Текст книги "Забытые смертью"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

Так оно и произошло.

Сергей целый год не появлялся в отряде взрывников Ирины. Находил любой повод, чтобы уклониться, избежать поездки к ним, не объяснял причину. Но даже на базе не разговаривал, не здоровался с рабочими этого отряда.

Ирина тоже не искала с ним встреч. И та дождливая осенняя ночь понемногу стала стираться из памяти.

Сергей злился на то, что не сумела баба в своем отряде пресечь сплетни, очистить пусть не его, свое имя. И решил не давать больше поводов для грязных домыслов.

Вот так однажды сидел он в будке бурильщиков, грелся. Думал, до вечера здесь отдохнет. Но тут мастер буровой включил рацию, и она закричала десятками голосов геологов со всего профиля, разрывалась морзянкой. Кто-то ругался, другие что-то требовали, сообщали Выработку. Внезапно всю эту кутерьму прорезал голос радиста базы:

– Вызываю на связь старшего взрывника Пименову. Как слышите меня? Прием!

– Немедленно прибыть на базу! – услышал Сергей голос радиста и поневоле вздрогнул. Ближе всех из водителей к бригаде Ирины был он. Ему, не слушая доводов, приказали привезти Ирину на базу.

Она слушала этот разговор. И, не выдержав, оборвала:

– Сама дойду! Не надо машину! Не впервой! – Сергей услышал щелчок выключенной рации.

– Пурга поднимается. Как она дойдет сама? Занесет человека, – сдвинул брови мастер буровой.

Серега вышел из будки молча.

Пурга стала свирепеть, когда проехал половину пути вместе с Ириной до базы.

Ехали молча. Говорить ни о чем не хотелось. Снег залепил боковые стекла машины и грозил занести дорогу сугробами.

Грузовик буксовал на каждом десятке метров. И еле вырвавшись из одного заноса, влезал в другой.

Сергей едва сдерживался, чтобы не обматерить вслух начальника базы, погнавшего его в этот рейс.

Быстрые сумерки вскоре и вовсе скрыли видимость. Машина ползла ощупью в разыгравшейся пурге. Ирина замерзла и сидела, сжавшись в комок. Ей впервые по-настоящему стало страшно. В такую пургу на лыжах добраться мудрено до базы. А машина – не вездеход. «Что, если совсем откажет? Пурга продлится не меньше трех дней», – стучали в страхе зубы.

– Серенький, постарайся доехать, – просила Ирина, чувствуя себя виноватой. «Ведь не хотел он ехать за нею. Словно чувствовал. Так ведь заставили. Теперь, если машина застрянет, до утра не дожить…»

– Опять влезли! – в который раз выскакивал Сергей из грузовика и отбрасывал снег от колес, но пурга наметала новые сугробы. Пеленала машину заживо.

Два часа промучился. Рубашка на спине коробом взялась. Кое-как выбрался. И снова в путь. То ли от холода или усталости, перестал осторожничать. Прибавил газу…

Километра три проехал. И снова впереди занос.

– Ирка! Не сиди квочкой! Выскочи! Попрыгай, согрейся! Чего к сиденью приросла? А ну, живо! – сорвал с сиденья и заставил шевелиться, прыгать, потом и лопату в руки дал, чтобы помогла занос разбросать.

– Ну, согрелась? То-то! Бегом в кабину! Обувь отряхни от снега! Ногам теплее будет.

А через сотню метров снова сугроб. Опять раскидали. Со смехом, с шутками. Когда до базы оставалось не больше двух километров, а заносы стали сплошными, Ирина выбилась из сил:

– Не могу, Серега! Прости. Сил нет так за жизнь биться. Она того не стоит. Оставь меня. Иди на базу сам. За вездеходом иль трактором. Я тут тебя подожду.

– Ну нет! Вставай!

– Не могу!

– Говорю, шевелись, дура! – заорал Сергей, разозлясь.

– Не вопи. Иди на базу.

– Живо вскакивай! Развалилась тут! Подайте вездеход под сраку! Хороша будешь и пешком! Ну, живо! – кое-как вырвал Ирину из кабины.

Еще сотня метров позади. Но новый занос выше прежнего. Крепостью на дороге встал.

Сергей из сил выбивался. Ему кажется – этой дороге не будет конца. Пошатываясь, он уже механически раскидывал снег. Он продрог до костей. Устал так, что ноги отказывали, лопата вылетала из рук.

Сергей вернулся к кабине, чтобы закурить, заодно попытаться вытащить Ирину, не дать ей замерзнуть.

– Ирка, Ирина, давай закурим. Эти заносы последние, моя девочка! Уж их нам грех не одолеть.

– Отстань.

– Тебе жить надо, понимаешь? Ты такая сильная…

– Не хочу силы, – отвернулась Ирина, еле раздирая смерзающиеся губы.

«Как растормошить ее?» – глянул в бледное лицо. И, схватив за плечи, тряхнул изо всех сил:

– Возьми себя в руки!

Ирина равнодушно смотрела перед собой. Этот взгляд пугал. Из него, казалось, уходила жизнь.

– Беги. Сам…

– Куда же я один? Не могу я без тебя! Совсем не могу. Вставай, Иринка!

Она слабо улыбнулась.

– Это правда? – спросила еле слышно. И до Сергея только теперь дошло, что она приняла его слова за объяснение в любви. А он… Он не смог бы вернуться без нее на базу, смотреть в глаза людям. Но… «Может, хоть это заставит ее выжить? – мелькнула мысль. – Да и чем она хуже других? На три года старше?» – усмехнулся, оглядев сугробы, которые, стоит расслабиться, не то о возрасте вспомнить не дадут, саму жизнь отнимут.

– Иди ко мне, – протянул руки к Ирине. Та доверчиво потянулась к нему. – Я хочу, чтобы ты жила. Для меня! Понимаешь?

Ирина едва приметно кивнула. Тепло от ее дыхания скользнуло по лицу.

– Пошли. – Сергей взял ее с сиденья на руки. Закружил, завертел, заставил дышать, а потом и двигаться.

Раскидав еще два заноса, они едва вползли в машину. Обледенелые, они чудом смогли взобраться на сиденья.

– Поехали, – завел машину Сергей. Грузовик, простуженно откашлявшись, трудно сдвинулся с места. Поехал, скрипя и охая, по сыпучему снегу.

– Ты любишь меня? – услышал Сергей и, глянув вперед, увидел новый занос, может, последний перед базой, а может, и нет. Но и его надо одолеть. А для этого нужно хотеть выжить…

– Конечно, люблю, – ответил без колебаний. И словно второе дыхание появилось. Вывалилась Ирина из кабины, пересиливая холод, усталость, взялась за лопату. Через час машина одолела и этот занос. Пройдя метров триста, свернул грузовик к базе.

Сергей, поставив машину в гараж, побрел к будке, в которой жил вместе с бульдозеристом. Того не оказалось. Но в будке было тепло, на железной печке пыхтел горячий чайник.

Шофер едва успел умыться и переодеться, как в будку вернулся сосед-бульдозерист.

– Ты когда приехал? Как я тебя не увидел? Ведь навстречу тебе вездеход послали. Как вы разминулись?

Сергей пожал плечами. Чего не случается в пурге?

– А Ирину зачем вызвали так поспешно? Случилось что-нибудь? – спросил Сергей.

– Мать у нее умерла. Пришла телеграмма. Из дома. Но все равно опоздала. Похороны завтра. Не успеет долететь. Но деньги пошлет. Тоже надо. Может, и успела б она, да телеграмма пришла с опозданием, – сказал сосед.

«Будто чувствовала. Не хотела на базу. И жить не хотела. Еле растормошил ее. А для чего? Чтобы весть прикончила? Добила там, где не справилась пурга? Выходит, для того столько мучений в пути перенесли, чтоб здесь свалило? – вспомнились глаза Ирины, полные слез. – Ей, конечно, уже сказали. Кто ж пощадит, кто вспомнит, что с дороги она? Да с какой? Ее мужик не всякий одолеет. Ей бы дух перевести, в себя прийти», – забыв о чае, выскочил Сергей в ночь и побрел к землянке, где была Ирина.

Дверь оказалась незапертой. Сергей обмел валенки в коридоре и, постучав, вошел.

Ирина сидела на раскладушке, обхватив руками голову. Увидев Сергея, попросила оставить ее в покое. А утром сама пришла к нему.

– Прости, ни до кого было…

Она убирала в будке. Без просьб приготовила обед, постирала. Ирина делала все не торопясь, основательно. И никуда не спешила.

Вернувшийся вечером бульдозерист в нерешительности остановился на пороге. Поздоровался. И, поняв все по-своему, тут же ушел из будки на всю ночь…

Ирина сама закинула дверь на крючок…

А утром, увидев их вместе, начальник базы поздравил. Пожелал молодым счастья.

Сергей ничего не успел сообразить, как стал семейным человеком. И теперь жил в землянке Ирины, которую обил оструганными досками, чтобы больше походила на дом – семейное жилье.

После росписи Ирину уже не посылали вместе с отрядом на отдаленные заброшенки. Ее профиль всегда был ближе других к базе. И Сергей частенько навещал жену.

С замужеством Ирина резко изменилась. Она словно сняла маску с лица. И стала прежней, той, которая была на фотографии. Та же коса, уложенная короной. Тот же взгляд – удивленный, любопытный. Те же губы, припухлые, чуткие.

Сергей, увидев эти перемены, не просто привык, а влюбился в свою жену и очень дорожил ею.

Домой, в свое село, он написал, что стал семейным. Выслал фото. Обещал приехать в отпуск через год.

Мать ответила, что Ира очень понравилась ей и всей семье. Как раз младшие – близнецы – теперь в отпуске. Увидели фото, сказали, что Серега знал свое, не зря жениться не спешил, вон какую девочку заполучил, глаз не оторвать. Сестрам Ира тоже понравилась. Скорее бы они в отпуск приехали. Уж так давно не виделись.

Ирина, читая письмо, довольно улыбалась. Она тоже написала брату о замужестве.

На следующий год, как и обещали, поехал и в отпуск.

В Серегиной семье на Ирину надышаться не могли. Мать в постель ей парное молоко приносила. Не могла наглядеться на невестку. Та ко всем была добра.

Ирина долго рассказывала домашним, как Сергей спас ее в пургу, заставил выжить.

Мать, слушая такие страсти, тихо охала, крестилась и беззвучно плакала, жалея детей.

Она уговаривала их остаться в деревне. Жить бесхитростно и спокойно. Работать, как все люди, не рискуя головой.

– Ведь она на всю жизнь одна Богом дадена. Зачем приключенья? Не надо длинного рубля, делающего жизнь короткой, – просила старушка обоих.

Молодые снисходительно улыбались, ничего не обещали матери. А та плакала всю ночь напролет.

– Живой сын. Слава Богу! Сохранил Господь его! Но ведь такое может повториться! И что тогда? – вздрагивала всем сердцем от страха старая мать. Ни с кем не поделилась она своей тревогой. Но к Ирине охладела вмиг. Ведь из-за нее могла лишиться сына. Еще тогда… А что будет дальше?

Виду не подавала. Молчала, крепилась, хотя в душе все кричало болью и обидой. Старушка находила в себе силы улыбаться. Ведь Ирина – жена сына. Он любит ее. А значит, надо все терпеть молча.

Сергей помогал своим по хозяйству: сена, дров заготовить на зиму. Соскучился человек по этой нехитрой работе. Она шла в охотку. Ирина, послонявшись без дела, отпросилась у Сергея к своим на пару недель. Обещала приехать, как только соскучится. Сергей посадил ее на поезд, следовавший в Харьков. И тут же вернулся домой.

Он тогда не обратил внимания на мать. А она будто тяжесть с плеч скинула. Выпрямилась. И спросила словно невзначай:

– А отчего ты с ней не поехал? Ее родню проведать?

– Успеется. У нас отпуск полгода. Я из дома не хочу никуда. Целых пять лет вас не видел. Пусть она своих навестит. А я – потом…

Сергей с головой ушел в домашние заботы. Едва управились с сеном, дровами, взялся ремонтировать дом. Покрыл железом крышу, перебрал полы, оштукатурил изнутри и снаружи, побелил, покрасил стены избы. Две недели давно минули. Но Ирина не писала, не возвращалась.

Поначалу Сергей не беспокоился. Даже радовался. Видно, хорошо приняли родственники, коль недосуг писать и возвращаться не спешит. Сергеи даже гордился, что так много он успел за ее отсутствие. Приедет – порадуется, похвалит. Поймет, что не ошиблась в выборе. «Мужик ценен не образованием, а умением своим», – думал Серега, обновляя крыльцо, ремонтируя забор вокруг дома.

Прошел месяц, полтора со дня отъезда Ирины. От нее ни слуху ни духу. Все в семье беспокоиться начали.

– Поезжай за нею! – советовали сестры.

– Телеграмму пошли, спроси, в чем дело, когда вернется? – настаивали братья.

Но Сергей ждал, не торопясь. Хотя в душе переживал больше всех. Он не понимал, что могло произойти с женой. Ведь помимо короткой телеграммы, полученной на третий день отъезда, что добралась до места благополучно, ничего не получал от нее.

– Может, заболела? – спрашивала сестра.

Сергей не верил. Ирина была не из болезненных. Она даже разговоров о болячках не терпела. Обрывала их, грубила, ее, как она признавалась Сергею, тошнило от этой темы. И кто бы не завелся, от Ирины получал жесткий отпор, колкие насмешки, полное презрение к разговорившемуся.

Сергей уже помог убрать картошку с огорода. И про себя решил: если от Ирины не будет известия еще неделю, вызовет на телефонный разговор.

И вдруг вечером пришла телеграмма: «Не волнуйся. Все хорошо. Жди письмо. Ирина».

Сухой текст телеграммы насторожил Сергея. Домашние радовались, что объявилась невестка. В письме объяснит, почему долго молчала. И только самого Сергея эта телеграмма не порадовала. Вроде обычная. Но без сердца, без тепла она. И стал ждать письма.

«Почему не позвала приехать? Не сообщила, когда сама появится? Хотя, конечно, все это в письме скажет. Но ведь обидно», – хмурился он.

До конца отпуска оставалось еще два месяца. Сергей ни одного дня не сидел без дела. Он углублял подвал в доме, когда сестра, вернувшись с улицы и пряча за спиною руки, заставила Сергея танцевать и показала письмо.

Отбив чечетку, вырвал письмо. И, даже не помыв руки, заспешил к окну читать долгожданную весточку.

«Здравствуй, Сережка! Как ты там, в своих Липках? Наверное, по горло делами занят и забыл, когда начинается и кончается день? Иначе не может быть. Ты слишком безупречный, слишком хороший человек. Таких уже не сыщешь. Тебя надо под колпаком растить, как редкий, единственный экземпляр, сохранившийся от неолита. Хотя в тот пещерный период вряд ли был такой экспонат, как ты, неповторимый, неподражаемый. Я вовсе не шучу, не издеваюсь, я – на полном серьезе…

Сережка! Милый! Ты так хорош, что достойных тебя уже нет на земле. Вот и меня ты жить заставил, убедил в нужности, необходимости. Помог поверить в себя. И поднял меня, осмеянную и обманутую, над пересудами и сплетнями, назвал своею. И любил чисто, без напоминаний о моей ошибке. Этого мне не забыть никогда, до конца жизни.

Милый мальчик! Ты помог мне родиться заново, стать прежней, совсем иной. Повернул сердцем к жизни. И это в тот момент, когда я совсем перестала ею дорожить. Ты не просто убедил, но и доказал, что нет в жизни ничего непоправимого. И я бесконечно благодарна тебе за это!

Ты моложе, но и во много раз сильнее меня самой и всех, кого знаю. Я – совсем обычный человек. Не имею твоей кристальной чистоты и алмазной твердости. А потому недостойна тебя. Не суди и не ругай! Хотя на это ты и вовсе не способен.

Я помирилась с тем, кто был первой любовью в моей юности. Обманув меня, он был жестоко наказан судьбой, много пережил, выстрадал и передумал. Я была уверена, что забыла и разлюбила его. Но ошибалась. Он всегда жил в моем сердце и памяти. И я не хочу, не могу, не имею права обманывать тебя. Ведь спасена тобою. От смерти. А жила им…

Мы решили остаться вместе. Я и Остап. О тебе он знает все. И готов принять как брата, как друга. Поверь, он – не лжет. А меня – прости. Пойми, Серенький, мне с Остапом много труднее, чем с тобой. Над нами всегда будет висеть прошлое предательство. Но ты сам научил умению прощать и забывать обиды. А значит, помог мне вернуть себе первую любовь, самую дорогую, самую больную. Спасибо тебе, Сергунька!

Я благодарна судьбе за то, что подарила такого друга. Ведь мы останемся друзьями, верно? Иначе и не может быть. Тебе не за что презирать и ненавидеть ту, какую так долго учил любить.

Я уже запросила свои документы из геологии и нашла работу для себя. Меня берут начальником отдела кадров. Поверили, что взрывники, да еще из геологии, никогда не ошибаются в людях.

Я больше не вернусь в экспедицию. Профиль пройден. Я – женщина, хочу иметь не только мужа, но и детей. Когда-то и ты задумаешься над этим и станешь самым лучшим на земле отцом. Дай Бог, чтобы такое случилось поскорее.

Будь счастлив, мой лучший, мой самый надежный друг. Береги себя, помни: такие, как ты, подарком судьбы раз в жизни встречаются. Жаль, что не ты был первым. Я уважала тебя. Но любила другого. А любовь – слепа и глупа. Ей не прикажешь. Прости за все. Привет твоей семье. Она у тебя чудесная!»

Сергей перечитал письмо еще раз. Дрожали руки. Не верилось, что все кончено, что Ирина никогда не вернется к нему. Но… В самом конце письма прочел короткую приписку: «Пришли письменное согласие на развод. Заявление я уже подала…»

– Когда приедет? – заглянула в письмо сестра.

– Чего так долго не возвращается? – спросил брат.

– Она не вернется. Вышла замуж. За любимого. Со мною все кончено, – ответил Сергей охрипшим до неузнаваемости голосом и полез углублять подвал.

Мать незаметно для всех к иконе подошла. Молилась, благодарила Христа за случившееся. Кланялась низко, до самого пола. И плакала от радости, что не подставит под смерть ее сына приблудная вертихвостка, которой мужик лишь для избавления от беды нужен.

Сергей с неделю обдумывал свое будущее. Конечно, о возвращении в геологию не могло быть и речи. Там его все на смех поднимут. Сделал из ступы бабу, чтобы отдать ее другому, – так и станут говорить в глаза и за спиной. А значит, нужно запросить полный расчет и документы.

Не откладывая, послал телеграмму на следующий день. А сам стал обдумывать, как жить дальше.

С неделю места себе не находил. В случившемся винил себя, потом Ирину. Но, перечитывая письмо, прощал бабу. Честно написала. Никого не облила грязью, не обвинила. Не упрекала ни в чем. И его, Серегу, вот уж смех, умудрилась в друзьях оставить. Словно ничего не произошло. Вот только перед своими совестно. Привез жену, называется!

Сергей долго не решался выходить из дома. Ведь все село Ирину видело. Как объяснишь, почему в холостых оказался снова? Отчего жена бросила? От хороших не уходят. Так всегда считали деревенские люди.

Но сколько ни переживай, не жить до бесконечности в четырех стенах. И решился Сергей съездить в город. Оглядеться, вспомнить юность.

Едва вышел из автобуса, наткнулся на доску объявлений. Одно особо приглянулось. Требовались водители в леспромхозы Якутии. Множество льгот. Но и трудных условий не стали скрывать. Обещали хорошие заработки. Сергей послал наудачу письмо-телеграмму. Попросил ответить, подходит ли его кандидатура. Сообщил, что холост, о водительском стаже и последнем месте работы.

Дома своим ничего не сказал. Не хотел опережать события. Да и сомнения возникали. А вдруг откажут? Но через три дня получил телеграммой вызов на работу в Якутию.

Мать, узнав об этом, руками всплеснула огорченно:

– Вовсе от рук отбился. Совсем бродягой стал! Зачем тебе в даль такую? Чем дом не мил? – хотела оттаскать за вихры, но не достала… Ее мальчишка вырос, взрослым мужчиной стал. Теперь уж не укажешь ему. А и совета не всякого послушает. Своим умом жить будет. Уж как Бог вразумит…

Сергей приехал в Якутск солнечным утром. А уже к полудню выехал из города на старом, дребезжащем грузовике, доверху забитым спецовками, бензопилами, запчастями. Вместе с Сергеем поехал к Никитину на деляну хмурый лесовод из управления.

Из всего аппарата лишь Кокорин да он знали этот путь. Не раз бывали в бригаде, знали всех в лицо.

– Новичок, значит? Давно Федька просит шофера. Только не знаю, зачем это ему? В Якутске он бывает редко. Выходит, придется тебе в основном вкалывать вместе со всеми на лесозаготовках. Слышь?

– Ничего страшного, – отмахнулся Сергей.

– Страшного, говоришь, ничего? Да ты хоть представляешь, что там за места? Глухомань! Чертоломины, джунгли! Там мужики небось уже шерстью обросли вконец! Это ж заброшенки, хуже некуда! Туда даже черт свататься не ходит. Одно зверье! Ну и народец соответственно подобрался. Кроме нескольких, змеюшник! Отпетые бандюги! Им только и жить там, средь зверья! В люди не выпускать даже в наморднике, на цепи.

– Это почему? – удивился шофер.

– Судимые! Соображай! Одни зэки. Урки отпетые! Они без мата даже есть не садятся. А уж наколок на них – любая Третьяковка побледнеет. И все – срамные! Ладно у молодых, по глупости бесились! Средь них один имеется. Старик совсем. Так у него прямо на всю грудь – бабье выколото! В увеличенном виде.

– Что бабье? – не сразу сообразил Серега.

– Что – что? Не доперло? Что меж ног у баб водится! Вот эта штука! И он, старый черт, не сдох от стыда! – перекрывая Серегин хохот, продолжил лесовод. – А у другого на заднице сотенная, на второй половине – кошелек. Как идет, деньга все в кошелек просится. Да так, гады, изобразили, что ни дать ни взять настоящая купюра. Воровская метка. И гордится наколкой, будто медаль на заднице носит. Еще у одного типа от самых яиц до горла змея вьется. Ну как живая! Даже подойти к нему гадко. Страшно, и все тут. Но главное, что они в тайге голышом чертоломят. Летом. И ни за что не одеваются. То ли тряпки берегут, то ль в тюрьме так привыкли. Но если по совести, тяжко обычному мужику рядом с ними находиться.

– По мне пусть хоть на ушах стоят, лишь бы не прикипались, – отмахнулся водитель.

– Да это сущий зверинец, не бригада! Ты просто по незнанью к ним согласился. Если б меня спросил, я б не посоветовал. Оттуда уже ушли некоторые. Перевелись на другие урочища. И ты не выдержишь, сбежишь через месяц-два, – предупредил лесовод и продолжил: – Бригадир сам мужик крутой. Но и он не может на всех управу сыскать! Да и кто из нормальных согласится в такую глушь добровольно уйти? Только отпетые, вконец пропащие. Либо бедолаги! Кому жизнь опаскудела!

– Ну, а заработки там какие? – перебил Серега.

– О! Тут молчу! Больше никитинцев никто не получает. Этого не отнять. Но и вламывают не по восемь часов, а с рассвета до ночи. Без выходных и праздников! Того у них не отнять, – признал лесовод.

– А почему от них уходят? – удивился Серега.

– Как почему? От бескультурья и хамства! Такое не всяк терпеть может. Не все деньгами меряется. Ведь что-то поважнее! Моральные устои, к примеру. Вот я, взять наглядный случай. Сел обедать у них. А напротив уселся тот, с бабьим на груди. Я глянул, и кусок поперек горла колом встал. Не то что проглотить, продохнуть не смог. Еле отходил меня Никитин. Так я после того с неделю есть не мог. Чуть к столу, та наколка враз перед глазами, как наказание! Ну, чего рыгочешь? – осерчал он.

Когда грузовик свернул к деляне, лесовод сказал хмуро:

– Эту бригаду издалека слышно. Если пешком пойдешь, за две версты матерщину услышишь. У них даже воронье научилось мужицким матом крыть каждого приезжего. Чего вылупился? Точно говорю, журналистку из районной газеты привезли, чтобы о передовой бригаде написала. Сама напросилась. Она едва из лодки вышла. А тут ворона откуда ни возьмись. И заорала на всю тайгу: «Блядь! Блядь!» На ее крик гадюшники из кустов вывалились. Все, как есть. Голышом. Та корреспондентша небось и теперь еще в себя не пришла. Говорить разучилась. А ведь предупреждали гадов о ней. О ее приезде. Да что толку? Вконец озверели! Глянь! Вон они вкалывают. Все, как один, будто из зоопарка их сперли! – сплюнул лесовод и, отвернувшись от бригады, не заметившей подъехавшего грузовика, закричал, перекрывая крик бензопилы и трелевщика: – Федя! Никитин! Федор!

Вскоре к ним подошел бригадир.

– К вам направили. В бригаду. Вместе с транспортом, – опередил лесовода водитель. И, подав руку, представился: – Сергей!

– Спасибо, браток. Очень ко времени, – пожал руку Никитин. И, узнав, что водитель закреплен за бригадой постоянно и привез груз, бригадир разулыбался. Показал, как подъехать к палатке, позвал двоих мужиков разгрузить машину.

Сам, встав на подножку, указывал путь. Едва грузовик подъехал к палатке, спрыгнул с подножки и позвал за собой приехавших.

Накормив их отдельно от бригады, предложил Сергею отдохнуть с дороги, а сам пошел с лесоводом показать выработанные площади.

Вернулись они под вечер, о чем-то споря, что-то доказывая друг другу. Лесовод держал папку, которую не выпускал из рук всю дорогу. И, тыча в нее, говорил:

– Через месяц уезжайте на другую деляну. Не то всю тайгу здесь загубите. Не только деревьев, лопухов не оставите.

Сергей тем временем искупался в Алдане. Облюбовал место в палатке. И, приглядев свободную раскладушку, поставил, застелил ее. Вышел из палатки оглядеться. Тут к нему мужик подошел. Заросший, загоревший до черноты. В одних трусах и сапогах. Спросил, глянув в упор:

– С какой зоны?

– Бог миловал. Не сидел, – опешил Серега.

– А чего к нам клеишься? Зачем сюда нарисовался?

– Давай отсюда! Тебя не спросил, – сделал Серега шаг навстречу и сжал кулаки.

– Ты, фраер, тихо на поворотах! Чего хвост поднял, на кого наехать хочешь? – послышалось за спиной.

Шофер оглянулся. Рослый, остриженный наголо мужик стоял за спиной, смотрел вприщур.

– Не возникай! Не то обломаем живо! – предупредил стриженый и, подойдя вплотную, спросил: – Надолго к нам?

– Насовсем, – спокойно ответил Сергей.

– Гони магарыч!

– Это за что? – удивился водитель.

– Не доперло? А за то, чтобы дышал тут!

– Обойдетесь. И уж коль речь о магарыче, так вы мне его должны поставить, – усмехался Сергей.

– Вякни, за что?

– Согласился приехать сюда. Вместе с транспортом. Машина вроде магарыча! Так что раскошеливайтесь!

– Так что эта кляча наша? – удивились оба, с трудом веря в услышанное. И, вмиг забыв о Сергее, пошли к грузовику. Они разглядывали его со всех сторон.

– Теперь и к шмарам можно нарисоваться! Как ты, фраер, насчет чувих? – спросили они Сергея. Тот подморгнул мужикам. И спросил:

– А магарыч где?

– Ну, гад! Не желает на халяву! А если мы не стрехаемся?

– Тогда пехом попрете к бабам, – засмеялся Сергей.

– Ладняк! Вали в хазу! Потрехаем! – предложили мужики, открыв дверь в палатку.

– Что на воле? Сам откуда? Чей будешь? Блатной иль фраер? Сюда зачем? – засыпали вопросами.

Водитель отвечал спокойно. Он даже не удивился, когда стриженый налил себе чифиру из банки. И спросил Сергея:

– Врежешь по кайфу?

– Нет, – он отказался тут же.

– Чего развесили яйцы? Сачкуете, падлы? – сунулась в палатку морщинистая кудлатая башка.

– Ладняк! Попутал! Не успели, – поставил чифир на стол лысый. И, встав из-за стола, предложил: – Отваливаем, Вася! Покуда бугру не настучали. А ты, свежак, дрыхни. Отсыпайся с дороги. Но завтра, секи, впряжем тебя, как папу Карлу! – пообещал Сергею, и оба тут же вышли из палатки.

Шофер решил, не теряя времени, проверить грузовик, подтянуть, смазать, почистить и помыть машину.

Он открыл капот и полез в мотор проверить его на всех режимах. Он знал: другую машину не дадут, а значит, эту нужно беречь пуще глаза.

Когда мужики вернулись с работы, Сергей лежал под грузовиком, что-то подтягивал и даже не обратил внимания на бригаду.

– Эй, чьи клешни торчат из-под драндулета? – хохотнул кто-то, стукнув носком сапога в Серегину ступню.

– Ты, слышь, полегше! Не то вгоню квач в задницу, вместо семафора жить будешь! – пригрозил тот глухо.

Поужинав вместе со всеми, хотел лечь спать. Но бригадир попросил его задержаться. Позвал мужиков.

– Вот, Сергей, мои ребята! Всех их моей бандой зовут. Ну, да на всякий роток не накинешь платок! Нормальные мужики в своем большинстве. По знакомиться с каждым ты еще успеешь. Времени много впереди. А теперь о тебе поговорим. Чтоб сразу все и всем понятно и ясно было, – оглядел Никитин бригаду и продолжил: – Это хорошо, что ты к нам приехал. Да еще с машиной. Она, случается, до зарезу нужна бывает. Но… Не каждый день. И если ты хочешь работать только водителем, будешь сидеть на голом окладе. За минусом питания на руки будет оставаться хрен вместо зарплаты. Если же станешь работать в бригаде на заготовке леса, заработки будут нормальными. Но опять же как станешь вкалывать, – глянул он на водителя.

– Не буду ж дурака валять, когда люди вкалывают. Правда, не доводилось мне на лесоповале работать. Не знаю, что сумею, как получится. Но покажут – научусь, – ответил Сергей, не задумываясь.

– Тогда так договоримся. За три дня приводи машину в порядок. И выходи после этого с бригадой в тайгу. Хватит трех дней?

– Конечно. Думаю, раньше успею.

А через день вышел Сергей на работу вместе с бригадой.

– Ты не спеши сегодня. Приглядись. Прикинь. Попробуй, где лучше у тебя пойдет. То и осваивай. В нашем деле опаздывать нельзя. Но и спешить опасно, – предупредил Никитин, предоставив Сергею право самостоятельного выбора. Тот долго не колебался. Сел на трелевщик. И словно все годы на нем работал. Возил хлысты с деляны, да так быстро, что бригада еле успевала за ним.

Поначалу работал в рубахе. Но ближе к полудню солнце так припекло, что не только рубашку, но и брюки снял. В кабине дышать было нечем. Жгло солнце. Обдавал жаром раскаленный двигун

трактора. Сергей обливался потом, задыхался в удушливой пыльной жаре, рад был из собственной шкуры выскочить. И, едва подъехав в обед к палатке, тут же нырнул в Алдан смыть с себя соленый панцирь.

До сумерек не ушла бригада с деляны. Трелевщик раскалился от жары. К нему не прикоснуться. Работать в нем стало сущим наказанием.

– Выскочи, перекури! Давай подменю! – вскочил на подножку Никитин. И, намочив водой носовой платок, завязанный на узлы со всех четырех концов, натянул Сергею на голову.

И вмиг перестали крутиться перед глазами цветные круги.

– Ляжь на пяток минут под дерево. Остынь. Чтоб солнечный удар не схватил, – подтолкнул Никитин Сергея к траве, сам вскочил в раскаленное пекло кабины трактора.

Сергей шел, шатаясь, в тень. Хоть бы глоток воздуха, хоть бы секунду тишины…

Воет бензопила, ревет трелевщик, стучат топоры, ухают взрывами падающие деревья, стонет тайга…

Кто-то сзади окатил Серегу тепловатой водой. Ухватил за плечи. Приподнял, поволок в тень. Сунул в лопухи гудящей головой.

– Лежи! Мать твою! Зачем до блевотины пупок рвешь, хмырь немытый, задрыга зеленая? Тут черт сдохнет с непривычки! Канай, потрох! – прикрыл голову Сергея сорванным лопухом и зашагал в кромешный ад, гудевший рядом.

– Эй, Шик! Куда прешь, скотина? – послышался рычащий мат на засыпку.

Сергей лежал, уткнувшись головой в траву. Как хорошо и прохладно здесь, если не поднимать голову, не видеть и не слышать, что творится рядом.

– Хлебни! – дернул кто-то за обгоревшие плечи и сунул в лицо кружку воды. – Пей все! Во! Молоток! Теперь закури. И не лежи! Сядь! Так легче будет. Скорее в себя придешь. Ну, верно? То-то!

Через полчаса Сергей снова влез в бульдозер, обвязав голову мокрой майкой.

Обжигало ступни ног. Но работать в обуви было невозможно. Казалось, кожа горела живьем.

И лишь в сумерках, когда люди перестали видеть, прозвучало громкое:

– Шабаш, мужики!

Сергей, подогнав трелевщик к палатке, заглушил его, вывалился из кабины и – мигом к реке, нырнул в воду. А она что парное молоко. Теплая.

– Сергей! Давай на ужин! – позвал Никитин. Но так не хотелось вылезать из воды.

– Садись, ешь. И спать. Дня три тяжело будет. Потом привыкнешь, – успокаивал Никитин.