355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Эльмира Нетесова » Забытые смертью » Текст книги (страница 13)
Забытые смертью
  • Текст добавлен: 31 октября 2016, 04:11

Текст книги "Забытые смертью"


Автор книги: Эльмира Нетесова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

И верно, с того дня я не переживал, много мне подали или мало. Что послал Господь, за то благодарил. Но спал всегда спокойно… И мое у меня никто не отнял.

– Что деньги? Они в жизни радостей не прибавят. Я в свое время получал немало. За каждый испытанный самолет, за всякую новую модель! А где эти деньги? Видел их? Да ни хрена! Для чего старался? А все наша мужичья простота! Она хуже глупости! – поддержал Никитин.

– Это точно! Посадим бабу себе на шею и радуемся, что нас самих Бог силой не обидел. Тянем лямку. А слабые, мать их в задницу, честное паразитское, еще и погоняют, жиреют на нашем горбу, – согласился Килька.

Пять лет в бригаде Никитина пролетели незаметно. Митенька окреп, возмужал, изменился и внешне, и внутренне. И если раньше он даже боялся думать о Нине, чтобы себя не терзать, то теперь воспринимал ее как сон с плохим пробуждением, как сказку со страшным окончанием, как экзамен на право считать себя мужчиной. И его он выдержал с достоинством.

Пять лет… Когда уезжал в Якутию, сомневался, приживется ли, справится ли он в тайге. Ведь там не выдерживали и покрепче его. Срывались, уходили. Им было куда и к кому вернуться. Для Митьки обратного хода не было.

Никто в бригаде за все пять лет не слышал от горбатого ни одной жалобы. Он всегда шутил, смеялся. А когда было совсем невмоготу, молчал, чтобы не добавить соль на тяжкое.

И только покусанная, пропотелая за ночь подушка знала, как трудно было сдержать стон. Как болел человек с непривычки, никто о том не узнал. Он и болел молча. Простывая или надорвавшись, не жаловался. Лишь Фелисада замечала. И помогала молча неприметно вылезти из хвори.

Да и что сложного – пересилить болезнь нищему? К простудам, голоду и неудобствам он привычен с детства. Трудным его не удивить. А потому не было с ним мороки бригаде.

Пять лет… Когда Митька уезжал в отпуск, вся бригада взгрустнула: его очень будет не хватать у костра.

– А кто он по нации, наш Митяй? – спросил как-то Леха у Никитина.

– Еврей…

– У них же обычно крепкие семьи, много родни. А этот, наш, почему один остался? – удивился Леха.

– Не он один. Все мы тут одинаковы, – ответил Никитин.

Митька ехал в отпуск и не строил никаких планов на предстоящие полгода. Он даже не знал, вернется ли в Якутию. Но работу в своем городе искать не мечтал.

– Москва! – услышал над самым ухом вздох соседа. И почувствовал, как самолет мягко приземлился на посадочную полосу.

И только тут понял он, что соскучился по своему городу.

К дому Митька подъехал на такси. Едва узнал свой район. Из забытой окраины он стал городом. Мимо его дома ехали автобусы, машины.

Митька огляделся. Многоэтажные дома подступили уже вплотную. Они были похожи на богатырей, готовых раздавить частные дома вместе с их садами и огородами.

Митька растерянно огляделся, вошел во двор. Старая яблоня, вся в цвету, словно улыбалась хозяину, протянув через забор ветви.

Митька заглянул в почтовый ящик. Ничего не ждал. Из интереса. И увидел письмо. Конверт пожелтел. Видно, долго провалялся в ящике. Обратный адрес написан неразборчиво. Сунул в карман, решив прочесть его дома.

Трудно, со стоном открылась дверь. И в лицо пахнуло сыростью, пылью, необжитым одиночеством забытого, осиротевшего дома.

Митька поставил в углу чемоданы. Закрыл дверь.

– Здравствуй! Вот я и вернулся! – сказал дому. И взгляд его остановился на маленькой иконе. И Митьке показалось, что Господь услышал и улыбнулся в ответ.

– Прости меня, Господи! – протер икону Митька. И до глубокой ночи приводил в порядок дом и двор.

Он забыл о письме. И вспомнил о нем, когда, помывшись, сел перекусить перед сном.

Митька вскрыл конверт. Ветхая бумажка выпала из него к ногам. Он поднял ее.

Пробежав строчки, отпечатанные на машинке, узнал, что его сестра умерла в монастыре вскоре после своего прибытия. Она не прожила и месяца. По ее просьбе Митьку известили о кончине.

Письмо пролежало в ящике пять лет…

Митьке не по себе стало. Впервые почувствовал себя одиноким, не нужным никому.

«Якутия? Бригада? Но и это не вечно. Придет время уходить из тайги. Кто-то раньше оставит бригаду, другие – позднее. Но в итоге все равно не вечны мы. А возвращаться к кому? Под бок к старости. И умереть, как Тоська, в одиночку. Ее хоть было кому похоронить. Не осталась неприкаянной. А случись что со мной? Кто вспомнит, кто придет, кто похоронит? Ни родни, ни детей. Не то что пожалеть, закопать будет некому. И на могилу никто не придет. Разве только нищие, узнав о смерти, разопьют в каком-нибудь подъезде бутылку по глотку. Или на кладбище приковыляют», – представил своих знакомых побирушек Митька, будто воочию.

– Спи, черт горбатый, чтоб тебе пусто было в штанах! Даже на поминки не оставил ничего. Удачу свою не подарил. За сраную комнатенку, как за хоромы, всякий месяц брал! У, жлоб! Сам небось в три горла жрал, а перед нами прибеднялся! Однако на тот свет с собой ничего не взял. И минуты жизни не выкупил у смерти. Так для чего жмотился, гад? – спросит Васька-козел.

– Не ругай, не то услышит. Придет ночью и задушит, – припугнет трусливый плешивый Трофим. Он всегда боялся говорить плохо о покойных.

Митька уже собирался лечь в постель, как вдруг услышал стук в дверь.

– Митька! Ты живой! А мы тебя пятый год за упокой поминаем, прости нас, грешных! – обнял горбуна старый нищий, живший неподалеку.

– С чего это вы раньше времени меня похоронили? Кому я здесь помешал живым?

– Да слухи всякие о тебе ходили. И не было долго. Я вот теперь свет в окнах дома увидел и пришел. А то все темно было, как в могиле. И даже жутко.

– Какие ж слухи ходят обо мне?

– Навроде повесился, когда жена от тебя ушла. Другие брехали, что ты с моста в реку сиганул, когда с театра выкинули. И расшибся насмерть. Клялись, что своими глазами видели, как тебя хоронили в дальнем углу кладбища. Даже без гроба. Ну, а в очередях наших тоже тебя не позабыли. Особо бабы. Трепались – вроде тебя жена прикончила ночью. Вместе с любовником. Потом все до нитки забрала из дома и смоталась неизвестно куда. А ее и поныне милиция разыскивает. Коли найдут, без суда расстреляют сучку! Ну и еще много всякого, чего и не припомнишь. Но слава Богу! Ты жив! Где был-то? Побирался?

– Нет! Да обо мне потом. Расскажи обо всех новостях. Я и впрямь целых пять лет дома не был, – попросил Митька бывшего собрата по паперти. Тот разомлел от внимания. Свои его давно не слушали. А человеку так хотелось общения.

– Подай закурить, – протянул ладонь и, выругав себя матом за въевшуюся привычку, перестал дрожать рукой и голосом, не попросил, потребовал курева. И, затянувшись дымом дорогой сигареты, заговорил: – А живем мы нынче смешней некуда. Раньше побирушками назывались, нищими. Теперь нас всех собачьим словом обозвали. Вроде одной кликухи на всю братию. Бомжами величают. По-заграничному. Навроде уже не побирушки, а лица без определенного места жительства и постоянной работы! Во, блядь! Как будто нам предлагали работу иль жилье! Попробуй сунь нос к властям за помощью! Вмиг за жопу и в зарешеченный конверт. За тунеядство! Нынче мы не можем побираться, где хотим. Мусора гоняют. Грозят пересажать. Да только и в тюряге нас кормить надо! А кому охота? Накладно! Вон взяли Козла в мусориловку! Он даже радовался, мол, горячего поем. А ему как вломили! Через два дня Богу душу отдал. Так что вовремя ты смылся! Теперь на нас облавы менты устраивают. Чтоб мы лицо города не позорили. Во, блядь! Городу перед нами не стыдно, что нам в нем места нет. А мы должны думать о лице его. С хрена ли эдакая блажь? Нет, ты вовремя смотался, что ни говори, – запихал в рот кусок колбасы и, прожевав, протянул трясущуюся ладонь: – Подайте. – Стукнул себя по лбу и потребовал: – Дай горло промочить.

Выпив, предложил Митеньке прийти на вокзал, где теперь ночуют большинство городских нищих, прикидываясь пассажирами в зале ожидания.

– Там ты все про всех узнаешь. Да и надо тебе живым показаться. Пусть порадуются мужики. Не то мне на слово не поверят. Приходи, порадуй, – просил, уходя. И горбун решил на следующий день навестить тех, с кем много лет, с самого детства, делил хлеб подаяния.

– Митька! Ну, присядь к нам! А мы уж и не верили, что придешь, не побрезгуешь! – предложили место в середине.

И только подвинулись ближе к нему, услышали за плечами:

– Вот они где скучковались, паскуды! Хватай их! – внезапно появились за спинами милиционеры. И, заламывая руки нищим, поволокли из зала ожидания вниз – в отделение милиции, подгоняя мужиков пинками, затрещинами, оплеухами. Не ушел и Митька. Его вбил в кабинет увесистым кулаком мордастый сержант.

– Попухла шобла! Гляньте, сколько хорьков выловили! Теплых взяли! – хвастался он лейтенанту.

– Не имеете права! Я в отпуске! – подал голос Митька.

– Кто там вякает? А ну успокойте его! – вяло приказал лейтенант.

Митьку втолкнули в камеру, вытряхнули из одежды и, подгоняя резиновой дубинкой, прогнали голого через коридор, забитый людьми. Там, втолкнув в тесную душевую, включили ледяную воду, бившую в Митьку со всех сторон упруго, больно. Он кричал, а милиция за дверью хохотала.

Через полчаса его выволокли из душевой, бросили в лицо одежду.

– Пшел вон, козел! – услышал над ухом насмешливый голос сержанта.

Митька оделся. Ощупал карманы. Ни часов, ни денег. Пошел к лейтенанту, потребовал свое.

Тот, едва услышав о пропаже, указал сержанту на горбуна:

– Разберись с ним…

Митьку увели в камеру, закрыли наглухо дверь. Четверо мордоворотов кинулись на горбуна со всех сторон. Кулаки и сапоги, резиновые дубинки обрушились на него.

– Воры! Мародеры! Бандиты! Уголовники! Всех вас перерезать мало, сучье семя! Чтоб вас чума побила, изверги! – кричал он, захлебываясь кровью, теряя сознание, перелетая с одних сапог на другие.

– Ты еще ноги будешь нам лизать, падаль вонючая! – орал сержант.

Поздней ночью его доставили в больницу. Кто-то из прохожих сжалился, увидев его валявшимся на пороге милиции без сознания, и вызвал «неотложку».

По сообщению врачей «скорой помощи» к Митьке в больницу приехал следователь. Допросил. Врач подтвердил, что Митьку привезли с вокзала абсолютно трезвым. Но состояние человека очень серьезное. И в больнице ему придется пролежать не меньше месяца.

Митька и впрямь не мог ходить, даже самостоятельно повернуться на бок было тяжело. Весь перебинтованный, он впервые был зверски избит, ограблен, высмеян.

Соседи по палате долго возмущались, узнав о случившемся, и кляли милицейских мародеров на чем свет стоит.

– С нищего суму сняли! Это же надо! Внизу в шестой палате то же самое. Восемь нищих. Всех покалечили козлы! И ограбили! Доколе терпеть можно этот беспредел? Да взорвать надо все лягашки вместе с мусорами! – возмущались больные.

Родной город… А ведь Митька скучал по нему. Кого же вырастил он в своей утробе – город-джунгли?

Митька кусал губы.

– Только бы выжить, только бы снова встать на ноги. И забыть навсегда город-убийцу. Уехать из него, вычеркнуть, забыть… Нина… О ней он услышал через пару недель. Она и впрямь вышла замуж. Ждала ребенка. Но не сумела выжить. Умерла при родах. Давно. Года три назад.

Митька смахнул слезу. Жалость или собственная боль одолела? Постарался скорее забыть об услышанном.

Еще через две недели, выписавшись из больницы, получил из рук следователя деньги и часы, отнятые в милиции. И сообщение, что личный состав указанного отделения строго предупрежден…

Митька возвращался домой. Он ехал в отпуск – на встречу с радостью, своим городом, который давно забыл родство…

Из почтового ящика торчала телеграмма. Митька удивленно вытащил ее.

«Если заскучаешь, кончай отдыхать. Соскучились без тебя. Двенадцать чертей и одна ведьма…»

Митька впервые в жизни плакал. От радости. Целовал телеграмму.

«Значит, не один на свете! Значит, нужен, ждут! Не пропащий! Помнят и зовут». – Он спешно собирал чемоданы. А через три дня вернулся в тайгу. И на вопрос Никитина о Москве выругался солоно и попросил никогда не напоминать о ней.

Глава 7. ГУБОШЛЕП

Серега ни разу не был в Москве. Он лишь слышал о ней. Много, всякое. И мечтал хоть раз в жизни побывать в этом городе, взглянуть хоть краем глаза.

«Ведь столица, город городов, считай, центр земли! Конечно, равных нет! Вот бы повезло, если б приехать довелось», – думал Сергей. Но как доедешь? На грузовике, старом и потрепанном, не то что в Москву, в Якутск доехать без поломок в пути – великое везение. Куда уж в столицу – за тысячи верст. Машина на первой сотне километров рассыплется по гайкам. Конечно, можно бы и на самолете или поездом от Хабаровска. «Но к кому я приеду? Кто ждет меня в Москве? Кому я там нужен?» – смотрел на себя Сергей в маленькое зеркало, из которого на шофера глянуло облупленное от солнца заросшее лицо: выгоревшие добела брови, выцветшие глаза, нос-картошка и мясистый, толстый рот, за что Серегу с детства дразнили губошлепом.

Серегу смалу тянуло к технике. Может, потому у него у первого во всей деревне появился самокат. Его он соорудил своими руками и мотался, гордый и счастливый, на своем несуразном коне по всем улицам, распугивая старух и собак, вызывая жгучую зависть мальчишек-ровесников.

Свой самокат он украсил всякими этикетками, фантиками. Обмотал ручки проволокой. И на самом видном месте, над рулем, прибил рога быка.

Отец мальчишки невольно усмехнулся, увидев такое. А бабка, перекрестившись на невиданный транспорт, спросила:

– Может, и хвосту бычьему место сыщешь? Едино остаток от него без дела мотается.

Серега понял, что над ним смеются, и решил доказать нужность своего «коня». На нем он привозил из магазина купленные отцом продукты, доставлял на выпас подойник и полотенце. Доставить молоко – бабка не доверяла. Зато грибы и ягоды из леса – привозил.

Серегу в семье любили за доброту, поругивали за лень. Ценили в нем находчивость. Так, он соорудил стекломойку, забрав у бабки старую клизму.

Теперь старухе не надо было лезть на подоконник. Прямо с пола промывала стекла. И даже грязная вода с них стекала в ведро по желобку, сделанному Серегой.

Он сам сделал швабру, к которой, помимо тряпки, мог пристегнуть щетку для побелки. Веник заменил волосяным катком, а к помойному ведру примостил крышку, открывающуюся с помощью педали. Подумав немного, сделал педальный умывальник. Придумал ветряную чистку печной трубы. Да так, что сажа из нее вылетала хлопьями.

В его карманах с самого детства всегда было полно разных железок. Гайки, болты, шурупы – от них рвались карманы. Все это весило немало. Но мальчишка никогда не расставался со своим богатством. Он пополнял его и дрожал над каждым винтиком, как над сокровищем.

Крупные железки, которые не помещались в карманах, Серега держал на чердаке.

Из цепи, проволоки и колесиков он сообразил целую систему, которая подавала сено на чердак, дрова – в сарай, заодно молотила зерно, сортировала картошку и даже убирала навоз из сарая, от скотины – прямо в огород. Из жестяной банки сделал свисток для чайника, и теперь все в доме слышали, когда вскипел чай.

Правда, именно за это приспособление Сереге досталось. Немного пацан не рассчитал. И засвистевший бандитским голосом у самого уха чайник до обморока напугал бабку и толстенного рыжего кота, который от лени забыл про март. Он тут соскочил с теплой печки и целую неделю боялся нос сунуть в дом.

Порезать ли картошку свиньям или дать сено корове, все это делал Серега с помощью приспособлений. И в семье, привыкнув к изобретательности, хвалили мальчишку, а отец несказанно гордился сыном, считая его будущим академиком.

Учился Серега шутя. Легко и незаметно справлялся с уроками. На него никогда не жаловались учителя. Он не срывал уроков, не хулиганил. Не дергал за косички одноклассниц, не сыпал кнопки на сиденья парт, ни с кем не дрался, но и не дружил. Любил сидеть один за партой. И ни одной однокласснице не писал любовных записок. Не предлагал дружить, не дарил цветов.

Он был самым видным и умным мальчишкой класса. Ему завидовали ровесники. Но и дружить, и враждовать с ним – боялись. Серега был вдвое выше и шире, даже самого задиристого драчуна проучил всего один раз за все школьные годы. Поднял его за шиворот и высунул в окно четвертого этажа. Продержал всю перемену. Потом опять втащил в класс, спросив, продышался ли он на свежем воздухе. Тот с тех пор вмиг рогатки позабыл.

Серега мечтал выучиться на колхозного механика, чтобы уметь ездить на тракторах и машинах.

Мальчишка очень любил скорость. Он с десяти лет помогал отцу-трактористу. Умел пахать, боронить, культивировать и маркировать поля. Работал на сажалках и сеялках. Умел ремонтировать не только прицепной инвентарь, но и тракторы – гусеничные и колесные. Он никогда не сидел без дела.

В деревне Серегу любили все. От старика до самого малого ребенка. Почти вся детвора имела игрушки, сделанные его руками. Вырезанные из жести забавные человечки кувыркались на качелях. Дрались на кулаках двое мужиков. Либо козлик все пытался догнать сестрицу Аленушку. Сверкающий колобок не убегал, а бежал следом за бабкой. Курочка-ряба несла яички-бусинки всем деревенским детям.

После школы хотел мальчишка поступить в институт, но в семье случилась беда. Убило отца. На корчевке. Слишком резко газанул. Трос натянулся в струну. И вырванный пень, резко отскочив, угодил на голову тракториста. Сразу насмерть… В семье, помимо Сереги, пятеро младших детей оставалось. Тут уж не до образования, о куске хлеба для всех пришлось задуматься. И вместо института пошел работать в колхоз, на отцовский трактор.

В армию Серегу не взяли, как единственного в семье кормильца. И работал парнишка за троих. Даже взрослые удивлялись его выдержке и терпению.

Незаметно прошли три зимы. И вот уже две сестры ушли из дома – вышли замуж. Поступил в ветеринарный техникум братишка. Двое младших – близнецы – готовились в мореходное училище.

Сергей работал сутками. От него теперь зависело, сбудутся ли мечты мальчишек.

Мать, глядя на него, вздыхала, украдкой слезу смахивала. Ведь вон какой способный, а застрял в колхозе. И, видно, на всю жизнь в нем останется… В его возрасте парни уже с девушками встречаются, ее сыну даже подумать о том некогда.

Он мало спал, не знал ни выходных, ни праздников, чтобы не знала нужды семья. Он работал и за себя, и за отца. Он умел все и не брезговал никакой работой: заменив сестер, помогал матери во всем.

Шестеро детей были у нее. Каждый дорог. Но Сережку любила больше всех.

Состарившаяся, обессилевшая бабка молила Бога о счастье для Сергея. Она в нем души не чаяла. И жалела, и страдала за него. Забыв о себе, просила у Богоматери защиты старшенькому внуку. В молитве о нем не заметила, проглядела подкравшуюся смерть. Да так и отошла с именем его – на губах и в сердце.

Впервые за несколько лет попал он в город, когда брат его Иван, закончив техникум, вернулся в колхоз ветврачом. Он в первый же день отпустил Серегу поискать работу в городе или поступить на курсы водителей, чтобы хоть как-то отвязаться от тяжкой доли тракториста.

Сергей охотно согласился. И через месяц был зачислен на курсы водителей.

А через полгода сел за баранку грузовика. Его сразу направили работать водителем в геологоразведочную экспедицию, где дороги без асфальта, все в выбоинах, как после бомбежки. Отсюда, едва проработав месяц-другой, увольнялись шоферы, не выдерживая нагрузок и условий.

По таежному бездорожью днем невозможно было проехать, здесь же приходилось отправляться в путь и среди ночи, в проливной дождь и в пургу. Надеяться в случае поломки было не на кого. А потому Сергей машину всегда держал в порядке. Знал: малейший просчет, недосмотр может погубить не только грузовик, но и его самого.

Он проезжал там, где никто не мог провести машину, куда даже солнце не решалось заглянуть. Через слякоть и гололед, через снежные заносы и пургу возил он отряды геологов на профиль – в поле, на базу. И считался в отрядах самым надежным, самым лучшим шофером.

Половину своей зарплаты он посылал матери, чтобы не поселилась нужда в семье. И изредка писал письма. Из ответов узнавал, что дома все в порядке.

Мать просила Сережку поступить в техникум, получить образование. Но парень потерял желание к учебе и не думал воспользоваться советом.

Жил он по-походному, не строя планов на будущее. Жил, как получалось. И однажды повез геологам продукты с базы на профиль. В кабину к нему села хмурая девушка, которой побаивались даже мужики.

Старший взрывник отряда… Она мало походила на женщину. Сутулая, широкая, стриженная под мальчишку. Ирина никогда не красилась, не вылезала из брюк и куртки. Курила и ругалась. А при надобности могла пустить в ход кулаки, совсем не похожие на женские.

Ей часто приходилось работать в тайге одной среди мужиков. Ирина наравне со всеми носила мешки с аммонитом. Тяжеленную взрывную машинку поднимала как перышко. И когда один из рабочих ее отряда попытался в темноте ущипнуть Ирину за задницу, та поставила на землю ящик с динамитом, взяла за грудки ухажера, поддела ему кулаком в подбородок так, что он через поляну перелетел. И пригрозила: если еще раз он сунется, то оторвет все, что беспокоит и чешется у мужика.

Никто не засомневался в том, что обещанное она выполнит. С того дня не только ущипнуть, смотреть в ее сторону никто не решался.

Ирина всегда хмурилась. Ее никто не видел улыбающейся, смеющейся. У нее всегда наготове были злые слова либо оплеуха.

Она ко веем относилась одинаково, считая мужиков недочеловеками, борзыми кобелями, пропойцами и лодырями. И только Сереге она не хамила. Не обзывала его. Но тот и сам не давал повода. На Ирину он не оглядывался. И никогда не говорил с нею. Не приходилось быть наедине. И вдруг… Именно она стала попутчицей в тот рейс.

Сергей сидел молча, даже не желая заводить разговор с взрывничкой. Она сама его начала:

– Деревенский? Я тоже. С Украины сюда приехала. Там мать осталась. С братом, невесткой, внуками. Все обратно зовут. Вернуться просят. Но что делать там стану? С моей работой в деревне – пропадешь…

– Не будешь же всю жизнь взрывать? Когда – то вспомнишь, что родилась на свете женщиной, для жизни.

– Это не для меня. Прошли семнадцать лет. Когда обрезала косу, дала слово не оглядываться на вашего брата.

– У тебя была коса? – изумился Сергей.

Ирина достала из кармана фотографию. Подала.

На Сергея глянуло милое девичье лицо, обрамленное косой, уложенной короной, с припухлыми губами. Широко распахнутые глаза смотрели удивленно и любопытно.

Как мало общего было у этой девушки с той, что сидела рядом!

– Милая девочка, что же так изменило тебя? – вырвалось невольное.

Ирина отвернулась, закурила. Плечи ее задрожали. Она долго не могла ответить. Будто продавливала комок в горле, а потом процедила хрипло:

– Слабак попался. Не повезло с ним. Он про любовь лишь пел. А сердцем ее не успел узнать, – выдохнула тяжело.

– А разве без сердца можно о том петь?

– Выходит, могут…

– Зря косу обрезала. Очень шла тебе. Ты на фотографии на цветок похожа. На ромашку, – вырвалось у него нечаянно.

– Только сорванную и увядшую, – отмахнулась Ирина.

– Ну, это брось! Коса отрастает. Все остальное – при тебе.

– Да что при мне? Ни хрена от прошлого, кроме полыни в душе.

– Ерунда! Не все сволочи. Встретится тебе – твое. Только надо верить в это! И чаще вспоминать, что женщиной рождена. А то, ненавидя нас, сама на мужика похожей стала. Зачем тебе это? Женщина должна собой оставаться. Всегда. И жизнь любить… Зачем в себе такую девчонку погубила? Верни ее себе…

– Эх, Серенький, а для чего вернуть? Чтоб снова сердце обжечь? И уж не только мужиков, саму жизнь возненавидеть?

– А вдруг повезет? – улыбнулся он.

Ирина загляделась на его улыбку. И, приехав на профиль, переоделась после работы. Отыскала в рюкзаке кофту. Накинула на плечи. Вместо брезентовых брюк надела сатиновые шаровары. Причесалась, умылась тщательно. И, подойдя к Сереге, сидевшему у костра, спросила шепотом:

– Ну, а сейчас я на нее похожа хоть немного? На ту, что на фото?

– Уже получше. Это точно.

Заметили перемену в Ирине и геологи. Удивленно переглядывались. Не понимали, что произошло, что изменило старшего взрывника до неузнаваемости. А она села у костра рядом с Серегой. Без курева и мата. Плечом к плечу. Душу и сердце грела у тепла. И тот радовался, что поверила ему баба. Послушалась. Оживать стала.

Ирина словно заново жить училась. И теперь, встречаясь с Сергеем, забытое подобие улыбки скользило по ее губам.

Парень как-то случайно наткнулся в тайге на фиалки. Нарвал букет. Поставил в банку с водой. Отдал Ирине, сказав тихо:

– Сейчас ты на них похожа. Постарайся стать лучше. Не бойся! Я рядом. Не дам в обиду никому. Ирина даже воздухом подавилась от удивления. Обидеть ее? Да она сама любому рога на копыта закрутит. И рассмеялась впервые громко, от души.

Фиалки взяла, забыв поблагодарить за внимание, и поставила в своей палатке. А утром отправилась на работу в легкой рубашке.

Сергей видел, что Ирина понемногу отвыкла от грубостей, мата, реже курила. И вопросительно смотрела на водителя.

– Не сутулься, распрямись. Не ходи враскачку, как матрос. Бери пример с березки. Она больше других на девчонку похожа, – советовал он ей.

Геологи удивленно отмечали перемены в Ирине.

– Уж не влюбилась ли наша ступа в кого-нибудь? Гляньте, как за собой следить стала! Будто в городе живет. Интересно, для кого хорохорится?

– Не иначе как перед Сережкой.

– Да бросьте! Она на три года старше меня. Да и уровни у нас разные. А к тому же мужик не должен в подчинении у бабы быть. Лишь на равных. Что следить за собой стала, так это здорово. Считаться с нами начала, уважать нас и себя. Что в том плохого? Радоваться должны. Ирина из колоды женщиной становится. Теперь с нею работать будет проще и приятнее. Прежде всего вам. Мне-то что? Я– в пути, – отмахнулся водитель.

Серега, едва уехав с профиля, забывал об Ирине тут же. На геологоразведочной базе, в других отрядах хватало девчонок. Все они по-доброму относились к нему. Случалось, иная в щеку чмокнет за доставленное письмо. Другая обнимет, поблагодарит за выполненный заказ или просьбу. Девчонки обстирывали, кормили. Спокойно оставляли на ночь в своей палатке, зная: Сережка никогда не позволит себе ничего лишнего. Случалось, за месяц ни разу не был в Иринином отряде. Ездил по профилю, из отряда в отряд и на базу. А если и приезжал, то ненадолго. Разгрузят аммонит взрывники, и Серега тут же уезжает, даже не увидев Иру, не поздоровавшись с нею.

Шло время. И, пробившись однажды через дожди и слякоть, приехал Серега в отряд взрывников. Привез продукты, спецовки, почту. Все, что уже больше месяца просили взрывники для жизни и работы.

Никто из водителей не соглашался ехать на этот профиль. Сам в грязи захлебнешься и машину угробишь. А уж коли застрянешь, выволочь будет некому. И тогда хоть живьем в берлогу.

Ирина по рации требовала продуктов. Грозила: если не привезут, то остановит работы, снимет людей с профиля и приведет на базу.

Начальство знало: у Ирины от слова до дела – один шаг. И упросило поехать в отряд взрывников, одолеть осеннюю распутицу самого надежного – Серегу.

Когда под утро, усталый и продрогший, он подъехал к палаткам взрывников, первой к нему подбежала Ирина. Сдавила в объятьях так, что кости захрустели, нечем стало дышать. Серега едва на ногах устоял.

– Приехал! Добрался! Черт ты наш чумазый! – радовалась открыто, искренне, не замечая дождя, лившего словно из ведра.

– Добрался, – выдохнул, едва освободившись из объятий. И, оглядевшись, сказал мужикам: – Разгрузите машину скорее, там продукты. А мне дайте место, часа на три. Я уже двое суток не спал.

– Иди в мою палатку. Отдохни, – опередила всех Ирина.

Умывшись, сняв с себя сапоги и комбинезон, он влез в палатку. И едва коснулся головой спального мешка, как тут же заснул, не видя и не слыша ничего вокруг. Давно была разгружена машина. Геологи не только позавтракать, поужинать успели. И давно забыли о водителе, отсыпающемся в палатке. О нем здесь вспоминали, пока есть хотелось.

Сегодня взрывники не работали. Мешал дождь, и сейсмостанция отказалась принимать взрывы. Безделье непереносимо на голодный желудок, на сытый – все иначе. Куда делось раздражение? Взрывники тихо переговаривались меж собой.

Помыкавшись по дождю, вернулась в палатку Ирина. Пользуясь сном Сергея, переоделась в сухое и прилегла рядом. Вначале думала о всякой всячине, потом и уснула.

Сергей проснулся от того, что сдавило грудь. Дышать было тяжело. Хотел повернуться на бок – не смог пошевелиться. Руки и ноги словно связанные. Кое-как вытянул руку и только тут понял. Спящая Ирина, забывшись, обняла его. За кого приняла во сне? Но уж очень отпускать не хотела. Не проснулась. Но какая горькая складка прорезала лоб… Увидев, Серега замер. Ира успокоилась. Но вскоре открыла глаза. Увидела, что лежит головой на плече Сергея, обхватив за грудь накрепко, взвалив на него ноги.

Она глянула на Сергея. Смутилась. Тихо отодвинулась к брезенту палатки.

– Извини, – покраснела до корней волос.

– Лучше бы ты спала, – вздохнул парень, успокоив Ирину.

В ту ночь, под шум проливного дождя, они до утра говорили, укрывшись одним одеялом, одной курткой на двоих.

Ирина рассказала Сергею о себе. Не жаловалась. Не считала свою долю корявой. Сергей скупо о семье поведал.

– Девчонок не было. Все времени не хватало. А потом, когда в геологию попал, совсем ни до чего стало, – вгляделся в Ирину и только тут приметил, что она перестала стричься.

И не только внешне менялась Ирина. Она уже не срывалась на крик ни с чего. Работать с нею стало много легче.

Она поделилась с Сергеем своими опасениями по работе, посетовала, что давно нет писем из дома от матери.

Как с другом, большим и давним, говорила, что из-за своего характера претерпела много неприятностей.

– Ты думаешь, я сама напросилась на этот профиль? Хрен там! В такую погибель по своей воле никто не сунется. Летом комары заживо сгрызали. Теперь бездорожье, болота доконали. А все почему? Да потому, что я с начальником экспедиции погрызлась. Сказала, что с ним надо сделать за его отношение к геологам. Что он нас не на работу, на муку посылает. Обещала не молчать об этом больше. Он и отделался от меня. Загнал, где черт свадьбу не правит. И доволен… Нет бы по совести. Месяц мы помучились, месяц – другие. Нужна же передышка людям…

– Мне не легче приходится, – признал Сергей. И рассказал, как на базе уговаривали его поехать в ее отряд.

– А я думала, ты сам вызвался…

Водитель рассмеялся громко:

– Я себе не враг…

Ирина сникла. А утром за их спинами мужики шептаться начали. Мол, подженился Серега на ступе. Иначе с чего это до утра у нее в палатке торчал. Знамо дело, зачем мужиков к себе затаскивают. И наша оглобля, губа не дура, мальчишку схомутать вздумала, оседлать его. Сергей понял по ухмылкам: мужики не раз еще припомнят ему эту ночь, проведенную в палатке Ирины.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю

  • wait_for_cache