Хотела, – сказала я, не успев закончить ругать себя. Слова повисли в воздухе, я смотрела, как его тело меняется с ними – грудь поднялась на резком вдохе, взгляд стал ярче. Я быстро вдохнула, но слова были сказаны. И я продолжила, пытаясь изменить их значение. – Но не хотела, чтобы ты остановился, чтобы решил, что выступаешь. Знаю, все время выступать сложно, – я хотела заправить прядь волос за ухо и вспомнила, что пряди нет. – Это помогает? Кручение? Потому ты это делаешь?

– О, я мог бы сочинить трактат, как это связывает меня со Светом, но это скорее повод уйти от Лиля, – в его голосе была различима печаль. – Мы лучше всего по отдельности, – он провел пальцами по пряди волос, как по шелку. Я подавила трепет.

Его пальцы замерли, я перевела взгляд на его глаза. Эта его открытость была не честной. Кто-то должен был научить его скрывать эмоции. Я видела, когда он принял решение, его поведение чуть изменилось. Он отодвинулся от стены. Он опустил прядь на столик.

– Идем на Первый огонь, – сказал он.

– Что? Сейчас?

– Да. Это последняя ночь. Это будет зрелище, Мона, фейерверки, жонглеры, танцы… музыка и невероятная еда.

– Я… – я посмотрела на него. Усталость его пропала, глаза горели сдержанным восторгом. – Не знаю, что… ты не устал?

– Я возьму пои, – уговаривал он. – Покручу для тебя. С радостью. Покажу тебе город, почту, где работал, дорогу в свой старый дом. Ты увидишь голосование, Мона. Я смогу проголосовать за сенатора Анслет.

– Разве не ты говорил о несоблюдении субординации пару дней назад?

– Она не приказывала мне это, да? Если Дечапмс так озабочена голосованием, то сенатору Анслет нужны все возможные голоса.

– Люди меня не узнают? Я выделяюсь, – я указала на свою бледную кожу.

– Они будут заняты. И вряд ли кто-то тебя активно ищет здесь. Ты слышала Гриса, здесь даже про Лилу не знаю. Даже если бы они слышали, для всех ты сбежала в Люмен, – он подошел к моему сундуку. – Ты можешь нарядиться в платье с длинными рукавами и в шляпу, что дали тебе Брасью. Ты смешаешься. И тут нет алькоранцев, нет сторожевых псов. Алькоранец только во главе завода, и он ненавидит Первый огонь, как и многие люди каньона. Он не будет рядом с деревней.

Он выпрямился, сжимая платье цвета баклажана с бусинами, расшитое золотом. Что-то отчаянное мелькало в его медовых глазах.

Я должна была отказаться, не пустить и его. Это был большой бессмысленный риск. Нам нужно было покрыть большое расстояние, и он активно греб весь день. Нам нужно было отдохнуть. Ничего хорошего из такой глупой идеи не вышло бы.

И я встала.

– Да, – сказала я. – Мне очень это нравится.

Он ослепительно улыбнулся.